Неделей раньше – понедельник, 19 декабря 2016 года
Я на цыпочках спускаюсь вниз в предрассветной тьме, стараясь его не разбудить. Все, казалось бы, на своих местах, но в душе зреет уверенность – чего-то не хватает. Я надеваю тяжелое зимнее пальто, чтобы защититься от холода, и приступаю к повседневному ритуалу. Для начала несколько раз дергаю ручку задней двери, чтобы убедиться, что она закрыта.
Вверх-вниз. Вверх-вниз. Вверх-вниз.
Потом встаю перед большой длинной плитой и сгибаю в локтях руки, будто собираясь дирижировать внушительным оркестром газовых горелок. Пальцы обеих рук складываются в привычную фигуру: указательный и средний смыкаются с большим. Я тихо шепчу и внимательно осматриваю конфорки, проверяя, все ли выключено. Повторяю процедуру три раза, пальцы при этом отстукивают азбуку Морзе, расшифровать которую, кроме меня, не дано никому. Удовлетворенно констатировав, что все в полном порядке, я выхожу из кухни, но в коридоре задерживаюсь, задаваясь вопросом, не стоит ли сегодня вернуться и проверить все еще раз. Похоже, что нет.
По скрипучим половицам я прокрадываюсь в холл, беру сумку и проверяю ее содержимое. Телефон. Кошелек. Ключи. Закрываю ее, но тут же открываю снова и проверяю опять. Телефон. Кошелек. Ключи. Потом, уже по пути к выходу, повторяю еще раз. На мгновение замираю и потрясенно смотрю на незнакомку, взирающую на меня из зеркала. У меня лицо женщины, которая когда-то, пожалуй, была красива, хотя теперь я ее совершенно не узнаю. Пестрая палитра светлого и темного. Большие зеленые глаза, прячущиеся под густыми карими бровями, обрамлены длинными черными ресницами; под ними залегли унылые тени. Кожа бледным полотном обтягивает скулы. Темно-каштановые, почти черные волосы рассыпаны по плечам – ничего лучше я придумать не могу. Я причесываю их пальцами и стягиваю в хвост, закрепляя его снятой с запястья резинкой. Теперь на меня смотрит лицо, будто специально созданное для радио.
Потом спохватываюсь, что времени уже много, и напоминаю себе, что поезд ждать не будет. Я не сказала «до свидания», но не думаю, что это важно. Выключаю свет, выхожу из дома, трижды проверяю, заперла ли входную дверь, и шагаю через сад по утопающей в лунном свете тропинке.
Хотя еще рано, я уже опаздываю. Мадлен к этому времени уже явится в офис, прочтет все газеты и выудит из них все интересное. Продюсеры станут копаться в бренных бумажных останках, потом она разорется и станет их стращать, чтобы они подыскивали для ее шоу только тех, с кем можно сделать замечательное интервью. Такси будут подбирать и извергать чересчур воодушевленных и плохо подготовленных гостей эфира. Каждое утро происходит что-то новое, но все равно все время одно и то же. Полгода назад я влилась в коллектив передачи «Кофейное утро», и пока все идет совсем не так, как я планировала. Многим может показаться, что у меня сказочная работа, но ведь сказки бывают очень страшными.
Я останавливаюсь в вестибюле, чтобы купить кофе себе и коллеге, а потом поднимаюсь по каменным ступеням на пятый этаж. Лифты я не люблю. Перед тем как перешагнуть порог, надеваю улыбку, напоминая себе, что лучше всего у меня получается мимикрировать под окружение. Я могу изобразить «Эмбер-подругу», «Эмбер-жену», но сейчас время воплотить другой образ – Эмбер из передачи «Кофейное утро». Мне по плечу сыграть любую роль, которую предложит жизнь, потому что за долгие годы репетиций я выучила назубок каждую реплику.
