– Получается, Удомо может убить Полику в любой момент? – растерянно спросила Ириска. Они с сестрой, конечно же, ссорились, кричали друг на друга, даже, случалось, целыми днями не разговаривали, но, поняв, что старшей грозит опасность, Ириска не на шутку испугалась. К тому же рядом не было родителей – откуда им взяться ночью, на берегу реки, в другом мире? – не к кому было обратиться за помощью, и неприятное известие в буквальном смысле слова оглушило маленькую фею.
– Почему ты молчишь? – Девочка протянула руку и дёрнула Страуса за крыло. – Захариус может убить Полику?
– Не думаю, – глубокомысленно ответила птица и чуть отодвинулась, поскольку Дикому надоело, что его постоянно за что-нибудь дёргают. – В этом случае Самоцветный Ключ перейдёт к тебе, ты будешь вольна открывать двери между мирами, приходить в Прелесть, когда пожелаешь, и уходить, когда захочешь. А именно этого Захариус боится больше всего на свете.
– Почему?
– Потому что, как я уже понял, а ты – ещё нет, ибо не следила за ходом моих замечательных мыслей…
– Я следила! – не выдержала девочка.
Страус с удивлением посмотрел на фею, после чего наставительно заявил:
– Если следила, то уже должна была сообразить, что Захариус хочет изгнать из Прелести всех Непревзойдённых.
– Почему?
– Наверное, потому, что вы можете ему помешать. – Хиша посмотрел Ириске прямо в глаза. – А учитывая, что за три последних месяца я не встретил ни одну Непревзойдённую, то не «вы», а ты. Ты можешь помешать Удомо.
– Как помешать? – тут же поинтересовалась девочка.
– Не знаю.
– Что хочет сделать Захариус?
– Не знаю.
– Ты ничего не знаешь.
– Знаю.
– Какой же ты глупый, – вздохнула Ириска, – настоящая…
Девочка хотела сказать «курица», но в последний момент решила не обижать нового знакомого таким сравнением.
Тем не менее Дикий возмутился:
– Что значит «глупый»? Тебе не кажется, что ты чересчур разговорилась? – И клацнул клювом. Как ему показалось – сурово.
С другой стороны, а кто бы не возмутился на его месте? Ведь его назвали дураком! Его! Дикого Страуса! Обозвали! Оскорбление показалось Хише необычайно сильным, он намеревался потребовать извинений, и ещё…
Впрочем, не на ту напал.
– Не кажется, – отрезала девочка. И тут же вернулась к главной для себя теме: – А теперь давай подумаем, как нам спасти Полику?
Поразмыслив, Страус тоже не стал затевать скандал. Он был хоть и диким, но добрым и понимал, что Ириска оказалась в невозможных, очень странных обстоятельствах, сильно напугана, устала… и наивно решил, что, выспавшись, девочка станет вести себя иначе.
Поэтому Хиша просто ответил на вопрос:
– Для начала нужно вести себя осторожно и не попадаться.
– Это я умею, – уверенно ответила Ириска, припомнив те из своих многочисленных каверз, что остались безнаказанными.
Ириска была хорошей девочкой, но иногда, конечно же, хулиганила и при этом старалась избежать наказания. Чтобы не расстраивать папу и маму, разумеется, потому что, как все маленькие девочки, Ириска была твёрдо уверена в том, что родителям лучше не знать о её проделках, и тогда всё будет хорошо.
Но, вспомнив о семье, девочка ойкнула и с испугом посмотрела на Хишу:
– А папа и мама?
– Что папа и мама? – не понял Страус, подбрасывая в костер ещё одну веточку.
– Мы ведь уехали на «футболку», бросили велосипеды и исчезли, – медленно, как маленькому, объяснила Ириска. – Сейчас уже глубокая ночь, и папа с мамой, наверное, с ума сходят от страха.
– Не сходят.
– Но ведь прошло много времени!
– Здесь свои законы.
– Здесь – это в Прелести? – тут же спросила девочка.
– Да.
– И какие тут законы?
– Не перебивай меня.
– Это первый?
– Это – главный! Ты хочешь слушать?
– Да.
– Тогда молчи. – Хиша многозначительно посмотрел на маленькую спутницу, убедился, что она пока не собирается болтать, и продолжил: – Самоцветный Ключ имеет замечательную особенность: он вернёт тебя туда, куда ты захочешь, и в тогда, в когда ты захочешь. Если правильно выберешь время и место, то никто не заметит, что вас не было в мире людей слишком долго. Вы просто вернётесь с «футболки» и пойдёте ужинать. Как всегда.
– Как такое может быть?
– Волшебство, – развёл крыльями Хиша. – Оно всё объясняет.
– Я и забыла, что нахожусь в другом мире.
