В то время как Ликостратов сокрушался по поводу разбитого объектива и пытался выяснить, что за тип побывал у Данилова в номере, дела самого Данилова шли из рук вон плохо. Он неожиданно оказался в столь плачевных обстоятельствах, что странное опьянение Ликостратова могло показаться на их фоне просто недоразумением.
Пробуждение его было мучительным. Ему казалось, что он расплющен каким-то огромным черным камнем, настолько болело все тело. Он не мог пошевелить даже пальцем, не мог приподнять веки. Кровь размеренно билась в висках с глухим чугунным стуком, и от каждого такого удара все в Данилове содрогалось. То же самое творилось и в голове – все мысли смешались в кашу, он не мог вспомнить, где находится, почему ему так плохо, и даже насчет собственного имени был не слишком уверен. Сознание возвращалось медленно – какие-то случайные обрывки мыслей, картинки, рассеивающиеся, как туман, чьи-то голоса. Отчетливее всего было ощущение боли и сильного холода. Холод делался все нестерпимее, он обжигал кожу и вызывал дрожь во всем теле. Именно холод вырвал наконец Данилова из небытия, и он в какой-то момент осознал, что лежит, уткнувшись щекой в шершавый сыроватый песок.
«Почему песок? – тупо подумал он, делая бесплодную попытку приподнять голову. – Эдак ведь и застудиться недолго. Зачем же я тут лежу? Где я вообще? Почему мне так плохо? Я попал в аварию? Я напился? Меня избили? Кажется, сейчас утро? Или вечер? Есть тут еще кто-нибудь?»
Ритмичный шум в ушах от вяло пульсирующей крови мешался с другим похожим звуком, который шел извне и казался эхом. Но постепенно Данилову удалось мысленно разделить эти звуки, и он понял, что кроме шума собственной крови слышит шум морского прибоя. Песок под щекой и плеск моря сложили в его воображении уже нечто более цельное, но все же Данилов еще плохо понимал, что с ним происходит.
«При чем тут море? – подумал он. – Сегодня мне с утра в редакцию. Чашка кофе, бутерброд, как обычно… Четыре остановки на метро. В отпуск я, кажется, не собирался. Откуда же взялось море? Чертовщина какая-то! Пусть кто-нибудь мне это объяснит, и поскорее, потому что я больше не выдержу!»
Собрав все силы, Данилов сделал еще одну попытку оторвать щеку от холодного песка. От натуги у него налились кровью глаза, а шум в ушах превратился в угрожающий грохот приближающегося поезда. Во рту пересохло, а в груди что-то неприятно заворочалось. Перед глазами все поплыло, и Данилов снова потерял сознание.
Прошло еще не менее часа, когда он снова открыл глаза. И снова не смог ничего сообразить. Правда, физически он чувствовал себя самую малость лучше, хотя от холода у него сводило все мышцы. Все-таки он сумел как-то подняться и сесть, обхватив себя за плечи. Его трясло.
Данилов мутным взглядом обвел окрестности. Он находился в совершенно незнакомом месте – один как перст, и что все это значило, объяснить не мог.
Перед ним была узкая полоска песчаного берега, над которой уже рассеивался туман и кружили голодные чайки. Песчаная коса со всех сторон была зажата каменными утесами. Под облачным небом размеренно колыхалось неласковое серое море, с глухим рокотом расплескивая по песку одну волну за другой. Справа далеко в море уходил каменный мыс, а за ним в клочьях тумана просматривался маленький островок, а на нем – белая башня маяка. Слева среди россыпи плоских камней валялся истлевший остов рыбацкой лодки. Вопли чаек врезались в барабанные перепонки, причиняя почти физическую боль.
Данилов подполз к большому островерхому камню и, хватаясь за него руками, сумел наконец подняться. Идти он не мог – его шатало, колени подгибались, а дурнота снова безраздельно овладела им. Кажется, никогда прежде Алексей не чувствовал себя таким больным и беспомощным. А главное, не мог ничего понять и не мог ничего вспомнить.
Все-таки он выстоял, и силы постепенно вернулись к нему. С высоты своего роста Данилов сумел рассмотреть кое-что еще. Он понял, что поверх каменных утесов проходит автомобильная дорога. Машин, правда, видно не было – зато на песке проступали следы шин. Кажется, не так давно сюда с дороги съезжала машина. Судя по следам, потом она развернулась и укатила.
