– Я знаю, кто это, – сказал Кролик, как только я уселся напротив.
– Кто? – спросил я хриплым голосом. Кто стучал в дверь и окна моего дома несколько ночей подряд? Кто украл у Толика телегу с попоной и двумя подушками, а у Данилыча – коня с колтунами в гриве? Кто подставил меня, обвинив в воровстве?
Кролик улыбнулся и потянул паузу.
Целый день я сидел дома, боясь выглянуть на улицу. Не хотелось лишний раз маячить перед глазами озлобленных жителей. Но когда стемнело, я пошел в кабак.
В помещении было пусто. Только Кролик, как обычно, сидел за стойкой. Увидев меня, он кивнул на столик у входа и пересел туда сам.
Я прокашлялся:
– Кто?
Не успел Кролик рот открыть, как дверь в кабак распахнулась и в проеме возник мужик в розовом синтепоне. Высокий Папа в упор посмотрел на Кролика.
– Скажи, кто, – твердо произнес я.
Приятель потер рукой лоб.
– Щас, – сказал он. И вышел на улицу вслед за Папой.
Я уставился на дверь.
За то время, что я не сводил с нее глаз, зашел за бутылкой дядя Боря, на пару секунд в кабак заглянула незнакомая некрасивая женщина, рыжий кот прошествовал на кухню. Никто из них, к счастью, не обратил на меня внимание. Но Кролик не возвращался.
Неопределенность мучила меня и отравляла каждую секунду. Я хотел скорее уладить конфликт с деревней и вернуться к спокойной жизни. А вместо этого нервничал и ждал.
Когда гипнотизировать дверь надоело, я заскользил взглядом по Пещере. Голые каменные стены, низкая барная стойка из бревен, хозяин и по совместительству бармен Сергей, официантка Лизетт. В темном углу я обнаружил незнакомца в красной шапочке, которого не заметил раньше.
Где же этот Кролик? Забыл он обо мне, что ли?
Я считал бутылки, выставленные в баре, и подумывал о том, чтобы выйти на улицу и разыскать Кролика.
– Эй! – грубо прервал мои мысли незнакомец в красной шапочке.
Я вздрогнул.
– Эй, парень! Ты кто?
Разговаривать с пьяным не хотелось, но и драки не хотелось тоже. Я заметил беспокойный взгляд Сергея и смущенный – Лизетт. Оглянулся на незнакомца.
– Я тебя раньше не видел. Его видел, – он кивнул на Сергея, – барышню, – указав на Лизетт, – тоже. А тебя нет.
– Я здесь недавно.
Незнакомец широко улыбнулся, встал и подошел к моему столу.
Выглядел он чудно, в деревне так не одевались. Из-под длинной красной куртки выглядывали футболка с изображением Ганеша и шаровары с мотней.
– Я уже ухожу, – сказал я.
Чудик в красной шапочке поставил кружку пива на стол и сел:
– Кинул он тебя, да?
– Кто?
– Да парень тот, – Чудик кивнул на дверь.
Я пожал плечами и встал из-за стола.
– Я сидел вон на тех стульях, – незнакомец указал пальцем в сторону бара, – и кое-что слышал.
Он смотрел на меня, ожидая реакцию.
Я не поверил Чудику, но любопытство перевесило здравый смысл. Как будто оно, удовлетворенное, кого-либо сделало счастливым.
Я сел обратно.
– Славная, да? – вполголоса спросил Чудик, опять кивнув в сторону бара.
Я посмотрел на Лизетт, немного подумал и согласился. У Лизетт была пышная грудь.
– И пиво вкусное, – продолжил незнакомец. – Замечательное пиво.
Тут я и думать не стал.
– Оно мне что-то напоминает.
– Мед? – спросил я. – Или персики?
– Нет, – помотал головой Чудик. – Что-то из детства. Какой-то забытый вкус, никак не соображу.
Он помолчал, а потом продолжил:
– Заметил, что все говорят о пиве? Думают, почему оно такое вкусное.
Я пожал плечами, а он рассмеялся:
– Ведь из какого дерьма его только не варят! Вот из риса, например.
– Я не знал, – сказал я. Слышал, что из риса делают водку, но не пиво.
– Ну вот, – расстроился Чудик. И знаком попросил бармена повторить.
Лизетт принесла пиво и чуть не опрокинула кружку. Это меня насторожило.
Лизетт я знал с детства. Тогда она была милой девочкой – помогала моей бабушке собирать в саду яблоки, варить варенье. Лизетт бабушку любила, и яблоки любила тоже.
Бывая у нас, она находилась в прекрасном расположении духа. Кроме нескольких случаев, когда Лизетт приходила взвинченная. Тогда яблоки попадались сплошь гнилые и червивые, а под кипятком одна за другой лопались банки.
Бабушка часто говорила: «Если Лиза сама не своя, жди беды. У нее словно барометр на несчастья в груди спрятан». Вспомнив ее слова, я внимательно поглядел на Чудика.
Ему было лет тридцать-тридцать пять. Круглое лицо, короткая борода, косматые брови нависают над темными глазами. Так в моем понимании мог выглядеть лепрекон в молодости.
– Замечательное пиво, – повторил Чудик, – другого такого нет.
Я воззрился на его шапочку.
– Сегодня вторник, день Марса, – сказал Чудик таким тоном, будто что-то пояснил.
– Марса?
– Да, – он задумался, – Наверное, в день Марса не стоит пить пиво…
Чудик подмигнул.
– В день Марса я ношу красную шапочку.
