Пролог

Иисус – самая известная фигура всемирной истории. Примерно треть всех людей мира в разной степени утверждают, что они – последователи Иисуса, его духовного учения или его этики. Он основатель христианства – самой распространенной религии на нашей планете, ствола, ветвями которого являются католическая, православная, лютеранская, кальвинистская и англиканская церкви. Евангелия, в которых задокументированы его жизнь и его учение, сформировали множество культур, в первую очередь западную цивилизацию. Помимо своей нравственной ценности, они в прошлом в огромной степени вдохновляли архитектуру, скульптуру, живопись и музыку этой цивилизации и, в более широком смысле, внушили людям Запада их образ жизни – хотя сегодня вера, разумеется, стала личным выбором. Даже Коран, составленный еще в VII в. и. э., видит в Иисусе одного из великих пророков, которые предшествовали Магомету.

Помимо догматов христианской веры, собранных воедино в Апостольском символе веры, первая версия которого возникла в конце II в., и в Символе веры, принятом на Вселенских соборах в Никее (325) и Константинополе (381), согласно которым Иисус – единственный Сын Бога, явившийся на землю, умерший и воскресший ради грешников, существуют сочинения бесчисленного множества верующих и неверующих авторов, которые интересуются Иисусом как историческим лицом. В последние годы появилось много таких произведений, особенно в Соединенных Штатах, где исследования на эту тему идут очень энергично (там сотни дипломов второго и третьего цикла выданы за такие работы и библейским институтами, и государственными университетами).

В Западной Европе, которая стала очень мирской, он не утратил своего обаяния для людей. Может быть, именно утрата религиозных ориентиров возбуждает интерес к Иисусу и его загадке?

Документальные источники хорошо известны – четыре Евангелия, признанные каноническими (то есть те, которые ранняя христианская церковь объявила достойными доверия и вдохновленными Богом), – Евангелия от Матфея, Марка, Луки и Иоанна; послания апостолов; несколько Евангелий, которые называются апокрифами, то есть по той или иной причине не вошли в традиционный корпус христианских текстов; несколько фраз из сочинений нехристианских авторов, например из книг жившего в I в. историка-еврея Иосифа Флавия; и, наконец, несколько отрывков из Мишны.

Это, конечно, лишь фрагментарная информация, но, в сущности, эти обрывки более многочисленны и содержательны, чем сведения о многих исторических деятелях Античности – например, о Сократе, Пифагоре, Александре Великом и большинстве римских императоров.

Хотя Иисус не оставил после себя ни одного написанного слова, сегодня ни один серьезный историк не сомневается в его существовании. Но в XIX в. в нем сомневались Давид Фридрих Штраус и основатель тюбингенской школы Христиан Баур, а в XX в. усомнился Поль-Луи Кушу, первый в ряду «мифологистов». Еврей по имени Иешуа (иначе Иисус), несомненно, жил в Палестине в начале I в. н. э. Это был странствующий проповедник, ходивший по Галилее и Иудее. Он был арестован по наущению высших духовных лиц Иерусалима – первосвященников Анны и зятя Анны Иосифа по прозвищу Каиафа. После короткого судебного процесса он был приговорен к смерти и распят на кресте у ворот Святого города по приказу римского наместника Понтия Пилата, в правление Тиберия. Эти факты доказаны. Но остается много вопросов относительно Иисуса. Что известно о его жизни в целом? Кем считали Иисуса его современники? Еврейским реформатором? Да, но каким? А сам он считал себя освободителем Израиля или пророком конца времен? По какой причине он был казнен? Какую ответственность за его трагическую смерть несут римские оккупанты и официальные власти Храма? Действительно ли он был основателем христианства?

Канонические Евангелия не являются ни репортажами, ни подобием античных биографий – жизнеописаниями замечательного наставника, которого больше нет и которого почитают его ученики, хотя и близки и биографиям, особенно Евангелие от Луки. Это прежде всего свидетельства, написанные для того, чтобы пробудить или укрепить веру, биографические катехизисы; их предназначение – доказать, что этот Иисус из Назарета, который был казнен как отверженный в праздник иудейской Пасхи, действительно воскрес на третий день, жив до сих пор и присутствует среди своих. Он окончательно победил смерть, и его учеников призывают присоединиться к нему в Царстве Божием. Такова суть Христова послания, которое делает Иисуса осью вселенной для тех, кто верит в него. «Если Христос не воскрес, то и проповедь наша тщетна, тщетна и вера наша»1, – говорил апостол Павел. Вопросы остаются: не изменили ли религиозные тексты, ради своих утверждений, подлинное лицо своего героя, не подверглись ли цензуре его слова? Не исказила ли память свидетелей историческую правду? Не было ли так, что церкви мошеннически использовали послание Иисуса о братстве и любви (как считают некоторые)? Короче говоря, как восстановить человеческий облик Иисуса независимо от послепасхальной проповеди о Христе, торжествующем над смертью? Как перейти от текста к истории?