Солнце едва поднялось над горизонтом, но наш небольшой, преимущественно женский коллектив уже в сборе. Три моложавых продюсерши, подгоняемые кофеином и честолюбием, склонились над своими столами. Окружив себя кипами книг, старых сценариев и пустых чашек, они с таким увлечением барабанят по клавиатурам, будто от этого зависит жизнь их любимых кошек. В дальнем углу, в личном кабинете Мадлен, горит лампа. Я сажусь за стол, включаю компьютер, попутно отвечая на дружеские улыбки и теплые приветствия коллег. Люди – не зеркала, они видят тебя совсем не такой, какой видишь себя ты.
В этом году у Мадлен сменились три личных помощницы. Ни одна не смогла продержаться долго – всех она быстро увольняла. Лично мне не нужен ни отдельный кабинет, ни ассистенты; мне нравится сидеть вместе со всеми. За столом рядом со мной никого нет. Странно, что Джо до сих пор не пришла, как бы с ней чего-нибудь не приключилось. Я бросаю взгляд на остывающий кофе, потом говорю себе, что его лучше отнести Мадлен. Будем считать, что я ее так задабриваю.
Дверь распахнута, я замираю в проеме, словно вампир, ожидающий, когда хозяин пригласит его войти. Ее кабинетик смехотворно мал и в самом прямом смысле слова представляет собой кладовку. А все потому, что она отказывается сидеть вместе с остальными членами нашей команды. На хлипких стенах висят в рамочках фотографии самой Мадлен в компании разнообразных знаменитостей, позади стола красуется небольшая полка с призами и наградами. Она не поднимает головы. Я гляжу на ее уродливые короткие волосы, седые корешки которых нагло выглядывают из-под черных прядей. Подбородки, как положено, громоздятся друг на друга, в то время как остальная колышущаяся плоть, к счастью, скрывается в складках мешковатого черного костюма. Настольная лампа освещает клавиатуру, над которой порхают унизанные перстнями пальцы. Я знаю, что она меня видит.
– Мне показалось, вы не откажетесь от кофе, – произношу я, несколько разочарованная своей фразой, которая получилась очень незамысловатой, хотя мне понадобилось немало времени, чтобы ее придумать.
– Поставь на стол, – отвечает она, не отрывая от экрана глаз.
Не стоит благодарности.
В углу тихо воркует небольшой калорифер, и исходящее от него тепло, немного отдающее гарью, медленно обволакивает мои ноги и не дает уйти. Я вдруг понимаю, что мой взгляд прикован к бородавке на ее щеке. Глаза порой проделывают со мной такую шутку: сосредотачиваются на недостатках человека, на мгновение забывая, что это может быть заметно и что люди предпочли бы, чтобы я не разглядывала их изъяны.
– Как ваши выходные? – отваживаюсь спросить я.
– Мне сейчас не до разговоров, – отвечает она.
Ну что же, пусть готовится.
Вернувшись на свое место и усевшись за стол, я просматриваю накопившуюся с пятницы почту: пару жуткого вида романов, которые мне никогда не прочесть, несколько писем от фанатов и приглашение на благотворительный концерт, которое привлекает мое внимание. Потягивая кофе, я представляю, что бы я надела и кого бы с собой взяла, если бы решила туда пойти. По правде говоря, мне нужно больше заниматься благотворительностью, но для этого у меня, по-видимому, не хватает времени. А вот Мадлен у нас не только голос «Кофейного утра», но и лицо благотворительной организации «Дети кризиса». Лично мне ее тесная связь с крупнейшим в стране детским благотворительным фондом всегда казалась странной, если учесть, что она просто ненавидит детей и никогда не заводила семью. В этой жизни она совсем одинока, хотя ничуть от этого не страдает.
Разобрав почту, я пробегаю глазами информационные материалы сегодняшней утренней программы – перед шоу всегда полезно составить о нем общее представление. Не в состоянии отыскать свою красную ручку, я направляюсь к шкафчику с канцелярскими принадлежностями.
Их запасы недавно пополнились.
