Глава 6



Красный стол, то есть свадебный пир в доме жениха, собирался на первом этаже терема. Гости текли нескончаемым потоком, а две жены и невеста ожидали наверху. Пока что доносились непотребные песни скоморохов, под которые с удовольствием тихонько пританцовывала Ауда.

Котя помнила, что сначала молодых принято вести к друидам и десяти деревянным столпам – олицетворениям духов-защитников. На свадьбы ее, разумеется, не приглашали, но никто не запрещал своевольной девчонке украдкой наблюдать из зарослей за веселыми празднествами.

– Бывало, как пойду в пляске, как взовьюсь, – посмеивалась Ауда, грациозно поводя острыми плечами, пока Вея накрывала голову и лицо Коти белым полотном. Почти как мать недавно, да вовсе не мать.

Свадебные сборы обратились в личный кошмар, уже второй раз пришлось пройти через все это. В бане-то ее еще несколько раз парили не из традиции, а чтобы хворь изгнать. Но второй раз надевать праздничный сарафан и скрывать лицо под белой тканью – какое-то наваждение, дурной повторяющийся сон, от которого нет пробуждения.

– Все, спускайтесь к саням, – кратко приказал один из слуг Игора.

И Котя вновь похолодела. Во всем теле поселилась ломота, как будто вернулась злокозненная лихоманка, кровь отхлынула от лица и рук. Пальцы не слушались, застежки дорогой шубы выскальзывали и терялись в зеленом шелке. Никогда ей не доводилось носить столь дорогую одежду, но она давила нестерпимой тяжестью.

– Вот и невестушка вышла! – приветствовал ее Игор у крыльца.

Там уже стояли расписные сани, и статные гнедые кони копытами били. До этого постылый жених оживленно говорил о чем-то со своими мрачными друзьями. Наверняка даже в день собственной свадьбы не забывал о торговле дурман-травой.

Котя с болезненным упорством размышляла, готова ли принять такой способ нажиться так же спокойно, как это сделала Ауда в свое время. В конце концов, многие женщины радовались бы беззаботной жизни в тереме. В Коте же лишь возрастало негодование. Возможно, говорило некоторое презрение к недостойным людям из-за высокого происхождения беглого отца. Хотя считался ли он честным купцом у себя на родине? Никто не ведал.

Котя задумалась, что в деревне с ней обращались не так уж плохо, а она всех тайно ненавидела. Конечно, ведь в детстве отец прочил ей чудесную судьбу, богатый дом, жениха из торговых гостей. А потом обманул и оставил. И с этим жалящим сердце обманом Котя жила многие годы. Возможно, поэтому яростно сопротивлялась уговорам о прощении лживых людей.

– Садись в сани, да поживее! Чего застыла? – шепнула из-за спины Ауда, украдкой подталкивая.

– Хороша! Ох, хороша! – только свистнул жених, усаживаясь в санях и норовя обнять невесту. Котя без утайки отшатнулась от него, вжимаясь в самый угол. Уж что говорить о честности или бесчестии его занятий и торговли – все ее естество противилось обществу старика. Изо рта у него пахло кислятиной и луком, а космы волос из-под высокой шапки развевались по ветру, точно угрожающие голые ветви лесной чащи.

– Трогай! – приказал вознице Игор и обратился к невесте: – Что же ты? Боишься меня? Ничего, сегодня ночью после пира научу тебя не бояться.

От таких речей Котя едва не лишалась чувств, прижимая к груди руки в теплых рукавицах. Запястья тяжело стягивали кандалами памятные браслеты – то немногое, что уцелело из приданого. Но Игор бы не взял их в уплату долга, он наслаждался этой свадьбой не меньше, чем первая жена. Они оба словно проигрывали по второму разу то, что не получили в юности, только вот Котя во всем этом действе ощущала себя лишней.

Лучше бы ее выгнали в лес или отправили работницей на скотный двор – она бы больше обрадовалась. Теперь же весь свадебный поезд несся резво через всю деревню, вспахивая свежие борозды на дороге. Свет Барьера искрами играл на снегу, взбитом в молочную пену, слепил глаза, отчего по щекам текли слезы. Котя украдкой стирала их и злилась, не позволяя им превратиться в настоящие рыдания. Только не среди гоготания молодцев, скоморохов и двух жен. Да еще Игор над ухом запел дурным голосом весеннего кота.