Некоторые исследователи видят в Иисусе только учителя мудрости, подобного Будде, Сократу, Конфуцию или Ганди; другие считают его выдающимся раввином, даже фарисеем, близким к великому Гиллелю; еще некоторые – философом цинической школы, ессейским диссидентом, прорицателем, который предвещал апокалипсис и боролся с почитанием священных изображений, как потом боролись с почитанием икон; эсхатологическим пророком, говорившим о близком и неизбежном конце света; революционером-зелотом, предшественником палестинских бойцов; кем-то вроде древнего Че Гевары – богословом, провозгласившим теологию освобождения, и т. д. При таком разнообразии точек зрения легко заявить, что религия или ранняя Церковь окутала тайной жизнь человека из Назарета, и выдвинуть гипотезу, что один из позднейших учеников Иисуса, Савл из Тарса, называемый Павлом, был истинным основателем христианства.

Каждая эпоха делает Иисуса отражением своих собственных забот. Во Франции во время революции конца XVTII в. возник образ Иисуса-«санкюлота», а позже, во время революции 1848 г., появился образ Иисуса – пролетария и социалиста. В начале XX в. англичанин Хаустон Стюарт Чемберлен, вдохновитель нацистских теорий, даже набросал портрет Иисуса-арийца, в жилах которого не было «ни одной капли еврейской крови»! Сегодня есть те, кто на основе так называемого тайного Евангелия Марка (оригинальная рукопись которого до сих пор не предъявлена миру) хотели бы сделать из Иисуса гомосексуалиста, а американцы провозглашают Иисуса феминистом. Возвращение эзотерики и гнозиса – разумеется, дешевой подделки под гнозис, как в имеющем всемирный коммерческий успех романе Дэна Брауна «Код да Винчи», – показывает, что некоторым исследованиям не хватает научной строгости. Для одних Иисус, «великий посвященный», спасся от смерти на кресте и укрылся в тибетском монастыре; для других он женился на прекрасной грешнице Марии Магдалине и имел от нее ребенка, который стал родоначальником династии Меровингов. В центре этой низкопробной литературы находится «священная загадка», смертоносный секрет, который передается от поколения к поколению в некоторых кружках оккультистов и который замалчивают иезуиты в черных рясах, ватиканские носители красных ряс или сторонники организации «Опус Деи» или же, наоборот, хранят обитатели Сионского монастыря… Чем больше обман, тем он правдоподобнее!

Оставим в покое этих «комедийных Иисусов», как их назвал известный специалист по Библии, отец Пьер Грело. Что говорит история? В июне 1863 г. появилась «Жизнь Иисуса» – книга Эрнеста Ренана, который хотел сделать ее подлинным исследованием жизни исторического Иисуса. Его попытка была не первой. Еще в XVIII в. немецкий философ Герман Самуэль Реймарус (1694–1768) попытался отыскать за утверждениями Евангелий «исторического Иисуса». Но он сам не осмелился опубликовать свои сочинения; отрывки из них выпустил в свет после его смерти его друг Герхард Лессинг. Для него Иисус был революционным мессией, который провозглашал приход Царства Божьего на земле и которого римляне хладнокровно казнили. Ученики Иисуса, не желавшие возвращаться к своей прежней жизни бедняков, выкрали его тело, уверили всех, что он воскрес, и создали духовное учение, основанное на ожидании его возвращения. После работ Реймаруса, в 1835–1836 гг. была опубликована «Жизнь Иисуса» молодого ассистента богословского факультета в Тюбингене, Давида Фридриха Штрауса, для которого евангельские события были лишь плодами мифотворчества. Он сводил все к одним символам, не видя за ними никакой исторической реальности. Но только исследование Ренана приобрело мировую известность, выдержало сотни изданий и было переведено десятки раз. Ренан, бывший семинарист родом из маленького города Третье, оспаривал исторические истины христианства. В противоположность Штраусу, он утверждал, что Иисус существовал, но был лишь нежным идеалистом, «ласковым мечтателем из Галилеи». Эта книга заметно устарела. Но одна из содержащихся в ней удачных догадок – то, что ближе всего к исторической правде Евангелие от Иоанна, а не три остальных Евангелия, которые называются синоптическими[1].

С тех пор исследователи продвинулись далеко вперед, сначала в толковании Нового Завета, где было значительно расширено поле библейских исследований, что позволило по-новому взглянуть на священные тексты Ветхого и Нового Заветов. Особенно отличились в этом немцы. Они изучали слово за словом, стих за стихом, анализировали их структуры, обнаруживали в тексте и отделяли от его основы маленькие вставные рассказы (такой рассказ называется перикоп). Стали говорить о Formgeschichte (истории форм) и Redaktionsgeschichte (истории редактирования). Так возник, а затем был развит и отточен историко-критический метод. Позже ему на смену пришла повествовательная критика, которая изучает текст как единое литературное произведение. Но этот структурный или семиотический анализ рассказов имеет одно неудобство: он совершенно не учитывает историческую реальность, лежащую в их основе. Этот метод занимается объяснением того, что хотел сказать автор текста, и не идет дальше.

