За несколько секунд до ухода из штаба, а заодно и из нортумбрийской полиции детектив Фрейзер между делом упомянул о пресс-конференции и при виде недоуменного лица Блэка спросил:
– Разве Эверли ничего не сказал? Ну так мне нет смысла говорить с телевизионщиками, не находите? Я не могу представлять полицию, поскольку больше не веду расследование. Нет, вам придется пойти вместо меня.
Блэку не понравилось известие о телевизионной пресс-конференции, но Фрейзер был прав. Если Блэк ведет дело Элис Тил, значит, именно он должен просить о помощи.
– Начните с заранее подготовленного заявления, в котором изложите все детали расследования. И убедитесь, что хорошо прочитали дело, на случай если какой-нибудь наглый журналюга подбросит каверзный вопрос.
– Когда пресс-конференция?
Фрейзер картинно поднес к глазам часы:
– Приблизительно через час.
– Погодите… Что?!
Когда Бэт Уинтер наконец вернулась в мэрию, детектив-сержант Блэк деловито писал заявление, которое предстояло прочитать на пресс-конференции, начинавшейся через несколько минут. Она представилась детективу-констеблю Роджерсу, тощему мужчине с усами и большими пятнами пота под мышками. Пришлось немного отпрянуть, когда он пожимал ей руку. Детектив-констебль Фергюсон схватил ее ладонь обеими руками и сжал.
– Рад познакомиться, крошка, – сказал он, сделав акцент на слове «рад». При этом он не сводил с Бэт глаз и сиял так, словно она была заказанной по почте невестой, которую он ждал со дня на день.
Все это так много сказало Бэт о Фергюсоне, что она сразу почувствовала, насколько приятнее говорить с человеком, убившим безоружного штатского.
– Могу я чем-то помочь? – спросила она Блэка.
– Чем вы можете помочь? – буркнул он, не отрывая глаз от заявления, которое пытался дописать.
– Не знаю, я просто…
«Пытаюсь посочувствовать, но черт с тобой», – подумала она.
– Здесь вы ничего не можете сделать, так что постарайтесь быть полезной и лучше навестите бойфренда Элис, ладно?
– Разве вы не хотите услышать, что я узнала в доме Элис Тил?
Блэк явно колебался. Взглянул на часы, вздохнул, отодвинул заявление и сказал:
– Конечно, хочу.
Она постаралась коротко изложить факты и ускорялась, когда замечала его нетерпеливый взгляд из-за ничем не подкрепленного, как ему казалось, мнения, но все-таки он выслушал все, что она успела узнать.
– Значит, вам не понравился папаша, – заметил он, словно Бэт без всяких на то оснований невзлюбила Ронни Тила, хотя всего лишь анализировала его необычное поведение.
– Похоже, он не любит свою дочь, – парировала она и, когда Блэк открыл рот, чтобы возразить, быстро добавила: – Если верить его сыну. Правда, Дэниел не считает, что отец как-то связан с исчезновением дочери. Но Ронни Тил почти не встревожен и не волнуется. Раздражен, зол, отказывается сотрудничать, чуть ли не препятствует следствию. Это не была реакция человека, который искренне боится за жизнь дочери.
Блэк задумался, но не ответил.
– Думаю, в этой семье что-то неладно. Я правда так считаю.
– Как насчет его алиби? Установлено?
Она ожидала этого вопроса:
– Проверила по пути сюда.
– И?
– Хозяин «Черного жеребца» не утверждает, что в девять часов его не было в пабе, но и твердо сказать, что он был, тоже не может. А камер наблюдения у них нет.
– Неудивительно. У них и целого стекла в окнах нет. Ладно, вы правы. Будем иметь его в виду.
Будь они детективами, которых показывают по телевизору, в этот момент он мог бы сказать: «Хорошая работа, детектив Уинтер», чтобы поощрить ее, но они не были телевизионными детективами, и потому Блэк ничего не сказал. А вместо этого промямлил:
– Это все?
– Нет, – возразила она. – Не все.
Бэт рассказала Блэку о свидетеле, уверенном, что видел в спальне Элис какого-то мужчину, но не ее бойфренда. Даже Блэк на этот раз явно заинтересовался.
– Это может оказаться важным, – признал он, выслушав рассказ, и хотел уже вернуться к своему заявлению, но все же спросил: – Что-то еще?
– Да, – выпалила Бэт, поскольку приберегла лучшее на конец. – Элис Тил вела дневник.
На свете так много правил. Я говорю не о всем известных правилах. Не о законах, не о религиозных заповедях и, конечно, не о школьном уставе. Их слишком много. Я думаю о неписаных правилах. Тех, которые мы обязаны знать. Моральных принципах, как называет их ма. Когда очередного бизнесмена или политика ловят на темных делишках, она твердит: «У него нет моральных принципов. Вот в чем проблема».
Но что такое моральные принципы? Наши бабушки должны были оставаться девственницами до брачной ночи, а если теряли невинность или у них рождался ребенок, им приказывали выйти замуж за парня. Какой у них был выбор? Раньше я не особо задумывалась об этом, когда бабка рассказывала мне истории о прежних временах – пятидесятых и шестидесятых. Потом я кое-что почитала и поняла, каково им приходилось. Люди обращались с тобой ужасно, если ты была матерью-одиночкой, если, будучи незамужней, занималась сексом. Если ты была белой и родила ребенка от черного, тебя травили на улицах. Детей отдавали, подкидывали, продавали, особенно ирландская католическая церковь. Если женщины заходили чуть дальше общепринятого, если были уличены в чересчур большом сексуальном желании, их попросту запирали дома. Но как определить, слишком велико желание или нет? Вероятно, приходилось ради собственной безопасности делать вид, что желания нет вообще.
Все это есть в книжках о прежней жизни. Люди читают эти книги, но вряд ли задумываются о судьбе девушек. Для них это скорее статистика, а не реальные люди со своими чувствами, пытающиеся выжить в мире, полном моральных принципов. Теперь мы более либеральны. Можно пользоваться контрацептивами, сделать аборт, жить с парнем, не выходя за него замуж, бросить его, если захочешь; жить с другой девушкой, если предпочитаешь так, даже жениться на ней. Но всего несколько десятилетий назад тебя могли посадить за такое под замок или выгнать из дома, и родные были первыми, кто захлопнет дверь перед твоим носом. И все из-за моральных принципов. Но моральные принципы меняются. Теперь они другие, и иногда я гадаю, будут ли шокированы внуки ограничениями нашей жизни, как мы шокированы теми, что существовали в старые времена.
Что, если моральных принципов вообще не существует? Что, если бы мы были свободны любить и быть любимыми теми, кого хотим? Это, по крайней мере, решило бы мою маленькую проблему.