Бисмилла Ир-Рахман Ир-Рахим!
С такими словами в один из будничных дней 332 года Хиджры (943 года от Рождества Христова) арабский писатель Абуль Хасан Али бин Хусейн ал-Мас’уди привычно взял в руки перо, придвинул к себе лист толстой коричневатой бумаги и продолжил свой труд под названием «Золотые луга». Над этим историко-географическим трудом он работал целых тринадцать лет: книга была окончательно выверена и завершена им только незадолго до смерти в 956 году от РХ.
Это было в городе Фустате, ныне ставшем сердцевиной Старого Каира, – в первом мусульманском городе Египта, основанном бок-о-бок с древним греко-коптским поселением под названием Вавилон на восточном берегу Нила – напротив острова, на котором через века были возведены казармы гвардии мамелюков. От города к острову и с острова на противоположный берег Нила вел тогда составленный из лодок мост, соединявший крепостную цитадель Фустата с городом пирамид, Гизой.
Это было очень давно. Не было еще в Фустате – старом Каире такой знаменитой впоследствии мечети Ал-Азхар с ее действующим и поныне исламским университетом, однако уже и тогда стояла в нем старинная мечеть Амра бин ал-Аса, заложенная в 642 году первым мусульманским завоевателем и правителем Египта и впоследствии многажды перестроенная и украшенная его преемниками.
Само слово «фустат» по-арабски значит шатер, и легенда об основании города Каира гласит, что в походном шатре Амра бин ал-Аса свила гнездо голубка, и когда шатер вознамерились свернуть, Амр увидел гнездо и сказал: «Оставьте шатер стоять, чтобы нам не побеспокоить нашу гостью». По возвращении Амра из Александрии рядом с этим шатром была возведена первая в Египте мечеть, с чего и началось строительство города.
Фустат к первому приезду туда ал-Мас’уди в 941 году существовал уже триста лет, и, как и триста лет назад, был административной столицей строптивого Египта. Однако с запада, из городов Сус и Кейруан бывшего Карфагена, а ныне тунисской Ифрикии, уже давно грозили суннитскому Египту шиитские халифы династии Фатимидов, которые еще в 909 году провозгласили свою независимость от Багдада.
Уже после смерти ал-Мас’уди, в 969 году, фатимидский военачальник, бывший раб-христианин Джаухар во главе стотысячного войска сумел, наконец, успешно вторгнуться в ослабленный землетрясением, голодом и смутой Египет и основать рядом с Фустатом свою столицу, названную им «ал-Кахира» или «Побеждающая». Так был основан Каир, и так египетская провинция была окончательно оторвана от Багдадского халифата и стала частью халифата Фатимидов.
Предвидел ли такую развязку ал-Мас’уди или нет, и ждал ли он сам как правоверный шиит, сложивший две книги по вопросам Имамата двенадцатеричников, такого развития событий, но жизнь его, как жизнь всякого занятого делом человека, текла собственным чередом, несмотря на все потрясения и религиозные споры X века. Войны и смуты то вспыхивали, то затухали, но жизнь продолжалась и позволяла гражданам мусульманского мира не только писать книги, заниматься наукой и ремеслами и прибыльно торговать, но и путешествовать, как говорится, в свое удовольствие.
Ойкумена ислама или мусульманская империя (мамлакат алислам), как называл ее известный ученый-ориенталист Адам Мец,
«простиралась от самых крайних пределов на Востоке у Кашгара и до крайних пределов Суса (на Атлантическом океане) на целых девять месяцев пути. Согласно ибн Хаукалу, империя была ограничена на востоке Индией и Персидским заливом, на западе – народами Судана, населяющими побережье Атлантического океана; на севере граничила со страной румов, Арменией, аланами, Арраном, с хазарами, русами, булгарами, славянами, тюрками и с Китаем; на юге границей служило Персидское море. В этих пределах мусульманин, совершая путешествие, повсюду находился под сенью своей веры, встречал того же Бога, те же молитвы, аналогичные законы и схожие обычаи. В этом смысле существовало некое практическое право гражданства мусульманской империи, когда мусульманин был уверен в личной свободе во всех областях своей страны, и никто не мог сделать его рабом. В V/XI веке Насир-и Хусрау совершал путешествие через всю империю с меньшей опасностью для жизни, чем путешествовавшие в XVIII веке по Германии[28]».