Все сливалось в давящий клубок, шелка и меха стискивали гигантскими змеями, обвившими тело; чудилось падение в колодец. Котя запрокидывала голову и видела над собой распростертые крылья купола неба, а за ним неизменно представлялся ей Хаос. Это дневной свет обманывает, маскирует. А на деле-то человек всегда один на один с этой пустотой по ту сторону.

– Вот мы и прибыли, невестушка! – радостно возвестил Игор, ловко выскакивая из саней еще до того, как кони остановились.

Котя же сидела и чувствовала, что колени ее подгибаются, а ноги дрожат сильнее, чем при нападении разбойников. Да ведь ее на веки вечные связывали перед лицом духов! И говорили, что жены остаются с мужем даже после смерти в Чертоге зеленых ветвей. Недостойных мужей терзают твари из Хаоса, а жен… То ли прощают, то ли заодно мучают. Друиды по-разному сказывали.

«Я не останусь! Хоть цепями прикуйте, а после смерти дух мой убежит все равно», – подумала решительно Котя, но на том и закончилась ее борьба.

Они прибыли в священное место, которое устраивалось в каждой деревне у края леса, но в пределах частокола – круг из десяти деревянных столбов изображал всех духов. Земля, Вода, Огонь, Воздух – по левую руку. Жизнь, Смерть, Война, Мир – по правую руку. А по центру высились Надежда и Равновесие – верховные, творцы и проводники всего сущего. Так десять столпов, десять перстов, десять проводников немо взирали на притихшую свадебную процессию. Рассказывали, что существовал когда-то одиннадцатый дух. Хаос, брат Равновесия. Но смутьянов, которые говорили такое, немедленно заставляли умолкнуть.

Котя рассматривала безмолвные изваяния – не лица, а лишь узоры – и видела в них только дерево, покрытое искусной резьбой. В этот день свет Барьера навсегда померк для нее, а духи не приходили на помощь. Если бы воспламенилась верхушка идола Надежды, или все они вдруг пошатнулись, то Игор бы, наверное, содрогнулся и понял, что это дурной знак.

Но ничего не случилось, все шло слишком гладко: в центре святилища стоял друид. Котя помнила проводника воли духов из их деревни, мудрого старца, честного и доброго. Именно он последним заступился за нее и посулил беды за творящееся беззаконие. Но этот незнакомый друид с хитрым видом поглядывал на Игора, даже подмигивал ему, обмениваясь короткими фразами. Затем он откашлялся и начал долгую речь о том, как священный брак связывает двух людей в одну судьбу, как великий дух-кузнец – верный слуга духа-Жизни – свивает два стальных прутика.

«Он не может быть моей судьбой!» – вскричала молча Котя, но губы ее смерзлись, она едва стояла, окруженная хищными взглядами людей Игора. Среди них не нашлось ни родственников, ни настоящих друзей, только наемники, прислужники да другие лиходеи, которые помогали в бесчестных делах.

– Две жизни – одна судьба! – подытожил свою речь друид, вскидывая длинные рукава ритуального одеяния, на белизне которого вышивкой змеились все духи, попиравшие Хаос.

Но Котя смотрела себе под ноги, видела только самый край одежд, отчего рассматривала символические изображения поверженного Хаоса. И с ужасом представляла, что на копья так же могут насадить Вен Аура – слишком уж много вооруженных людей окружало. Молчаливые наемники из Аларгата не выпускали из рук кривые мечи.

– Признаешь ли ты, создание духов, Игор, что Юлкотена – твоя судьба? – донесся через пелену голос друида.

– Признаю! – воодушевленно и беззаботно крикнул жених. Вернее, уже почти муж.

– Признаешь ли ты, создание духов, Юлкотена, что Игор – твоя судьба? – спросил друид, и Котя подавилась ответом.

На мгновение она задумалась, что случится, если она ответит «нет». Может, тогда загорятся верхушки столпов? Может, тогда духи придут к ней на помощь? Друид повторил вопрос.