Я пожалел, что не ушел из кабака сразу, как заметил Чудика.
– Он тебе не друг, – сказал Чудик. – Тот парень, что сидел тут – вот на этом самом месте, где я сижу. Он еще улыбался во весь рот.
Чудик растянул губы в улыбке, пародируя Кролика. Я посмотрел в сторону бара, но Сергея за стойкой не было.
– Что Вы слышали? – спросил я.
– Вкусное пиво, – опять начал Чудик. – А знаешь, что это за пиво? Это Правильный И единственно Верный Ответ на все вопросы.
Чудик со значением посмотрел на меня и замер: видимо, чтобы я прочувствовал всю серьезность заявления. Но от его слов я внутренне сжался. Не опознал в Чудике провидца, увидел умалишенного. Сидеть с одним таким за общим столом никуда не годилось. В любой момент он мог выкинуть черт знает что.
Мне стоило прислушаться к словам Чудика, уловить в них зерно истины, а я только и думал, как безболезненно выйти из разговора.
Увидев мою досаду, Чудик махнул рукой.
– Я сидел у барной стойки, когда он пришел, и все слышал. Он сказал бармену, что ждет «этого олуха».
Он многозначительно на меня посмотрел.
– А потом? – спросил я, невольно скривив лицо.
– А потом из кухни вышла она. Славная, да?
Посмотрев на Лизетт, я кивнул, но сразу опомнился.
«Так это все, что он слышал? – подумал я. – Два слова?»
Незнакомец прочитал мои мысли.
– Это не все. Когда она отошла, бармен кое-что сказал твоему другу, – Чудик наклонился ко мне и понизил голос. – Цитирую дословно: «Меня твои делишки не волнуют. И кончай тут околачиваться».
Я задумался.
– Нервный бармен – плохой бармен, – подытожил Чудик.
– А что дальше?
– Ничего.
– А причем тут пиво? – спросил я.
– А-а-а, это самое интересное, – сказал Чудик. – Недавно прошел слух, что пиво кончилось, а новое варить некому.
– И все? – спросил я.
– Знаешь, приятель, пиво – не повод для шуток. Любое другое – да, но не это.
– Почему? – спросил я.
Чудик посмотрел на меня, как на идиота:
– Потому что оно бесплатное.
Я разом почувствовал дикую усталость. Шея ныла, голова была чугунной, а ноги и руки еле слушались.
– И потому что оно такое вкусное.
Кролик дверь не запирал.
Я вошел в пустой дом. Включив свет, огляделся.
Обстановка была простой, из мебели – ничего лишнего. Но на столе лежала чистая скатерть, под телевизором – кружевная салфетка, постель заправлена. Изба на жилище холостяка не походила.
Я снял ботинки и лег на кровать. «Придет же он когда-нибудь».
Я знал, что Кролик – последний, кому можно доверять. Но что оставалось делать?!
«Как же мне все это надоело, – подумал я, закрывая глаза. – Какой сумасшедший день!»
Я и не представлял, что следующий будет намного хуже.
«Так вот, кто меня подставил!»
– Кролик! – возмущенно крикнул я, заглянув в пещеру.
К слову, это была настоящая пещера, а не стилизованный кабак «У Сергея». Вокруг нее раскинулся лес. У входа стояла высокая сосна с пчелиным гнездом на нижней ветке.
Внутри пещеры было тихо, но тишина казалась живой. Словно, прячась под сводами, кто-то безмолвно вздыхал, кто-то таинственно улыбался, а кто-то в надежде потирал руки, словно задумав недобрую шутку. Все эти «кто-то» наверняка сговорились с Кроликом.
– Эй, – вкрадчиво сказал я. – Кролика не видели?
Пещера хранила молчание. Может, чуть более напряженное.
«Выйдет же он когда-нибудь! Вот тогда и посчитаемся».
Но только я повернулся к пещере спиной, к лесу передом, к ноге подскочил камешек, больно ударив по большому пальцу. Потом еще один. И еще. А в довершение на голову упала шишка.
– Кролик, – сказал я, – ну ты и свинья!
И, защищаясь от напастей леса, ступил в пещеру.
Темнота наползла на меня быстро и решительно. Не успел я как следует испугаться, как пропал у себя из виду – собственный нос не наблюдал. Водил перед собой руками, готовый в любой момент споткнуться и упасть.
Надеялся ли я нащупать здесь Кролика? Вряд ли. Я бы умер со страху, если бы кого-нибудь здесь нащупал.
Я шел вперед, не задумываясь, куда и зачем. А потом увидел свет.
Обрадованный, выбежал на свежий воздух. Вот сосна. Вот лес. И тропинка к деревне. Почему так неспокойно?
Я присмотрелся. Лес был не хвойный, а лиственный. Тропинка вела не вправо, а влево. Вместо пчелиного гнезда на сосне висела кормушка для птиц.
Между лесом Снаружи пещеры и лесом Внутри было и приятное различие: здесь не летели под ноги камни и не сыпались на голову шишки.
«Хм, – подумал я. – Что будет, если пойду домой не Снаружи, а Внутри пещеры? Найду ли бабушкин дом? Увижу ли соседку Клару? Скажет ли она: «Бездельник, вор проклятый»? Или улыбнется? А может, я встречу другого Толика, и ему будет стыдно за мой синяк под глазом?»
«А вдруг, – похолодел я от ужаса, – встречу другого Кролика и приму его за настоящего?! А вдруг я никогда не найду настоящего Кролика?!»
Положение становилось отчаянным.
