Алексей Данилов не любил Париж. Вернее, был к нему равнодушен. А еще вернее, такова была легенда, которую он сам себе придумал. Данилов равнодушен к Парижу! Это странно тешило самолюбие. Иногда в тесной компании он любил, посмеиваясь, заметить: «Праздник, который всегда с тобой? Нам, знаете, теперь не до праздников. В наше время не до сантиментов, расслабляться нельзя ни на секунду. Дело, дело, дело!.. Нет, конечно, приятно, когда вокруг комфорт, парижанки, каштаны, уличные кафе, но…» Как ни удивительно, ему не прекословили. По крайней мере, в глаза. Репутация Алексея Данилова позволяла ему время от времени изображать из себя чуть ли не гуру. Удачливый журналист, подвизавшийся в модных журналах, знакомый с массой знаменитостей, красавец-мужчина, спорт-смен, великолепный стрелок и в недавнем прошлом мастер рукопашного боя, вдобавок завзятый холостяк – ему завидовали многие. Иногда он и сам себе завидовал, до того удачно все складывалось в его жизни. Разумеется, об этом Данилов говорил с иронией. Он был далеко не глуп и понимал, что внешние признаки успеха еще ничего не значат, важно, как ты сам оцениваешь свой успех, что у тебя на душе. А на душе у Данилова в последнее время царила далеко не безмятежность. Он все чаще задумывался о том, чего добился в жизни, и получалось, что в общем-то ничего существенного. Да, он стяжал себе репутацию, да, он опубликовал ряд блестящих материалов в престижных журналах, у него были деньги, машина, была хорошая квартира в Москве, красивые любовницы, но он был одинок, как медведь-шатун, в случае чего даже поссориться из-за его наследства некому. Данилов понимал, что все созданное им настолько бренно, что, уйди он, и всякое воспоминание о нем исчезнет очень быстро. Это ощущение появилось у него сравнительно недавно, но возвращалось все чаще и чаще. Данилов старался гнать от себя мрачные мысли. Он смотрел в зеркало и видел там крепкого, видавшего виды мужчину, великолепно выбритого, с легкой сединой на висках, с твердо очерченной физиономией, в хорошем пиджаке и дорогом галстуке – такой не должен унывать ни при каких обстоятельствах. Да и прознай о таких настроениях его окружение, и все пропало – его растопчут, вытеснят на обочину. Правильно, сегодня не до сантиментов. Важно продать свой товар.
К его счастью, для окружающих Данилов оставался прежним Даниловым, героем и счастливчиком. И важную командировку в Париж на авиасалон в Ле Бурже получил именно он. Главный редактор Леонид Самусевич говорил с ним лично, и очень вдохновенно.
«Это именно для тебя работа, Данилов! – вещал он, от возбуждения то и дело поправляя очки на толстом носу. – Ты работаешь в «Оптимуме»! Нам не нужны сухие подробности, техническая заумь, летные характеристики, в которых все равно никто ни черта не понимает. Наш читатель – не деловой человек, не технарь, не практик. Наш читатель – просвещенная жена делового человека! Она – женщина, но с претензиями, понимаешь? Нам нужно настроение! Настроение, Данилов! Нужно показать, что это прорыв! Синее небо, белоснежные крылья, алое пламя турбин – понимаешь, о чем я? Цвета национального флага! Вот что ты должен описать! Чтобы пробрало до костей! Чтобы восторг был, подъем, понятно? Покажи, что трудные времена позади и мы снова идем от победы к победе!»
В напарники Данилову достался редакционный фотограф Костя Ликостратов, лысоватый сорокавосьмилетний мужик с комплекцией вышедшего в тираж тяжеловеса, участвовавшего в боях без правил. Когда-то он и вправду этим занимался. Двенадцать побед, четыре поражения. В жизни Ликостратова было четыре увлечения – мордобой, фотография, женщины и частный сыск. Из-за последнего увлечения ему даже дали прозвище «инспектор Лестрейд». Все ему мнилось, что в один прекрасный день на одной из своих фотографий он найдет следы таинственного убийства, как в старом фильме Антониони. Однако переводиться в какой-нибудь криминальный журнал Костя не спешил, подсознательно, видимо, опасаясь затеряться среди профессионалов сыска. В редакции «Оптимума» его репутация была незыблема, особенно после того, как однажды он сумел разоблачить злостного инсайдера. Отношения Данилова с Ликостратовым были приятельские – их сближали возраст, холостяцкий статус и вкус к приключениям. Впрочем, к приключениям Данилов с некоторых пор заметно охладел.
