8. Рэй

С недавних пор Уокер четко осознал, что боится. Давно уже такого не испытывал. Раньше, мальцом, боялся остаться один, без мамы. Потом мать умерла.

Потом боялся остаться один на один с отцом. Без Шона.

Шон сел.

Потом боялся отца, боли боялся.

Первая же лихорадка от исполосовавшей спину пряжки ремня решила вопрос.

И первый удар, от которого папаша улетел под стол и так там и вырубился в пьяном обмороке.

А Рэй понял, что в жизни страха нет. Есть способность преодолевать его.

Это ощущение было настолько острым, что, казалось, перепрошило его, как робота, обновило систему.

И все окружающие именно с того момента стали обходить стороной угрюмого и жесткого парня, опасались вставать на пути, словно понимая, что там, где нет страха, нет и границ дозволенного.

А вот теперь вернувшееся ощущение поражает своей новизной.

Рэй стал бояться.

Потери.

Того, что однажды выпустит свою куклу из рук, и она улетит прочь, как бумажная танцовщица из детской сказки.

И неважно, сколько ночей они провели вместе, сколько раз она кричала от удовольствия под ним, как крепко он ее обнимал.

Ощущение скорой потери нарастало.

Потому что не могло быть в жизни все хорошо. Только не у него.

Не могло быть так. Как было сейчас.

Чтоб нормально вздохнуть можно, только если она рядом, только если ее видишь, только если знаешь, что с ней все хорошо, что скоро, совсем скоро…


Вот оно, окно, уже привычный путь по раскидистому дереву.

Она сидит за столом, печатает реферат, такая хрупкая, такая нежная. Рассеянно подкручивает пальчиком выбившийся из узелка на макушке волос.

Ее кудри отросли за время их общения. Общения? Да уж, общаются они по-полной. Организмами, бл*.

Рэй соскакивает с подоконника, бесшумно подходит, протягивает руки по обе стороны от ее плеч, ловит ладошки, прижимает к столешнице, наклоняется, втягивая одурманивающий запах волос.

Керри, сначала испуганно вздрогнув, затем расслабляется и даже еле заметно трется макушкой о его грудь.

Этого маленького шага навстречу хватает, чтоб свести с ума.

Рэй приподнимает за талию, стаскивая с сиденья, ногой отпихивая стул в сторону и укладывая замершую от неожиданности девушку прямо на столешницу. Сдергивает легкие домашние штаны, несильно шлепает по белоснежной коже, любуясь моментально появившимся красным пятном.

– Рэй, – Керри возится, пытаясь встать, но он надавливает на шею, заставляя лечь обратно, – дверь, Рэй…

– Лежать.

Он идет к двери, запирает, затем возвращается обратно, прихватив по пути подушку с кровати.

Просовывает под животик, заставляя зад с влекущим красным пятном приподняться так, как надо.

Любуется, чувствуя, что надо поторопиться, иначе спустит в штаны, как девственник от такого зрелища.

И привычно закрывает куколке рот широкой ладонью, делая резкий рывок. И моментально дурея, срываясь на быстрый, жесткий ритм, и радуясь, что стол привинчен к стене, а значит биться и трястись не будет. Потому что сдерживаться было нереально. Вот как тут сдержаться, если она уже мокрая? Если она мокрая стала сразу, как только уложил ее на этот гребаный стол задницей вверх? Если она выгибается так, что, кажется, что поясница переломится сейчас, и стонет ему в ладонь, и каждый стон такой вибрацией по всему телу отдает, что самоконтроль летит к чертям!

И Рэй кончает, резко рванув податливую девушку к себе, впившись зубами в тонкую шею, сжав хрупкое тело в лапах так, что как только не хрустнуло ничего, непонятно.

Пару секунд дышит, на раз-два, а затем, аккуратно опустив Керри обратно на стол, поворачивается и стаскивает уже привычно матрас на пол. Сегодня будет долгая ночь, очень долгая.

Потому что надо, чтоб из головы у куклы выбились полностью мысли о ком-либо другом, кроме него, Рэя.

Потому что один только взгляд сегодня на нее, весело разговаривающую с очередным мажориком, разозлил так, что в глазах темно стало.

Мажорика спасло только неостывшее воспоминание о двух неделях без Керри, проведенных в местной богадельне. Если опять нажалуются, то Рэй сядет уже на полгода, так судья обещал.

Керри удалось в этот раз невредимой упорхнуть домой, даже без немедленного наказания минетом, а красавчику, забывшему, чья она, тоже повезло.

Обоссался только от страха.

Зато теперь куколка получит по-полной. Чтоб не только в голове, но и в теле отпечаталось, что она – его, Уокера. Была, есть и будет.

Что все вопросы со всякими уродами, школьными звездами и тому подобными тварями всегда решатся именно так – быстро и жестко.

Загрузка...