«Кролика нужно найти. Во что бы то ни стало. Добиться правды, восстановить свое честное имя. Но как отличить двух Кроликов друг от друга?»
Кролик, которого я знал, был неприятным типом. Он хитро улыбался, говоря:
– Нужно обескураживать людей честностью.
Где он услышал это слово – «обескураживать»? Опять, что ли, по телевизору?
Или:
– Смех – лучшая таблетка.
Или:
– Вставай, слышишь, дурак!
Я открыл глаза и увидел Лизетт. Она изо всех сил трясла меня за плечо.
– Ну вставай же, слышишь?! – кричала она.
– Да, встаю я, встаю!
Лизетт села на кровать.
– Я больше не могу, – сказала она.
«Уж не спутала ли она меня с Кроликом потому, что я в его кровати?!»
– Знаешь, где он? – Лизетт повернула ко мне взволнованное лицо.
Вчерашний макияж она не смыла. Тушь неравномерными комочками осела вокруг глаз, веки были красными и припухшими, а губы – сухими и искусанными. Вот уж не думал, что женщины в деревне наносят макияж.
– Нет, – сказал я.
– Помоги сыскать.
Ходить по деревне и мозолить глаза жителям в мои планы не входило. Я собирался сидеть у Кролика и ждать, когда он сам объявится.
– Ну, пошли, – умоляла Лизетт, – пошли, а?
С фразы «я не хочу никуда идти» начинается день, полный головной боли.
– Пойдем в кабак, – предложил я. Чаще всего Кролик бывал там.
Лизетт кивнула.
Мы вышли из дома. Не сговариваясь, предпочли людной дороге тропу через поле.
– А у Папы ты была?
– У папы? – переспросила Лизетт.
– Да не у твоего папы, у Высокого Папы. Кролик же вчера с ним ушел.
– Кролик?
Я стал подозревать неладное.
– Ну мы же Кролика ищем, верно?
– Ох, – вздохнула Лизетт. Она смутилась и покраснела. – Сережу.
Если бы я знал, ни за что бы не пошел.
– Что-то плохо с ним, – начала она оправдываться. – У меня прямо сердце заходится.
– Ладно.
В конце концов, Кролик мог быть там же, где и Сергей.
Тоном приступившего к делу следователя я спросил:
– Что мы знаем?
Лизетт недоуменно пожала плечами.
– Я к тому, что надо восстановить цепь событий. Когда ты его видела?
– Ну, – Лизетт задумалась, – он с Кроликом говорил, а потом как в воду канул. Я ждала-ждала. Потом до дому, но его и там нет.
Лизетт споткнулась.
– Я к Кролику. Что они там говорили, не знаю, но Сережа страсть какой злой был.
У входа в Пещеру мы остановились. Я вспомнил, что с вечера ничего не ел.
– Заодно дашь мне кофе и бутерброд, – сказал я. – Потому что голодный мужик тебе не помощник.
Лизетт кивнула, открыла дверь, и мы вошли.
– Ах, – вздохнула Лизетт.
Большая часть мебели была сломана, зеркало за баром разбито. Стройный ряд бутылок с алкоголем исчез.
Лизетт остолбенела. Она была бледна и испугана.
– Не волнуйся, – успокоил я, – Сергея тут не было, ты же сама сказала.
Она кивнула. Попыталась поднять стол. У стола была сломана ножка, и он опять завалился набок.
Выдержав приличествующую паузу, я спросил:
– Так что там насчет кофе?
Галантным кавалером я не был.
Лизетт кивнула и, как сомнамбула, проследовала на кухню.
Я поднял один из уцелевших стульев и сел. Лизетт принесла тарелку с холодной закуской: вареными яйцами, солеными огурцами и двумя бутербродами с сыром.
Я съел все без остатка. Посмотрел на осунувшееся лицо девушки и попросил добавки. Она ушла и вернулась с двумя сухими булочками.
– Ешь, – сказал я. – И чтобы без разговоров.
Лизетт слабо улыбнулась, но с булочками расправилась молниеносно.
– Нам нужно кое-что прояснить, – сказал я. – Ты сейчас открыла замок ключом, так? Значит, Пещера была заперта?
Лизетт кивнула.
– Значит, тот, кто это сделал, имел ключ.
Лизетт не понимала, к чему я клоню, и молчала.
– Ключ у тебя и у Сергея.
Лизетт снова кивнула.
– У кого еще есть ключ от Пещеры?
Девушка пожала плечами:
– У всех. У всех у нас есть.
Потом что-то сообразила и добавила:
– У тебя нет. У тебя нет ключа.
– Может, это Кролик?
– Зачем ему?
– Ты же сама сказала, что они поссорились.
«Меня твои делишки не волнуют, и кончай здесь околачиваться», – вот, что сказал Сергей Кролику.
Лизетт пожала плечами.
– Страшно за него, – сказала она.
– Думаю, все в порядке.
Девушка заперла Пещеру.
– Боишься, что стул украдут? Сломанный… И зачем закрывать, если у всех ключи?
– У тебя-то нет, – напомнила Лизетт.
Я рассердился.
– Почему ты вообще со мной разговариваешь? Я же вор!
Лизетт посмотрела на меня с осуждением.
– Я пойду.
На ее глазах появились слезы.
– Ну что ты?! – сказал я. – Найдешь ты Сергея, все будет хорошо.
Я обнял ее и услышал тяжелый стук сердца. «У нее словно барометр на несчастья в груди спрятан».
– Ладно. Пойдем к Папе. Может, он что-то знает, – галантным кавалером я не был, но был кавалером жалостливым.