До «Оптимума» он работал в серьезном журнале, где занимался расследованиями на грани криминала и политики, не раз попадая в критические ситуации, но всегда выпутываясь из них с помощью не только тонкого ума, но и грубой силы. Последняя его статья сильно задела одного влиятельного человека, и у Данилова возникли очень большие неприятности. Он пользовался информацией, не подкрепленной доказательствами, имя же чиновника, от которого эту информацию получил, раскрыть не мог в силу этических соображений, а в результате сам едва не попал под суд. Все было очень серьезно, но влиятельный человек не захотел огласки, и Данилов отделался увольнением и опалой на долгие шесть месяцев. После этого он решил стать окончательным циником и держаться подальше от опасных тем. Жизнь дается один раз, сказал он себе, и она слишком прекрасна, чтобы тратить ее на кого-то, кроме собственной персоны. По такому принципу он с тех пор и жил. Его журналистское мастерство было широко известно, и после некоторого периода застоя Данилову удалось устроиться в «Оптимум», журнал гламурного, скорее, направления, но претендующий на некоторую солидность и основательность. Здесь Алексей быстро пошел в гору, писал блистательные репортажи и статьи ни о чем и уже стал забывать о прежней напряженной, нервной и опасной работе. Он был почти счастлив.
Да и вояж в Париж пришелся как нельзя кстати. На самом деле он конечно же любил этот удивительный город, любил настолько, что даже самому себе стеснялся в этом признаться. Даже просто мысль о Париже была для него предощущением праздника. И ради уютных улочек, парижанок, каштанов Данилов готов был забыть обо всех делах. Впрочем, панегирик о победах на грядущем авиасалоне он напишет одной левой, а в основном будет наслаждаться Парижем, его воздухом, солнцем, этим загадочным розовым туманом, окутывающим легендарный город.
В Париже, кстати, жила одна женщина, о которой Данилов часто вспоминал – с каким-то юношеским восторгом и с затаенной грустью. Юлия. Она русская, его соотечественница, но судьбе было угодно, чтобы познакомились они в Греции, под жарким солнцем, возле сверкающего моря, под высоченными кипарисами. Ей было двадцать восемь, ему тридцать пять. В Юлии странным образом сочетались трогательная красота, презрение к условностям и практичность рантье. В то время она имела какое-то отношение к Министерству внешней торговли. Кажется, была референтом крупного чиновника. Но в Грецию попала не по делам, а в отпуск. Роман их продолжался две недели и закончился тоже довольно странно. В одно прекрасное утро во время завтрака Юлия вдруг объявила ему, что выходит замуж за греческого промышленника. При этом она счастливо улыбалась и мечтательно щурила глаза, что-то разглядывая в синем небе за спиной Данилова. Он для нее уже как бы не существовал.
