Тот же стюард, что убирал разбитый бокал, провожал Кабала к его месту за столом. Ужин подавали в столовой на носу корабля – именно в это помещение Кабал попал, когда только взошел на корабль.
– Джентльменов на борту больше, чем леди, – признался стюард. – Боюсь, придется сажать по двое мужчин рядом, но, по крайней мере, у каждого будет дама, с которой можно побеседовать.
Кабал, к своему ужасу, вдруг понял, что его разместили рядом с Леони Бэрроу. Он молча сел и намеренно уставился вдаль. Однако стюард не выполнил квоту неприятностей на сегодня. Наливая вино в бокал Кабала, он тихо прошептал:
– Я взял на себя смелость посадить вас рядом с этой юной леди.
Кабал посмотрел на него. Фраза «если бы взглядом можно было убить» даже близко не описывала выражение разъедающего отвращения, которое запечатлелось на его лице. Куда лучше подошла бы картина, на которой стюарда прибивают гвоздями к церковной колокольне, пока в округе бушует дикая гроза.
Заговорщицки подмигнув, стюард двинулся дальше, довольный проделанной работой. Кабал нехотя повернулся к мисс Бэрроу, которая тоже не слишком приветливо улыбалась ему.
– Полагаю, на этом судне мы теперь официально влюбленные голубки, – пробормотала она.
С каменным выражением Кабал взял салфетку и положил ее на колени.
– Представьте себе мой восторг, – сказал он, обращаясь к своим столовым приборам.
Мисс Бэрроу тронула его за локоть и тайком указала на остальных гостей. Оглядевшись, Кабал заметил, что все остальные мужчины цепляли салфетку за воротник. Стараясь не привлекать к себе внимания, он аккуратным движением поднял свою с колен и последовал примеру остальных.
– И не нужно благодарностей, – прошептала Леони.
Кабал тихонько рыкнул и проигнорировал ее замечание. Мысленно он отвесил себе пинок – он ведь узнал об этом правиле этикета, пока был в Кренце, еще до того, как попытался ограбить библиотеку, а в итоге оказался в собачьих слюнях и испытал разочарование. Он позволил себе разнервничаться и совсем о нем забыл. Иоганн Кабал терпеть не мог терять самообладание. Это было так по-… человечески.
На первое подали суп. Миркарвианцы вполне предсказуемо склонялись в сторону мужской еды, а не каких-то там жиденьких бульончиков. Мисс Бэрроу опустила ложку в тарелку, но не смогла найти в себе силы поднести ее ко рту, потому как содержимое вызывало рвотные позывы разной степени тяжести.
– Что это за гадость? – спросила она Кабала. – Бычий хвост?
– Не уверен. – Кабал осторожно принюхался. Похоже, одними бычьими хвостами не обошлось. – Возможно, вареная бычья кровь. – Он поводил ложкой в тарелке, перемешивая содержимое. – С гренками.
Следующее блюдо оказалось более съедобным – припущенная рыба. Кабал воспользовался возможностью и решил изучить остальных пассажиров. «Капитанский» стол представлял собой конструкцию, состоящую из всех столов, которые предварительно отвинтили от палубы, составили в форме приплюснутого овала и привинтили снова. Капитан Штен восседал в центре длинной стороны и, судя по его виду, в роли хозяина вечера чувствовал себя некомфортно. Кабал, сидящий справа от Леони Бэрроу, оказался почти напротив него. Он безо всякого сочувствия наблюдал за тем, как капитан пытался изобразить заинтересованность, слушая бизнесмена, который сам всего добился, был безумно доволен собой и на все лады возвеличивал себя любимого, пока рассказывал о том, что шкварки Биркеллера – перекус будущего.
Справа от Кабала сидел мужчина под пятьдесят. Его лицо было настолько усталым, что создавалось впечатление, будто оно дважды или трижды перекуплено. Мужчина лихорадочно тыкал рыбу ножом – сложно было сказать, кто в сложившейся ситуации был несчастнее. Мужчина заметил, что Кабал наблюдает за ним.
– Припущенная, – сказал он с чувством огромного отвращения. – Черт возьми, почему припущенная? Я-то думал: «О, ну вот тебе и повезло, Алексей, старина. Рыба». – Он похлопал себя по животу. – Я жертва своих кишок. Нужно открыть институт, посвященный изучению моих внутренностей. Мемориальный институт имени Алексея Алоисия Кэкона.
