Меня вывезли с Острова. Мечты сбываются. Сейчас это звучало довольно мрачно. Я понимала, что это не означает ничего хорошего. Но, с другой стороны, у меня появилось время. Никто не понимает, насколько дорогим бывает время. Его не купишь за деньги, не подвинешь, не перенесешь, не проигнорируешь, оно неумолимо. Обычно каждую его секунду начинаешь ценить только тогда, когда осознаешь, насколько мало его у тебя осталось или в те мгновения, когда хочется, чтобы оно остановилось.
Моё внутреннее любопытство и какой-то противоестественный восторг заставляли меня то и дело смотреть в иллюминатор на проплывающие облака, на слепящие лучи солнца. Поразительно, но я чувствовала себя свободной. Да, со связанными руками, изодранной спиной, голодная, напуганная, я чувствовала себя свободной от Острова. Где-то внутри я ясно понимала, что туда уже не вернусь никогда, а, значит, я освободилась. Я больше не безликое существо в синей униформе я та, кто разворошила это осиное гнездо и меня запомнят. Надолго. А еще я искренне надеялась, что принесла неприятности Филину. Пусть не такие как у меня, пусть незначительные, но я насолила этой твари.
Конвоирам было совершенно наплевать, что я делаю. Они о чем-то говорили между собой и смеялись. Обо мне забыли. Скорее всего, это плохой знак, но какое им дело до связанной девки в драной одежде, измазанной в грязи и вывалянной в песке. Нестерпимо болели раны на спине, но я старалась не думать о них. Вероятнее всего, там, за чертой Острова, меня ждут худшие испытания, чем пытки Филиппа. Я еще не понимала, почему меня оставили в живых. Но это давало слабую надежду на отсрочку казни. Вытерплю ли я все то, что вытерпели казненные надзиратели? Я не боялась боли. Нас учили ее не бояться, нас вообще приучали к ней, как к естественному состоянию. Каждодневные опыты вырабатывали иммунитет к физическим страданиям. Особенно у меня – ведь я их помнила до мельчайших деталей, и, тем не менее, каждый день я должна была делать вид, что ничего не понимаю и снова идти на эту пытку добровольно, иначе… иначе мне, скорее всего, ждала бы участь ДР24. Хотя, кто знает, может, ей повезло намного больше, чем мне.
Вертолет приземлился и меня схватили за шкирку, как паршивого котенка, вытащили наружу, пиная и толкая, а когда я падала, за волосы ставили на ноги. Я даже не представляла, во что превратилась моя кожа – в сплошной синяк. Оглядывалась по сторонам, несмотря на весь ужас, на дрожащие колени, сбитые босые ноги, я все же жадно рассматривала тот мир, в который попала. Хотя рассматривать особо было нечего. Изолированный аэропорт на пустыре, окруженном голыми деревьями и высоковольтными столбами. И, тем не менее, это не Остров, здесь даже воздух иной, атмосфера. Мне по-прежнему пахло свободой. Наивная идиотка. До свободы в полном смысле этого слова мне ещё очень далеко. Если вообще возможно.
Меня забрал автомобиль. Я тогда впервые в жизни села в машину. Очень странно, если учесть, что теоретически я умела ею управлять, практику мы проходили на тренажерах. Я вполне могла сесть за руль с закрытыми глазами, даже за управление вертолетом или мотоциклом. Нас учили всему: пяти языкам, писать читать, языку глухонемых, брайлю. Я была хорошей ученицей. Всегда только на отлично. Потому что боялась…всегда боялась стать изгоем.
Мы ехали довольно долго, я не могла рассмотреть ровным счетом ничего за занавешенными стеклами автомобиля. С двух сторон от меня сидели конвоиры, продолжая беседовать и перекрикиваться с водителем.
– Зачем она ему?
– Не знаю. Понятия не имею. У генерала какие-то свои критерии и запросы.
– ВВ12 мы не возили к нему.
Конвоир бросил взгляд на меня, а потом на своего дружка.
– Плевать, ее все равно уничтожат после допроса.
– ВВ12 тут же отправили на задание, которое она провалила и была ликвидирована.
– Тогда какого… зачем сейчас?
– Черт его знает, что у него на уме. Не лезь в это. Меньше знаешь – дольше жив.
Конвоир снова повернулся ко мне, окинул взглядом, словно лапая, словно касаясь, как мерзкими щупальцами этими сальными глазками «ощупывая» мое тело.
– Красивая.
Второй фыркнул и засмеялся.
– Думаешь? Да у него женщин столько, сколько ты не видел за всю свою жизнь, плюс сто лет вперед. Нахрена ему эта оборванка костлявая, когда можно трахать актрисулек, певиц, богему или любую высокопоставленную шлюху?
– А я бы оттрахал эту.
Он протянул руку и дернул мой локон, который упал мне на глаза. Я повела головой, и он сжал мои волосы пятерней.
– Не дергайся, сука! Когда тебя прикажут казнить, ты пройдешь через меня. Так что будь посговорчивей, и я отымею тебя более гуманно.
Второй фыркнул.
– Она зеленая. Не спелая. Не люблю таких. Несозревших. Кожа да кости.