Высокий Папа жил в большом доме, облицованном серым камнем. С террасой на втором этаже и балконом на третьем.
Он стоял на веранде и держал в руках чашку с блюдцем.
– Здравствуйте, – крикнул я через забор.
Высокий Папа тупо уставился на меня.
– Приятного чаепития!
Он перевел взгляд на Лизетт, а потом отвернулся.
– Сан Саныч, – крикнула она. – Вы Сережу не видали?
Высокий Папа мотнул головой.
– А куда делся Кролик?
Сан Саныч не удостоил меня ответом.
– Здесь нам ловить нечего, – обратился я к Лизетт.
– Куда же теперь?
– К Сергею. Может, он вернулся.
Мы шли в тишине. Лизетт задумчиво смотрела под ноги, а я не знал, о чем говорить. Мой опыт общения с женщинами не был велик.
– Эй, – прервала молчание Лизетт, – а как твои яблони?
– Яблони? Нормальные яблони, яблони как яблони.
– За ними смотреть нужно. Ты смотришь?
– Смотрю, – сказал я.
Чего на них смотреть, не убегут же, в самом деле. Я ни разу не зашел в сад, чтобы не портить настроение ни себе, ни деревьям.
– Надо белить их, – продолжала Лизетт, – обрезать. У тебя в саду пара молодых, за ними очень нужно смотреть. Ты смотришь?
– Смотрю, – глухо отозвался я.
– Хорошо, – согласилась девушка.
Я пожал плечами и решил перевести тему:
– Мне сегодня сон приснился.
Лизетт не ответила, но подошла поближе.
– Я долго блуждал по пещере, обычной пещере в лесу. Так вот, я блуждал и думал, что никогда не выберусь. А потом увидел свет и…
– Это хороший знак, – перебила Лизетт, улыбнувшись. – Добрый знак. Из тьмы к свету выйдешь.
Каким бы маленьким ни был мой опыт общения с женщинами, я знал, что им известна таинственная система «знаков».
– Мы скоро дойдем, вон тот дом, – сказала Лизетт, указав носом на двухэтажный особняк, обнесенный коричневым сайдингом. По голосу я понял, что она устала.
На удивление Сергей был дома. И был не один.
Лизетт развернулась и вышла, хлопнув дверью. Бармен осоловело посмотрел ей вслед. Чокнувшись с подругой, он выпил рюмку водки. В наготе та выглядела естественнее, чем многие другие при параде.
Я повернулся, чтобы уйти, но заметил у двери мольберт. Сергей нарисовал даму сердца на озере в лесу. И было это, видимо, на рассвете.
Я постоял немного перед полотном, потом посмотрел на незнакомку. Она была пьяна и некрасива. Ровно такая же женщина заглядывала вчера в кабак, когда я буравил глазами дверь в ожидании Кролика.
Когда я вышел, Лизетт нигде не было. Я вздохнул с облегчением: женщины, не выказывающие эмоции обидчику, обычно погружают в них случайных людей. Снова утешать Лизетт не хотелось. Мне предстояло разбираться с собственными проблемами.
«Итак, – думал я, огородами возвращаясь домой. – Кролик хотел рассказать, кто меня подставил, но его увел Высокий Папа. И в делишках, участвовать в которых отказался Сергей, скорее всего, замешаны они оба.
Все сходится. Только что именно?»
Дома меня поджидала Лизетт.
– Ты меня обманул! – зашипела она, как только я ступил на порог. – Ты просто обманщик!
Я наклонил голову и вопросительно на нее посмотрел.
– Ты не смотришь за яблонями!
Она разревелась и опрометью бросилась прочь. Словно не Сергей ей сердце разбил, а я.
Три вишни у ограды, пара слив и много яблонь. Я терпеть не мог сад. Если бы не память о бабушке, срубил бы деревья в тот же миг, что переехал.
Думая превозмочь неприязнь к яблокам и сделать приятное Лизе, я нашел в сарае краску для побелки и кисточку.
Деревья выглядели устало.
Я с грустью посмотрел на них, поставил краску и лег на скамейку. Сквозь ветви я смотрел на облака, а они все плыли и плыли.
А потом рядом с моим ухом упало яблоко. Ветки антоновки ломились от плодов.
Я протянул руку и сорвал самый крупный. На кожуре были выбиты буквы. «А», «Л», «И». Четвертую букву не разобрать.
Я все вертел и вертел яблоко, и никак не мог насытить зрение. Буквы отчетливо выступали на кожуре – все, кроме одной. Я читал слева-направо и справа-налево. Составляя из букв слово, чувствовал с яблоком глубокую связь. Словно оно знало обо мне что-то, чего еще не мог знать я.
«Пожалуй, сохраню его», – решил я и увидел, как на месте непонятной буквы из яблока наружу вылез огромный жирный червь.
В омерзении отбросил плод подальше от себя.
Лизетт вернулась после того, как я с трагической физиономией и пауком в волосах вылез из сада. Молча обследовала холодильник, заглянула в каждый шкафчик на кухне и включила плиту. Вскоре я был накормлен.
Женщины используют нас как хотят: то им нужна груша для битья, то не отвечающий ни за что младенец.
Строить диалог Лизетт не пыталась. Она сидела рядом и хлебала щи. Один раз хмыкнула и два раза пожала плечами.
Наевшись, я вытянул под столом ноги.
Она подняла на меня голову и сказала:
– Давай останемся друзьями.
Я согласно кивнул. Лизетт встала, собрала тарелки и положила в раковину. Подошла к кровати и сняла сарафан.