«Я приехал сюда на машине? – с тупым удивлением подумал Данилов. – Не помню! Впрочем, вряд ли машина вернется. Нужно идти. Дорога приведет меня к людям. Хотя бы узнать, где я и что…»
Он побрел по следам, оставленным на песке автомобильным протектором. Каждый шаг давался ему с огромным трудом. Все силы уходили на то, чтобы переставлять ватные ноги и удерживать равновесие. Думать ни о чем другом Данилов просто не мог. Его шатало, точно корабль в бурю. Он весь покрылся потом. Сердце бешено стучало. Он остановился передохнуть, трясущейся рукой полез в карман за платком, чтобы вытереть мокрое лицо, и тут обнаружил, что на нем нет привычного костюма и одет он в какие-то грязные ветхие обноски, от которых воняло рыбой. В карманах не нашлось не то что платка, а вообще ничего, даже крошек. Карманы давно и безнадежно истлели. Разумеется, нечего было говорить ни о каких документах, ни о каких деньгах, ни о телефоне, ни о банковской карточке – обо всех этих вещах, без которых немыслимо существование в современном мире.
Данилов решил, что его ограбили. Подпоили клофелином и обчистили.
«Можно сказать, что повезло, – подумал он. – Дозу-то мне, похоже, вкатили смертельную. Посмотрели – здоровый мужик, ну, и перестарались…»
Однако кто ему подсыпал клофелин и при каких обстоятельствах – этого Данилов никак вспомнить не мог. Он вообще сейчас плохо ориентировался в пространстве и времени. Чтобы привести окружающий мир в порядок, требовалось поскорее найти людей.
Между тем людей он пока не встретил, даже когда выбрался на дорогу. Она была зажата среди каменистых холмов, покрытых жесткой зеленой травой и густым кустарником. Данилов выбрал направление, ведущее прочь от моря, и двинулся в путь.
Со стороны это было достаточно жалкое зрелище – шатающийся на ходу человек, одетый в рубище, с бледным застывшим лицом, был похож на бездомного бродягу, допившегося до полусмерти. Правда, никто не мог его видеть – дорога по-прежнему оставалась пустынной, а места, среди которых она пролегала, не обнаруживали признаков жилья.
Он медленно брел среди каменистых пустошей, впав в болезненное оцепенение, сосредоточившись только на движении и забыв обо всем остальном. Только однажды его внимание было отвлечено – с грозным гулом над головой в сторону моря прошел большой серебряный самолет. Данилов, морщась, посмотрел ему вслед, испытывая какое-то странное чувство, похожее на беспокойство. Объяснить его он себе не мог, но тревога не отпускала его, пока самолет не растворился в серой дымке над горизонтом.
Окончательно теряя силы, Данилов добрался до поворота дороги и остановился у дорожного указателя. За бурым утесом, покрытым мохом, дорога раздваивалась. На синем фоне указателя белыми буквами было обозначено: «Менневиль – 5 км» и чуть пониже: «Венсан – 1 км». Ответвление дороги, уходившее влево и скрывавшееся за живой стеной из старых раскидистых деревьев, было поименовано «Ферма «Великолепная устрица».
Внезапно Данилов осознал, что прочел эти надписи на французском. Его будто ударило током. Франция! Море. Самолет. Он вспомнил!
Мыслительное усилие доконало его, и он, испытывая сильнейший приступ тошноты, опустился на обочину, привалившись спиной к большому валуну.
Итак, он во Франции. Приехал в командировку по поручению редактора освещать авиасалон в Ле Бурже, где Россия представляет замечательный самолет, который должен принести в перспективе кучу денег. Если раньше его не взорвут. Данилов вспомнил все.
Нет, кое-какие детали по-прежнему тонули в тумане. Такси, какие-то люди… Что же произошло дальше?
Совершенно точно можно было сказать только одно – его увезли из Парижа на побережье, видимо, в Нормандию или в Бретань, украли все, что было в карманах, переодели в грязное тряпье и выбросили в пустынном месте, скорее всего, умирать. Ну что же, расчет неплохой – кто будет беспокоиться о безымянном клошаре, загнувшемся на диком пляже?
