Обратная дорога всегда кажется быстрее. Я и не заметила, как снова оказалась в хорошо знакомых землях нижнего Рая. Херувим настоял на том, чтобы я не прощалась с родными, так как знание того, куда и зачем я направляюсь, могло бы разрушить гармонию их пребывания в Раю. Как ни хотелось мне поделиться с кем-нибудь своими открытиями, я понимала, что он прав. Ни мама, ни даже бабушка Марселла не смогли бы до конца понять причины, заставившие меня покинуть райские земли. К тому же время в Раю течёт совершенно по-другому – если всё пойдет хорошо, то они могут и вовсе не заметить моего отсутствия.
Херувим отнёс меня к самой границе нижнего Рая и только здесь опустил на землю. Нижний, или земной, Рай был окружен сияющим серебристо-перламутровым барьером, сквозь который невозможно было разглядеть ничего. То была непреодолимая стена, защищавшая жителей Рая от посягательств нечистых душ и демонов Ада. Священная река, русло которой проходило через все владения Рая, здесь шумно врезалась в барьер и, очевидно, проходя сквозь него, исчезала где-то за пределами святых земель.
Густая, сочная трава мягко окутала ступни, когда Херувим опустил меня на землю. Я вдруг с невероятной ясностью осознала то, как страшно мне идти дальше. Мир, скрывавшийся за этим сияющим барьером, пугал своей неизвестностью. Как ни любила я Самаэля, как ни стремилась помочь ему, всё же путь, которым я должна была теперь следовать, приводил меня в неподдельный ужас. Там, в верхних слоях Рая, находясь перед лицом Господа, я была поражена его величием и поэтому отчасти не осознавала всей серьёзности и сложности того пути, что он уготовил мне. Впрочем, я и сейчас не могла до конца осознать всего того, что меня ждёт. Я знала лишь то, что стоит только выйти за пределы Рая, и я окажусь в местах ужасных, местах опасных, и что будущее моё перестанет быть очевидным и благополучным, каким оно являлось во времена бытия в Раю. Осознание этого не могло не пугать. Жизнь в Раю – это жизнь в покое. К нему привыкаешь очень быстро, а найти смелость выйти из состояния гармонии и отдать себя на растерзание всем возможным невзгодам так тяжело. Меня трясло от волнения и страха. Херувим прекрасно видел это.
– К сожалению, выходить за пределы Рая мне не дозволено, – грустно сказал он. – Дальше вам придется идти одной, но не стоит бояться. Помните, что всё, что вы увидите за пределами Рая, не создано Богом, а есть лишь порождение душ, населяющих те места. Ничего, что встретится вам там, не опасно для вас, пока душа ваша чиста. Страдания их созданы ими самими, и они не затронут вас, если вы не позволите.
Я с тревогой и трепетом взирала на священный барьер.
– Смогу ли я когда-нибудь вернуться назад? – прошептала я.
– Покинуть Рай можно у любой его границы, – сказал Херувим. – Войти обратно – только лишь через врата. Преступив сей барьер, вы встанете на путь, с которого свернуть будет нельзя. Но, едва цель ваша окажется достигнута, врата Рая снова откроются перед вами.
– Преступив сей барьер… – задумчиво повторила я. – А как я узнаю, куда мне идти? Где искать Самаэля?
– Двигайтесь вдоль русла Священной Реки, и она приведёт вас в самое сердце Ада. Там вы найдете того, кого ищете. Итак, готовы ли вы преступить границу Рая?
Я не была готова, но понимала, что чем дольше я тяну, тем больше крепнет вероятность того, что я передумаю. Поэтому я кивнула Херувиму и сделала неловкий шаг к барьеру. Несмотря на то, что созданием я была бестелесным, я ощущала, как трясутся мои ноги, как не слушаются они и как каждая клеточка моей души кричит о том, чтобы я не проходила через этот злополучный барьер.
– Что я почувствую, проходя через него? – я остановилась в шаге от стены и вновь повернулась к Херувиму.
– Лишь лёгкий холодок. Не более.