«Уж больно все похоже на сон».
Только я это подумал, Лизетт ушла, не попрощавшись. Сарафан лежал на кровати как прямое доказательство нереальности происходящего: как правило, женщины не уходили от меня без одежды.
Я открыл тяжелые веки и уставился на небо. Оно давило и угнетало.
Яблок на деревьях не было, набухали почки.
«Интересно, какие знаки Лиза усмотрела бы в этом сне», – подумал я.
Голова трещала, меня мутило. Солнце болезненно светило в глаза.
Я приподнялся на локте. Мокрая рубашка прилипла к телу. Чертыхнувшись, встал и зарекся когда бы то ни было красить яблони.
Я вышел из сада и направился к дому. На крыльце сидел Кролик.
– Выпить есть чего? – спросил Кролик. При слове «выпить» он привычно сузил глаза и вжал голову в плечи.
– Нет.
Мы постояли.
– Пошли в клуб, – сказал Кролик.
По средам клуб пустовал. Местные ходили туда по вторникам.
В этот день приезжала продуктовая машина, полная нарезных батонов, подозрительной колбасы и сигарет без фильтра. Водитель открывал кузов, и люди, с утра стоявшие в очереди, тут же смешивались в толпу. Они брали автолавку на абордаж и в мгновение ока сметали товары.
Участвуя в действе, я получал локтем по уху и то и дело терял галоши в лужах. Стоит ли колбаса, что продавали в автолавке, таких жертв, никто не спрашивал.
После нападения на машину женщины расходились по домам готовить, а мужики располагались в клубе и запивали купленным пивом самогон. Курили, играли в карты и домино. В общем, вторник был отличным днем. Отличным от всех остальных дней недели.
Сегодня была среда. По средам автолавка не приезжала, и клуб не работал. Но я об этом не подумал.
– Я знаю, что это ты.
Кролик не ответил.
– Ты и кто-то еще.
– Ребята из Солнечного, – сказал Кролик. – Отличные, кстати, парни!
– Чтобы я уехал, так?
Кролик молчал.
– А Высокий Папа?
– Он денег уплатил. Чего было делать?
– Понятно.
– Смотри, – Кролик толкнул меня в бок.
Я поднял голову и увидел в поле лисенка.
Он стоял, навострив уши, и следил за нами. В узкой мордочке чувствовалось застывшее напряжение. Раз – и лисенок длинными прыжками помчался в сторону леса. Мне бы последовать его примеру, но я увлекся разговором.
– Пугливый, – сказал Кролик.
«Свободный», – подумал я.
– А если я все расскажу? Если в деревне узнают?
– Кто тебе поверит?
«Кто тебе захочет поверить?» – услышал я.
– Кто ты, а кто он?! – продолжил Кролик. – Ты здесь без году неделя, и никому не нравишься.
– Почему?
– Да по всему!
Кролик подошел к двери клуба и откинул щеколду.
– Иди, – сказал он.
В помещении было темно. Электричество в клуб не провели, а ставни на окнах были закрыты.
Я вошел. Кролик захлопнул за моей спиной дверь, заскрежетала щеколда.
– Ты охренел, что ли?
Кролик не ответил. Я услышал, как он сходит с крыльца.
Я застучал по двери.
– Кролик!
Со злости я ударил ногой по скамейке, очертания которой угадывались в темноте. Она была прибита к полу. Я треснул кулаком по столу, но и тогда ничего не изменилось. Я был заперт в клубе.
«Ну я и дурак! Настоящий олух».
Несколько минут самобичевания, и я различил стрекот сверчков. Он нарастал, нарастал, и вскоре мне стало казаться, что на земле, кроме меня и сверчков, больше никого нет. А потом я понял, что и меня нет. Одни сверчки.
Когда наступила ночь, я был уже достаточно затравлен. Я твердил: «По-моему я уже достаточно затравлен. Можно же меня выпустить, наконец!»
Но меня не выпускали.
«Если с Кроликом что случится, я умру, – сокрушался я. – Автолавка приедет только через неделю – люди найдут мой труп, с минуту на него посмотрят, и побегут за колбасой с сигаретами».
Я подошел к окну, закрытому тяжелыми ставнями. Сверчки на секунду умолкли, но застрекотали с новой силой. В щелочку я разглядел лунную дорожку, пересекающую поле.
Я вернулся на скамейку у двери. Облокотился на стол и положил голову на руки.
– Придется у него спросить, – услышал я женский голос и мигом проснулся. – Хотя что он обо мне подумает!
Я резко поднял голову, чуть не вывихнув затекшую шею.
Дверь в клуб была открыта. Женскую фигуру на пороге освещала луна.
– Простите. Я Вам помешала? Но мне совершенно необходимо знать, где я нахожусь.
Я ничего не понял. Прошел мимо девушки и спустился с крыльца.
– Эй! – то ли с отчаянием, то ли с обидой сказала она.
Я замер. В этом одном ее слове «эй» заключалась вся сила женского словаря.
Обернулся.
– Я потеряла кошку, – сказала она. – А потом потерялась сама.
Она шла за мной на некотором расстоянии, а я напряженно вслушивался в ее шаги.
– Мы скоро придем.
Затылком почувствовал, как она кивнула.
Я открыл калитку, пропуская ее вперед.
– Или Вас к Анне Павловне? К соседке моей отвести?
– Наверное, нет, – раздумывая, ответила незнакомка. Достала карманные часы и более уверенным тоном добавила. – Четыре ночи. Я останусь.
