“Что-то говорить от себя или пытаться воззвать к совести оппонентов, лучше не стоит. По любому, разговор встречи будет записываться, да и в самих кабинетах, скорей всего, стоит до хрена скрытых камер. Так что, пожалуйста. Старайся открывать рот, как можно реже. Ты им нужен на этой встрече только для возможности использовать твоё поведение и сказанные сегодня слова против тебя же на предстоящем разбирательстве.”
Естественно, Никольский проинструктировал меня, как и полагается, заранее. Ещё до того, как мы добрались до семиэтажного здания на Багратионовском проезде, где арендовала небольшую часть офисов адвокатская контора “Краснов и партнёры”, услугами которой и решилась воспользоваться Ника Щербакова. Не сказать, что совсем уж бюджетной и малоизвестной в определённых кругах, но явно далеко не последней в списках востребованных среди праздных клиентов профессионалов своего дела. К тому же, сфера юридических вопросов, которыми они занимались и по которым предлагали свои услуги, весьма впечатляла.
Не удивлюсь, если их выбрали для отвода глаз, как самых подходящих шестёрок, коих могли консультировать и даже вести по нужному направлению более авторитетные в столице личности. А пока, да. Со стороны это походило на самый настоящий фарс. Хотя кабинет, в котором состоялась наша встреча, выглядел далеко не шарашкиной конторой. Да и сидевшие перед нами поверенные Щербаковой не казались желторотыми юнцами или проходящими здесь временную стажировку вчерашними выпускниками юрфака. Вполне уверенные в себе рвачи, что не лезут за словом в карман и всегда знают, о чём спросить или что предъявить, не теряя при этом лица с впечатляющей выдержкой. Правда, интереса к ним, как такового, я всё равно не испытал. Ведь, по сути, они всего лишь играли свои проплаченные роли и каким-то существенным воздействием на общий ход событий едва ли могли повлиять.
Чего не скажешь о Веронике, предсказуемо опоздавшей на данную встречу и вошедшую в кабинет самой последней в заранее отрепетированном образе невинно пострадавшей жертвы. Даже я, зная её практически вдоль и поперёк, малость охренел от увиденного. Видимо, банально не ожидал насколько основательно она подойдёт к разыгранному ею спектаклю, в котором учтёт все малейшие детали от и до.
– Серьёзно? Ортопедический воротник? А почему не инвалидное кресло с сиделкой? Хотя, да. Кресло даже для тебя было бы откровенным перебором.
– Господин Камаев, вы бы не могли воздержаться в своих обращениях к потерпевшей от неуместных высказываний и прочих неприемлемых оборотов речи? Мы здесь, всё-таки, собрались, чтобы разобраться в спорных вопросах по предъявленным ВАМ обвинениям, а не наоборот.
Я лишь ненадолго смерил взглядом заговорившего со мной адвоката, демонстрируя всем своим видом, насколько мне посрать на все его попытки меня как-то пристыдить или указать на выбранное им для меня место. Если бы Никольский не коснулся изгиба моего локтя предостерегающим жестом, скорей всего, я бы точно не сдержался и что-нибудь да ответил в свойственной мне манере.
Так что, волей-неволей, но снова пришлось переключиться на неестественно молчаливую Веронику. Вернее, с наигранным восхищением проследить за каждым её показательным действием и страдальческой мимикой лица, с которыми она прошлась до кресла рядом с её адвокатами и с которыми неспешно, но весьма грациозно уселась за длинный стол прямо напротив меня и Никольского. Причём, за всё это время так ни разу на меня и не взглянув.
Видимо, и без того прекрасно чувствовала, с каким неприкрытым цинизмом я любовался её разукрашенной кем-то физиономией и ортопедическим “ошейником” Шанца, полностью скрывавшим её якобы пострадавшую от моих стараний шею. Не удивлюсь, если она специально нанесла сегодня на своё лицо поменьше косметики и, в особенности, тонального крема. Наверное, намеренно хотела продемонстрировать именно мне каждую гематому и безобразный отёк, оставленных на ней чьими-то весьма профессиональными кулаками. Даже переносицу заклеила фиксирующим пластырем, опять же ничем не замазав чётких синяков под глазами. Скорей всего, перед тем как войти в кабинет, сняла солнцезащитные очки, которыми до этого всю эту красоту прикрывала.
– Вы и вправду намереваетесь повесить все эти побои на меня? И чтобы я ещё, глядя на эту охренительную аферу века, почтительно обращался к вашей прожжённой мошеннице? Чисто риторический вопрос на засыпку. Каким хером вы намереваетесь доказывать мою причастность к её боевой раскраске? Ни на одном видео, незаконно украденном из моего дома, не видно ни единого якобы нанесённого мною ей удара. Более того, там и лиц, как следует не разглядишь, не говоря уже о гипотетических побоях. Не слишком ли вы поспешили с предъявлением обвинений, не имея абсолютно никаких прямых против меня доказательств?
Если они реально думали, что я буду молча глотать всю эту прогнившую насквозь сказочку, то они определённо просчитались.
– Госпожа Камаева обратилась к нам за помощью, в большей степени, касающейся вопросов по разрешению семейных споров между нею и семьёй её покойного супруга. В частности, по восстановлению её материнских и наследственных прав. Но проигнорировать перед законом тот факт, что она покинула вашу семейную резиденцию с тяжкими увечьями, мы никак не могли.
В этот раз заговорил более старший “партнёр” Краснова, преспокойно проглотив моё упрямое нежелание отзываться об их клиентке в непочтительной форме.
– Но вы же не могли до этого не понимать, насколько ваше обвинение шатко и безосновательно. По сути, вы пытаетесь оклеветать моего клиента в преступлении, которого он не совершал. Видимо, надеялись, тем самым, взять его на испуг или даже намереваясь спровоцировать на какие-то иные непредвиденные действия с его стороны.
В этот раз Никольскому всё же удалось меня опередить и даже взять инициативу в свои более профессиональные адвокатские руки.
– В любом случае, вам придётся убрать из иска данную претензию за неимением прямых доказательств и уж, тем более, не вспоминать о ней в будущем при рассмотрении остальных вопросов поднятого вами дела.
– Кстати, что касается остальных вопросов. – я снова не удержался, снова вклинившись со своими пятью копейками, о которых никак не мог не упомянуть всуе лично. – Как вы собираетесь объяснять суду об инсценированной вашей клиенткой смерти, и о том факте, что она официально считалась мёртвой более девяти лет? О каких материнских и в особенности наследственных правах может идти речь, когда она пыталась все эти годы убедить абсолютно всех близких ей людей в том, что её нет в живых? И тут, на тебе. Вдруг оживает и начинает требовать сына с частью имущества Камаевых, которая должна перейти ему в наследство от его покойного отца. По-вашему, это не будет выглядеть несколько… странно?
Разумеется, всё это я выговаривал, пристально разглядывая отмороженное лицо Щербаковой напротив. И всё это время Ника продолжала с завидным упорством разыгрывать передо мной невинную страдалицу, не способную из-за переживаемых обид и надломленной гордости посмотреть в глаза своему наглому “обидчику”.