Херувим ободряюще улыбнулся. Он понимал, сколь тяжёлый шаг приходилось мне делать, и не торопил. В его взгляде я увидела глубокую уверенность в том, что уготованное Богом свершится правильно и хорошо. На меня вдруг нахлынула волна спокойствия. Я сделала последний шаг к барьеру и, вытянув руку, осторожно прикоснулась к нему.
Визуально стена, ограничивающая Рай, казалась невероятно плотной, но на ощупь она была подобна сияющей туманной дымке. Пройти через неё не составило бы никакого труда. Я в последний раз обернулась к Херувиму.
– В добрый путь, – сказал он.
– Спасибо, – я вдруг ощутила, как слёзы подступили к глазам. Мне не хотелось уходить, но путь был уже выбран.
Один единственный шаг через барьер показался мне самым сложным в жизни. Только невероятным усилием воли я заставила свою душу, привыкшую к гармонии и благополучию Рая, сдвинуться с места. Покидать зону комфорта всегда тяжело, но мало кто может представить себе, каково это – покидать Рай.
Проходя через барьер, я невольно зажмурилась, но не ощутила ничего, кроме лёгкого холодка, подобного дуновению северного ветра летним вечером. Через секунду и это ощущение исчезло. Я вновь открыла глаза. Не знаю, что конкретно я ожидала увидеть за пределами Рая. Разве можно представить, как выглядит Чистилище, если вы никогда там не были? Что бы я ни представляла прежде, о чём бы ни подозревала на пути к барьеру – всё здесь было не так.
Передо мной насколько хватало глаз простиралась умирающая земля. Серая, сухая, вся испещрённая мелкими и крупными трещинами, она была подобна пеплу. Кое-где сквозь неё пробивалась чахлая жёлто-коричневая трава. Справа от меня, прямо из ограждающего Рай барьера вытекали воды Священной Реки, но даже они не могли напитать эту погибающую почву. Да и сама Река была здесь другой. Если в Раю воды её были шумны, глубоки и неспокойны, то здесь всё было иначе. Ширина Реки сократилась почти вдвое, как, впрочем, и её глубина. Воды Священной Реки текли так медленно, словно бы они, как и всё здесь, в мире Чистилища, существовали из последних сил. Небо и то в этих краях было потухшим и каким-то мертвенно-серым. Ни звёзд, ни солнца не было видно. Здесь царили вечные сумерки.
Это место давило на мою привыкшую к краскам и гармонии Рая душу. Я обернулась к барьеру, но здесь, со стороны Чистилища, он больше не был подобен сияющему туману, а превратился в покрытую серым лишайником каменную стену, которая уходила в небо настолько высоко, насколько хватало глаз.
Вернуться назад я не могла. Как ни страшилась, как ни противилась этому моя душа, мне необходимо было двигаться вперёд. Только так, только выполнив назначенную миссию, я могла надеяться вернуться в Рай.
Медленно, словно страшась привлечь к себе излишнее внимание этого мира, я пошла вдоль Реки. С каждым шагом я ощущала, как усиливается давление атмосферы Чистилища. Я являла собой душу, сотканную в другом мире, я была слишком лёгкой для этого места. С одной стороны, эта лёгкость позволяла мне двигаться быстрее, но в то же время более тонкая структура моя приводила к тому, что давление этого места отражалось на мне сильнее, чем на душах, изначально коротающих свою вечность в Чистилище.
Кстати, о душах… Территория Чистилища была поистине огромна, так что заблудшие души, попадавшие сюда, редко встречались друг с другом. Как правило, они, серые и истощенные, едва переставляя ноги, бродили в этих мёртвых землях в полном одиночестве. Взгляды их были пусты, потеряны и тусклы. Даже сталкиваясь друг с другом, они никого не узнавали, не пытались заговорить и, казалось, даже не старались изменить свою участь. Они были обречены на эти вечные бессмысленные и бесполезные скитания, и я, взирая на них, не могла не задуматься над тем, каково же им. Мне вспоминались слова Херувима, но так сложно было поверить в то, что всё это, весь этот заблудший мир Чистилища, был порождён лишь самими душами, а не Богом. И что, возможно, если бы они, эти души, нашли способ осознать себя и попытаться исправиться, то и мир Чистилища тоже бы изменился. Конечно, он не стал бы Раем, но уж точно перестал бы столь мучительно, медленно погибать. К сожалению, ни одна из находившихся здесь душ не знала того, что было открыто мне. Все они полагали себя наказанными Богом за пороки, не осознавая того, что в действительности лишь только сами истязают себя.