Я кивнул и провел ее в дом.
В доме было дико. И не потому, что в мое отсутствие здесь кто-то побывал – на полу остались грязные следы, валялось зерно, люк в подвал был открыт. Нет.
В доме было дико из-за Алисы.
Казалось, при ней вещи скукожились и стали маленькими. А я, наоборот, стал огромным. Огромным и неловким. Поставил чайник на плиту, но долго не мог зажечь спичку; доставая чашки, уронил на пол блюдце; рассыпал сахар и утопил в кипятке чайные пакетики вместе с этикетками.
Девушка следила за моими движениями, но помочь не пыталась.
Когда чай был готов, я сел напротив.
На вид ей было двадцать. Длинные золотистые локоны, большие карие глаза и короткий нос.
– Что это за деревня? – спросила она.
– Шахматная, – ответил я.
– А, – что-то прикидывая в уме, она дотронулась пальцем до кончика короткого носа. – Мне кажется, сначала я шла на юг, а потом на север.
Она серьезно на меня посмотрела.
– С другой стороны я и «право» с «лево» путаю. Я из Солнечного поселка. Это далеко отсюда?
– Нет, – сказал я.
– А что Вы делали в том доме? – поинтересовалась она.
– Со сверчками разговаривал, – ответил я.
– Это хорошо. А то я бы до сих пор одна бродила.
Я вспомнил лисенка, и меня передернуло.
– Там лисы, – прочитала она мои мысли.
– Да, я видел сегодня одну.
– Алиса. Меня зовут Алиса.
– Кеша, – опомнился я. – Приятно познакомиться.
Мы чокнулись мятными пряниками.
Алисе я постелил в соседней комнате.
Она почистила зубы пальцем, одолжила рубашку и отправилась к себе.
Я спустился в подвал. Первое, что бросилось в глаза – опрокинутые железные бочки. Бочки были пусты, но на стенках налипло зерно.
Не успев задуматься, зачем нужно было класть зерно в бочки, я увидел нетронутую горстку крысиного яда. Крысы покинули мой дом, как только я примирился с их соседством. Я не раздражался их присутствию, перестал замечать следы жизнедеятельности, и они ушли. До этого железо с успехом отражало их нападения.
«Сначала воры взломали бабушкин амбар, теперь подвал вскрыли. Но зачем им зерно из подвала? Его можно где угодно купить!»
Встал я около восьми. Набрал в колодце воду, наполнил рукомойник. Поставил на плиту чайник. Зашел к Анне Павловне одолжить кусок сыра и масло.
Когда Алиса появилась в столовой, та была освещена солнечным светом и моей добротой.
– Вы поможете искать кошку? – спросила она.
– К сожалению, я плохо знаю местность.
– Ну, моя кошка ее тоже не знает. Мы только приехали, и она сразу пропала.
– Понятно, – сказал я.
– Так Вы пойдете со мной? – спросила Алиса, глядя на меня большими требовательными глазами.
– Почему бы и нет, – ответил я.
Идея была дурацкая, но делать было нечего. Не яблони же красить.
– Доброе утро! – в столовую без стука вошел Кролик. Он радостно улыбался. – А я думаю, куда ты пропал.
Мне стоило бы молча взять ружье и направить его на Кролика. Но ружья у бабушки не было.
Был самурайский меч, привезенный из города. Но его стырил дядя Паша. Пьяница, что жил в канаве на краю деревни и навещал мою сердобольную бабушку, когда прижимало. Он долго и мучительно прощался с белым светом в лице бабушки, просил прощение за грехи, и та, разжалобившись, наливала рюмку самогона. Дядя Паша на подъеме сил делал бабушке предложение руки и сердца и вскапывал картошку, какое бы время года ни было. История всегда заканчивалась одинаково: отыскав бабушкину заначку, дядя Паша удирал без оглядки, чтобы в следующий раз просить прощение и за это тоже.
Вот он-то и стырил мой самурайский меч, чтобы обменять на бутылку дурного пойла.
– Иди ты …, – я заметил округлившиеся глаза Алисы и смолчал.
– Ну что ты, как маленький, шуток не понимаешь? – то ли обиженным, то ли сердитым тоном спросил Кролик.
Он поклонился.
– Барышня.
– Алиса.
– Элис! – воскликнул Кролик. – Какое замечательное имя.
Вечно он коверкал женские имена. Лизу звал не иначе, как Лизетт, а мою бабушку – Антонией, а не Антониной.
– А я вас раньше не видел, – продолжил Кролик. – Вы откуда?
Я подошел к нему, загородив Алису.
– Слушай, Кролик, – прошипел я ему на ухо. – Исчезни, а?
– Хм, – сказал Кролик и, обойдя меня, занял мой табурет напротив девушки. Он по-хозяйски подлил кипятка в мою кружку, взял кусок хлеба и принялся завтракать.
– Я думал, приду в клуб, открою – обрадуешься. А тебя нет. И не радостный ты какой-то. Вы его выпустили?
Я вышел из дома, не дождавшись продолжения разговора. Алиса за мной не пошла, осталась наедине с Кроликом.
Не зная, чем заняться, я стоял во дворе и озирался по сторонам. Но недолго. Внимание привлекли бревна, что купил у дяди Бори. Я взял в сарае топор, засучил рукава и приступил к колке дров.
Кролик с Алисой не показывались, и я боялся от невнимательности вонзить топор в колено. Когда складывал партию дров в поленницу, сзади подошел Кролик.
– Что там Лизетт? – спросил он. – Сергей сказал, с бабой его застукала.