С исторической точки зрения можно выделить три эпохи2. Первая представлена «либеральными биографиями» Иисуса – работами ученых немецкой школы, но также книгой представителя французской школы Ренана (вдохновленного так называемой страсбургской школой). Она закончилась в 1906 г. работой знаменитого врача-миссионера и органиста, лауреата Нобелевской премии мира Альберта Швейцера (1875–1965). Швейцер в своем сочинении разрушал саму идею того, что биография Иисуса может быть составлена3. Он утверждал, что упражнения такого рода больше говорят о своем авторе, чем о своем предмете!

Реакцией на первые биографические эссе стал «бультмановский период»4. Для Рудольфа Бультмана (1884–1976), тонкого и искусного толкователя священных текстов, эрудита, обладавшего очень острым критическим умом, большого мастера догадок и предположений, Евангелия были частично мифами и легендами, плодами творческого воображения и редакторской работы послепасхальных общин. По его мнению, они были сочинены, чтобы удовлетворить конкретные потребности общин или дать им срочно необходимый катехизис. Вышивая по реальной канве, их составители украшали действительность сказками и баснями. Те немногие традиции, которые остались после реального Иисуса, были пропущены через фильтр и переработаны так, что их стало невозможно узнать. Поэтому задача ученого – демифологизировать эти тексты путем критической интерпретации их языка, чтобы найти истинное ядро веры за мифическими суевериями. Результат его поисков был опубликован в 1926 г. в Германии и стал величайшим разочарованием для историка. Бультман фактически утверждает, что о земной жизни Иисуса, строго говоря, ничего нельзя сказать, потому что исследователь с самого начала наталкивается на Символ веры – керигму[2] ранней Церкви. Пасхальное Воскресение Христа стало непроницаемой стеной, за которой ничего нельзя увидеть в прошлом! То есть Бультман полностью отрицал, что можно найти какие-то зацепки, которые прикрепят жизнь Назареянина к реальному миру. «Исторического Иисуса» нужно отличать от «Христа религиозной веры», а желание перейти от одного из них к другому напрасно и не принесло бы результатов. И, что еще важнее, первый из них ни в коем случае не может быть поддержкой для положений веры. История должна умолкнуть и уступить место богословам и пиетистам. Впрочем, она совершенно бесполезна для верующего (нельзя не признать, что это утверждение – величайший парадокс для религии Воплощения). «Бультмановский период» был коротким, но нанес современной науке о толковании священных текстов глубокие раны, шрамы от которых сохранились до сих пор. Эта наука с трудом избавляется от разрушительного скептицизма, которого нет ни в одной другой научной дисциплине, точной или гуманитарной.

Однако ученики Бультмана, в особенности Эрнст Кеземан (который отделился от своего учителя в 1953 г., во время знаменитой конференции) и Гюнтер Борнкамм5, старались увидеть сквозь евангельские тексты пусть слабые, но все же следы «исторического Иисуса». Это, второе, исследование имело целью отсеять самые ранние изречения, которые можно приписать Галилеянину, от более поздних, сочиненных Церковью, отделить подлинные исторические воспоминания от того, что к ним прибавили верующие, и определить, какие слова несомненно произнес сам Иисус – его ipsissima verba. Для этого были использованы различные критерии историчности, в том числе те, которые иногда следует применять очень деликатно6.

Третья волна поисков исторического Иисуса основана на новейших знаниях о среде, в которой он жил, то есть о культуре и обществе тогдашней Палестины. Эти исследования нацелены на то, чтобы определить место Иисуса в современном ему еврейском обществе. Авторы так увлекаются этим, что начинают считать, что он никогда не переступал границы этого общества, и забывают о своеобразии Иисуса, которое нельзя было вместить в рамки общепринятого. В итоге читатель задает себе вопрос: как такой идеальный еврей мог стать родоначальником христианства? В эти исследования (которые в целом остаются разрозненными и многообразными)7 внесли большой вклад такие не похожие друг на друга ученые, как Давид Флуссер, Геза Вермеш (Jesus and the Jews, 1973), Э.П. Сандерс (Jesus and the Judaism, 1985, The Historical Figure of Jesus, 1993), Брюс Чилтон (Rabbi Jesus: An Intimate biography, 2000) и Герд Тайсен.

Следует также отметить солидные работы других американских экзегетов, например отца Раймонда Э. Брауна, профессора библеистики из Нью-Йорка, и отца Джона Пола Мейера8. Среди очень серьезных работ весьма активных сейчас англосаксонских исследователей можно также назвать труды Ричарда Баукхема, Джеймса Д.Дж. Данна, Шона Фрейна и Ларри В. Хуртадо9. Нельзя оставить без внимания и важные работы экзегетов – французов или пишущих на французском языке. Не говоря уже о выдающемся ученом прошлого отце Лагранже (1855–1938), основателе иерусалимской библейской школы, перечислим среди католиков в первую очередь отцов Пьера Бенуа, Иньяса де ла Потри,

Ксавье Леон-Дюфура, Шарля Перро, Пьера Грело, Рене Лорантена и Филиппа Лорана, а среди протестантов назовем Иоахима Иеремиаса, Оскара Кульмана и Даниеля Маргерата. Специфические особенности библейского красноречия, которые умело проанализировал иезуит отец Ролан Мейне, тоже открывают перед исследователями новые перспективы. Сегодня уже невозможно считать Евангелия рассказами, составленными согласно классическим правилам латинских и греческих писателей. Евангелия – настоящие литературные произведения, созданные согласно совершенно особым методам восточного семитского красноречия10. При этом нельзя полностью отрицать использование в них греко-римской традиции, особенно в Евангелии от Луки. Недавно это снова доказал еще один иезуит, Жан-Ноэль Алетти.