Я бросаю взгляд через плечо, потом опять смотрю на аккуратные полки. Хватаю несколько пачек стикеров, горсть красных ручек и распихиваю все это по карманам. Выгребаю из коробки все до единой. Ручки других цветов оставляю без внимания. Когда я возвращаюсь, никто не поднимает на меня глаз. И когда вынимаю свое богатство из карманов, перекладываю в ящичек стола и запираю его, никто этого не замечает.
Я начинаю было волноваться оттого, что до сих пор не пришла моя единственная подруга Джо, но тут она с улыбкой на лице переступает порог офиса. Одета как всегда – голубые джинсы и белая футболка, будто ей никак не удается распрощаться с девяностыми. Каблуки ненавистных ей сапог стерты, белокурые волосы мокрые от дождя. Она садится за стол рядом со мной, напротив остальных продюсеров.
– Извини, я опоздала, – шепчет она.
Кроме меня, этого никто не замечает.
Последним заявляется Мэтью, редактор программы. Странно, обычно он приходит раньше. Пояс его облегающих чиносов, чуть ли не трещащих по швам, слегка приспущен, чтобы над ним было удобнее расположиться выступающему брюшку. Для его долговязой фигуры они немного коротковаты – из-под них выглядывают ноги в цветастых носках и коричневых, начищенных до блеска туфлях. Ни с кем не поздоровавшись, он направляется прямо к своему столу у окна. То обстоятельство, что дамским коллективом, делающим передачу для женщин, руководит мужчина, выходит за рамки моего понимания. Но именно Мэтью решил рискнуть и взял меня на эту работу, когда моя предшественница неожиданно ушла, так что, по идее, я должна быть ему благодарна.
– Мэтью, раз уж ты пришел, зайди ко мне в кабинет! – кричит Мадлен через весь офис.
– В этот момент он подумал, что утро началось хуже некуда, – шепчет мне Джо. – Ну так что, мы пойдем сегодня выпивать?
Я киваю, испытывая облегчение оттого, что она не собирается вновь ускользнуть сразу после эфира.
Мэтью хватает свои заметки и бросается в кабинет Мадлен, полы его роскошного пальто развеваются и хлопают его по бокам, будто намереваясь поднять в воздух и отправить в полет. Но уже через несколько мгновений вылетает обратно – весь красный и какой-то растерянный.
– Пора двигать в студию, – говорит Джо, прерывая мои мысли.
Неплохая идея, если учесть, что до эфира осталось десять минут.
– Пойду посмотрю, готова ли Ее Величество, – отвечаю я и с радостью вижу, что Джо улыбается.
Но тут же замечаю взгляд Мэтью, который поднимает в мою сторону выгнувшуюся аккуратной дугой бровь. Не надо было говорить этого вслух.
По мере того как часы отсчитывают последние минуты, все занимают свои места. Мы с Мадлен идем в студию и садимся на затемненном возвышении в центре. На нас, будто на двух совершенно непохожих животных, по ошибке оказавшихся в одном вольере, через огромное окно устремлены взгляды Джо и других продюсеров, расположившихся на галерее. У них там шумно и светло, на пульте полно разноцветных кнопочек, которые выглядят на удивление замысловато, если учесть, что мы, по сути, делаем очень простую вещь: разговариваем с людьми и усиленно делаем вид, что нам это доставляет удовольствие.
В студии, напротив, темно и царит тягостная тишина. Все ее убранство составляют стол, несколько стульев да пара микрофонов. Мы с Мадлен сидим в полумраке, молчаливо игнорируя друг друга, и ждем, когда зажжется красная лампочка, возвещая о начале прямого эфира, и начнется первый акт.
– Здравствуйте, сегодня у нас понедельник, добро пожаловать на очередной выпуск программы «Кофейное утро». Я – Мадлен Фрост. Чуть позже к нам в студии присоединится автор бестселлеров, писательница Э. Б. Найт, но сперва мы обсудим рост числа женщин – кормилиц семьи. Что же касается вопросов в прямом эфире, то мы приглашаем к разговору всех, кто готов поделиться своими мыслями на тему воображаемых друзей. Был ли у вас такой друг в детстве? Или, может быть, и сейчас есть?
