Алсу
Когда ты живешь с отцом тираном, абьюзером и просто ублюдком, твой сон сам по себе становится чутким. У меня был такой.
Мама старалась кричать не очень громко, когда у него было «настроение» почесать кулаки о ее тело.
Это были страшные дни.
В основном это заранее чувствовалось за ужином. Напряжение. Взгляды. Даже воздух пропитывался ее страхом, а следом и моим.
От отца веяло агрессией в такие вечера.
После ужина я старалась быстро утомить себя и лечь спать. Мама входила и стояла на пороге моей спальни, отчего я просыпалась как-то автоматически, предчувствуя беду.
Потом она закрывала меня на ключ и прятала его в цветочном горшке и уходила в их спальню.
Когда у меня появился плеер, а потом и телефон, я выжимала максимальную громкость. Не потому, что слушать было невозможно, хотя отчасти это было еще одной причиной. Было невозможно слушать и не сметь помочь.
Когда ее тело достаточно выздоравливало, он делал это снова.
Я представляла, как пускаю пулю ему в голову из его хваленого револьвера каких-то там годов.
Он вытаскивал его, когда отчитывал за что-то и постоянно говорил: «Если бы ты была сыном, я прострелил бы твою ногу или руку из этой пушки. Но ты нужна для бизнеса. Люди не будут желать иметь покалеченную дрянь».
Иногда в своих мыслях я толкала его с края террасы нашей высотки и смотрела вниз. Пока его проклятое тело не столкнется с землей и не расшибется в фарш, пролетев двадцать этажей.
Я ненавидела своего отца. А он ненавидел меня. По правде, он ненавидел всех.
Когда я спросила у мамы, почему она смотрит на меня спящую. Ответ был прост.
«Каждый раз, когда я иду туда, я боюсь, а может быть надеюсь, что это будет моя последняя ночь. И если это так, то я хочу умирать и видеть тебя перед глазами, а не его лицо».
В ту ее последнюю ночь так и получилось.
Мама вошла ко мне. Долго смотрела на меня. Дольше обычного. Закрыла дверь. А утром меня никто не отпер. Я знала причину, поэтому не стучала и не просила, чтобы меня выпустили.
Я не люблю, когда на меня смотрят, как это делает сейчас он.
Подняв голову, я посмотрела на мужчину в дверях и снова легла.
– Который час?
– Уже обед.
– У меня болит голова, – я перекатилась, чтобы быть немного выше и наблюдать в поле зрения Рината.
– Док уже в пути.
– Мне нужно в нормальную больницу, а не твой «док».
– Он работает в больнице.
– О, а может, его руки делают рентген?
– Может, мне у него спросить?
Я посмотрела на этого идиота и фыркнула, когда он подходил к окну и отдергивал одну из штор в сторону и позволял свету заполнить комнату.
– Вижу, тебе уже лучше.
– Мне лучше, когда я одна.
– Мило. Я заказал обед.
– Приятного аппетита.
– Нам двоим, – сказал он так просто, направляясь к двери.
– Если я делю трапезу с мужчиной, то это потому, что он мне нравится, а может, потому, что я планирую с ним переспать или вообще люблю, – он широко улыбнулся, повернув голову. – Принеси обед мне в комнату.
– Как знать, может, ты захочешь со мной переспать, – после этого Ринат вышел из комнаты.
– Придурок, – крикнула уже в закрытую дверь.
Поразительно каким профессиональным он казался, когда делал вид, что подбирает мне квартиру.
Я пролежала в одиночестве еще минут двадцать.
В основном думала о том, что меня ждет. Какой смысл думать о том, что было там, в гостиничном комплексе?
Как ни крути, для каких бы целей ни спасли меня Мор и команда – они меня спасли.
Получить пулю и умереть – одно дело. Умирать от насилия другое.
Так как доктор все не ехал, я встала с кровати, ощутив головокружение, и поняла, как сильно голодна.
Сходив в туалет и на всякий случай посмотрев в зеркало, я поняла, что мне не стоит туда смотреться еще недели две.
У меня был огромный синяк на пол лица, опухшая нижняя губа и отекшая щека. В довершение лохматые волосы в засохшей крови.
– Класс, – показала себе в отражении большой палец и затолкав боль поглубже пошла на выход.
Я не люблю себя жалеть. И сейчас не буду этого делать.
Я вышла в небольшой, но темный коридор и направилась к свету, исходившему из гостиной. Что это была она, я поняла, как только оказалась там.
Великолепная комната.
Темная мебель. Темные обои.
Интересно, почему зеленый и черный?