Данилов был достаточно опытен, чтобы принять эту ситуацию с юмором, но в глубине души был уязвлен. До этого злосчастного утра он был уверен, что его отношения с Юлией переросли рамки простой интрижки и что он для нее тоже кое-что значит. Даже строил какие-то смутные планы. И вдруг этот неизвестно откуда взявшийся грек! Данилов так и не смог запомнить его невероятную фамилию, о которую запросто можно было сломать язык. Юлия же без колебаний поменяла свою вполне благозвучную фамилию Востокова на заковыристую греческую и навсегда исчезла из жизни Данилова. Она словно перебралась на легендарный Олимп, куда Данилову ходу не было. Он теперь только из газет узнавал о судьбе женщины, в которую был так несчастливо влюблен. А Юлия шла от победы к победе – после грека вышла замуж за итальянского плейбоя, владельца нескольких яхт и вилл на побережье Средиземного моря, потом за какого-то французского киномагната и обосновалась в Париже. С киношником у нее тоже не сложилось – уже с год ходили слухи, что Юлия разводится. Но что бы ни было дальше, к Данилову это не имело ни малейшего отношения. Он знал, что должен выбросить из головы свою старую любовь, но не мог. Особенно трудно было это сделать, когда судьба забрасывала его в Париж. А там ему удалось побывать несколько раз – готовил репортаж о нелегальной торговле оружием. В результате этих поездок он обзавелся в Париже друзьями и даже подружками, но Юлия по-прежнему оставалась лишь прекрасным воспоминанием, недоступным призраком. Она неминуемо должна была измениться, но Данилову не удалось раздобыть даже ее фотографии – Юлия на редкость удачно избегала публичности, – и он мог только гадать, насколько она изменилась. В его памяти Юлия была все той же, совсем юной, с тонкой, спортивной фигуркой, с длинными темными волосами, с удивительным выражением бесстыдной наивности в серых глазах, какое бывает лишь у совершенно свободных людей, не обремененных никакими обязательствами.
Данилов окончательно ушел в воспоминания, но тут самолет тряхнуло, и он, оглядевшись по сторонам и бросив взгляд сквозь прозрачную броню иллюминатора, сообразил, что они садятся.
«Вот и Париж! – с неожиданным ликованием в душе подумал он. – Париж, Париж, Париж!»
– Слышь, Леша, а ты помнишь название отеля, который нам забронировали? – озабоченно спросил Ликостратов, поворачиваясь к Данилову.
– «Медуза», кажется, – ответил тот, приходя в себя. – Надо в бумагах посмотреть. А что?
– Ужасно! – помрачнел Ликостратов. – «Медуза»! Представляю тамошний комфорт. Холодная вода и тараканы. Самусевич всегда экономит на отелях. На прошлом Ле Бурже я жил в «Авалоне» – ничего особенного, но все-таки прилично, так он сердечный припадок изобразил, когда смотрел наши счета. Теперь наверняка дал менеджерам задание подыскать что-то совсем дешевое, чертов сквалыга… Надеюсь, нас, по крайней мере, встретят. Не хотелось бы метаться тут с чемоданами в поисках такси. У меня почему-то всегда проблемы с такси…
– Ничего, – улыбнулся Данилов. – В крайнем случае такси я беру на себя. А ты, значит, был на прошлом Ле Бурже? Этот факт как-то прошел мимо моего сознания.
– Был, – озабоченно подтвердил Ликостратов. – И поэтому никому тут не доверяю. В прошлый раз площадка для фотографов была из рук вон – все желающие не поместились. Постоянно возникали конфликты. Были проблемы с аккредитацией, с парковкой… Пробки громадные. Уехать-приехать – целая проблема. Нет, сейчас брошу вещи и сразу рвану в Ле Бурже – менять виртуальный бейджик на настоящий. Тебе советую сделать то же самое. Хотя вам, писакам, конечно, проще – катай, что в голову взбредет… В принципе ты мог вообще никуда не ездить. А мы – люди технические, нам нужны соответствующие условия для нашего высокотехнологичного труда. Только боюсь, что, если ничего не изменилось, придется снова бороться за место под солнцем…
Данилов не был на прошлом авиасалоне, но опасений товарища не разделял. Ему казалось, что все образуется. Воздух Парижа уже пьянил его.
И действительно, все складывалось как нельзя лучше. В аэропорту их встретили. Заказанное еще в Москве по Интернету такси ждало их и без проблем доставило на северо-восток Парижа, где в тихом переулке между улицей Мобеж и улицей Ла-Фейет располагался их отель.