Воцарившаяся тишина давила, ощущались пронизывающие угрожающие взгляды, особенно со стороны Ауды и Игора. Остальные-то наслаждались зрелищем, возможно, отказ бы позабавил наемников. Котя вспомнила, что ждет ее в случае неповиновения – дом увеселений. И, вероятно, вместо первой брачной ночи уже к вечеру пришлось бы ублажать каждого из гостей и наемников. Нет, такой исход страшил ее еще больше, чем мистическая связь двух жизней. Она решила усыпить бдительность своего похитителя, согласиться, показаться совсем покорной. А потом бы, может, придумала, как сбежать. Только времени на это оставалось все меньше и меньше.

– Да, признаю, – глухо отозвалась Котя и в тот миг лишилась всякой веры в духов.

Ничего не случилось, гром не грянул, даже легкий ветерок не повеял. Духи связали ее жизнь с жизнью бесчестного лиходея, все творилось перед их лицом, но они безмолвствовали. Не верилось, что после смерти на веки вечные придется мучиться с Игором. А если так, значит, у Хаоса больше мудрости и справедливости, чем у духов.

– Две жизни – одна судьба! – провозгласил друид, вскидывая руки, и за ним повторили все остальные.

Затем новобрачные обменялись золотыми цепочками, которые повесили друг другу на шеи. У крестьян менялись обычно серебряными, совсем уж бедные и вовсе обходились связанными крючком разноцветными веревочками. Зато у бесчестного купца хватало денег на все, кроме совести. Ее-то не купить, как и любовь.

Игор откинул полотно с лица Коти и потянулся к ней. Она украдкой вывернулась, поцелуй мазнул по губам, но большая часть пришлась на щеку. Впрочем, никто не заметил, а больше одного раза не полагалось, так что Игор только слегка скривился. Наверняка уже обдумывал, как отыграется с наступлением темноты. Котя же отвернулась от него и села в сани. Отворачивалась она и на свадебном пиру.

Сначала – за неимением другой родни – вокруг стола со степенным видом обошли Ауда и Вея, как будто возвещая новый порядок, пришествие нового члена их семьи. Старшая жена несла себя чинно, Вея следовала за ней тенью, нестройно и неуверенно бормоча обращения к духам. Остальных гостей рассадил дружка, какой-то толстый мужик с черной бородой, кажется, именно с ним Игор разговаривал у саней. Жениха с невестой проводили к небольшому отдельному столу, который поперечно примыкал к основному, длинному, уставленному множеством яств.

Сначала жених с невестой отломили по куску круглого хлеба. И вскоре грянул пир, званые гости без стеснения и излишнего следования традициям накинулись на мед и заморские вина, попутно опустошая блюда с жареным мясом, головами сыра, пирогами и другой богатой снедью.

Неприглашенные, посторонние – позастольники – в большом количестве толпились в сенях. Похоже, местные в деревне вполне уважали Игора. А вот знали ли о дурман-траве… Да, он принес им процветание, у них устраивались шумные ярмарки, к ним везли товары, чего не удалось добиться в свое время от отца Коти. Но разве от этого легче? Сердце сдавливала тоска, хотелось бежать прочь, вырваться из терема, растолкать локтями эту медленно хмелевшую толпу.

– Не пей, старый, забыл, что ли, как с Веей в тот раз вышло? – где-то посреди буйного веселья шикнула Ауда на мужа.

Она сидела рядом с Котей на правах новой родни и женской половины дома. Игор отмахивался, но меда с вином действительно много не вкушал.

«Вероятно, они и правда хотят наследников всего этого. Не золота попросили, не другой уплаты долга. И теперь Ауда наставляет как его! Эх… Красивый терем, нечего сказать, – размышляла Котя, сжимая кулаки на коленях. – Но почему за счет меня? Красота… Пир… Достаток… Еда… Все пустота! Любовь? Просто торговля».

И на свадебном пиру, когда Игор несколько раз лез целоваться под шумные благопожелания, Котя потеряла свою веру в любовь. Ее отнял этот кислый запах лука, вскоре смешавшийся с духом пряного меда и еды. Она только изворачивалась, но даже на щеках губы постылого жениха оставляли будто бы кровоточащие язвы.