– По традиции сперва требуется умереть, и только потом институт могут назвать в вашу честь, – заметил Кабал.
– Долго ждать не придется. Мои внутренности меня прикончат.
Кабал подумал, что им придется вернуться к самому началу.
– Если они отправят меня на тот свет, возможно, медики, изучив их, сумеют найти лекарство от моих болезней, и последующие поколения скажут: «Его жертва оказалась не напрасной».
Кабал внимательно разглядывал Кэкона, но не заметил никаких признаков иронии.
– Болезней?
– Именно так. Во множественном числе. – Кэкон снова ткнул рыбу. – Ей не помешало бы немного кляра. О, да. У меня целый перечень жалоб. Мой доктор просто в шоке, просто в шоке. Я говорю «доктор», но на деле прихожу к нему, а он отправляет меня домой, прописав взвесь магнезии, и велит ни о чем не беспокоиться. – Мужчина тяжело вздохнул и скривил губы, выражая отвращение к тому, как устроен мир. – Шарлатан.
Кабал удивился, чего за ним раньше не водилось. Никогда прежде ему не встречался человек, который бы настолько глубоко… заблуждался.
– У меня было впечатление, что припущенная рыба полезна для пищеварения.
– Ну да, – Кэкон принял усталый и в то же время надменный вид человека, который уже неоднократно высказывался против этого аргумента. – Они заставляют вас так думать, верно? – Никакого дальнейшего разъяснения, относительно того, кто же эти загадочные они, не последовало.
Женщина, сидящая рядом с Кэконом начала рассуждать о том, как прекрасно оказаться вдали от домашних проблем – у Кэкона на этот счет тоже имелось мнение. Кабал не слишком удивился, обнаружив, что в молодости Кэкон служил сержантом в гренадерском полку. Он все повторял «клик-щелк», изображая, как чеку выдергивают из гранаты, и отходит спусковой рычаг. Кабалу эта вера в себя показалась почти милой – он даже ощутил легкие позывы к сочувствию. Судя по всему, Кэкон обитал в своем собственном маленьком мирке, и когда тот сталкивался с реальностью, это всегда вызывало… разочарование.
Кабал огляделся в поисках того, на что бы отвлечься. Как и говорил стюард, мужчин оказалось больше, чем женщин, в соотношении два к одному. Он по часовой стрелке переводил взгляд с одного гостя на другого.
Слева от него сидела Леони Бэрроу – Кабал на несколько секунд задержал на ней взор – внешне он казался абсолютно спокойным, но внутри ворочалось раздражение. Затем двинулся дальше.
Слева от мисс Бэрроу расположился старый солдат – к такому гениальному заключению Кабал пришел на основании того, что мужчина выглядел далеко не молодо, а нагрудный карман его смокинга украшала лента с внушительным количеством медалей. Помогло еще и то, что капитан обратился к нему «Полковник Константин». Его смокинг был довольно старомодным, с высоким воротником – теперь, во времена галстуков и неудачно подобранных запонок, такие встречались лишь на картинках в учебнике по военной истории. Манеры полковника также не отличались современностью: он был очень внимателен к дамам и холоден по отношению к джентльменам. Он неторопливо потягивал вино, снова и снова отмахивался от официанта, который почитал свою обязанность пополнять бокалы почти священной и с каждым разом огорчался все больше. Кабала порадовало, что Константин не начал рассказывать про войну, и заинтриговало то, что он не упоминал нынешнее положение дел.
– Впервые летите, полковник? – спросил его капитан Штен.
– На аэросудне – да. Правда несколько раз мне доводилось летать на энтомоптере в качестве летчика-наблюдателя. – Он сделал неясный жест вилкой. – Но здесь куда уютнее, капитан. Отличный корабль.
– Вы летали на энтомоптере? – переспросила мисс Бэрроу. Константин обернулся к ней и в то же мгновение его выражение изменилось – он выключил профессионала, который обращается к профессионалу, и заговорил покровительственным тоном:
– Все верно, фройляйн, и можете мне верить, когда я говорю, что это судно куда более удобный способ передвижения. Несколько раз для разведывательных миссий мне приходилось подниматься в небо и обозревать территории – энтомоптер в таких ситуациях верное средство. Но я пехотинец до мозга костей – какое это было облегчение снова оказаться на твердой земле.
– Герр Майсснер в прошлом кавалерист, – сказала мисс Бэрроу.
Вилка замерла в воздухе – Кабал так и не донес ее до рта.