В сущности, подход к изучению исторического Иисуса стал многодисциплинарным, несмотря на маниакальное желание некоторых библеистов замкнуться в узком кругу. Археология долго считалась среди этих дисциплин бедной родственницей. Однако археологические раскопки позволили за несколько десятилетий лучше понять ранний иудаизм11. К счастью, историки начинают это осознавать. В этом отношении важны малоизвестные во Франции работы говорящего по-немецки бенедиктинского монаха из Италии, Баргиля Пикснера12. Из них можно много узнать о еврейском обществе той эпохи и, в частности, о происхождении от царя Давида клана Назореев, из которого был родом Христос.

Более чем за полвека были сделаны археологические открытия первостепенной важности. В 1945 г. возле Наг-Хаммади в Верхнем Египте была найдена библиотека гностических текстов, и в ней обнаружены апокрифические Евангелия, от которых раньше были известны одни названия или короткие отрывки. В том числе было добыто из-под земли знаменитое Евангелие от Фомы, которое до сих пор возбуждает любопытство и разжигает страсти многих ученых. В том же 1945 г. в Тальпиоте, пригороде Иерусалима, израильский профессор Сукеник обнаружил запечатанную гробницу, не тронутую ни грабителями, ни осквернителями могил. В ней находились пять оссуариев, датированные 50 г. н. э. (дата определена по найденной там же монете). Один из оссуариев помечен знаком креста и надписью на греческом языке «Iesou Iou» («Иисус, помоги!»); на другом есть надпись на арамейском языке «Yeshu Aloth» («Иисус, верни ему жизнь!»).

Начиная с 1947 г. в Иудейской пустыне постепенно было сделано феноменальное открытие – обнаружены развалины поселения еврейской секты ессеев, известные под названием Хирбет-Кумран, и рядом – пещеры, где находилось большое количество библейских текстов, спрятанных там в 68 г. н. э., когда римляне подавляли еврейское восстание. Ученые занялись расшифровкой этих текстов, имеющих первостепенную важность для понимания древнего иудаизма, который заметно отличался от иудаизма современных раввинов (в числе этих ученых были француз Ролан де Во, Жан Карминьяк и Эмиль Пюэш). Израильскую землю постоянно роют. Каждый или почти каждый год исследователи находят новые остатки старины. Они откапывают в одном месте лодку, погребенную внутри берегов Тивериадского озера, в другом остатки колодца, в третьем фундамент дома, гробницу с нишами, в которой похоронен знатный человек, или почерневшие остатки синагоги первой половины I в. н. э. Так много находок, которые позволяют лучше узнать исторические и религиозные корни Иисуса и палестинскую среду, в которой он жил, с ее общественными, экономическими и языковыми реалиями.

Цель этой книги – попытаться создать набросок исторического портрета Христа и дать самое правдоподобное истолкование событий его жизни с помощью средств современной науки. Для этого нужно найти узкий путь между специализированными работами, которые трудны для чтения и предназначены для эрудированных читателей, и наивными соглашательскими реконструкциями, которые до сих пор процветают как учебники христианской религии, но имеют лишь весьма отдаленное отношение к исследованию, о котором здесь идет речь.

Предложить читателям жизнеописание Иисуса примерно через 150 лет после того, как это сделал Ренан, – несомненно, покажется специалистам провокацией. Они знают, что написать полную биографию Иисуса невозможно, если под ней понимать подробную реконструкцию всей его жизни. «Евангелия – единственная жизнь Иисуса, которую можно описать», – говорил отец Лагранж. Из жизни Иисуса известно лишь то время, когда эта жизнь была публичной, – самое большее три года и несколько месяцев. Желание дополнить описание на основе благочестивых апокрифов II и III в. н. э. было бы обманчивым. «Утраченные годы» ремесленника из Назарета всегда будут скрыты во мраке. Напрасно было бы также обращаться к подробным описаниям некоторых мистиков, например Анны Катерины Эммерих или Марии Валторты. Их сочинения, духовную ценность которых мы некомпетентны определить, фактически являются описаниями очень личных благочестивых размышлений и не выдерживают исторической критики (хотя надо признать, что порой в них попадаются яркие озарения). Фильм Мэла Гибсона «Страсти Христовы» слишком сильно опирается на книгу Катерины Эммерих и поэтому является лишь фантазией, немного высокопарной по стилю пародией на историю. Исследователь, несомненно, должен довольствоваться отрывочными образами, но их ткань должна быть плотной настолько, чтобы они открыли перед нами часть личности Иисуса. Благодаря открытиям, сделанным за последние 150 лет, стоит рискнуть и пойти на это приключение, даже зная, что полная объективность невозможна.