– Медведица идет!

– Людоедица! – вскричали внезапно две старшие жены.

И вскоре в дверях появился скоморох, а рядом с ним и правда топтался на цепи молоденький подросший медвежонок. Страшный зверь глухо ревел, но рык больше походил на плач испуганного ребенка.

«За что мучаете-то создание лесное?» – с горечью подумала Котя; обычно на свадьбах ограничивались ряженым человеком. Считалось, что в медведя не способны обращаться твари из Хаоса, к тому же страшный зверь отгонял их, потому что был примерно равен по силе многим из них. Если уж в лесах водились медведи, то все говорили, что чудовищ опасаться не стоит. Главное – самому не попадаться хозяину леса, ведающему медом. Так его образ и вошел в часть свадебного пира, сделался символом плодородия и деторождения.

Потом молодых сажали на печь, когда вытащили из нее горячее блюдо с запеченной птицей. Для Коти все слилось единой картиной, она смотрела себе под ноги или на колени, временами искала нож, надеясь спрятать его под одеждами. А там уж – либо себя, либо жениха. Но Игора не удавалось провести, он молча ненавязчиво пресекал все попытки добраться до опасных предметов.

К концу вечера Коте только оставалось неподвижно сидеть и давить слезы. Она ненавидела. Как же она ненавидела! За короткий день она окончательно потеряла веру и в любовь, и в духов. Все придумали люди, все облекли в красивые слова. В Хаос она тоже не верила, ведь Вен Аур так и не появился. И вот уже пир для жениха с невестой завершался, продолжаясь для гостей: молодых под прибаутки проводили наверх, на брачное ложе. Голос Ауды доносился громче всего, она хлопала и притопывала, вспоминая разные присказки и напевы.

– Только не плачь, запомнила? – шепнула на прощанье Вея, но у самой в глазах стояли слезы.

Котя поддержала бы ее, но у самой душа металась перепуганной птицей в силках.

Игор схватил Котю за руку и повел наверх. Мелькнула ненормальная мысль «случайно» споткнуться на ступеньках да сломать себе шею или хотя бы нарушить слишком нахальное веселье гостей. Впрочем, неосторожный шаг «товара», то есть невесты, лишь вызвал бы новую волну смеха.

Котя кое-как поднималась по лестнице, убор сдавил голову, цепочка душила, шелка одежды впились в тело так же, как костлявые пальцы Игора. В груди томились рыдание, ребра разрывал дикий вопль.

Горница наверху оказалась просторной и душной, в ней царил полумрак, на широкой лавке уже призывно расстелили медвежью шкуру. Игор зажег масляный светильник.

«Что делать? Что?!» – с содроганием подумала Котя, внезапно понимая, что за все это время у нее так и не создался план побега. Терем по-прежнему охраняло множество наемников, часть из них пировала и напивалась, но часть по-прежнему несла свой караул. Узкие слюдяные оконца с крепкими рамами не давали и шанса выбраться через них. А добротные бревенчатые стены, кое-где покрытые росписью и резьбой, хоть скреби, хоть кусай – не поддадутся. Вот разве только оставался масляный светильник. Но это не побег, а гибнуть в пожаре – страшно. Котя терялась, тяжелейший выбор навалился на нее, не оставляя и шанса выжить. От нее все отвернулись, но она не собиралась сдаваться.

Только Игор затворил дверь, как она непроизвольно выдернула руку и метнулась в противоположный дальний угол, вжимая голову в плечи. Больше ей ничего не оставалось, она уже не вполне сознавала, что творит. Да и что толку стремиться к двери? За ней-то ждали наемники, а старая ведьма Ауда первая бы закинула обратно в страшную клетку.

– Что, женушка? Моя ты теперь, духи скрепили. И не стой там, в углу! – рассмеялся Игор, медленно приближаясь и развязывая пояс кафтана.

Вышитая шелковая рубаха висела на худом теле со впалой грудью, как половая тряпка.

– Эй, ну ты, строптивая! Подойди уже!

– С-сейчас, – пробормотала Котя, рассматривая исподлобья жениха.

