Аринин кабинет был невелик, в четверть пахомовского, а то и меньше. Стеллажи с папками, кодексами и кое-какими справочниками, рабочий стол, перед ним – стул для посетителей, за ним, в углу, сейф. В противоположном углу втиснулся небольшой диванчик. Свободного места посередине оставалось немного. Если в кабинете, кроме оперов, появлялся еще кто-то из экспертов, начинало казаться, что присутствует целая толпа. Впрочем, Арину кабинет вполне устраивал. Вот если бы еще посветлее был… Солнце заглядывало сюда лишь после обеда, и то ненадолго, мешала торчащая с западной стороны высотка. Утром же комнатку заполнял сумрак, из-за неказистой мебели казавшийся почему-то угловатым. Приходя, Арина сразу щелкала и придверным выключателем, и кнопкой настольной лампы – и неприятно канцелярское пространство становилось почти уютным.
Карасик, должно быть, подсматривал из своего кабинета: Арина только и успела повесить куртку и нажать кнопку электрического чайника, как на ее пороге появился самый молодой следователь управления. Он и выглядел как десятиклассник: невысокого росточка, розовощекий, с длинными «девчачьими» ресницами и вечно смущенной улыбкой. Поначалу его по пять раз на дню спрашивали: «Мальчик, ты кого-то ищешь?», да и сейчас называли исключительно Андрюшенькой. Арина с высоты своего следовательского стажа поглядывала на «мальчика» несколько снисходительно, особенно когда он сбивался с давно договоренного «ты» на «вы». Хотя видела: за щенячьей робостью таится неплохой потенциал. Как только восторженная романтичность начнет замещаться здоровым цинизмом – хороший следователь получится. Если не сбежит, конечно.
– Материалы по галерейному убийству принес? Вот и молодец. Кофе будешь?
Он замотал головой. Арина извлекла из нижнего ящика банку, сыпанула в кружку мелкого, тройного помола кофейного порошка, бросила два сахарных кубика, залила кипятком, накрыла блюдечком. Такой способ заваривания назывался почему-то «по-офицерски». Примитивно, но уж всяко лучше, чем растворимый.
Пристроившийся на «свидетельском» стуле Карасик только что носом не шмыгал:
– Ну как же это! – жалобно восклицал он, кивая на «материалы». – Какое же тут отсутствие следственных перспектив! Тут же есть что копать!
– И как успехи? Много уже накопал?
Карасик насупился:
– Пока не очень. Свидетелей вроде много, но все вразнобой говорят. И место сразу затоптали, ринулись, как стадо слонов. И до Бриаров не достучишься, они уперлись, как я не знаю кто. Но я же только начал! И сроки еще не подошли. А Ева говорит, Пахомов тебе велел забрать и приостановить. Это же… Мы же следователи, а не собачки дрессированные!
– Андрюшенька, – Арина улыбнулась юному коллеге сочувственно. – Насчет приостановить, это мы еще посмотрим, время действительно еще есть. Но ты бы хоть немножко за пределы глянул. Жизнь – в том числе и следовательская работа – она такая, знаешь… разнообразная. Да, вижу в твоих глазах сомнение, и не исключено, что на Пахомова кто-то надавил. Ну чтоб на тормозах спустили и постепенно в архив переправили. Ты же понимаешь, Бриары – люди непростые, у них достаточно возможностей позвонить кому надо, чтоб оставили несчастную семью в покое.
Карасик возмутился так, что чуть искрами из глаз не посыпал:
– И вы думаете, что это нормально? Они же потерпевшие, у них дочь убили, им полагается обрывать телефоны – и наши, и повыше – требовать, чтоб дело на особый контроль взяли. А они уперлись. Что они скрывают?
– Люди разные, Андрюш, – примирительно заметила Арина. – В том числе и потерпевшие. Кто-то возмездия жаждет, кто-то забыть трагедию поскорее стремится. Вряд ли стоит делать из этого далеко идущие выводы. Я посмотрю, но, пойми, не факт, что кто-то что-то скрывает. Может, и на Пахомова никто не давит, может, он попросту, раз уж Бриары во все колокола не бьют, отчетную цифирь старается в более презентабельный вид привести, до конца года не так много осталось.
Пассаж про отчетную цифирь Карасик пропустил мимо ушей:
– Но если на него давят, это же… Эх, как же я не догадался! Это же значит, что кто-то заинтересован… это же ниточка!