Оставаясь в рамках своей науки, цель которой – истинные факты, историк не провозглашает религиозные догмы. Например, он ничего не может сказать о спасительности жизни и смерти Иисуса Христа. Говоря о Воскресении, историк будет искать его следы в рассказах свидетелей или косвенным образом – в пустой гробнице, где пелены таинственным образом остались лежать так, как их положили за два дня до этого. Но его подход не будет противостоять совершенно иному подходу религии. Это значило бы противоречить законам разумной критики.

Он также должен освободиться от априорных положений рационалистической утопии. Это, в особенности при изучении жизни Иисуса, означает быть открытым для таинственного и сверхъестественного. Например, отрицать возможность чудес и отрицать их, считая просто детскими вымыслами, было бы проявлением не исторической науки, а философских предрассудков. «Если в чуде есть что-то реальное, то моя книга всего лишь сплетение ошибок», – наивно признавал Эрнест Ренан. То есть он оставался в плену у иллюзий своего времени – веры в безграничный прогресс, отрицания сверхъестественного, убеждения, что неизменные законы природы не могут быть нарушены вмешательством божества. Бультман говорил то же самое: «Нельзя пользоваться электрическим светом и радиоаппаратами, в случае болезни требовать себе средства современной медицины и одновременно верить в мир духов и в чудеса Нового Завета». Откуда это желание сразу отвергать то, чего не может объяснить разум?

Необыкновенные явления, выходящие за рамки естественного, существуют и вызывают интерес у ученых. Таковы передача мыслей, которую не удается объяснить с помощью известных нам законов физики; внезапные необъяснимые исцеления; видения; физические проявления мистических явлений; нетленность тел многих святых; надежно засвидетельствованные евхаристические чудеса. Некоторые из этих явлений не может понять даже парапсихология. Зачем отбрасывать их в сторону одним движением ладони? Некоторые известные ученые в то же время искренне верующие люди. Их вера не создает помех, когда они делают выводы из своих научных исследований.

Конечно, каждый рассказ нацелен на определенный круг читателей. Невозможно объективное изложение «голых» фактов, в котором совершенно не отражен взгляд рассказчика на события. Но подход изнутри, не превращаясь в провозглашение веры, позволяет, оставаясь на строго исторической точке зрения, лучше оценить логические структуры и взаимосвязи элементов видения, которое для историка остается чем-то внешним и отстраненным от него самого. Разве историки и экзегеты, имеющие глубокие корни в еврейской религии, например Давид Флуссер, Шалом бен-Хорин, Якоб Нойснер или Андре Шураки, не лучше остальных поняли тонкие связи, которые соединяют Ветхий и Новый Заветы?

Разумеется, историк не может высказаться определенно по поводу чудес или Воскресения Христа, не может он и взглянуть на Воскресение с точки зрения веры, не выходя за пределы своей науки. Но он имеет право задать себе вопрос о глубинном смысле какого-либо факта, о намерении, лежавшем в основе какого-либо события или какой-либо беседы. Он должен чувствовать «душу» текстов, их внутреннее строение, цель, к которой они направлены. Этот методологический подход, разработанный в 1979 г. Беном Франклином Мейером, различает «внешнее» и «внутреннее» и, таким образом, выходит за пределы историко-критического анализа в обычном смысле этого термина13. Историк, например, не может сказать, что Иисус – Сын Бога, однако может с помощью своих собственных методов доказать, что Иисус всегда считал себя Сыном Божьим. Это хорошо видно и в Евангелии от Иоанна, и в синоптических Евангелиях. Доминиканец Франсуа Дрейфус в своей работе «Знали ли Иисус, что был Богом?», которая вышла в свет в 1984 году, открыл путь для плодотворной работы в этом направлении14.

Нужно повторить: важно оставаться открытым для тайны и избегать пристрастного редактирования. Когда киножурналисты Жерар Мордилла и Жером Приёр признались, что целью их серии расследований, которая была показана на телеканале Arte, было разоблачение мошеннических выдумок, обманов и предательства Церкви, короче говоря, что они желали взорвать обман, на котором основано христианство, считая его антисемитским и жестоким по природе, насколько можно было им верить?15 Можно ли при таком расположении ума вынести справедливое, проницательное и не резкое суждение?16 Историческая честность плохо сочетается с воинственной антирелигиозностью, – впрочем, с устаревшим фундаментализмом она сочетается так же плохо.

При строгом соблюдении границ между этими двумя областями можно получить рациональный, а не рационалистический подход к личности основателя единственной религии, которая желает быть воплощенной. Трудно сразу уяснить себе, каким был Иисус. Поэтому следует искать, насколько это возможно, в оставленных им следах тесную связь его бытия и его послания, «особый отпечаток, делавший его единственным в своем роде»17. Агностик Марк Блох говорил: «Христианство – религия историков»18. Перекличка с этим утверждением слышна в речи Бенедикта XVI о Слове Божием, произнесенной перед римским синодом 14 октября 2008 г.: «Исторический факт – основополагающее начало среди аспектов веры. История спасения – не миф, а историческая правда, именно поэтому ее нужно изучать методами, которые применяются в серьезных исторических исследованиях».

