Древняя Русь знает трех Предстоятелей Русской Церкви с именем Иоасаф: два возглавляли ее в XVII веке в Патриаршем сане и еще один был Митрополитом в XVI веке. Митрополит Иоасаф относится к числу тех Первоиерархов, кто был недолго на Московском престоле и в трудах по истории Русской Церкви ему уделено мало внимания [6].
Активная деятельность святителя Иоасафа приходится на конец правления Василия III и начало Иоанна IV. Он происходил из рода Скрипицыных[7], его рождение, очевидно, следует датировать последней четвертью XV века. Известно предположение, что это бывший священник Георгий Скрипица из Ростова, который писал возражения на решения Собора 1503 года о вдовом духовенстве[8]. Актовый материал свидетельствует о том, что некоторые родовые вотчины Скрипицыных в виде вкладов в течение времени отходят к Троицкому монастырю. Поэтому вполне логично, что будущий Митрополит из рода Скрипицыных принял постриг в Троице-Сергиевой обители с именем Иоасаф, став затем ее настоятелем. Его служение Церкви можно разделить на три периода: настоятельство в Троице-Сергиевом монастыре (1529–1539), Первосвятительство (1539–1542) и, наконец, пребывание на покое (1542–1555).
В игумены Троице-Сергиева монастыря он был поставлен, очевидно, Митрополитом Даниилом. Летописи и актовый материал донесли до нас свидетельства о его трудах времени настоятельства. Еще ранее «старецъ Асафъ Скрипицинъ» участвует в межевании монастырских земель в Переславском уезде[9] и Московском[10]. Спустя год после посвящения его в настоятели в Троице-Сергиевом монастыре было совершено крещение сына Великого князя Василия, Иоанна, будущего первого Русского царя, «священнодействием настоятеля обители тоя, игуменом Иоасафом мужем добродетелным, иже последи бысть Митрополит всея Русии»[11]. Восприемниками будущего Грозного царя были преподобный Даниил Переяславский († 1540; память 7 апреля) и подвижник Волоколамского монастыря старец Кассиан Босой († 1532).
Княжеский младенец родился от второго брака Василия III († 1533), женившегося на Елене Глинской († 1538)[12]. Таким образом, Иоанн Грозный имел особое положение в Православном мире, оказавшись наследником Византийского царственного дома последних Палеологов через свою бабку Софию Палеолог и одновременно в родстве с Сербскими деспотами и Молдавскими господарями через мать – Елену Глинскую.
Второго сына князя Василия III, Юрия, в 1533 году «крестил… у Богоявления на Троецком дворе в славном царствующем граде Москве Троецкий игумен Асаф Скрыпицын, да старецъ Данил ис Переславля, ноября в 3 день, в неделю»[13].
Согласно одной из последних жалованных грамот, данной Московским князем Василием III Троицкой обители при игумене Иоасафе, монастырские власти полностью распоряжались по своему усмотрению монастырскими вотчинами в Суздальском, Юрьевском и Боровском уездах[14].
В 1533 году незадолго до своей кончины Великий князь обращался к Троицкому игумену Иоасафу: «Помолись, отче, о земском строении и о сыне моем Иване, и о моем согрешении. Дал Бог и велики чюдотворець Сергий мне вашим молением и прошением у Бога сына Ивана. И яз крестил его у чюдотворця и дал есмь его чюдотворцу, и на раку чюдотворцеву его положил. И вам если, отче, своего сына на руки дал. И все молите Бога и Пречистую Его Матерь и великих чюдотворцов о Иване о сыне и о моей жене горчици. Да чтоб еси игумен прочь не ездил, ни из города не выезщал»[15]. Затем игумен Иоасаф участвует в монашеском пострижении Великого князя Василия III перед его кончиной, совершенном Митрополитом Даниилом[16].
