В той части склада, где рванула мина, особо смотреть было нечего. Рабочие почти успели убрать обломки и осколки, закопченный асфальт и стены поливали водой из шлангов. Несмотря на это, в воздухе все еще ощущался запах кордита, запомнившийся Бондареву по злополучному отелю «Ориентал».
– Жертвы были? – спросил он.
– Не знаю, – ответила Кйоко. – Кажется, нет.
– Кажется, нет, – повторил Бондарев, разглядывая бурую лужицу, до которой не успели добраться водные струи. – Вы звонили в полицию?
– Таких распоряжений мне не давали, – был ответ.
– Прозвучал взрыв, а вы сидели и ждали распоряжений?
– Меня в это время здесь не было.
Торопясь покончить с неприятной темой, Кйоко отвела Бондарева под временный навес, где велась упаковка одинаковых голубоглазых дедов-морозов в синих шубах до пят.
– Это лишь один из пунктов отгрузки, мистер Железняк, – пояснила она. – Заказов очень много, поэтому вся фабрика занимается их выполнением. Давайте пройдем в соседнее помещение.
Бондарев смотрел на новехонькую ленту конвейера, по которой прибывали все новые и новые деды-морозы. Все они были ростом сантиметров пятьдесят и подозрительно смахивали на уменьшенные копии Льва Толстого. Бондареву захотелось включить одного из роботов или хотя бы взглянуть на них поближе. Он направился к конвейеру, но Кйоко схватила его за рукав.
– В чем дело? – резко обернулся он.
– Позвольте мне показать вам офис конструктора, – пролепетала секретарша, оттаскивая его от конвейера.
– Какого конструктора?
– Я хочу представить человека, который изобрел этих русских санта-клаусов.
– Дедов-морозов!
– О’кей, тет-тофф мьорософф.
Вскоре перед Бондаревым предстал инженер, маленький человечек с густой шапкой иссиня-черных волос, похожих на папаху. На мир он смотрел сквозь линзы очков толщиной с порядочное увеличительное стекло. Может быть, он был гениальным конструктором, но при этом оставался никудышным собеседником. Как Бондарев ни бился, ему не удалось выудить ни крупицы полезной информации. Инженер либо «бекал-мекал» по-японски, либо начинал изъясняться совершенно непонятными терминами. Одним словом, толку от него было, как от козла – молока.
А когда этот бесполезный во всех отношениях разговор закончился, Кйоко вывела Бондарева на улицу и заявила:
– Я думаю, на сегодня с вас хватит. Миссис Такахито настоятельно просила не утомлять вас осмотром фабрики. В нашем городе есть и другие места, гораздо более интересные.
– Какие? – мрачно осведомился Бондарев, понявший, что его попросту обвели вокруг пальца.
– Разные, – туманно ответила японочка. – Их много.
– Я никуда не пойду.
– Не надо идти. Мы поедем. Можете сесть за руль, если хотите.
– Что я хочу, так это продолжить производственную экскурсию.
– Невозможно, – вздохнула Кйоко. – Срок выписанного вам пропуска истек. Продолжим завтра, хорошо?
«Плохо», – подумал Бондарев, но смолчал.
Кйоко привела его к своему маленькому потрепанному «Ниссану», довольно скромному по меркам того, кто захотел бы прокатиться на крутом японском автомобиле. Они отправились в путь, переехали по мосту на следующий остров и принялись бесцельно колесить по Хиросиме. Все это время ротик Кйоко не закрывался ни на минуту. Она говорила много и охотно на любые, самые неожиданные темы, а когда Бондарев спрашивал, куда свернуть или как добраться туда-то, моментально терялась. Ориентировалась в городе она не лучше, чем стрекоза, попавшая в муравейник.
После того как их «ниссанчик» четырежды пересек один и тот же мост, Бондарев решил взять инициативу в свои руки и действительно очень скоро вырулил на одну из центральных магистралей города. Он собирался спросить, почему Кйоко не позволила ему взять в руки деда-мороза и почему не представила его управляющему, Хато Харакумо, когда она схватилась за руль и резко вывернула его вправо:
– Нам надо туда!
– Нам налево, – возразил Бондарев, чудом избежав столкновения с рыбным фургончиком, на борту которого красовались два влюбленных осьминога. – И вообще, когда веду машину, я предпочитаю, чтобы руль находился только в моих руках.
– Простите меня, – сказала Кйоко, – но я решила, что вам захочется взглянуть на Парк Мира.
– Это где девочка с журавликами? – спросил Бондарев.
– Вы там уже бывали? – На ее симпатичной мордашке проступило такое разочарование, что пришлось соврать.
– Нет, просто слышал.
– Тогда, – оживилась Кйоко, – может быть, вы хотите взглянуть на парк собственными глазами?
Японцы не только глубоко переживают национальную трагедию 1945 года, но и гордятся тем, что сумели выстоять, пережить кошмарный шок и возродиться, словно Феникс из пепла. Им кажется, что все должны непременно разделять с ними чувства по поводу атомной бомбардировки и постоянно помнить о бедствии, постигшем Хиросиму и Нагасаки. У Бондарева язык не повернулся отказать своей маленькой черноглазой спутнице.
– Хочу! – воскликнул он с фальшивым энтузиазмом. – Очень хочу взглянуть на парк собственными глазами.
По прибытии на место Кйоко потащила Бондарева к бетонной арке, под которой плясали языки пламени, и заявила, что огонь будет потушен не раньше, чем на Земле будет уничтожено все атомное оружие.
– В таком случае, – изрек он, – можете считать это вечным огнем.
– Почему?
– Потому что атомное оружие будет существовать до тех пор, пока существует человечество, и исчезнут они одновременно.
– Вы пессимист, – заметила Кйоко.
– Скорее, реалист, – возразил Бондарев.
– Люди обязательно поумнеют.
– В истории примеров тому не существует. Воевали, воюют и будут воевать.
– Нет, если с детства каждый будет знать, что такое война, – заявила Кйоко и повела Бондарева на другой берег реки Ота, где высилось какое-то полуразрушенное здание. – Вот, смотрите, – сказала она, держа его за руку. – Это Гэмбаку дому, Атомный купол. До войны здесь размещался Выставочный центр. Он находился всего в ста шестидесяти метрах от эпицентра взрыва, но уцелел, а все, кто был внутри, погибли. Разве не ужасно?
– Ужасно, – согласился Бондарев. – После той войны половина СССР лежала в руинах, да и Европе досталось. Не помню точно, сколько миллионов человек погибло. Несколько десятков. И что? После этого войны прекратились?
Кйоко вздохнула, подумала немного, а потом спросила:
– Скажите, а сколько русских погибло на войне?
– Не только русских. В Советском Союзе разные народы жили. По одним оценкам, в сорок пятом не досчитались двадцати миллионов. По другим – в два раза больше.
– А в Хиросиме и Нагасаки около двухсот тысяч. Это получается… это получается…
– Что? – спросил Бондарев.
– Ужас получается, – заключила Кйоко. – И вы это пережили?
– Как видите.
– Вот, значит, какие вы, русские…
– Какие?
– Знаете, – неожиданно предложила японка, – поехали ко мне.
– Распоряжение миссис Такахито?
– Нет, – ответила она, увлекая его в сторону автостоянки, где их дожидался видавший виды «Ниссан». – Это моя инициатива. Вы согласны?
– Ну…
Это было единственное слово, произнесенное Бондаревым. Он замолчал и не открывал рта до конца поездки.