Значит, работа историка – обнаруживать пригодные для использования источники, делать среди них выбор, убеждаться в их подлинности и судить как можно честнее о том, насколько они достоверны, особенно когда речь идет о том, чтобы описать жизнь человека, родившегося две тысячи лет назад. Великий английский экзегет Чарльз Гарольд Додд говорил: «Догадка, высказанная по поводу информации, – законный инструмент историка. А для историка Античности она часто бывает необходимым инструментом»19. Нужно, как говорит профессор Жак Шлоссер, «брать на себя риск формулировать гипотезы и даже прибегать к помощи воображения, хотя это и надо делать очень сдержанно»20. Эта книга основана на некотором количестве предпосылок, которые будут считаться принятыми до тех пор, пока новые открытия не заставят нас изменить или отвергнуть то или иное толкование.

Итак, был произведен отбор среди гипотез, но этот отбор вовсе не был случайным. Выбраны те из них, которые во время исследований выглядят наиболее правдоподобными и которые, когда разработаны до конца, приводят к логической реконструкции. Когда несомненных доказательств нет, главным доводом в пользу гипотезы становится согласованность между собой основных данных.

Источники, содержащие сведения о жизни Иисуса, сами могли бы стать темой целого фолианта – так велика необходимость тщательно проанализировать, рассортировать и взвесить их согласно критериям историчности. Это сложная задача, потому что евангельские тексты, которым следует быть основной опорой исследователя, являются прежде всего религиозными писаниями, полными богословского значения, а не историческими повествованиями[3].

Помимо канонических Евангелий, многие античные авторы, в том числе Тацит, Светоний и Лукиан Самосатский, упоминают о некоем Иисусе из Назарета, еврейском реформаторе, казненном по приказу римского префекта Иудеи Понтия Пилата, что доказывает историческую реальность Иисуса. Плиний Младший, проконсул Вифании и Понта в Малой Азии, засвидетельствовал, что уже в начале II в. – и, несомненно, еще намного раньше – христиане считали Иисуса не мудрецом или философом, а богом, что в самой своей основе противоречило строго монотеистической религии, разработанной в Израиле. («Они поют гимн Христу как богу», – написал Плиний.)

Историк Иосиф Флавий, еврей из семьи священников, вставший на сторону римских властей, тоже в своих сочинениях два или три раза упоминает об Иисусе и даже посвящает ему целый абзац. Кажется, был обнаружен оригинал этого абзаца, без христианского комментария. К несчастью, из всех этих документов, даже из апокрифических Евангелий, можно извлечь очень мало информации, за исключением того факта, что никто, даже авторы Вавилонского Талмуда и первые оппоненты христианства, например философ-платоник II в. Цельс, не сомневаются в историческом существовании Иисуса.

Таким образом, четыре канонических[4] Евангелия остаются самым содержательным источником сведений об Иисусе из Назарета. За почти два века они выдержали столько иссушающих ветров сверхкритического, комментаторского и исторического анализа, что теперь совершенно невозможно полностью сомневаться в подлинности фактов, о которых в них рассказано. Эти Евангелия противоречат одно другому лишь во второстепенных подробностях.

То, что три первых Евангелия, синоптические, отражают учение, которое проповедовали ранние христианские общины, – правда; что в них к рассказу о событиях примешаны богословские заявления, – тоже правда. Но было бы необъективно отвергать их все целиком или сильно занижать их ценность. Их сведения в общем и целом достоверны – разумеется, если не придавать им такой смысл, при котором вера слишком главенствует над разумом. В них нет вымышленных картин на реальном фоне, и они вовсе не сказки христианских общин, как считал Бультман. У них есть прочный исторический фундамент. В них сконцентрированы воспоминания свидетелей из первого поколения. Англосаксонские исследователи все в большей степени начинают это признавать21.

При передаче устных сказаний применялись раввинские приемы обучения и запоминания. Это заметно в стиле и ритме многих фраз синоптических Евангелий.

Но уже во времена самого Иисуса некоторые его слова вполне могли быть записаны. (Это могло быть сделано на деревянных табличках, покрытых воском. Их широко использовали в средиземноморском мире. Такие таблички были найдены, например, в Помпеях, в Геркулануме и на севере Англии, возле стены Адриана.)

Ни одно из трех синоптических Евангелий не создает ощущения, что оно написано очевидцем. Их происхождение и зависимость между ними сложны. В приложении я указываю работы серьезных экзегетов, которые позволяют реконструировать историю этих Евангелий. По мнению первых Отцов Церкви, ядром Евангелия от Матфея были ранние записи, вероятно сделанные на арамейском языке апостолом Левием, называемым Матфей, а Евангелие от Марка отражает катехизис апостола Петра. Евангелие от Луки впитало в себя другие источники из кругов, близких к Павлу, а также некоторые элементы устного учения Иоанна, который тогда еще не написал свое Евангелие.