После кончины Василия III на Московский престол взошел его сын Иоанн Грозный, будущий первый царь на Руси. С началом нового правления вскоре, 9 февраля 1534 года, был пересмотрен и подтвержден целый ряд льготных монастырских грамот. При этом была подтверждена грамота о невзимании «туковых» денег[17] с некоторых принадлежащих монастырю сел[18], отменялась пошлина при провозке монастырских товаров[19]. Великий князь подтвердил грамоту судебного характера[20], другой грамотой обитель преподобного Сергия освобождалась от пошлин[21], были даны также грамоты: «о дозволении держать клеймо»[22]; чтобы в монастырских селах не брались корма[23], о монастырских льготах в Переславле[24] и другие. В целом было подтверждено не менее 24 грамот, которые были скреплены подписью дьяка Афанасия Курицына[25]. Кроме подтверждения ранее данных грамот, Иоанн IV дал жалованную грамоту «на судные сроки крестьянам Кашинской отчины» Троице-Сергиева монастыря[26]. Через 18 дней был подтвержден еще ряд грамот, предоставляющих пошлинные льготы монастырю[27]. В 1536 году Великий князь своей грамотой воспретил отягощать излишними работами троицких крестьян в Переславском уезде[28].
В 1537 году Троицкий игумен Иоасаф обратился с просьбой к Великому князю о запрете торга у Киржачского монастыря, так как «…под… манастырем у Пречистой на Киржачи… на манастырской земле, торгуют в год на три празники, а съезжаютца торговати многие люди, а торгуют всяким товаром». В связи с возникавшими при этом нестроениями торг при Киржачском монастыре был отменен[29]. Монастырским казначеем при игумене Иоасафе был старец Серапион (Курцов)[30], впоследствии – настоятель обители (1549–1551), а затем архиепископ Великого Новгорода (1551–1552).
Настоятели обители преподобного Сергия нередко были возводимы на Московский Первосвятительский престол. Первым был Митрополит Симон (1495–1511), вторым – святитель Иоасаф. Никоновская летопись довольно подробно говорит о его поставлении: «Тоя же зимы Великий государь и самодеръжец Иван Васильевичь всея Русии послал по всех архиепископов и епископов, иже под его государьством; съшедшимъся архиепископом и епископом в преименитый и царствующий град Москву, и бывшу взысканию доволну о Митрополите, и Божественным судбам, по благодати Святаго Духа, и Великаго государя и самодеръжца изволением и съветом архиепископлим и епископлим и всего священнаго Събора Великиа Росиа, избран и наречен на Митрополию Иоасаф Скрыпицын, игумен Сергиева монастыря Живоначальныя Троицы. А возведен на двор Митрополичь месяца февраля 6 в четверток Мясопустныя недели; а съверъшен бысть Митрополитьм на превысокий престол Великиа Росиа того же месяца 9, в неделю Мясопустную; а на поставлении его бяше Макарий, архиепископ Великаго Новаграда и Пъскова и епископи Акакий Тферский, Иона Рязанский, Васьян Коломенскый, Досифей Сарьский, Алексий Вологотский»[31]. В «Актах Археографической экспедиции» опубликован довольно подробный Чин поставления Митрополита Иоасафа[32]. Возглавивший интронизацию Новгородский владыка Макарий дал при этом «повольную» грамоту Митрополиту Иоасафу[33].
Интронизация Митрополита Иоасафа была в феврале, а в первые три воскресенья марта он поставил трех новых иерархов: Ростовского архиепископа Досифея (1539–1542), бывшего до этого игуменом Кирилло-Белозерского монастыря (1533–1539)[34]; настоятеля Ферапонтова монастыря игумена Ферапонта (1530–1539) возвел во епископа Суздальского (1539–1543)[35]; наконец, 16 марта посвятил Смоленского епископа Гурия (Заболоцкого; 1535–1555)[36].
К области литургической иерархической деятельности Митрополита Иоасафа следует отнести поставление им в диаконы, затем в священники и возведение в настоятели Симонова монастыря «Исака Собаку», который ранее, при Митрополите Данииле, был осужден на Соборе вместе с преподобным Максимом Греком[37]. Перед этим святитель Иоасаф писал к бывшему Митрополиту Даниилу, находившемуся на покое в Волоколамском монастыре: «Отпиши де мне, что Исакова ересь»[38]. Как отмечается, «заинтересованное отношение
Иоасафа к судьбе Исаака Собаки объясняется, по всей видимости, библиофильскими наклонностями. Личность Исаака Собаки более всего привлекала его как непревзойденного мастера книгописного дела»[39].