Она чувствовала: если вжаться в угол, он подойдет и скрутит ее не лучше Вхаро, выламывая руки. Оставалось тянуть время, ждать чего-то… Но чего?

«Зов! Зов где-то рядом!» – вдруг поняла Котя, прислушиваясь к своему сердцу, которое едва не умерло во время проклятого пира. Во всем этом гомоне она не сразу поняла, что же дает ей призрачную надежду на спасение. Зов все еще переливался беззвучной музыкой. К тому же очень близко.

«Но что если они изловили Вен Аура? Что если он там, внизу? И они выставят против него медведя, заключая пари? – ужаснулась Котя, уже слишком хорошо представляя все вероломство худых людей, но одернула себя: – Нет! Я должна верить в него! Он здесь! Он не бросит!»

Тогда она медленно потянулась к золотым браслетам, стаскивая их с запястий и нарочно возясь долго с неподатливыми кольцами, да еще приговаривала:

– Ох, заморские…

– Помочь тебе, м-м-м, женушка? – приблизился к ней Игор.

И Котя поняла, что наоборот привлекла его внимание. Глупо! Как же глупо! Руки ее задрожали, а пальцы скрючились, когда проклятый жених жадно схватил за талию, обнимая со спины. Хотелось впиться ему в глаза, выцарапать их – посмотрели бы тогда его дружки, как бы он торговал дурман-травой. Но как будто предчувствуя такой исход, Игор схватил Котю за запястья, сдавил в одной руке сразу оба. Она, не скрываясь, поморщилась. Вновь обдало кислятиной от дыхания старика. В глазах защипало от ненависти и отвращения… Или… Или… От дыма!

– Пожар! Горим! – вдруг донеслись бешеные крики снизу. – Амбар! Конюшня! Товар!

– На нас напали!

Игор тут же потерял всякий интерес к Коте. Он подскочил на месте, схватил кафтан и вихрем вылетел из комнаты. Но выбраться ей все равно не удалось бы: с внешней стороны опустился тяжелый засов.

«Запер! Запер меня! Безумный!» – ужаснулась Котя, чувствуя, что едкий запах дыма усиливается с каждым мигом. Возможно, запер ее не Игор, возможно, он намеревался скоро вернуться. Но заслышав о товаре, он позабыл обо всем на свете. Третью жену он бы и новую нашел, зато богатство растерял бы безвозвратно. А может, так пытался сохранить ее от врагов: внизу пир превращался в побоище, судя по звукам.

Половицы скрипели от топота множества ног, переворачивались столы, разбивалась посуда, вскоре донеслась ругань, с ними перемежались боевые кличи и крики боли. Коте никогда не доводилось наблюдать сражения или даже настоящую охоту. Она обмерла, вслушиваясь.

Наверняка враги проникли под видом гостей. Слишком широкую свадьбу закатил Игор, за всеми не получилось уследить, не каждого в лицо знали. Доносился лязг металла, топот сапог. И наползал дым, влетал в щель под тяжелой дверью, отчего Котя попыталась навалиться на нее, выбить плечом. Но лишь ушибла руку, глухо застонав от боли. В суматохе ее бы не хватились, возможно, это Вен Аур ради нее устроил поджог, заодно уничтожая запасы дурман-травы. Хотя нет…

– Однорукий напал на нас! – пронеслось чье-то восклицание.

Кажется, это о нем упоминали разбойники Вхаро, какой-то давний враг Игора.

Огонь стремительно пожирал терем. Котя тяжело закашлялась, дверь уже ощутимо раскалилась. Затем на потолке проступили многочисленные отметины: сначала дерево почернело, обуглилось, но потом сквозь прорехи пробились первые языки пламени. В панике Котя снова накинулась на дверь, уже колотила по ней руками и ногами, то пытаясь выбить, то просто зовя на помощь. Но о ней совсем позабыли. Снаружи по-прежнему ревел бой. Вот кто-то гулко ударился спиной о стену и, кажется, сполз по ней, чтобы уже никогда не подняться. Вот донесся лязг стали. Промелькнул рев испуганного медведя, потонувший в гуле голосов и вое пламени.

