Прежде чем что-то сказать, Вовочка, —
обязательно посмотри назад.
Видишь, – детей ведут на веревочке
через Волчий сад?
Вижу, Марьиванна, вы – Дева пречистая.
… или вы – говорящий ад?
Вижу – весна, ко всему причастная,
согревает детдомовский виноград.
Ветер несет облака на четыре стороны.
Воздух оживший вдыхаю, закрыв глаза.
И не жалко тебе – что до времени будут сорваны?
Вовочка, посмотри назад.
Зачем – я и так запомнил счастливое —
одежду не по размеру, говор смешной.
А все, что в них есть сиротливое, —
это я сам, – то есть то, что спорит со мной.
Вовочка, эти слова неудачно украдены.
Садись, мальчик юродивый, садись – два.
Марьиванна, а вы знаете задачку про виноградину,
которую разделили на два?
Половина идет через n – смежных комнат, —
и в каждой кто-нибудь плачет или кричит.
А другая сидит в пустоте и себя не помнит, —
видит все и молчит.
ходят тени, рыщут тени —
у кого сильней болит.
там собака в темноте
или страшный инвалид?
побежать в конец вагона,
кнопку вызова нажать.
выйдет мама при погонах,
станет сына утешать.
зла на свете не бывает —
спи, никто тебя не съест.
зла на свете не бывает,
да не всем хватает мест.
вот и мы с тобой воюем,
спорим – кто кого вскормил.
вот и мальчик тень свою
дверью в тамбур прищемил.
смотрит – легкие узоры,
и легко закрыв глаза, —
те же самые узоры —
альвеолы, небеса.
а внизу во мраке тает
полустанок-уголек.
мальчик все еще не знает —
он сиротка или бог.
Крыша, фонарик, военная красота.
Так в тепле мы родину проезжали.
А разжали двери вагона – уже не та,
будто и сердце разжали.
Так сказал я, и сам задрожал, как ЗК —
в телогрейке беззубой.
А родина просит бородатого старика —
назови меня Кубой.
Оттого-то и просит, что бывает собой
только в окнах вагона.
Мальчик мой, не запоминай и не пой
эти песни с перрона.
А вот лучше еще повтори,
что там – крыша, фонарик…
Говори мне свое, дорогой, говори —
это главный подарок.
Кто бы чаю налил, кто бы смог научить
замиранию сердца,
и во тьме свою родину вдруг различить,
как откроется страшная дверца.
В шинелях без знаков отличия
идут сквозь березовый лес.
Звериное слышат и птичье —
и каждого чувствуют вес.
Но мчится, как поезд товарный,
ребенка забытого смех.
И снег выпадает на армию,
и головы падают в снег.
Ах, мальчики, все это сказки.
Не умер никто – не умрет.
Так ржавый остов коляски
скрипучим вертинским поет.
И первый-второй замечает,
что – вечер, что – лес в сентябре.
И первый второму прощает,
прощает себе.