Одним из первых актов, рассмотренных святителем Иоасафом, является подтверждение им прежних льгот Иосифо-Волоколамскому монастырю при игумене Нифонте (1522–1543). «А подписана лета 7047-го июня в 12 день. И подписал митрополичий дъяк Матвей Корятнев»[40].
При Митрополите Иоасафе в Москву в 1540 году для поклонения приносились из Ржева «образ Пречистые Царицы Богородицы Девицы Марии Одигитриа, да на поле у Пречистыа образ святитель Христов Никола, да другая икона Крест честный. И всретоша чюдотворныа иконы с кресты Пресвященный Митрополит Иоасаф со всем освященным Събором»[41]. Перед этим Митрополит Иоасаф соборне рассмотрел сведения о чудесах, происшедших от новоявленных икон[42]. Позже на этом месте в память сретения чудотворного образа был построен храм. С этих образов затем писались копии; в честь Оловецкой, или Ржевской, иконы была установлена память 8 июля. Традиционно в Москве в дни сретения чудотворных икон совершались крестные ходы. «К храмам, поставленным у западного края города (Москвы. – Архим. М.), направлялись крестные ходы в дни празднований ржевским иконам 29 ноября, “к Пятнице Ржевской в Чертолье” и 11 июля»[43].
Следующее летописное сообщение, где упоминается имя Митрополита Иоасафа, относится к тому же году: «Того же месяца 25, в неделю, пожаловал князь Великий Иван Васильевичь всея Русии, по отца своего Пресвященнаго Иоасафа Митрополита печалованию, князя Ивана Феодоровича Бельскаго из нятства выпустил и опалу свою отдал и гнев свой ему отложил и очи свои ему дал видети. И о том вьзнегодовал князь Иван Васильевич Шюйский, на Митрополита и на бъяр учал гнев дръжати и к Великому князю не ездити, ни боляры съветовати о государьскых делах, ни о земскых, а на князя на Ивана на Бельскаго великое враждование имети и зло на него мыслити; и промеж бояр велик мятеж бысть»[44]. Под 1541 годом в летописи говорится еще об одном печаловании Митрополита Иоасафа[45]. Их успешность свидетельствует об авторитете Святителя.
Летом 1541 года было нашествие на Москву Крымского хана. Митрополит Иоасаф в это время творил молебные пения в Успенском соборе об избавлении от бедствия и разорения. Великий князь «иде в церковь и начя со слезами молитися и прикладыватися ко святым иконам. И благословение взем у отца своего Иасафа Митрополита и поиде на свои двор, а отцу своему Иасафу Митрополиту повеле с собою итти»[46]. Здесь, на совете, Первосвятитель высказывался за необходимость присутствия государя в Москве во время ожидаемой осады для поддержания мужества москвичей.
В том же 1541 году Иоанн IV дал жалованную грамоту протопопу в Балахне на право освящения храмов и взимания за это пошлин. В грамоте он ссылается при этом на главу Русской Церкви: «Да и отецъ наш Иасафъ, Митрополит всеа Русии, нам о томъ говорил, что пригоже быти церковному священью и знамена давати на Балахне Вознесенскому протопопу з братьею»[47].
Будучи Первосвятителем, Митрополит Иоасаф давал вклады «на память своей души», о чем сохранились некоторые сведения. В 1542 году он дал вклад в Успенский собор – Устав церковный, рукопись конца XV–XVI века[48]. В том же году незадолго до своего низведения с престола он дал вклад в Троицкий монастырь. «7050-го (1542) году февраля в 12 день Преосвященный Иасаф Митрополит Московский и всеа Русин дал вкладу санник сер»[49].
19 марта был поставлен новый Московский Митрополит – святитель Макарий († 1563; память 30 декабря). А чуть позднее, «марта в 28 день Иасаф же Митрополит дал вкладу 3 чарки серебряны гладкие, а третья с образцы, венцы золочены. Иасафа ж Митрополита вкладу написано в ризных отписных книгах 83-го (1574/75) году: Евангелие в десть на бумазе, поволочено бархатом рытым, верхняя дцка чеканная серебрена позолочена, на ней 4 камени: 2 яхонты лазоревы, камень лал, камень бирюза. Кругом жемчугом сажено. Евангелисты серебряные чернью наведены, застенки на червчатом бархате жемчугом сажены з дробницею, застежки и спни серебряны, писано в книгах Евангелие 2-е»[50].