– Действительно? – Константин спокойно рассматривал его. Затем улыбнулся. – Вы бы обломали свои копья о наши каре, сэр, позвольте вас заверить.
Кабал тоже улыбнулся – исключительно механически.
– Не сомневаюсь, полковник, – ответил он, не имея ни малейшего понятия, о чем тот.
Рядом с полковником сидел юнец с небрежно уложенными волосами – ну, как юнец, лет на пять младше Кабала. Однако Кабал так старался впихнуть в свой день гротескное количество обязанностей, дел, учебы – как теоретической, так и практической, – что у него, как у собаки, год шел за семь. На вопрос полковника этот юнец пробормотал что-то себе под нос, и Кабал разобрал, наконец, что зовут молодого человека Габриэль Зорук. Он то выглядел угрюмым, то вдруг ни с того ни с сего смотрел на всех с чувством высокого морального превосходства – все зависело от того, насколько он понимал шедшую за столом беседу. Кабалу он мгновенно не понравился: в нем чувствовался человек, который до сих пор является жертвой гормонов, в то время как его интеллект мельтешит где-то на заднем плане, словно смущенный родитель. Одет Зорук, судя по крою смокинга, был просто, но дорого; можно было спокойно предположить, что в какой-то момент он решил стать политическим активистом, несмотря на то, что ему явно чертовски не хватало знаний, компетенции и сообразительности. Похоже, прическа и ангельские глазки привлекли внимание к его персоне, а Зорук счел, что причина тому его политические воззрения. В чем сильно заблуждался, но такое случается сплошь и рядом среди миллионеров, считающих себя харизматичными.
Следом за Зоруком сидела фрау Роборовски – мужа ее разместили в другом месте, вероятно, в соответствии с этикетом, который требовал сажать людей вперемешку. Герр Роборовски оказался по правую руку от Кабала через два стула и, похоже, вовсе не наслаждался свободой и возможностью пообщаться с незнакомыми людьми. Возможно, причина крылась в собственнических взглядах, которые его супруга бросала, стоило только герру Роборовски выбраться из своей раковины. Из всех институтов, их брак больше всего тянул на тюрьму или психушку.
Капитану Штену удалось завести куда более интересный разговор с джентльменом, сидящим рядом. Мужчине было за шестьдесят, от его одежды тянуло нафталином, но глаза горели и вел он себя вполне оживленно.
– Прекрасное судно, капитан, – сказал он; кусок рыбы, незамеченный им, упал обратно на тарелку. – Замечательный корабль. Я какое-то время не работал в этой сфере, но всегда продолжал интересоваться.
– Вам не впервой путешествовать на аэросудне? – уточнил Штен, кладя себе добавку картошки.
– О да. – Мужчина снисходительно засмеялся, как человек, который вот-вот откроет тайну. – Я разрабатывал такие корабли.
– Серьезно? Вы меня удивили, герр ДеГарр.
– О, прошу вас, месье ДеГарр, если вас не затруднит. Герр ДеГарр звучит почти как шарманка.
– Шарм-?
– Ужасная коробка, которую англичане считают музыкальным инструментом. Да, я занимался строительством аэрокораблей, но вышел на пенсию – лет семь назад. Слыхали о суднах класса «Боевой конь»? Моя разработка.
– «Боевой конь»? – неуверенно повторил Штен. – Но разве это был не военный корабль, месье?
– Да, – ДеГарр глотнул вина. – Построили три. «Буцефала»[10] продали пять лет назад на металлолом, «Маренго»[11] сейчас в какой-то отдаленной крохотной республике в тропиках – составляет весь ее аэрофлот. Ну а сам «Боевой конь» попал в шторм в горах.
Несколько человек, прислушивавшихся к беседе, вдруг стали проявлять беспокойство – малоприятно слушать истории о кораблекрушениях, когда сам путешествуешь на судне.
– Я предупреждал их не использовать тот тип альтиметра, но вы же знаете военных подрядчиков – они на все готовы, лишь бы сэкономить пару франков. – ДеГарр покачал головой и снова подцепил кусок рыбы.
– Все три корабля были задействованы при подавлении восстания Дезоле, не так ли, месье? – отчетливый голос перекрыл остальной гомон. Все повернулись в сторону, откуда прозвучала фраза. Произнес ее Габриэль Зорук – темноволосый, идеально выбритый красавчик, который сам рыл себе яму. Кабал подумал и решил, что Зорук из тех, кто совершает неправильные поступки во имя благородных целей.