Арина покачала головой:
– Вовсе нет. Дела обстоят так, как они обстоят. Не надо с выводами торопиться, версии не должны опережать факты, в нашей работе это не полезно. А вот взглянуть на дело свежим глазом – совсем наоборот. Так что не обижайся и не высматривай везде признаки вселенского заговора. Ты сам-то как думаешь, что там?
– Ну… скорее всего, какой-то… ну как этот, как его, Чемпион.
– Какой чемпион? – не сразу поняла Арина. – А, Чепмен? Который Джона Леннона застрелил?
– Ну да. Софи же… Вокруг знаменитостей всегда какие-нибудь психи крутятся.
– И что ты в этом направлении нашел? Преследование? Угрозы в интернете или в жизни?
Карасик помотал головой:
– Ничего. Но не зря же Бриары отказываются разговаривать! Наверняка что-то было!
– И ты всерьез полагаешь, что они теперь гипотетического преследователя покрывают? Убийцу.
– Ну… если они его знают, то вполне могут… А что?
– Ничего. Бывает и такое. Бытовые мотивы исключаешь?
– Да ну… Ее смерть никому выгоды не приносила.
– Вот как? То есть ты уже выбрал генеральную версию? Вот именно поэтому иногда и надо на дело свежим глазом посмотреть. Иди работай. И не обижайся на весь мир.
Шмыгнув носом, Карасик удалился.
Ее смерть, значит, никому выгоды не приносила? Что это, если не предвзятость? Ах, Андрюшенька, Андрюшенька! Все для себя уже решил. А ведь дело-то может еще совсем другой стороной повернуться. Прямо противоположной. Впрочем, надо поглядеть.
Людьми Бриары были действительно «непростыми». Папа – бывший ученый, заработавший в профессиональных кругах определенную известность, ныне – не менее успешный бизнесмен. Мама – бывший искусствовед, ныне непременная участница престижных благотворительных фондов, тоже личность заметная. Дочка Софи – умница, красавица и к своим двадцати годам уже весьма популярная художница.
Вот на открытии ее выставки и прозвучал роковой выстрел, оборвавший жизнь не то самой художницы, не то ее сестры Николь. Девушки – видимо, в качестве рекламного хода – были одеты и причесаны одинаково, так что понять, кого, собственно, убили, до сих пор не удалось. Идентичные близнецы, чтоб их!
Та, что осталась в живых, впала, по словам обихаживающих ее медиков, в «посттравматический ступор», и разговаривать с ней было невозможно. Даже родители были в полной растерянности. И Карасику от нее ничего добиться не удалось.
Девушка не то чтобы не могла ничего вспомнить или отказывалась отвечать. Она не отказывалась. Просто не реагировала почти ни на что, в том числе на вопросы следователя. Вероятно, именно это медики и назвали «ступор», отказываясь даже приблизительно предположить, сколько он продлится. Неудивительно, что следствие впало в такой же «ступор».
Карасик-то убежден, что убили знаменитую Софи, но Карасику явно хочется «убийство Джона Леннона». И свидетелей он опрашивал в рамках именно этой версии. А ведь у «незаметной» Николь вполне могли иметься свои недоброжелатели. Как ни крути, вздохнула Арина, а кроме попытки разговорить «царевну Несмеяну», придется еще и других свидетелей пере-опросить. Хотя бы некоторых. И место преступления осмотреть, пусть там вряд ли что-то сохранилось, но личное впечатление лучше любых фототаблиц.
После некоторых мытарств ей удалось дозвониться до мамы близняшек. Точнее, ее «помощницы». Та ледяным тоном сообщила, что с «девочкой» побеседовать никак нельзя, ибо она «под наблюдением врачей». Арина согласилась начать с самой мамы Бриар, но и это оказалось «совершенно невозможно». Вроде бы как девочка где-то в закрытом санатории, а мама при ней. Только когда Арина, тоже подпустив в голос холода, напомнила о создании препятствий следствию, помощница согласилась устроить ей аудиенцию у госпожи Бриар. Дня через три.
Тоже мне, заоблачная аристократия, фыркнула Арина. Вытащила чистый лист бумаги, принялась рисовать кружочки и стрелки – не слишком осмысленные, но это помогало думать.