– В Прелести.
– И разучилась колдовать.
– К сожалению, – добавил Дикий.
– Да…
Ириска прекрасно понимала, что нового друга пугает беспамятство, в которое её погрузил злой Захариус, понимала, почему он беспокоится, и изо всех сил старалась вспомнить хоть что-нибудь, но пока не получалось. И от этого девочка расстраивалась ещё больше.
– Что будем делать? – тихо спросила она только для того, чтобы не заплакать.
– Неподалёку есть Щебетание, – опять непонятно сообщил Хиша. – Мы с Уди как раз двигали в него, когда увидели цирк.
– Зачем?
– Надеялись найти помощь. Ну и вообще: хотели поговорить с феями, послушать, что они обо всём этом думают.
В действительности получилось не «опять непонятно», а очень даже непонятно. Слова, которые произносил Дикий, отказывались складываться в осмысленный текст.
– Щебетание – это процесс, – произнесла Ириска, строго глядя на Страуса.
– И что?
– А ты сказал, что это место.
– Когда дойдём – сама поймёшь, – пообещал Дикий и широко зевнул, деликатно прикрыв клюв правым крылом. – Что-то я устал.
– Хорошо, ты устал и хочешь спать, – согласилась Ириска и поправила рваное одеяло, в которое её укутала птица. От реки тянуло холодом, и если бы не костёр, у девочки давно бы уже зуб на зуб не попадал. – Но перед сном ты расскажешь мне о Прелести.
– Это ещё почему? – взвился Страус.
– Или сказку. – Маленькая фея улыбнулась. – Мне нужно рассказывать на ночь сказки, тогда я лучше сплю. Вот папа всегда рассказывает сказки. Но папа остался дома… – Она шмыгнула носом. – Так что сказка с тебя, пернатый.
– Я не умею рассказывать сказки, – растерялась птица.
– Тогда расскажи о Прелести.
– Почему?!
– Потому что тогда я не усну и буду тебя спрашивать, спрашивать и спрашивать…
– Э-э… – Хиша вдруг подумал, что утром ничего не изменится, Ириска останется такой, какая есть, и загрустил. – Что именно рассказать?
– Всё, – не стала скромничать девочка. – Я ничего не помню.
– Всё так всё. – Страус решил согласиться, потому что маленькая фея очевидно засыпала. – Прелесть – это…
– Всё хорошее?
– Всё интересное. Всё то, что ты вспоминаешь с улыбкой. Всё славное.
– Здорово, – прошептала девочка.
И улыбнулась.
– Прелесть – это всё доброе и весёлое, это приключения, возможно, опасные, но обязательно захватывающие. Прелесть – это всё разноцветное, что есть в жизни, это всё, что пахнет восторгом. И чем чаще ты улыбаешься, чем интереснее твоя жизнь, тем чаще ты оказываешься в Прелести.
– А как в неё попасть?
– В любое время.
– А самый первый раз?
Хиша улыбнулся.
– Каждая девочка обязательно получает шанс оказаться в Прелести, поселиться в ней и узнать её тайны. Главное – не отказаться от этого шанса, не пройти мимо.
– А как же Самоцветный Ключ?
– Он появляется после того, как девочка в первый раз самостоятельно ступила в Прелесть.
– И у меня есть Ключ?
– Обязательно, – подтвердил Дикий. – Но ты его где-то оставила и вошла в Прелесть вместе с сестрой.
– Получается, в Прелесть может прийти любая девочка?
– Обязательно.
– Разве это правильно?
Ириска сквозь сон подумала, что некоторых девочек в волшебный мир лучше не пускать, однако Страус был неумолим:
– Правильно, потому что Прелесть – это место, где каждая девочка – каждая, каждая! – становится феей. Разве это не здорово?
– Здорово, – кивнула Ириска.
И вдруг поняла, что ни у кого нельзя отнимать возможность стать волшебницей. И если есть на свете место, где каждая девочка превращается в фею, то в него должны пускать всех-всех-всех!
– Поэтому в Прелести много Дворов, – продолжил Дикий. – Одни феи умеют управлять птицами, но не всеми, а только певчими, добрыми. Другие предпочитают хищных. Третьи – мудрых сов… Есть феи, которым подвластны лисы, а есть те, которые подчинили своей силе воду. Или цветы… Фей очень много.
– В Прелести есть кто-нибудь, кроме них?
– Конечно. Я, например.
– Ты добрый.
– Злые тоже есть, – машинально ответил Хиша.
– Откуда? – уже засыпая, спросила Ириска.
– Прелесть слишком хороша, – тихо ответил Дикий. Он услышал сопение, понял, что девочка уснула, и следующую фразу произнёс не для неё, а для себя: – А зло не терпит ничего хорошего.