Кем был этот Иоанн (Йоханан), которого называют предпочитаемым или любимым учеником Иисуса и который умер глубоким стариком в городе Эфес, в Малой Азии? Совершенно ясно, что он был свидетелем. Маленькая группа апостолов и учеников, которые его окружали, недвусмысленно говорит об этом в конце его книжки: «Этот ученик свидетельствует о том, что описал, и мы знаем, что его свидетельство верно»22. Во II в. Поликрат, епископ Эфеса, уточнил, что Иоанн «был иереем (то есть священником) и [согласно этому сану] носил петалон (золотой лепесток), и был также свидетелем и дидаскалом [преподавателем]»23. Иоанн был из Иерусалима и принадлежал к высшей еврейской аристократии этого города. «Петалон» (tsits, золотой лепесток или цветок) был знаком священного сана, который во времена Исхода носил на груди первосвященник, но, кажется, потом его стали носить также некоторые представители семей, в которых были первосвященники. Этот Иоанн не имеет ничего общего, как считали с конца II в., с Иоанном, сыном Зеведея, рыбаком с Генисаретского озера, одним из Двенадцати, избранных Иисусом. Свидетельства Иринея, Папиаса и Евсевия Кесарийского указывают в том же направлении, не говоря уже о самом анализе 4-го Евангелия, где в центре внимания автора в значительной мере находится Иерусалим.

Документ первостепенной важности – канон Муратори, относящийся ко II в. после Рождества Христова, объясняет, при каких обстоятельствах «Иоанн, один из учеников» задумал свое сочинение. «Когда его соученики и епископы стали побуждать его к этому, Иоанн сказал: „Поститесь три дня, начиная с сегодняшнего, и мы расскажем то, что будет дано в откровении каждому из нас“. В ту ночь Андрею, одному из апостолов, было открыто, что все должны просматривать написанное, но записать все должен Иоанн от своего имени. [Иоанн] утверждает, что он был не только очевидцем и слушателем, но также тем, кто записал по порядку все чудеса Господа»24.

Значит, после распространения синоптических Евангелий в первых общинах апостолы – Андрей, вероятно, Филипп и Фома (имена которых достаточно часто встречаются в 4-м Евангелии), и несколько других учеников попросили этого носителя высокого сана и большого знатока Писания тоже написать Евангелие. По словам историка Евсевия Кесарийского (III–IV вв.), автора очень важной «Истории Церкви», речь шла о том, чтобы дать дополнительные уточняющие сведения о жизни и учении Иисуса, в особенности о начале его деятельности проповедника. Евангелист Иоанн действительно был одним из двух первых учеников Иоанна Крестителя, пошедших за Иисусом (другим был Андрей). Андрей и те, кто его окружал, объявили себя гарантами достоверности его повествования и помогли ему описать события, произошедшие во время проповеди Иисуса в Галилее, в которых Иоанн не участвовал. 4-е Евангелие в какой-то степени является Евангелием от Иоанна и этой группы.

Таким образом, это сочинение создано несколькими очевидцами и оттого имеет величайшую важность. Иоанн не повторяет того, что сказали три его предшественника, хотя, разумеется, читал их тексты. Сегодня историки признают, что это Евангелие не только имеет блестящие перспективы в богословии, но также является самым исторически точным. Еще в 1968 г. англичанин А.М. Хантер написал работу «Святой Иоанн, свидетель исторического Иисуса»25. «Все, что он говорит, историческая правда», – писал Жан Грожан, автор комментария к маленькой книжке Иоанна26. Женщина-историк Мари-Франсуаза Баслер также отмечает: «В итоге Евангелие от Иоанна оказывается наиболее богатым исторической информацией, самым достоверным и наиболее связно излагающим факты, хотя все единогласно признают его наиболее богословским; это достаточно большой парадокс»27. Все, что нам сообщают внешние исторические данные, в том числе последние археологические открытия, чудесным образом обнаруживается в этом тексте – места, города и селения, границы, учреждения, люди, занимавшие должности, борьба за власть между евреями и римлянами, соперничающие религиозные партии, образ мыслей и мелкие подробности повседневной жизни до падения Иерусалима в 70 г. н. э.[5] В Соединенных Штатах в связи с этим началась переоценка прежних представлений. Это может стать началом четвертого поиска Иисуса28.

Поэтому я буду опираться в первую очередь на это Евангелие, но не стану пренебрегать и обильными сведениями синоптических Евангелий о галилейской проповеди Иисуса. Несомненно, с хронологической точки зрения эти три Евангелия менее достоверны. Они группируют вместе притчи и изречения Иисуса, словно собирают цветы в букеты, сосредоточиваются на нескольких днях, когда Иисус противостоял фарисеям и саддукеям, и сокращают время его проповеднической деятельности до одного года, хотя Иоанн указывает, что она продолжалась немногим больше трех лет.