Преодолев гостиную, я завернула за угол и попала на кухню, в центре которой была стойка для завтраков, объединенная с кухонным гарнитуром.
Ринат стоял там и разбирал пакеты с едой, вытаскивая контейнеры с маркировкой ресторана.
– О, ты уже решила насчет меня? – отвлек меня мужской голос от голодных взглядов на суп, мясо и салат.
– Насчет тебя? Ты о чем?
– Я тебе нравлюсь или ты хочешь со мной переспать? Боюсь, что для любви, ты меня еще плохо знаешь. Я даже поспорил сам с собой, теперь думаю, какая версия в итоге победит.
Ах вот что. Он, оказывается, шутник.
Отлично.
– Я подумала и пришла к такому выводу. Люди питаются на помойках. Доедают остатки продуктов и при этом им плевать, кто сидит напротив: кот-голодранец или такой же голодный, как он, кто оказался на улице по только ему известной причине. В итоге решила потерпеть.
Ринат замер и посмотрел на меня странным взглядом. У него были узкие глаза, но он не азиат, это ясно. И они не совсем раскосые. Скорее маленькие и… да, узковатые. Возможно, он, как и я татарин. Но сейчас эти глаза стали шире, а губы растянулись в его причудливой ухмылке.
Это выглядело тоже странно. Весь он, в домашних штанах и майке, а не в костюме, котором я видела его при каждой нашей встрече. Сейчас его волосы были в полном беспорядке, а не аккуратно зачесаны подстать костюму от Армани или Гуччи. И я не знаю, почему меня это сбивает с толку.
– Как видишь, тебе повезло, Алсу.
– Это чем же, – подошла ближе и села на барный стул, не переставая следить за его руками и тем, как его длинные пальцы открывают крышки, выпуская дивные ароматы пищи.
– Перед тобой сижу я, а не бродячий кот или бомж.
– Ну это, как посмотреть, – пожала плечами, потому что спор совершенно дурацкий выходил. – Можно уже поесть?
Он кивнул, даже не огрызнувшись в ответ, и просто поставил передо мной суп, а рядом положил ложку.
– Приятного… аппетита, – проговорил он, когда я уже принялась за еду.
– Прости, я ужасно голодна.
– Я уже понял это. Наслаждайся.
Когда голод стал отступать, я сбавила обороты и вытерла рот салфеткой. Понятия не имею, что он думал обо мне, и вряд ли меня это очень волновало. Мне выставят счет потом.
– Слишком громко молчишь, Ринат, – сказала ему, запивая соком свой обед.
– Я могу немного почавкать, чтобы тебе было комфортней.
– Благодарю. Но лучше задавай свои вопросы.
– Хм, похоже, ты куда-то торопишься?
– Больше суток назад, я торопилась умереть, так что нет. Уже не тороплюсь.
– Смерть наступила бы нескоро, Алсу, – его голос был в этот момент очень глубоким, не знаю, как он это сделал, но у меня побежали мурашки по коже от этого звука.
– Я надеялась на пулю в лоб от отца, а получила свадебный подарок. Но я не стану благодарить тебя или твоего босса.
– Никто бы и не попросил твоей благодарности. Не за это, – в глаза он мне не смотрел, ведя этот разговор, а я терялась в догадках, размышляя о том, что он за человек.
– Так что ты хочешь знать?
– Все.
– Исчерпывающий ответ.
– Зато отвечает на все вопросы разом.
– А знаешь ли ты мой ответ, Ринат?
– Уверен, что да.
– Тогда ты знаешь, куда я тебя мысленно посылаю.
Мы улыбнулись друг другу. Но это не было милой улыбкой парню. Это был скорее стеб, но с последствиями, я бы сказала.
– Жаль, что у тебя нет выбора.
– У меня, – мои брови взметнулись вверх. – Поверь, это у тебя его нет.
Пока я раздумывала над тем, что сказать дальше, его телефон зазвонил, и лицо мужчины стало будто каменным, хотя до сих пор словно искрились весельем. Они напоминали потухший костер. Пламени уже нет, но угольки все еще красные. Так и его глаза. Он уже не шутил, а они доигрывали свою роль.
– Да.
Мне было слышно каждое слово из динамика. Каждое. А я бы хотела не слышать.
– Ринат, – проговорил мужской голос, – Риза взорвал наш склад. И убил всех, кто был у границы. Ровно девять человек.
В эту секунду мы с ним столкнулись взглядом и, возможно, одна ненависть на двоих, сейчас играла за одну команду. Вот только позволить себе снова быть использованной в угоду другим, я не могла. И мне плевать, что я слабее.