Одиночный номер, доставшийся Данилову, роскошным действительно не выглядел – крошечный душ, в котором едва можно было повернуться, туалет и комната – маленькая, но аккуратная, почти целиком занятая большой кроватью. В углу висел телевизор. Небольшой балкончик выходил в тихий переулок, засаженный старыми деревьями. Двери на балкон были приоткрыты, и ветер колыхал прозрачные шторы. Пахло свежей листвой – видимо, в этом районе совсем недавно прошел дождь, кое-где на асфальте еще виднелись темные пятна. Данилов вышел на балкон.
«Тишина. Ни одного прохожего. Старые каштаны. Странное ощущение, что впереди ждет что-то необычное – как в юности. Хотя ничего необычного быть не может. Кажется, это и называется магией Парижа?»
Он с удовольствием вдохнул сладковатый влажный воздух. Но тут за спиной сильно качнулись занавески, и недовольный голос Ликостратова окликнул его из глубины комнаты:
– Ну и как тебе нравится этот хлев? Мы, асы журналистики, должны ютиться в собачьей конуре! Что я говорил? Самусевич за копейку удавится… Так ты идешь менять бейджик? Кстати, в час дня пресс-конференция руководителей нашей делегации, ты не забыл? Вообще-то официальные встречи завтра, это будет просто торжественный междусобойчик, но все-таки… Все шишки авиастроения, весь журналистский пул, красивые девушки… Можно будет прикинуть перспективы…
– Знаешь, – ответил Данилов, – сходи без меня. В случае чего объясни, что я приболел. Мне что-то не хочется.
– Нехорошо, Данилов! – укоризненно заметил Ликостратов. – Отлыниваешь!
– Сам сказал, что мне можно писать, не выходя из дома, – усмехнулся Алексей. – Нет, в самом деле, авиасалон начнется только завтра, самое важное будет в конце – зачем опережать события? Достаточно, если на передовой у нас будешь ты.
– Вот так всегда, – недовольно покачал головой Ликостратов. – Кто везет, на том и пашут. Хорошо, замолвлю за тебя словечко. Но ты меня скоро не жди – я намерен серьезно разведать поляну. Честно говоря, у меня договор еще с одним изданием – обещал ежедневно обеспечивать их фоторепортажами. Но это коммерческая тайна, Данилов! Если узнает Самусевич, я буду знать, кто проболтался.
– Я не болтун, – успокоил его Данилов. – И весьма толерантный человек. И уж мешать подкалымить я никому не стану.
– Тогда я ушел, – объявил Ликостратов. – Волка ноги кормят. Вечерком закатимся куда-нибудь, а? Обменяться впечатлениями?
– С удовольствием, – кивнул Алексей. – У меня есть на примете один кабачок неподалеку от Триумфальной арки…
– Заметано! Часов в шесть я стукну в твою дверь, – уже выходя из номера, бросил Ликостратов.
Данилов начал распаковываться. Он собирался для начала принять душ и переодеться. Дальнейшие планы казались туманными. Хотелось побыть одному, собраться с мыслями.
Раздался деликатный стук в дверь. Открыв ее, Данилов увидел на пороге серьезного парнишку-рассыльного в униформе отеля.
– Мсье, вам просили передать, – сказал он, протягивая небольшой конверт. – Письмо.
– Мне? – удивился Данилов. – Письмо? От кого? Кто передал?
– Письмо оставили у портье. Один человек, – лаконично объяснил парнишка. – Для мсье Данилофф из этого номера. Вы – мсье Данилофф?
– В общем, да, – кивнул Алексей и взял письмо. – Благодарю. Ах да!..
Он сунул посыльному какую-то мелочь и, недоумевая, осмотрел конверт. Разумеется, вычислить его местонахождение при желании не составляло труда, но зачем? Кому он мог понадобиться? И потом, письмо. Сейчас не девятнадцатый век – телефоны, веб-почта, чего только нет – кто будет посылать с нарочным записки? Смеха ради Данилов понюхал конверт. Нет, духами он не благоухал. Похоже, романтикой тут не пахло. Он надорвал конверт и вытащил письмо, отпечатанное на принтере кириллицей. Оно гласило:
«Улица Тюренн в квартале Марэ. Бар «Нежный дикарь». 13.00. Это крайне важно. И уничтожьте письмо».