Я промолчал.
– Знаешь, что такое торговля информацией? – неожиданно спросил Кролик.
– Нет, – сказал я.
Такого ответа Кролик не ожидал. Он немного помялся:
– Ты наверняка знаешь.
– Нет, – повторил я.
– Каши с тобой не сваришь, – сказал Кролик.
Я опять промолчал.
– Не будь ты таким идиотом, все было бы проще.
– Поосторожнее, когда у меня топор.
– А, – отмахнулся Кролик, – ты им не умеешь. Хочешь знать, ты как бельмо на глазу. Колешь, колешь. Хоть бы спросил у кого, как это делается.
И пошел за калитку. Индюк несчастный.
Я разозлился. Он был прав. Дело не в Кролике, а во мне. Я был бельмом на глазу не только у жителей деревни, я сам себя раздражал неуместностью.
В детстве я приезжал в деревню на каникулы, и тогда мне эта жизнь казалась верхом удовольствия. Дети, жившие здесь круглый год, рады были научить меня основам: каждому из нас необходимо воровать яблоки у соседей; сосиски следует есть сырыми; а упав в яму, нужно верещать, что есть силы – особенно под вечер, когда пойдут искать.
Мы ездили по двое на взрослых велосипедах, рвали и без того рваную одежду и ходили пасти ленивых коров. Кидали камни в проезжающие мимо поезда, надували резиновые лодки и, отправляясь на озеро, рассказывали друг другу страшилки о воронках и утопленниках.
Каждый год Кролик брал меня под свое шефство и не давал в обиду. А я читал по ночам книги, взятые в библиотеке, искал в чемоданах на чердаке дедушкину одежду и писал отцу длинные письма, весточки из ссылки.
Я знал: кончится лето, и поеду в город, а здесь, в деревне, все не по-настоящему. Я был чужим, но чужим ребенком.
Теперь было значительно хуже. Я стал взрослым. Чужак, который не хочет учиться, не перенимает у местных привычки, имеет другие основы жизни. Что со мной делать, кроме как ненавидеть?!
– Мы идем? – спросила Алиса, спускаясь по ступенькам.
– Да, – сказал я. – Найдем кошку, и дело с концом.
Как будто это было так просто.
Мы взяли в дорогу бутерброды и несколько бутылок колодезной воды.
Алиса шла позади, я был проводником. Хотя понятия не имел, куда идти. От яркого солнца перед глазами плыли красные пятна.
На первом же повороте я встретил Толика, который, посмотрев по-детски доверчивыми голубыми глазами, сплюнул мне под ноги и отпустил трехэтажное ругательство. За ним шел незнакомый человек. Он тоже не преминул показать силу – тощий кулак с наколками, которым погрозил, слово в слово повторив то, что сказал Толик.
Я не обернулся на Алису, но покраснел до кончиков ушей. Что с ее позиции хорошо было видно.
– Она черная, моя кошка, – только и сказала девушка.
Когда деревня осталась позади, она догнала меня и пошла на близком расстоянии.
– Я думала, она вернется, но дед сказал, «городские кошки – не деревенские, они дуры». Не могла же она в воздухе раствориться, правда? Обязательно где-то есть.
Мы проходили через поле, где недавно пробегал лисенок. Я не стал расстраивать девушку, но на моей памяти лисы часто раздирали котов в деревнях, и если не до смерти, то до бешенства.
– Она умная, – опровергла мои мысли Алиса.
– Умная или трусливая? – усмехнулся я.
– Она смелая. И ласковая, – не заметила моей издевки девушка. – Отправилась на прогулку и заблудилась.
– Животные не любят контроля.
– Да, наверное. Но я ее не контролирую, скорее – наоборот, – Алиса улыбнулась.
– Ну тогда другое дело, – сказал я и немедленно почувствовал себя увальнем.
О чем с ней говорил бы Кролик, как бы себя вел? Уж он бы увлек Алису своей персоной. К этому моменту она бы отчаянно флиртовала и смеялась, забыв про кошку.
Пустой клуб остался позади.
– Пойдемте этой тропинкой, – сказал я. – Вроде она ведет к Вашей деревне.
– Хорошо. А змеи здесь есть?
– Они на камнях лежат, греются на солнце.
Алиса промолчала, но краем глаза я заметил, что под ноги она стала всматриваться внимательнее.
– Значит, Вы сюда на лето приехали?
Алиса неопределенно пожала плечами.
– Вам здесь нравится? – спросил я.
Она вздохнула.
– А Вам?
– В деревне хотят, чтобы я уехал, – признался я. – Прямо вынуждают это сделать. Как думаете, лучше уехать?
– Смотря, чего Вы сами хотите.
Сказать ей сейчас, чего хочу, было бы, как минимум, бестактно. Я закусил губу.
– Я всю жизнь так живу, – сказала Алиса. – Меня всю жизнь ненавидят.
Она невесело улыбнулась.
– Почему?
– Потому что это цена успеха.
– Какой успех, когда тебя все ненавидят? – спросил я.
– Какой успех, когда тебя любят?… А вообще, как говорил один мой учитель: «Если Вам легко, значит что-то не так делаете!»
– Вы не поверите, но покой мне дороже успеха.
– Вам нравится быть посредственностью?
– Посредственностью?
– Чтобы кем-то стать, нужно стремиться быть лучше всех, – горячо заговорила Алиса. – Нужно постоянно трудиться. Удовольствие от труда ни с чем несравнимо.
– Моя бабушка так говорила, – сказал я. – Кажется, она варила пиво.