Но прислушиваться вскоре не осталось сил: дым терзал грудь, языки огня пожирали толстые бревна, плавя их не хуже весенних лучей, которые легко топили снежные сугробы. То, что мнилось незыблемым, утекало водой и рассыпалось пеплом.

«Сгорю все-таки… Сгорю, как и хотела. Не хочу! Нет! Не надо!» – бессильно утешала себя Котя, но все в ней противилось скорой гибели. Столько смертей уже на нее нападало, а она ото всех уходила. Неужели на этот раз не удалось бы обмануть еще одну?

Из горла вырвался истошный крик, когда потолочная балка прогорела и с грохотом рухнула на пол, окончательно отрезая от последнего пути к спасению. Котя кинулась к окну, но кованая рама не поддавалась, превращаясь в решетку. Проклятый Игор только спасал свое добро, даже не прислал никого за ней. Или этого кого-то убили по дороге. Котя надеялась, что Игора там кто-нибудь уже прирезал кривым ножом. Ведь все из-за него.

«Мама! Мама! Куда ты меня отдала? На кого оставила?» – расплакалась покрытая сажей Котя, закрывая лицо руками. Дышать становилось все тяжелее, от дыма она почти лишилась сознания. От безысходности она прижалась спиной к окну, подальше от горящей балки, превратившей в стену огня дверь и любой путь к побегу.

Жадные языки неукротимого пламени все быстрее ползли по полу и стенам, грозя подобраться к подолу сарафана. Котя отступила, но задела масляную лампу, лишь дополнительно подкормив своего врага. Огонь вздрогнул и радостно придвинулся, норовя опалить брови и лицо. Не верилось, что это конец. Лучше уж замерзнуть в лесу! От холода просто засыпают, а от дыма и огня мучаются, терзаются! Впрочем, Котя практически лишилась чувств, сжимаясь в дальнем углу. Сказывали, что от дыма задыхаются, но нет, она все еще оставалась в сознании.

Она не смирилась с тем, что умрет. Только жизнь порой не оставляет выбора, не приходят добрые духи, не находится великих чудес. И все-то кажется, что страшные вещи случаются с кем-то другим. Погибель простирала к Коте загребущие руки, выглядывая из хищных оранжевых соцветий. Огонь подступал все ближе, накатывал ураганной волной.

«Это конец? Конец? Мама! Мама, за что?» – только подумала Котя, запрокидывая голову в рыданиях. Она поняла, что не дождется помощи. Лишь бы это закончилось! Лишь бы все это скорее завершилось! Она хотела проснуться, хотела оказаться у проруби в холодный зимний день, пить воду, от которой стыли зубы, дышать морозным воздухом. Но ее сжигали заживо, как в тяжком бреду, точно напророчила себе такую смерть.

Внезапно раздался громкий треск, пламя метнулось в сторону, и в комнату ворвалась воплощенная живая тьма, подобная образу самой ночи. Раздался утробный рев. Окно вылетело вместе с рамой, неведомая сила выворотила его с корнем, но от притока воздуха пламя лишь больше взыграло, обрушиваясь на несчастную. Только между ним и Котей выросла непроницаемо черная стена без формы и названия. Лишь горели ярко-оранжевые глаза.

– Хватайся за шерсть! – прорычало создание, и Котя едва узнала в этом темном облаке Вен Аура, ее Вен Аура.

Теперь-то он превратился в настоящего монстра из Хаоса. Он окутал темным облаком, спасая от пламени. Руки сами потянулись к нему и намертво вцепились в шерсть.

Котя не помнила, что совершалось дальше. Кажется, она летела верхом на самой тьме, выпрыгнувшей со второго этажа. Удалось вдохнуть полной грудью, ощутить холодящие прикосновения студеного воздуха, покидая объятый пламенем терем. Внизу все еще шел бой, истошно ржали кони, вопили люди, и все это смешивалось с диким ревом пламени. Кровля занялась факелом, дерево обугливалось, терем складывался внутрь себя, погребая под останками убитых и раненых. Но Котя уже вырвалась, освободилась. Ее вызволил Вен Аур, он не предал, он неведомым созданием пришел на зов. И даже если бы за ним прорвался сам воплощенный Хаос, Котя обрадовалась бы и ему. Лучше, это все равно лучше, чем сгореть заживо.