Но недолго он занимал Первосвятительский престол: он был сведен с престола, как и его предшественник Митрополит Даниил. Говоря о низведении Митрополита Иоасафа, следует вспомнить некоторые сведения из Жития преподобного Даниила Переяславского чудотворца. В 1540 году в Переславле произошло открытие мощей благоверного князя Андрея Смоленского († не ранее 1390; память 27 октября). На это было получено благословение Митрополита, но затем, когда от него прибыла комиссия, преподобный Даниил был обвинен в проявлении самовольства, что очень огорчило старца, и он предрек, что Митрополит Иоасаф недолго пребудет на Первосвятительском престоле[51].
В «Царственной книге» так говорится о низведении Митрополита Иоасафа: «Пойман бысть Великаго князя боярин, князь Иван Федорович Бельский, без Великаго князя ведома, советом боярским, того ради, что его государь у себя в приближении держал, и в первосоветниках, да Митрополита Иоасафа; и бояре о том вознегодоваша на князя Ивана, и на Митрополита; и начата зло советовати с своими советники. А Митрополиту Иоасафу начаше безчестие и срамоту чинити великую, и по келий шибати. Иоасаф Митрополит не возможе того терпети, соиде своего двора на Троицкое подворье»[52]. Здесь его едва не убили, и «бысть мятеж велик в то время на Москве; и государя в страховании учиниша». По взятии князя Бельского «бояря пришли к государю в постельныя хоромы не по времени, за три часы до света, и пети у крестов заставили. А Митрополит Иоасаф в те поры пришел к государю в комнату; и бояря пришли за ним к государю в комнату с шумом. И сослаша бояря Митрополита на Белоозеро в Кирилов монастырь»[53]. Об этом событии вспоминал впоследствии царь Иоанн в своем послании к князю А. Курбскому: «…да и Митрополита Иосафа с великим бесчестьем с Митрополии согнаша»[54]. Святитель Макарий писал об этом в своей духовной грамоте: «…в лето 7050-е Первопрестольник Великий господин Преосвященный Иоасаф, Митрополит всея Русии, остави Митрополию Рускую и отойде в Кирилов монастырь, в молчальное житие»[55]. Таким образом, Первосвятительство Митрополита Иоасафа пришлось на время малолетства Иоанна Грозного, отличавшееся борьбой боярских группировок, в результате которой, как и Митрополит Даниил, святитель Иоасаф был сведен с престола.
Пребывая в Кирилло-Белозерском монастыре, он дал в обитель вклады, и память о нем молитвенно творилась в день его кончины, о чем свидетельствуют записи в Кормовой монастырской книге[56] и Синодике[57]. Возвратился святитель Иоасаф в обитель своего пострижения, как отмечают исследователи, в 1547 году[58]. Однако это произошло несколько ранее, так как уже на одной вкладной грамоте 1545/46 года Троицкому монастырю Митрополит Иоасаф назван в числе послухов[59]. Можно говорить о высоком уровне умственной жизни в Троицкой обители в середине XVI века, когда в ней находился также преподобный Максим Грек[60], трудился энергичный келарь старец Адриан (Ангелов)[61] и др.
Сохранились некоторые сведения о святителе Иоасафе, относящиеся ко времени его пребывания на покое. В 1548 году возникла переписка Митрополитов Макария и Иоасафа в связи с Исааком Собакой, которого Митрополит Иоасаф в свое время возвратил из заключения и возвел в настоятели Симонова монастыря. В феврале 1549 года Исаак Собака был соборне осужден[62]. В 1551 году в Троицкий монастырь привозили на отзыв постановления Стоглавого Собора. Сотая глава соборных материалов является ответом Митрополита Иоасафа. Он дает оценку некоторым постановлениям либо оговаривает некоторые исключительные случаи, выходящие за рамки соборных решений[63]. В 1552 году в обители преподобного Сергия бывший Митрополит Московский Иоасаф встретил возвращавшегося из победного похода царя – покорителя Казани[64].