Привычный звук ее эфирного голоса приносит успокоение, и я переключаюсь на автопилот, дожидаясь своей очереди что-нибудь сказать. Интересно, Пол уже проснулся? В последнее время он сам не свой: засиживается допоздна в своей хибаре, ложится незадолго до того, как я встаю, если, конечно, ложится вообще. Ему нравится называть хибару хижиной. Мне нравится называть вещи своими именами.
Как-то раз, когда первый роман Пола обернулся неожиданным успехом, нам посчастливилось провести с Э. Б. Найт вечер. Это случилось около пяти лет назад, вскоре после нашей первой встречи. В те времена я работала на телевидении корреспондентом. Ничего сногсшибательного, местные новости, не более того. Но в отличие от радио, без конца видя себя на экране, ты волей-неволей прилагаешь усилия, чтобы соответствующим образом выглядеть. Тогда я была стройненькая и совершенно не умела готовить – до Пола было некому, а стараться для самой себя было лень. К тому же у меня была очень напряженная работа. Обычно я рассказывала о рытвинах на дорогах или краже свинцовых полос с церковных крыш, но в один прекрасный день в мою жизнь решила вмешаться удача. Репортер из отдела шоу-бизнеса заболела, и меня вместо нее послали взять интервью у какого-то модного нового писателя. Я даже не читала его книгу. Меня мучило похмелье, мне до смерти не хотелось делать чужую работу, однако когда он вошел в комнату, все изменилось.
Для этого интервью издатель Пола снял апартаменты в отеле «Риц». Они были похожи на сцену, а я на актрису, напрочь позабывшую свои реплики. Помню, я чувствовала себя не в своей тарелке, опасаясь не справиться с возложенной на меня задачей, но когда он сел на стул напротив, вдруг поняла, что он нервничает куда больше меня. Для него это было первое телевизионное интервью, и мне каким-то образом удалось его успокоить. Когда он потом попросил у меня визитку, я ничего такого не подумала, но вот мой оператор, пока мы шли к машине, с превеликим удовольствием описывал, как мы с ним «вошли в контакт». Вечером раздался звонок, я подняла трубку и, услышав его голос, почувствовала себя как школьница. Говорить с ним было совсем не трудно, мы будто давно знали друг друга. Он сказал, что через неделю ему надо быть на церемонии награждения, добавил, что идти туда ему не с кем, и спросил, не смогу ли я в тот вечер составить ему компанию. Я согласилась. На церемонии мы сидели за тем же столиком, что и Э. Б. Найт, и это одновременно был ужин с легендой и незабываемое первое свидание. Она была очаровательна, умна и искрометна. Поэтому, узнав, что ее пригласили на программу, я с нетерпением ждала новой встречи.
– Рада вас видеть, – говорю я, когда продюсер проводит ее в студию.
– Взаимно, – отвечает она, занимая отведенное ей место.
Проблеска узнавания в ее глазах я не вижу: как же легко меня забыть. Маленькое изящное лицо восьмидесятилетней женщины обрамляет ее фирменная прическа – боб на седых волосах. Она безупречна, даже морщинки – и те будто образуют элегантный узор. Годы, конечно же, давно взяли свое, но ум ее остался быстрым. Щеки подрумянены, внимательный, проницательный взгляд голубых глаз быстро окидывает студию и тут же находит свою цель. Писательница тепло улыбается Мадлен, будто встретила какого-нибудь героя. С гостями такое бывает, но меня это абсолютно не задевает.
После шоу мы все тащимся в переговорку на разбор полетов. Сидим и ждем Мадлен. Когда она наконец входит, становится тихо. Мэтью принимается комментировать фрагменты передачи – что получилось удачно, а что нет. На лице Мадлен не видно ни малейших признаков счастья, она кривит губы, которые принимают такой вид, будто ей в этот момент вдруг взбрело в голову разворачивать задницей ириски. Все остальные хранят молчание, и я опять даю волю мыслям.
Звездочка, сияй в ночи[1],
Мадлен недовольно хмурится.