Чем дальше я уходила в земли Чистилища, тем тяжелее мне было идти. Воздух здесь был будто бы плотнее. Меня тянуло к земле, словно бы кто-то повесил мне на плечи тяжёлые гири. Я отгоняла от себя дурные мысли, понимая, что тяжесть эта иллюзорна и что лишь мои собственные сомнения и страхи не дают мне двигаться свободно. Вот только отбросить страхи в сторону было так тяжело. Словно надоедливые насекомые, они облепляли душу, поглощали мысли, и я, сама того не замечая, переставала смотреть по сторонам, углублялась в себя, превращаясь в одну из тех заблудших душ, что населяли Чистилище.
Надо заметить, что чем дальше я удалялась от Рая, тем более измученные и истощённые души попадались мне на пути. Некоторые из них уже не могли передвигаться стоя, но, влекомые неведомой силой, заставляющей их двигаться, они ползли в направлении, известном лишь им самим.
Именно среди подобных душ я встретила отца Клеменса. Не знаю, была ли наша встреча случайностью, или это Бог послал мне на пути эту душу, но знаю точно, что именно эта встреча помогла мне на какое-то время выбраться из кокона страхов.
Я шла вдоль русла реки, но уже почти не следила за дорогой. Сомнения в выбранном пути, сожаления, разочарование и страх Ада одолели меня. Я шла вперёд, но уже не столько ради цели, сколько ради самого движения. Моя душа слилась с медленным ритмом Чистилища. Движение – вот всё, что занимало меня в тот момент, когда я почувствовала странное прикосновение. Что-то более твёрдое и телесное, чем я, резко коснулось моей щиколотки. Я тревожно замерла и впервые за долгое время огляделась по сторонам. Уже довольно долго я не следила за дорогой и поэтому сильно отдалилась от Реки. Она ещё виднелась, но очень скоро я могла совсем потерять её из виду. Вокруг меня простиралась всё та же мертвая долина Чистилища. В этих землях уже совсем не было растений – лишь пепел и пыль. Я обратила взор вниз и, наконец, заметила то, что заставило меня остановиться. Передо мной лежал человек.
Истощённый, пожелтевший, более подобный мумии, чем человеку, он тянул руку в сторону вод Священной Реки. Он стремился к воде, но ему не хватало сил ни для того, чтобы подняться на ноги, ни чтобы доползти до целительной жидкости. Я не сразу узнала в этой душе отца Клеменса, лишь когда блуждающий взгляд его безумных глаз остановился на мне, я поняла, что это он. Я не узнала его, скорее, просто почувствовала это. При жизни я ненавидела и презирала этого человека, но долгие годы, проведённые в Раю, стерли из памяти почти все плохие воспоминания о нём. Теперь же, увидев его перед собой в таком ужасном, погибающем состоянии, я вдруг поняла, что не испытываю к нему ни ненависти, ни отвращения, ни презрения. Даже обиды на него и той у меня нет. При жизни он двигался своим путём, а я своим. Он не мог знать того, что знала я тогда, и уж тем более не мог знать того, что оказалось мне открыто теперь. Мне было искренне жаль его. Я сожалела об участи, которую он сам избрал для себя, и вдруг остро осознала то, что и сама, подобно отцу Клеменсу и многим другим обитавшим здесь душам, поддалась пагубному влиянию этого места и позволила себе подобное же самоистязание. Я даже не заметила того, как потеряла цель пути. Даже зная о природе Чистилища, я всё равно поддалась общей атмосфере страдания.