Однако в послании царя Иоанна в Кирилло-Белозерский монастырь, написанном в 1578 году, находятся нелицеприятные слова автора в адрес своего крестного отца: «…а Асаф, что был Митрополит, снялся (то есть спорил. – Архим. М.) с Коровиным, да меж себя бранятся»[65]. В другом месте того же послания мы читаем: «…а Асаф Митрополит не мог уговорить Арсения Айгустова, чтобы поваров прибавить перед Чудотворцем». Ниже он добавляет: «Пригоже ли так в Кирилове быти, как Иосаф Митрополит у Троицы с крылошаны пировал»[66].
На сегодняшний день известно 29 книг, принадлежавших Митрополиту Иоасафу[67]. Предполагается, что они были переписаны в скриптории Митрополита Даниила и потом попали к Митрополиту Иоасафу, когда он взошел на Митрополичий престол. Они находятся ныне по преимуществу в Российской государственной библиотеке: в собраниях Троице-Сергиевой Лавры и Московской Духовной Академии. В Троицком собрании из его книг сохранились два Апостола[68], толкование на Священное Писание: две книги святителя Иоанна Златоуста – на евангелиста Матфея[69], а также Учительное Евангелие[70]. Из его богослужебных книг сохранились Следованная Псалтирь[71], ноябрьская Минея[72] и Трефологион[73]. Аскетический раздел библиотеки содержит «Слова святителя Василия Великого о постничестве»[74], «Лествицу» преподобного Иоанна Лествичника[75], Поучения аввы Дорофея[76]. К агиологии относятся два сборника Житий святых[77] и Киево-Печерский Патерик[78], а также два Тактикона инока Никона Черногорца[79] и его же Пандекты[80]. В фонде МДА сохранилась его рукопись, содержащая Мерило праведное[81], и др. В книжном собрании Святителя находились также книги с произведениями его современников, это: «Миротворный круг» новгородского священника Агафона[82]; рукопись с трудами преподобного Максима Грека, составленная им самим и им же правленная[83]. Святителю «Иоасафу принадлежала рукопись с текстом так называемой Иоасафовской летописи (ГБЛ, собр. МДА, IV, 83). Эту рукопись обнаружил А. А. Шахматов, он же установил принадлежность ее бывшему Митрополиту Иоасафу… Поэтому и летопись… А. А. Шахматов назвал Иоасафовской»[84]. Предполагается, что Митрополит Иоасаф имел отношение к созданию третьей редакции Воскресенской летописи[85].
Библиотека Митрополита Иоасафа разнообразна по своему составу и весьма ценна. «Судя по сохранившейся библиотеке Иоасафа, он был не просто большим любителем книжности, но и ценителем художественного оформления рукописей»[86]. Часть рукописей для Митрополита переписал Симоновский игумен
Исаак Собака. Одно Евангелие, начатое по благословению Митрополита Иоасафа, он не успел закончить, как Первосвятитель был сведен с престола[87]. Собиранием книг святитель Иоасаф занимался даже будучи в Кирилло-Белозерской обители, о чем свидетельствует сравнение содержания его книги с кирилло-белозерскими сборниками. Благодаря этому в митрополичьей библиотеке имеются автографы известных кирилло-белозерских иноков Нила (Полева) и Гурия (Тушина)[88].
Святитель Иоасаф, как считает архиепископ Филарет Черниговский († 1866), и сам усердно занимался исправлением книг. Он приводит такую выдержку из одной митрополичьей рукописи: «Божиею благодатию и Пречистыя Богородицы помощию переписал житие святых преподобных отец. Писал же с разных списков, тщася обрести правый. И обретох в списках много неисправлена. И елика возможна моему худому разуму, сия исправлял; а яже невозможна, сия оставих, да имущии разум больший нас, тии исправят неисправленная и пополнят недостаточная»[89].
В середине XVI века настоятель Антониева монастыря в Великом Новгороде игумен Маркелл Безбородый написал Службу святым Иоасафу и Варлааму Индийским, поводом для чего предположительно могла послужить личность Митрополита Иоасафа, получившего в монашестве имя индийского подвижника[90]. В Архангельском соборе Кремля, как указывается, находилась чудотворная икона Смоленской Богоматери, называвшаяся «Иоасафовская», которую связывали с именем Патриарха Иоасафа I (1634–1640)[91]. Однако в последнее время было высказано сомнение в правильности этой традиции: поскольку икона более древняя, а также в силу других обстоятельств она скорее может быть связана с Митрополитом Иоасафом[92].