В противоположность экзегету, то есть толкователю Писания, который не может смешивать тексты, если желает понять собственную логику каждого из них, историк не должен бояться использовать и скрещивать источники, находящиеся в его распоряжении, – разумеется, относясь к своей работе критически и следя за тем, чтобы сочетания не были искусственными. Некоторых даже может удивить то, как много значения я придаю трем великим реликвиям Страстей Христовых – Туринской плащанице, Судариуму (то есть плату) из Овьедо и Хитону (иначе тунике) из Аржантея. Эта тема намного богаче и сложнее, чем думают многие. Множество реликвий оказались фальшивыми, но эти три, кажется, выдерживают историческую и научную критику. Первая и самая известная из них, Туринская плащаница, – это погребальная пелена, в которую было завернуто тело Христа. На ней сохранились отпечатки лица и туловища со спины, причем первый находится возле ног второго. Это отпечатки тела мужчины семитского типа, с кровоточащими ранами после бичевания и сильных ударов по лицу. На его голове была шапка из ветвей терновника. Он был распят на кресте римским способом, то есть с помощью гвоздей, вбитых в запястья и ступни, и у него была рана в правом боку, то есть на теле имелись те раны, которые были нанесены Христу во время Страстей. Это впечатляющее изображение – нерукотворное (не созданное рукой человека), почти нестираемое, изотропное (то есть симметричное во всех направлениях). И его ни разу не удалось воспроизвести, даже в лаборатории, хотя для этого применяли самые разнообразные технологии. Известно, что эту плащаницу почитали в Европе самое позднее с XIV в. Но лишь в 1898 г., когда ее впервые сфотографировали, было обнаружено одно из ее свойств, о котором раньше не подозревали, – ее сходство с фотографическим негативом.

Вторая реликвия, Судариум, хранящаяся в Испании, в соборе города Овьедо, – это кусок ткани, которым, как утверждают, было накрыто лицо Иисуса сразу после его смерти на кресте и который оставался на своем месте, пока тело Иисуса не было положено в гробницу. На этой ткани видны только пятна крови и более бледные пятна жидкости, похожей на кровяную сыворотку. Самые ранние достоверные сведения о Судариуме относятся к VII в.

И наконец, Хитон, который императрица Ирина подарила Карлу Великому и который еще в ту эпоху был помещен в монастырь Нотр-Дам-д’Юмилите (Богородицы Смиренной) в Аржантее. Предполагается, что это нижняя одежда Христа, которая прикасалась к его коже во время Крестного пути.

Результаты радиоуглеродного анализа этого Хитона вызвали много дебатов и полемики. В 1988 г. радиоуглеродные тесты показали, что Туринская плащаница возникла в Средние века (между 1260 и 1390 гг.). Но это заключение сразу же было оспорено на том основании, что так сильно загрязненная ткань может казаться моложе из-за микроорганизмов или в результате стирки в воде, содержавшей примесь углерода (в 1532 г., во время пожара, от которого пострадала плащаница, ее поливали водой). Однако в 2010 г. профессор Жерар Люкотт, биолог и генетик, осмотрел некоторые нити плащаницы под электронным микроскопом и обнаружил на них много следов карбоната кальция, бактерии и несколько видов плесени. Говорили также о починке плащаницы более новыми нитями: к такому выводу приходит в своих работах американский профессор Раймонд Н. Роджерс из Лос-Аламосской научной лаборатории.

Поэтому нельзя считать, что исследования закончены. С 1988 г. было сделано несколько больших шагов вперед в научном познании этих обладающих огромным обаянием археологических объектов. И благодаря этому возникли глубочайшие расхождения между словами, которые повторяют некоторые журналисты, и даже люди, близкие к католической церкви29, цепляясь за устаревшие результаты прежних анализов, и последними историческими и научными исследованиями, в основном во Франции, Италии и Соединенных Штатах. Эти открытия касаются в первую очередь текстуры ткани плащаницы и найденных на ней следов надписей на латинском и греческом языках.

Короче говоря, нельзя противопоставлять всего одну научную дисциплину, радиоуглеродный анализ, всем остальным, каким бы совершенным он ни был (сами специалисты признают, что он не всегда дает достоверные результаты). Существуют и другие способы датировки археологических объектов. Это тем более верно, что сравнительный осмотр трех названных здесь реликвий доказывает, что у них есть волнующие исследователя общие черты: пыльца одних и тех же растений, растущих в Палестине, и следы одинаковых по форме ран, оставленные кровью одной и той же группы (сравнительно редкой группы АВ)30. Одна лишь вероятность увидеть кровь этой группы на трех предметах из ткани, пути которых были разными в течение многих веков, равна 0,000125, то есть одному шансу из 8 тысяч, не говоря уже о вероятности других признаков соответствия, на которые указывает форма пятен. Скептиков я могу лишь отослать к Приложению 6 этой книги. Современная наука значительно повысила вероятность подлинности трех упомянутых здесь реликвий. Поэтому я считаю вполне законным учесть в этом повествовании внесенные ими уточнения.



Палестина в эпоху Иисуса