Расскажи мне, не молчи,
Мадлен цокает языком и закатывает глаза.
Почему с небес на нас
Когда Мадлен уже не знает, как еще показать свое недовольство, все встают и направляются к выходу.
Светишь ярко, как алмаз?
– Эмбер, на два слова… – говорит Мэтью, вырывая меня из мира грез.
Он закрывает дверь переговорки, я сажусь и вглядываюсь в его лицо, пытаясь понять, что меня ждет. Что-то на нем прочесть, конечно же, невозможно – даже если сегодня умрет его мать, он даже виду не подаст. Потом Мэтью берет с тарелки печенье, предназначенное для гостей, и жестом приглашает меня последовать его примеру. Я качаю головой. Желая что-нибудь сообщить, Мэтью вечно устраивает целый спектакль. Поначалу он пытается мне улыбаться, но потом усилия его утомляют, и он вместо этого откусывает кусочек печенья. Несколько крошек уютно устраиваются на его тонких губах, которые, когда он пытается подобрать нужные слова, быстро открываются и закрываются, будто у золотой рыбки.
– Знаете, я могу с вами поболтать о том о сем, спросить, как у вас дела, сделать вид, что мне это небезразлично, и все такое прочее, а могу сразу взять быка за рога, – произносит он.
Внутри у меня все сжимается от страха.
– Так, продолжайте, – говорю я, хотя этого и не хочу.
– Какие у вас сейчас отношения с Мадлен? – спрашивает он, откусывая еще кусочек.
– Те же, что и всегда: она меня ненавидит, – отвечаю я, вероятно, слишком поспешно.
Теперь уже моя очередь нацепить на лицо фальшивую улыбку. Этикетку я с нее не снимала, так что, когда закончу, смогу ее вернуть в магазин.
– Да, действительно, и в этом вся проблема, – говорит Мэтью.
Ничего неожиданного он не сказал, и все же я удивлена.
– Мне хорошо известно, что когда вы только к нам пришли, она устроила вам веселую жизнь. Но, согласитесь, ей тоже было трудно привыкнуть к тому, что вы теперь рядом. И напряжение между вами, похоже, не спадает. Может показаться, что на это никто не обращает внимания, но это не так. Хороший эмоциональный контакт между вами необходим для шоу и для всей команды.
Он смотрит на меня, ожидая ответа, но я понятия не имею, что ему сказать.
– Как вы думаете, вам под силу наладить с ней нормальные отношения?
– Э-э-э… попробовать можно…
– Вот и хорошо. До сегодняшнего дня я не понимал всю серьезность ситуации. Мадлен предъявила мне что-то вроде ультиматума, – он умолкает, откашливается и продолжает: – Требует, чтобы я вас заменил.
Я жду, что Мэтью скажет что-то еще, но он больше не произносит ни слова. Его слова повисают в воздухе, и я пытаюсь их осмыслить.
– Вы меня увольняете?
– Нет! – горячо протестует он, хотя на его лице, когда он задумывается, что сказать дальше, отражается совсем другой ответ.
Он подносит руки к груди, сдвигает ладони и соединяет кончики пальцев, будто изображая колокольню или готовясь к лицемерной молитве.
– Пока нет. Чтобы исправить ситуацию, даю вам срок до Нового года. И прошу прощения, Эмбер, что вынужден донимать вас этой проблемой накануне Рождества.
Он вытягивает ноги и откидывается на стуле, насколько это возможно, чтобы оказаться подальше от меня. В ожидании моего ответа его рот кривится в гримасе, будто ему только что пришлось попробовать на вкус что-то отвратительное. Я не знаю, что ему сказать. Мне кажется, порой вообще лучше ничего не отвечать, хотя бы потому, что молчание нельзя исказить.
– Вы замечательный человек, мы вас очень любим, но поймите и вы нас: без Мадлен, которая ведет «Кофейное утро» вот уже двадцать лет, этой передачи просто не будет. Мне очень жаль, но если мне придется делать между вами и ею выбор, боюсь, у меня будут связаны руки.