Скончался Митрополит Иоасаф на покое 27 июля 1555 года в обители своего пострижения – в Троице-Сергиевом монастыре – и был погребен в «келии преподобного Сергия»[93]. Память его отмечена в Лаврском месяцеслове[94]. Его имя входит в состав собора Радонежских святых[95] [96].
Ниже предлагаются тексты великокняжеской грамоты Троицкому игумену Иоасафу и ответаотзыва Митрополита Иоасафа на Материалы Стоглавого Собора 1551 года.
«Се яз князь Великий Иван Васильевич всея Русии пожаловал есми Троецкого Сергиева монастыря игумена Иоасафа з братиею или кто по нем ин игумен будет, что их Троецкая Сергиева монастыря Филипова слободка, в Володимирском в волости в Медушах и кто у них той слободке учнет жити людей и наместницы наши володимирские и их тиуны тех их людей не судят ни вчем опричь душегубства и разбоя с поличным и кормов своих на нех не емлют ни всыпают к ним ни по что, а ведает и судит тех своих людей игумен з братьею сам и во всем или кому прикажут. А случитца суд сместной тем их людем з городцкими людьми или становыми и наместницы наши володимирские и их тиуны судят, а игумен з братиею или их приказщик с ними же судят, а прав ли будет виноват ли городской человек или становой и он в правде и вине наместником и их тиуном, а моностырской человек Троецкой в правде и в вине игумену з братиею. А наместницы наши володимирские и их тиуны в моностырскаго человека не вступаютца, ни в правов ни в виноватаго. А кому будет чего искати на монастырском приказщике, ино их сужу яз князь Великий или мой боярин введеной. Так же если игумена Иоасафа з братиею пожаловал или хто по нем ин… игумен не надобе тем их людем моя Великаго князя дань ни иные ни которые пошлины опричь яму и город дела и посошные службы, ни к сотцким их десятцким не тянут ни в которые проторы ни в розмять. А через сю мою грамоту хто что на них возмет или чем их избидит и тому от меня от Великаго князя быти в казни и в продаже. А у кого будут у наших наместников у володимирских на грамотников грамота а на сю мою грамоту грамоты нет, а коли явит сю мою грамоту володимирским наместником и их тиуном и он с нее не делают ничего».
Писана на Москве лета 7000 четыредесят второго [1534] февраля 9 день[97].
«О звону по уставу и по чину монастырскому писано. Тако в монастырех и предлежит чин. А в миру разсужати чины царския и нужи людския. Болярин и дияк, и приказной человек, и служебники всякие, и торговый человек ранней обедни коли не послушает, ино ему ни коли обедни не слушати, также и больному и старому. А после шестаго часа обедни не служити попу, только по Фаласьеве главе. Позовут попа к нужному[98] болю, упоздает до седмаго часа, обедню заложити[99] ли или служити. И тех нужных в миру и в селах по вся дни много. А в царском чину яко же сам царь восхощет, тако тому и быти по уставу или по нужди.
О антимисех молвлено. С большей церкви пол полтины, с теплыя церкви и с придела пять алтын, а с выставки[100] не молвлено, таже бы пять алтын имать.
А приговорили десятильником[101] и неделыциком[102] быти по городом со священники и с целовальники[103], а по волостем не посылати-то добро. А держали бы у себя десятильники из книг противни[104], у которых попов ставленые[105] есть и подписаны, и которым священникам и старостам приказано сбирати пошлины владычни и митрополичьи. И они бы им давали те противни, и они по тем противням у попов ставленых пытают и отпустных[106], у котораго есть или нет, или не подписаны. И они уличат виноватаго, да им срочат[107] в том перед Митрополита или перед владыки. А десятильником до того и дела нет, везде ему на ставленой не подписати и отпустные не дати, то дело духовное.
А суд уложен по правилом: архимандритов и игуменов и всякаго священническаго и иноческаго чина самим святителем судити, – и будет по правилом суд. Ино то достойно и праведно. А только одному таков суд, а иному не таков, ино то не по Бозе. Якоже ныне слышим.