Погрузившись в размышления, Арина не сразу сообразила, от которого из телефонных аппаратов исходит пронзительная трель. Оказалось, из темно-зеленого – внутреннего. Звонил дежурный с проходной:
– Арина Марковна, к вам тут… – говоривший забубнил что-то в сторону, видимо, уточняя. – Павлюченко…
– Павлюченко? – переспросила, недоумевая, Арина. – Вроде не вызывала такого.
– Ну да, без повестки, – согласился дежурный.
Павлюченко? Арине представился здоровенный краснолицый крепыш с пшеничными усами и в непонятного вида форме. Охранник, что ли, откуда-то? Да вроде ни по одному из дел охранники не проходили, и фамилии такой не попадалось. Незапланированный свидетель?
– А по какому хоть вопросу-то?
Слышно было, как дежурный требовательно спросил у кого-то: «По какому вопросу вам следователь понадобился?»
– Говорит, вы велели прийти… – растерянно сообщил он и после короткой паузы добавил. – Вчера, говорит…
– Что за… Никому я не велела… Погодите… Руслана Алексеевна?
– Точно так. Павлюченко Руслана Алексеевна. Так чего, пускать?
– Пускать-пускать, – засмеялась Арина.
Минуты через три дверь кабинета приотворилась. Слегка – даже местная кошка Дактокарта, попросту Дашка, и то, кажется, шире распахивала. Шубинской соседке, однако, хватило и этого. Арина наблюдала за соседкиными манипуляциями с интересом. Дверь приоткрыла чуть-чуть – значит, смущается. Но пришла сама – значит, вряд ли боится. Скорее, ей просто неловко.
Квадратная фигура – скорее основательная, нежели грузная – в светлокоричневом тренче с туго затянутым поясом напоминала две поставленные друг на друга копны побывавшего под дождями сена. Рыжие кудри, настолько ненатуральные, что выглядели париком, были причесаны явно с максимальным тщанием, но без особого успеха. А ведь если ее переодеть и перекрасить волосы, могла бы быть вполне симпатичной, подумалось вдруг Арине. Вчера Руслана Алексеевна показалась ей почти пенсионеркой, но сейчас было ясно – той, скорее всего, и сорока еще нет.
Остановившись возле Арининого стола, она глубоко вдохнула – отчего у прижатой к груди собачки заколыхались лохматые ушки – и затараторила:
– Вы меня прямо сейчас арестуете? Мне бы сперва Джиннечку пристроить, а никто пока не соглашается, кого не спрошу, у всех кошки… может, Зинка разве что… Или нет, у нее хахаль такой, что… нет, к Зинке нельзя. Может, к Александре Палне? Или у ее внучка аллергия? – она разговаривала словно сама с собой.
– Погодите-погодите, – остановила Арина плещущий эмоциями монолог. – Вы присядьте сперва. С чего вы взяли, что я буду вас арестовывать? Вы свидетель, важный свидетель, да, но арестовывать? С какой стати? Что за странная идея? Ведь не вы же Шубина убили. Или… вы?
– Зачем мне… чего это вы такое говорите… – забормотала женщина, пристраиваясь на краешек «посетительского» стула.
– Ну вот и славно, – улыбнулась Арина. – И зачем же мне вас арестовывать?
– Ну… я же… – Руслана Алексеевна точно растерялась, но после секундной заминки, справившись с собой, выпалила. – Нельзя же в чужой дом заходить… а я вот прямо…
– Руслана Алексеевна, если бы вы не заметили открытую дверь… – Арина вздохнула, поняв, что беседа с этой свидетельницей легкой быть не обещает. – Ведь дверь была открыта? Или это вы ее открыли?
– Почему это я?! Открыта была. Ну как открыта? Не так чтоб нараспашку стояла, приотворена немножко. Но это же все равно?
– Все равно, все равно, – успокоила ее Арина. – Так вот. Если бы вы, заметив открытую дверь, не зашли, Егор Степанович там так и лежал бы. До тех пор пока кто-то не обратил бы внимание уже на запах, и все равно кому-то пришлось бы туда зайти. Но чем больше времени бы прошло, тем труднее нам было бы установить, что там произошло, – про себя Арина подумала, что было бы еще лучше, если бы соседка заглянула к Шубину еще утром, но и так тоже неплохо, а то и впрямь неизвестно, сколько бы труп пролежал необнаруженным.