Ал-Мас’уди, как показывают исследования, родился не позднее 893 года в Багдаде, где и получил свое начальное религиозное и светское образование, однако невероятная любознательность весьма рано пробудила в нем охоту к перемене мест. Уже в 915 году, двадцати двух лет от роду, он странствует по Персии, затем по Индии, а возвратясь в Багдад через Оман, отправляется в путешествие по Ираку, Сирии и Аравии, после чего пытливость ученого заносит его на берега Каспия и в Армению. Уже в этих путешествиях и в промежутках между ними ал-Мас’уди начинает свои географические и исторические записки, но только после прибытия в 941 году в Египет он принимается за самое известное из своих 36 сочинений, трактат «Золотые луга», заглавие которого иногда переводят также как «Копи золота и россыпи самоцветов».
Мы не ведаем, писал ли он при утреннем свете или в рассеянном сиянии медной масляной лампы, подобной сказочной лампе Алладина… Мы не знаем, трудился ли он на рассвете, когда предваренная азаном со старинной мечети Ахмада ибн Тулуна[29] зеленая заря уже отражалась в широких плесах Нила и над отливающими серебром вольнами проносились в предрассветных сумерках стаи мелких птичек, а юный рассвет, вырастая и зрея на глазах, уже очищал от густых теней южной ночи выстроенную еще древнеримскими легионами императора Траяна вавилонскую цитадель Фустата и прилепившиеся к ней дома мусульман и христиан-коптов, а также многие мечети, церкви и крытые рынки оживающего для трудов города…
Да, мы не можем точно сказать, брался ли он за свои письменные труды ближе к ночи, после вечерней молитвы, когда от великой реки – кормилицы поколений, нагретой за день могучим африканским солнцем, снова начинало веять прохладой и работать становилось не в пример отраднее; мы не ведаем обо всем этом, однако точно знаем, о каких именно далеких северных пределах писал он тогда, почти одиннадцать веков назад:
«Из их страны происходят меха черной и красной лисицы, которые называются буртасскими мехами. Черный мех такого рода стоит 1000 динаров и больше, а красный дешевле. Одежды из этих мехов носятся арабскими и варварийскими царями, и они составляют часть их славы, так как они дороже мехов из соболя, фенека и тому подобного. Цари носят головные уборы, кафтаны и шубы из этих мехов. Что цари имеют кафтаны и шубы, подбитые этими черными буртасскими лисьими мехами, это извинительно, хотя это и против божественных законов…
…Многие из них (русов) купцы и торгуют с царством таргизов (булгар). Русы владеют большим количеством серебряных рудников, которые можно сравнить с рудниками в горах Лахеджира в Хорасане. Столица таргизов (булгар) расположена на берегу Меотийского (Азовского) моря.
По-моему мнению, эта страна принадлежит к Седьмому Климату. Таргизы имеют тюркское происхождение. Их караваны ходят так далеко, как Хаварезм в Хорасане, а из Хаварезма караваны идут к ним. Но здесь (на этом пути) живет несколько кочующих орд тюркского происхождения, отличающихся от таргизов, которые делают путь между этими двумя странами опасным[30]».
Ал-Мас’уди был, конечно, далеко не первым арабским писателем, озаботившимся описанием простершихся за Каспийским морем дальних стран Седьмого Климата[31]. Если бы нас интересовала только чистая этнография, мы начали бы свое повествование по крайней мере на сто лет раньше и выбрали бы в качестве первого свидетеля не ал-Мас’уди, а другого мусульманского историка и географа, скорее всего Джарира Абу Джафара ат-Табари (838–923), который считается одним из величайших историков мира. Согласно Йакуту ал-Хамави, который в XII веке составил многотомный биографический словарь арабских ученых, ат-Табари писал в течение сорока лет по сорок страниц в день и мечтал написать всего две книги – книгу по истории и комментарии к Корану – по тридцать тысяч страниц каждая. Друзья отговорили его, сказав, что одной человеческой жизни не хватит на такое предприятие.
Действительно, многое в трудах ал-Мас’уди является естественным заимствованием из трудов его современников и предшественников: сведения о народах Седьмого Климата – хазарах, буртасах, печенегах, мадьярах, Болгарах, русах и славянах – были известны арабским авторам по крайней мере с VIII века нашей эры. На рубеже IX–X веков в государстве ислама жили и творили выдающиеся представители всех отраслей наук, и с такими историками и географами, как уже упомянутый ат-Табари и Абу-ль Касим ал-Балхи (ум. в 931 г.), ал-Мас’уди вполне мог встречаться в свою бытность в Багдаде. Среди мусульманских исторических географов чрезвычайно интересен для нашего рассказа и Абу Али Ахмед ибн Омар ибн Руста, чья энциклопедическая «Книга драгоценных ожерелий», вернее, дошедший до нас седьмой том этой книги, также рассказывает о странах Седьмого Климата, в число которых входили и территории современной России. Считается, что ибн Руста оставил наиболее ранние сведения о народах Поволжья и писал между 903 и 913 годом, и хотя это мнение порою оспаривается, все же очевидно, что его труды, которые в свою очередь опираются на книги старших современников ал-Мас’уди ал-Джейхани и ибн Хордадбеха (820/25-911), также созданы в годы жизни ал-Мас’уди.
