В этот космический век не только профан хочет быстро получить ответы на сложные вопросы. Даже ученые научились быть практичными и нетерпеливыми. Когда мы в течение лишь четырех одночасовых консультативных сессий направляем женщину, как предполагалось шизофреничку, на путь восстановления и социальной полноценности, выдающийся психиатр, который бесполезно лечил ее в течение более двух лет, позвонил нам в середине консультации. «Скажите мне, – спросил он резко, – что делали вы, чего не делал я?»
Нас не удивило любопытство хорошего доктора. Каждый жаждет улучшить эффективность исполнения на своем рабочем месте. Читатель не смог бы обвинить никого, кто вторил бы изумленному профессионалу. Перефразируя известную американскую корпорацию – прогресс в понимании человеческого поведения и опыта – дело каждого.
Прежде, чем мы дадим наш ответ, мы должны установить предпосылку, опираясь на основные соображения, которые представляют или, по крайней мере, должны представлять всеобщий интерес.
Столетиями философы и богословы вели жаркие дебаты. Их итоговым кардинальным моментом являлись такие ключевые вопросы как мораль, этика и грех. Проще говоря, вопрос сводится к следующему: имеет ли человек свободу выбора в своих действиях и опыте? Простого ответа очевидно нет. Или вопрос был бы давно решен.
Одна из важных школ мыслителей – школа ортодоксальных детерминистов. Их принципиальным аргументом было и остается то, что судьба человека до малейшего события предопределена или телесными процессами и внешними условиями, или в соответствии с божественным установлением. Довольно сложные аспекты этой теории можно просуммировать утверждением, что «для каждого события есть и необходимое, и достаточное условие, так что ничто иное не могло бы случиться иначе, чем это случилось»2. Очевидно, если эти предположения были бы правильны, человека нельзя было бы считать ответственным за его действия. Значит, не было бы ни этики, ни ошибки. Чтобы избежать жесткости ньютонианства и других форм детерминизма, современные последователи этой школы признают, что «человеческое поведение должно быть расценено как процесс осознания намерений и целей, которые скорее являются личными, чем просто естественными силами»2.
Защитники свободы воли опираются на другую жизненную школу мысли. Они утверждают, что сознательные и умышленные действия человека не являются результатом «неумолимо вытекающим из предшествующих причин», но «происходят (в нем) с некоторой уникальной спонтанностью»3. Эти подходы позволяют моралистам подобно Иммануилу Канту расценивать человека как свободного и потому ответственного деятеля. По существу, однако, ««свобода», за которую работают и сражаются люди, – не то, что основано на их воле, ни даже то, что вызвано их разумными соображениями, но то, что в их действиях им не помешают ни тюремные стены, ни суровые политические меры, ни некое загадочное действие судьбы»3. Поскольку последователи Платона, Аристотеля и Декарта имеют тенденцию предпочесть волю обычной случайной связи, они расценивают причину, только как постоянно связанную с ее следствием. Свобода тогда может быть определена как форма самоопределения. «В великой старой этической сцене человек «свободен» пропорционально тому, насколько его действия поистине его, то есть насколько их преобладающие причины, заключены в его собственном характере, знании и мысли, а не просто в механическом подчинении аппетиту и обстоятельствам»3.
Что все это означает? Переходя к сути дела, сами наши трое несчастных создают их незавидное положение или это судьба? Если сказанное выше верно и они действительно виноваты, то почему они не использовали свое желание более конструктивным способом? Или даже если сначала они применили его неразумно, почему они не преуспели в том, чтобы их последующий опыт соответствовал их очевидно искреннему желанию?
В случае если последнее верно, и судьба действительно сыграла с ними злую шутку, тогда почему они потрудились прийти к нам, а прежде пришли к другим профессионалам? Или почему мы должны впустую тратить наше время и их деньги?
Охват этого исследования недостаточен для того, чтобы доказать или же опровергнуть старые теории. Это не означает, что мы обходим вопрос. Мы далеки от этого. Мы будем шаг за шагом приближаться к нему – в этой книге ссылаясь на нашу троицу, а в других книгах касаясь соображений гораздо большего значения.
Возвращаясь к Ирине, Уилларду и Дороти, заметим, что они не приняли безропотно свои неудачи. Каждая помощь, к которой они обращались, являлась собственным уникальным путем каждого из них. Технически, каждый использовал «волю», чтобы найти решение относительно сложной и в высшей степени досаждающей личной проблемы. Перед тем как прийти к нам ни один из них не нашел его.
«Мой священник молился за меня вместе с несколькими старейшинами церкви, – сообщила Ирина. – Он также сказал мне, чтобы я молилась о помощи. Ее не было». Позже она посетила психиатра. «Это хорошо, – сказала она, – когда ученый человек слушает Вас. Но мне нужно было больше, чем его симпатия».
«Возможно, также говорили моему бармену, – размышлял Уиллард о своем психотерапевте. – Больше зная о моих сексуальных заморочках, он не помог мне найти лучшую работу. Кроме того, я все еще не уверен, что я чувствовал по поводу моей матери и сестры то, что, по мнению доктора, я чувствовал. Мне нужно было руководство, а я его не получил. Я не получил ответа ни в связи со сложностями, ни в связи с посещением консультанта по вопросам брака, к которому я приходил вместе с женой».
В дополнение к наблюдению у нескольких врачей Дороти пробовала групповую терапию, согласно которой: «…я получила много сочувствия и должна дать много сочувствия. Это подавило меня вконец. Я также получила совет от людей в моей же шкуре. Я не воспользовалась. Возможно это моя ошибка».
Как и Уиллард она также подписалась на журнал по успеху и читала книги по позитивному мышлению. «Чем больше я пыталась учиться благосостоянию на примере других, – делилась она, – тем больше я сомневалась». Я кружилась на карусели, с которой я не знала, как сойти. Я думала, что я либо глупа, либо неудачлива, либо безнадежна – вероятно, все вместе взятое».
Уиллард также пробовал гипноз, тогда как Дороти пыталась использовать трансцендентальные медитации. Несмотря на временный моральный подъем, эти методы не производили долгосрочные результаты.
Инженер вздыхал. «Иногда я чувствую себя как боксер, у которого есть сила, но нет техники, чтобы справиться с хитрым противником». У всех у них была сознательная напористость, чтобы достичь успеха перед лицом повторяющейся неудачи.
До момента первого посещения нашего офиса троих несчастных объединяло поражение. Было ли, философски говоря, это результатом неправильного употребления или злоупотребления их свободой воли или результатом махинаций злой судьбы, вообще не имело для них значения. И при этом они не были обеспокоены возможными концептуальными осложнениями, которые могли бы возникнуть в случае, если мы освободим их. Имел бы место такой счастливый поворот событий, благодаря как их, так и нашему просвещенному использованию воли или благоприятному постановлению судьбы? Искренне их это мало заботило. Нас тоже. Единственное, что, в сущности, имело, имеет и всегда будет иметь для нас значение – это результаты.