Божий одуванчик, маленькая старушка в накрахмаленном кружевном воротничке. Она не только гнала самогон, но и варила пиво.
– О!
– У нее на участке огромное поле, а в подвале хранилось зерно. Похоже, она выращивала пшеницу.
– Может быть, хлеб пекла. Почему сразу пиво?
– Нет, – сказал я. – Деревня славится пивом, а, когда бабушки не стало, оно кончилось. Вряд ли это совпадение.
– Ну, – сказала Алиса. – Может, это к лучшему? Что кончилось?
Я почувствовал чудесный медовый аромат пива и снова вспомнил дедушку. Вот он стоит рядом со мной, пятилетним, положив руку мне на плечо, понимающе улыбается. И я чувствую, что меня любят, несмотря ни на что.
– Нет, не к лучшему.
Мы помолчали.
– Утром я получил письмо. Отец говорит, за усадьбу много денег предложили.
Высокий Папа, судя по всему, собирался варить пиво, и я ему очень мешал.
– Так в чем проблема? – спросила Алиса. – Ваши желания совпадают с возможностями.
Проблема была в Алисе. Она мне нравилась, а я ей – нет.
Мы шли под палящим солнцем. Я часто прикладывался к бутылке с водой, Алиса молчала. Она побледнела и начала припадать на правую ногу.
Я достал платок, устилавший дно корзины с бутербродами, протянул девушке. Та послушно повязала его на голове. Я предложил опереться на мою руку. Алиса скривила лицо, но предложением воспользовалась.
Прошло чуть больше часа после начала путешествия, но мы уже не видели ему конца.
Кошки Алисы не было и в помине, а мы заблудились.
Я уставился в землю и, не поднимая головы, устало перебирал ногами. Девушка, прихрамывая, шла рядом.
– Как чудесно! – выдохнула она.
Я проследил за ее взглядом.
Прямо перед нами, посреди поля, открылся зеленый островок с цветущими деревьями.
– Дикие яблони, – сказала Алиса, и я кивнул.
Деревья были низкие, с шаровидной кроной. Оливково-зеленые ветви были извилисты и усыпаны крупными белыми цветами. Эти цветы пьянили ароматом.
По сравнению с рощей заброшенными и дикими выглядели бы яблони в бабушкином саду.
– Этот сад – чудо природы, – сказала Алиса.
Я с ней не согласился. Стволы не побелены, ветки не обрезаны, земля под яблонями не перекопана и не удобрена. Роща – дело рук человеческих.
Мы вступили под сень деревьев и оказались в приятной прохладе. Алиса сняла с головы платок, а я вытер рукавом пот со лба.
Девушка прикоснулась к коре одного из деревьев и полной грудью вдохнула аромат.
– Обалдеть можно. От этого запаха.
Она закрыла глаза и стояла под яблоней, не двигаясь ни единым мускулом. Замерла. Казалось, даже не дышала.
– Вдруг это зачарованная роща, и мы никогда не выберемся отсюда живыми, – сказала она ровным голосом без тени улыбки. – Так и останемся здесь. Навеки. Превратимся в яблони.
Я усмехнулся, но продолжил фантазировать:
– Или время остановится. Уже остановилось. Придем домой, а там все состарились и умерли.
Алиса перешла от одной яблони к другой и обеими руками притянула к себе одну из веток.
– Все эти яблони – случайно забредшие сюда путники. Пропавшие без вести. И мы пропадем, – она пристально посмотрела мне в глаза.
Я присел на корточки рядом с одной из яблонь. А через секунду чуть не умер от ужаса.
Сверху мне на колени упал черный мешок. Скидывая его, я вскочил, и он мягко отпрыгнул в сторону.
Алиса радостно вскрикнула, и я скорее почувствовал, чем услышал, как мяукнула кошка.
– Дина! Диночка!
«Как же могло быть иначе?!» – подумал я.
Теперь кошка сидела на руках у Алисы, и, не моргая, смотрела на меня.
Осторожно, чтобы девушка не заметила, я перевел дух. Руки дрожали от испуга, сердце бешено колотилось. Но Алиса все внимание переключила на животное.
– Ты ждала меня, моя красавица? – не переставая, гладила она кошку. – Ждала меня, моя лапонька. Думала, все про тебя забыли.
Вместо того, чтобы целовать меня, Алиса одаривала вниманием неблагодарное животное.
– Спасибо, – наконец, обернулась ко мне девушка. – Вы нас спасли.
– Ладно, – сказал я, – провожу Вас до дома. Обеих.
Кошка была бы неотличимой от других черных кошек, и лично я сомневался, та ли это кошка, что мы искали. Однако у Алисы сомнений не было.
– Пойдем, моя красавица, – Алиса крепко прижала кошку к груди.
«К груди», – повторил я про себя и заторопился найти нужную дорогу.
От сильного ветра я поежился.
– Вам не холодно? – спросил я, разглядывая ее не по-весеннему легкий сарафан и кофту. – Все-таки не лето.
– Нет, – сказала Алиса.
– Возьмите мою куртку.
– У Вас такой нос синий, – усмехнулась она. – Не надо.
Я нахмурился.
– Смотрите, еще заболеете, – проворчал я.
– Заболею? – рассмеялась она. – Я каждый вечер набираю таз холодной воды… – она запнулась, мельком взглянула на меня и осторожно, медленно подбирая слова, продолжила. – Набираю холодной воды и закаляюсь. Это дедушка научил.
– Понятно, – ответил я. – Но, скорее всего, Вас греет кот.