На дворе она увидела распластанное окровавленное тело Веи, на мгновение остолбенела, сделалось горько и тяжко. Но чья-то рука дернула ее в сторону. Рука? Почему рука? Она не поняла. Все творилось, как во сне. Огонь прорезал сгустившиеся сумерки, бешеными псами плясали тени, кидались отблесками огня.

– Надо уходить! – прорычал Вен Аур над ухом.

И Котя куда-то бежала. Ноги вязли в снегу, а некто то петлял по чужим дворам, то искал лаз в частоколе, сжимая ее запястье. Пришлось вспоминать детские игры, когда случалось лазать там, где взрослые запрещали. После всех потрясений этого тяжелого дня Коте едва хватало сил, чтобы перепрыгивать через плетни и пробираться между толстых стволов частокола. Но кто-то помогал ей, кто-то вел ее. И она не понимала – зверь или человек, человек или зверь. Хаос.

Очнулась Котя уже далеко за околицей на незнакомом холме. Она стояла подле Вен Аура, его серебристая шерсть покачивалась в такт налетевшему ветру. Он вернулся, он спас.

Котя неподвижно следила за заревом в центре деревни – это догорало злое место. Постылый терем, в который ее везли, в котором она чуть не потеряла веру не только в духов, но даже в того, кто обещал спасти ее любой ценой. И он спас, он не обманул. Лишь щемило сердце при воспоминании о Вее: ей не нашелся добрый защитник, и судьба не увела от удара ножа. Ее убили просто так, возможно, из одной забавы.

– Оденься, – послышался знакомый голос.

Котя обернулась и увидела, что Вен Аур придвигает ей лапой стащенный у кого-то тулуп. Она благодарно приняла одежду.

– Спасибо. Ты снова спас меня. Говорящий зверь, – осипшим от дыма голосом отозвалась сдавленно Котя.

Она призналась себе: она ликовала от того, что теперь она снова рядом со своим добрым зверем, заступником и спасителем. Уже своим.

Но одновременно наваливалась тяжесть неопределенности. Раньше-то все выбирали за нее, все указывали, как ей поступать, что делать. Теперь же, с прибытием создания Хаоса, ее окутала пугающая свобода и необходимость самой выбирать путь. Возвращаться к Игору, если он выжил в огне, она бы не стала даже под страхом смерти, руки сами потянулись к шее и с ненавистью сдернули золотую цепочку. А что уж слова клятв, которые освятил подкупленный друид – не столь важны. Ведь не благоволят духи тем, кто ведает о дурных делах лихого торговца, но соглашается с ними. Нет, слова такого друида явно не достигли ушей десяти покровителей. Да и существуют ли духи вообще? Котя точно узнала лишь одно: создания Хаоса реальны, одно из них вынесло ее из огня, когда все люди забыли о злополучной невесте.

– Повезло, что я затерялся среди гостей на свадьбе, – улыбнулся Вен Аур, подныривая у Коти под рукой и ласково утыкаясь лбом в плечо, слегка царапая ветвистой короной.

– Как же среди гостей затерялся дикий зверь? – поразилась Котя.

Не сумел же он принять облик медведя или лошади! Хотя после того, как неведомое черное облако выбило раму вместе со стеклышками, возможным казалось поверить во что угодно. Хаос непредсказуем и непознаваем.

– А вот так, – хитро рассмеялся Вен Аур, вновь обращаясь на миг в нечеткое лилово-черное облако.

Но оно изменялось, свивалось новыми линиями. И вот перед Котей предстал статный молодец, ее ровесник. На голове его золотились густые волны кудрей, тонкие губы изгибались в лукавой улыбке, отчего-то уже знакомой. Четко вылепленный нос с приподнятыми узкими крыльями тоже неведомо напоминал звериный образ. Ясные зеленые глаза смотрели ласково и задумчиво, уже совсем человеческие, но одновременно они светились в темноте и выдавали, что Вен Аур происходит не из людского племени.

Загрузка...