Часа через полтора лейтенант проснулся. Ему чудилось сквозь сон, как будто кто-то его трогает, наклоняется, дышит над ним. Он ощупался, сдернул платок. Эмилия стояла на коленях близехонько возле него; выражение ее лица показалось ему странным. Она тотчас же вскочила, отошла к окошку и спрятала что-то в карман.
Кузьма Васильевич потянулся.
– Однако ж я-таки всхрапнул лихо! – промолвил он зевая. – Поди-ка сюда, мэйне зюссе фрейлен![9]
Эмилия подошла к нему. Он проворно приподнялся, сунул руку в ее карман и достал небольшие ножницы.
– Ach, Herr Je![10] – невольно воскликнула Эмилия.
– Это… это ножницы? – пробормотал Кузьма Васильевич.
– Ну да, конечно. А ты что думал… пистолет? Ах, какое у тебя смешное лицо! Измято, как подушка, и волосы на затылке все кверху… И не смеется… Ах, ах! И глаза опухли… Ах!
Эмилия захохотала.
– Ну, будет, – проворчал Кузьма Васильевич и встал с дивана. – Будет зубы-то без толку скалить. Коли ничего умнее придумать не можешь, я ведь уйду… Я уйду, – повторил он, видя, что она не унимается.
Эмилия умолкла.