Интерес мусульман к занимательной географии мира был чрезвычайно велик, и удивительная книжная культура, проникшая во все слои исламского общества, удовлетворяла и подогревала этот интерес. В городах мусульманского мира повсеместно работали лавки книготорговцев, где можно было приобрести нужную книгу, вернее, ее список, так как книги были, конечно же, рукописными, хотя и переплетались очень добротно, а то и просто роскошно. В Халифате уже давно было налажено производство бумаги: после сражения при Таласе, когда арабские войска разбили армию тюрков-карлуков, в Самарканд попал один китайский пленник, который и завел бумажное дело в подражание тому, что он видел в своем родном китайском государстве.
В 795 в Багдаде появилась первая бумажная фабрика, хотя еще дольге время Самарканд оставался центром бумажной промышленности. Однако, помимо Багдада, бумагу делали также в Сирии, Йемене, Египте и северной Африке. Бумага, таким образом, уже в первые века ислама заменила собой более дорогой пергамент и менее удобный папирус и дала возможность приобщения к книжной культуре не только самым богатым, но и людям среднего достатка. Достаток, впрочем, был не при чем: в исламских городах работали библиотеки, и не только при мечетях, хотя и существовала традиция завещать домашние библиотеки с сотнями и тысячами книг именно мечетям. По всей исламской ойкумене существовали светские библиотеки, и даже целые «дома знаний», в которых могли бесплатно работать ученые, и где за плату работали профессиональные переписчики книг. Как пишет Адам Мец,
«Наряду с библиотеками возникла новая форма научных учреждений, в которой хранение книг сочеталось с обучением или, во всяком случае, с оплатой выполненной в их стенах работы. Поэт и ученый Ибн Хамдан, принадлежащий к мосульской знати, учредил в Мосуле «дом науки» (дар ал-‘илм) с библиотекой, в которой имелись книги по любой отрасли знания. Доступ к ним был открытым всякому, кто стремился к знаниям, а неимущим даже выдавалась бумага… Эта перемена нашла свое отражение в названиях учреждений: прежние учреждения, являвшиеся только библиотеками, именовались «сокровищницами мудрости» (хизанат ал-хикма), а новые – «дом науки» (дар ал-‘илм), где библиотека (хазана) являлась лишь особой частью. В Египте также учреждались подобные академии; так, ал-‘Азиз купил в 378/988 г. дом по соседству с мечетью ал-Азхар и устроил в нем на благотворительных началах заведение для тридцати пяти богословов, которые каждую пятницу, между полуденной и послеполуденной молитвами, собирались в мечети на ученые диспуты[32]».
Так что ал-Мас’уди, в принципе, мог писать свою книгу и в таком «доме знания», но человек он был, судя по всему, достаточно состоятельный, и, скорее всего, предпочитал работать в благородном одиночестве. Ясно одно: уважение к рукописям и книгам к его времени давно уже стало благородной традицией ислама, и неграмотность времен великих завоеваний ушла в прошлое, чтобы, увы, вернуться во многие мусульманские страны сегодня – через четырнадцать веков.
Нужные ал-Мас’уди рукописи и книги он, как и все другие пытливые ученые его времени, искал и находил не только в Фустате, но и в Александрии. Да, в той самой Александрии, завоевание которой в 642 году породило проникший даже в российские исторические учебники слух о сожжении арабами по повелению халифа Омара знаменитой Александрийской библиотеки[33]. Слух этот, между тем, совершенно неверен.
Классик ориентализма Г. Э. Фон Грюнебаум говорит, что «легенда, согласно которой александрийская библиотека была сожжена по приказу халифа, впервые появляется в XIII веке[34]», между тем как российский ученый О. А. Большаков в своем трехтомном труде «История Халифата» утверждает:
«Специалисты хорошо знают, что это всего лишь благочестивая легенда, приписывающая Омару добродетельный поступок – уничтожение книг, противоречащих Корану, но в популярной литературе эта легенда иногда преподносится как исторический факт. Однако, ни Иоанн Никиуский