Выход из создавшейся ситуации был только один – как можно скорее вернуться в Париж и связаться со своими. Покушение на него – весомое доказательство информации о намечающемся теракте – теперь-то к нему должны будут прислушаться. Но легко сказать – вернуться в Париж. Как это сделать без гроша, без документов, с его ограниченным знанием французского? А тут еще этот непрезентабельный вид. Хорошо, если с ним вообще захотят разговаривать. Похитители все предусмотрели. Даже тот вариант, что он сумеет выжить, хотя первоначальный расчет наверняка был убить. Едва заметный след иглы, быстро распадающийся яд, труп в обносках, никаких документов – вариант идеальный. Пожалуй, даже выжив, он сейчас не слишком-то отличается от мертвого. Во всяком случае, возможностей действовать у него ненамного больше. Данилов знал, с какой настороженностью здесь в провинции относятся к чужакам. Да и где к ним хорошо относятся? Однако выбора не было. Он не мог ждать у моря погоды.
Собрав последние силы, Данилов поднялся и поплелся в ту сторону, где согласно указателю располагалась ферма. По пути ему попался маленький яркий трактор, весело тащивший прицеп с какими-то ящиками. За рулем трактора сидел типичный обитатель нормандской глубинки – коренастый, не слишком выбритый, в невероятной кепке, надвинутой глубоко на лоб, в засаленной жилетке и широких кожаных штанах. Он держал руль крепкими ладонями, на которые были натянуты вязаные перчатки без пальцев, и невозмутимо поглядывал на бредущего навстречу Данилова, попыхивая зажатой в зубах коротенькой трубкой.
Данилов невольно остановился, предполагая, что крестьянин захочет выяснить, что за человек бредет на ферму, но водитель трактора спокойно проехал мимо и вскоре свернул, исчезнув за большим камнем на перекрестке.
Зайдя за деревья, Данилов увидел обширный двор, в глубине которого стоял старый двухэтажный дом, выложенный из серого камня, с мансардой и высокой черепичной крышей. Дом окружали многочисленные хозяйственные постройки. Четверо широкоплечих парней разгружали небольшой грузовичок. Две поджарые собаки бросились ему навстречу, подняв оглушительный лай. На шум из дома вышел высокий жилистый человек лет пятидесяти в выцветшем камуфляже. Его угловатое лицо было темно от загара, а ежик волос на голове, абсолютно седой, был словно присыпан снегом. Властные манеры и гордая осанка выдавали в нем хозяина. Он внимательно рассматривал жалкую фигуру Данилова, не торопясь отзывать собак. Парни остановили работу и вопросительно уставились на хозяина, ожидая распоряжений.
Последовали ли они, Данилов уже не узнал, так как силы окончательно оставили его. В глазах внезапно потемнело, и он рухнул на землю. Озадаченные собаки обнюхали неподвижное тело и тоже повернули головы к хозяину.
В очередной раз Данилов очнулся на жесткой, но довольно чистой постели в незнакомой комнате, стены которой были выложены ослепительно-белым кафелем. Скосив глаза, он увидел хирургический стол и стеклянный шкаф с инструментами. И стол, и аксессуары выглядели слегка анахронично, будто их переместили сюда из середины прошлого века. Но зато рядом с железной койкой, на которой он лежал, стояла вполне современная капельница, а по прозрачной трубке в кровь Данилова медленно вливалась какая-то бесцветная жидкость. И еще он обнаружил на себе сиреневую пижаму в синюю полоску. При этом чувствовал он себя значительно лучше, нежели после первого пробуждения, и оттого преисполнился благодарности к неведомому лекарю, взявшему на себя труд привести его в чувство. Правда, на больницу это было похоже лишь отчасти. Данилову казалось, что даже в глуши французская больница не может выглядеть столь аскетично. Здесь было что-то другое. Может быть, так выглядит приют для нищих?
Он напряг память и вспомнил, что это – территория какой-то фермы, и высокого седого человека в полувоенной форме на крыльце старого дома. Нет, то был не приют. Может быть, крестьяне привезли его сюда, когда поняли, что так возни с ним будет меньше?