Да на Соборе приговорено, что во всех монастырех архимандритом и игуменом, и строителям, и соборным старцем вкупе в трапезе с братьею ясти и пита, а яства бы и питие всем равно было. А гости случатся, ино им в трапезе же ясти за гостиным столом. А в келарьской ести великому человеку приезжему по великой нужи. Ино так добре добро. Только Троецкий монастырь в приговоре не написан, тута так быти невместимо, безпрестани гость бывает день и нощь.
Да в приговоре то не написано, чтобы по кельям яства и питие не было. А будет яства и питие по кельям, ино то лицемернии столы будут в трапезе.
А о старых и о больных, и которые великие нужные стриглися и великие вкупы[108] давали и вотчины, и на собор в трапезу им ходити не возможно за стол, и тем архиман(д)ритом и игуменом не нудити и покоити их нужи, и по разсужению и по человеку, как им возможно быти. Или у которого свой покой лучится, нужи для за немощь, или пришлет кто, ино о том не возбраняти, разсуж(д)аючи смотря по человеку. А в великих обителях всякие бы квасы были и старые, и черствые, и выкислые, и сладкие, и житные, и сыченые, и простые, чье каково естество подмыет – таким бы и покоити по немощем.
Говорити государю о иконописцех, чтобы на Москве и по всем градом немастерское письмо и в рядех иконы собирати, и допытыватися тех иконописцев и впредь им не велети икон писати, дондеже научатся у добрых мастеров.
О пустых церквах. Пригоже, государь, лгота им дати, а отдати бы им пошлина десятильнича и заезд[109] и все мелкие пошлины митрополичи. А дань митрополича имати на попех да тем церковь сооружати. И збирали бы тот приход люди лутчие и сооружали тем церкви. А священники бы тех церквей жили о приходе да о церковной земле.
О искуплении пленных, чтобы не с сох[110] имати тот откуп[111], имати бы откупы из митрополичи и из архиепископли, и изо всех владычных казн, и с монастырей со всех, кто чего достоин, как, государь, ты пожалуешь, положишь, на ком что велишь взяти. А християном, государь царь, и так твоей много тягли в своих податех. Государь, покажи им милость, как тебе государю Бог положит на сердце. При отцы твоем имали с Митрополита и со архиепископов, и со владык из казны владыке Смоленскому пошлина для его недостатков, и они, государь, о том не тужили, а полоненники, государь, нужнее того.
Не написано, государь, в списках о молодых строех[112], которые волосаты ходят по миру. Кое бы их, государь, тебе велети их поизвести – не ходили бы по миру молодыя робята, се есть не Бога ради скитаются, свою волю деют, а мир соблажняют.
О скороморосех. Бога ради, государь, вели их извести, кое бы их не было в твоем царстве. Се тебе, государь, великое спасение, аще бесовская игра их не будет.
О мелких пустынях. Пригоже, государь, тебе велети их сносити в одну пустыню, где пригоже, или в монастыри упокоити, как им мочно питатися.
А всего свыше того, государь, ведает Бог да ты, о всем, как тебе Бог положит на сердце. А то, государь, все добро, как в сем списке писано от Божественнаго Писания и от святых правил.
О игумене Иосифе Волоцком. Написано, государь, в твоих списках у деда твоего, государя нашего, у Великаго князя Ивана Васильевича на Соборе был игумен Иосиф Волоцкий, как, государь, соборовал дед твой и государь наш о вдовых священниках. И на том Соборе у деда твоего были многих монастырей честные архима(н)дриты и игумены, и стары многие тех же монастырей пустынники, которые житием были Богу угодны и Святое Писание известно разумели, потому же, государь, как ныне у тебя, государя, на Соборе многие архиман(д)риты и игумены, и многие старцы изо всех монастырей. И опричь, государь, игумена Иосифа никто не назван, кто у деда твоего был на том Соборе. И будет, государь, тебе угодно деда твоего, государя нашего, тот Собор, и ты бы, государь, Бога ради и тех честных монастырей архиман(д)ритов и игуменов, и старцев велел написати в той статьи во своем списке. А спрашивай, государь, о том Соборе боляр своих старых, те, государь, помнят, кто на том Соборе был архиман (д)ритов и игуменов, и честных старцев. А о всем о том, государь, ведает Бог да ты, государь, как тебе, царю государю, Бог известит»[113].