Я вновь обратила взор к отцу Клеменсу. Не видя ни меня, ни окружение, он страстно тянул руку в сторону Реки. Глядя на него, я подумала, что, быть может, святые воды её способны облегчать страдания заблудших душ. До Реки было не близко, но в моменты, когда кокон сомнений не сковывает движения, передвигаться в Чистилище возможно очень быстро. Я добежала до воды в считанные секунды. Удивительно, но даже берега здесь не были увлажнены. Словно живительная вода совершенно не могла проникнуть в эту безжизненную почву. Прикосновение к воде придало мне сил. Я умыла лицо, сделала глоток святой воды и, наконец, окончательно выбросила из головы все тревожные мысли. Мне стало значительно легче. Потом я набрала в ладони немного воды и, вернувшись к отцу Клеменсу, дала ему испить живительной влаги. Душа старого священника жадно припала к моим ладоням. Одного глотка воды хватило ему для того, чтобы вернуть силы. Вскоре он смог подняться на четвереньки. Старый священник стоял передо мной на коленях, опираясь на мою руку. Он смотрел мне в лицо, но я не была уверена в том, узнал ли он меня. Лицо его не отражало ни удивления, ни благодарности, ни страдания. Оно было пустым и отрешённым. Возможно, я казалась его потерянному, умирающему сознанию лишь видением, лишь миражом.
Я помогла ему перебраться поближе к Реке, и он с жадностью припал к священной воде. Казалось, он вовек не сможет утолить свою жажду. Я ждала молча. Когда же он, наконец, оторвался от воды, я опустилась на колени рядом с ним.
– Отец Клеменс, – тихо позвала я.
Мой голос эхом разнёсся по этим пустынным землям, и душа мученика вздрогнула, услышав его.
– Узнаете ли вы меня, отец Клеменс? – спросила я, стараясь говорить как можно медленнее, чтобы слова эти смогли дойти до его истерзанного сознания.
Он немного испуганно уставился на меня, но ничего не ответил. Я осторожно прикоснулась к его руке. Структура его души, обусловленная этим печальным местом, была ощутимо тяжелее и твёрже моей. Мои пальцы прошли сквозь его руку, но он даже не заметил этого.
– То, что я скажу вам сейчас, очень важно, – начала я. – Я знаю, вам сложно, но, отец Клеменс, постарайтесь услышать меня и понять всё, что я скажу.
Бездумный взгляд мученика, устремившийся было на Реку, снова обратился к моему лицу. Я прекрасно понимала, что вряд ли в сознании отца Клеменса что-то поменяется от того, что я скажу, но была уверена, что буду сожалеть, если хотя бы не попытаюсь помочь ему. При жизни он обрёк на страдания многих людей, но всё же и он был достоин получить хотя бы маленький шанс на спасение души.
– Это место, – сказала я, понимая, что подобрать правильные слова будет очень сложно, – совсем не такое, каким оно вам кажется. Вы страдаете, я знаю, но ваши страдания могут уменьшиться. Вы сами способны это сделать. Вы поглощены своим «я». Чем больше вы думаете о том, что страдаете, тем больше страданий испытываете. Постарайтесь принять их и отпустить. Выйдите за пределы себя, простите себе свои проступки, подумайте о том, что окружает вас. Ваши страдания утяжеляют вас, отпустите их, подумайте о других, и вам станет легче.
Отец Клеменс слушал меня, казалось, очень внимательно, но ни одна эмоция не проступила на его лице. Он слушал, но не понимал. Осознав это, я обречённо вздохнула. Если я не могла наставить на лучшее даже душу из Чистилища, чем я могла помочь самому Дьяволу? Есть ли хоть какой-то смысл в том, что я брожу здесь, за пределами Рая?
Разочарованная и уставшая, я вновь поднялась на ноги. Ощущая себя предателем, я оставила отца Клеменса одного на берегу Священной Реки. Как бы то ни было, я должна была продолжить свой бессмысленный путь вдоль её обмельчавшего русла.