Данилов размышлял над этим, как вдруг открылась дверь, и вошел тот самый седой человек в пятнистом камуфляже десантника. С близкого расстояния были хорошо видны старые шрамы на его лице, появившиеся явно не после бритья. Глаза у человека были серые и очень холодные, выдержать такой взгляд очень непросто, но Данилов выдержал, и хозяину это, кажется, понравилось.
– Вам лучше, как я вижу, – сказал он, подходя ближе и усаживаясь возле кровати на стул с низкой спинкой. – Русский?
Поскольку разговор велся на французском, Данилов был удивлен.
– А откуда вы узнали, что я…
– В беспамятстве вы говорили по-русски, – объяснил хозяин. – Попали в переплет? Бизнес?
– Почему вы решили, что я бизнесмен?
– Одеты вы были неприглядно, – сказал француз, – но ногти на руках у вас ухоженные. Можно предположить, что вас насильно переодели в это барахло и бросили здесь умирать. Кстати, что за яд вам ввели, не знаете?
Наблюдательность фермера поразила Данилова, но одновременно и насторожила. Он беспокойно оглянулся по сторонам и спросил:
– С чего вы решили, что мне ввели яд? И вообще, скажите, где я нахожусь? Что это за место?
– В своем доме я держу небольшую операционную, – объяснил хозяин. – По профессии я врач. Долгое время был лекарем в Иностранном легионе. Побывал всюду – Африка, Камбоджа, Вьетнам, Тихий океан. Опыт у меня большой, но специфический. Ваш случай отчасти мне знаком. Человеку делают укол, после чего он умирает от сердечного приступа или чего-то вроде. Тело бросают в пустынном месте, не оставляя никаких предметов, которые помогли бы это тело опознать… К счастью, у вас оказался на редкость крепкий организм. Или, возможно, яд был слабый. Ваши конкуренты, вероятно, торопились?
«А если он из этих? – лихорадочно проносились мысли в голове Данилова. – Выспрашивает, что я помню, а сам думает, как довести до конца черное дело. Да нет, чепуха! Он уже десять раз мог меня убить».
– И все-таки, где я нахожусь? – спросил он вслух. – Мне нужно в Париж. Собственно, я не бизнесмен, а журналист. Русский журналист. Алексей Данилов мое имя. Приехал освещать работу авиасалона в Ле Бурже…
– Вот как? – слегка приподнял брови хозяин. – Ну, что же… Находитесь вы в Нормандии, на моей устричной ферме. Меня зовут Сезар Виго. Что касается работы авиасалона, то вы избрали странный способ ее освещать. Насколько мне известно, салон работает уже третий день…
– Как?! – Данилов едва не подскочил на кровати. – Как третий? Меня вчера выбросили здесь на берегу… Сегодня салон должен только открываться…
– Все не так, – покачал головой Сезар. – Двое суток вы лежали без сознания у меня под капельницей. Поймите, ваше состояние было, мягко говоря, неважным… Даже сейчас я не поручусь…
– Дело не во мне! – поморщился Данилов. – Надеюсь, хуже мне уже не будет. Но есть одно дело, которое не терпит отлагательств. Если бы вы помогли мне добраться до Парижа, я бы возместил вам все затраты. Это срочно. Может произойти катастрофа. Кстати, – с испугом спросил он, – вы смотрите новости – в Ле Бурже ничего страшного не произошло?
– Я не так уж тщательно слежу за новостями, – пожал плечами Виго. – Меня больше волнуют мои устрицы. По этой причине мне не хотелось бы отвлекаться на ваши проблемы. Я и так истратил на вас массу времени.
– Тогда почему вы не сообщили обо мне в полицию? – сердито спросил Данилов. – Не сдали властям, в больницу? У вас ведь есть какая-то «Скорая помощь»?
– Во-первых, я предполагал, что вы – бандит, – без обиняков сообщил Сезар. – Сдать вас властям, значит, поставить на вас крест. Во-вторых, время от времени я стараюсь практиковаться в своей старой профессии. Не хочется терять квалификацию, знаете ли… А тут подвернулся такой незаурядный случай! Мне удалось вас выходить, и это наполняет мое сердце гордостью!