Пальцы на моих волосах разжались и поползли по шее к груди. Я закусила губы, чтобы не закричать, к горлу подкатил приступ тошноты, когда ладонь накрыла мою грудь и сильно сжала.
– Еще как созрела. Я бы погрыз ее розовые соски, пожевал до крови.
Зажмурилась, мысленно отстраняясь от холодных пальцев ублюдка, которыми он шарил у меня за пазухой.
– Я знаю толк в маленьких, грязных куколках. Они часто проходят через меня перед тем, как отправляются на тот свет. Она многому научена, да, дрянь? Тебя же учили, как ублажать мужчин, маленькая шлюха?
Он сжал мой подбородок, заставляя поднять голову, но я снова повела ею, не поднимая глаз.
– После допроса от нее останется лишь жалкая тень. Он превратит ее тело в лохмотья, покалечит разум, и ты будешь трахать полуживой труп.
– В этом тоже есть своя прелесть, – его холодные пальцы сжали сосок, и я мысленно раздробила ему все кости, освежевала и посадила на кол, как и тех двоих надзирателей, – посмотри мне в глаза! Ну! Сука! Смотри мне в глаза!
Я посмотрела, вкладывая в свой взгляд все презрение, которое клокотало во мне.
– Наглая. Дерзкая. Бракованная! Хозяину не понравится твоя дерзость и он велит выколоть тебе глаза. Так что лучше на него ТАК никогда не смотри.
***
Черепичная крыша здания возвышались над высокой серой стеной, обнесенной по периметру колючей проволокой. Массивные ворота поднялись наверх, пропуская автомобиль внутрь, и бесшумно опустились за нами. Тогда я не могла точно описать это строение, мне было не с чем сравнивать, разве что с нашими корпусами на Острове. Сейчас я бы сравнила это здание с крепостью. Здесь царила странная атмосфера глухой тишины. Никаких звуков, кроме карканья ворон и завывания ветра.
Я видела торчащие из земли кустарники, голые деревья. Сухая листва хрустела под босыми ногами, клубы тумана путались между деревьями, как рваная вата. Осень. Посмотрела на окна здания за тонкими прутьями решеток. Или стекла занавешены, или там кромешная тьма. Если сравнить с корпусами Острова, то это здание казалось огромным и страшным живым организмом, словно пропитанным мрачностью и угрозой.
Я дрожала, как осиновый лист, мелкой и крупной дрожью, отбивая зубами барабанную дробь от холода, чувствуя, как меня одновременно и тошнит, и сосет под ложечкой от голода. На Острове нас трое суток не кормили. Меня не тащили, я шла следом надзирателями и чувствовала, как меня переполняют противоречивые чувства: от ужаса до совершенного абсурдного предвкушения встречи. Тогда у меня не было понимания нормальности своих эмоций, мне было опять-таки не с чем сравнивать. Я просто плыла по течению, без права выбора. Но я свой выбор сделала в тот момент, когда нарушила законы Острова, и прекрасно понимала, что за это последует расплата. Мне не было страшно, я была готова умереть, потому что мне никогда не простят того, что я пошла против системы, сломала их размеренную фальшивую жизнь.
Рассмотреть здание изнутри я не успела, как только мы вошли за массивную широкую дверь, к нам навстречу вышел мужчина в военной форме. Он презрительно осмотрел меня с ног до головы, потом бросил яростный взгляд на конвоиров.
– Слишком долго заставили ждать! Поторопитесь! Генерал в ярости!
Один из надзирателей, схватил меня снова за шкирку и потащил волоком за собой, заставляя цепляться руками за веревку, не давая опомниться, оглушая пинками и тычками, вырывая волосы. Мы спускались по узкой, крученой лестнице вниз, и никто не обращал внимания, что я спотыкаюсь, бьюсь о перила и о стены.
На меня давила тишина этого здания. Ни одного звука, кроме наших шагов, моих всхлипов, когда я получала очередной синяк от удара об острый край перил. Внизу перед нами распахнулась очередная дверь, и мы оказались в огромной зале с каменным полом, очень высоким потолком, с которого в центр залы были направлены яркие прожекторы. Я с ужасом увидела на стенах цепи, ошейники, шесты над потолком, и мне стало не по себе, я буквально физически почувствовала, что именно происходит здесь, назначение этого жуткого места. Значит, меня ожидают пытки. По спине пробежал холодок страха, и я нервно сглотнула.
А потом я увидела Владимира. Словно появился из ниоткуда. Со столпа искусственного света, или меня настолько ослепляли прожекторы, что я не сразу его заметила. Мне снова стало нечем дышать в его присутствии, я забыла, как это делается, а сердце бешено заколотилось в груди. Сейчас он был без неизменного длинного плаща. В военной рубашке, наглухо застегнутой на все пуговицы, в таких же штанах и высоких сапогах. Только волосы заглажены назад.
Владимир тяжелой поступью подошел ко мне. Он не сказал ни слова. Просто оглядывал с ног до головы, а у меня не хватало смелости посмотреть ему в глаза, но я чувствовала его взгляд. Очень тяжелый, пронизывающий насквозь. Тогда я не понимала, что моя реакция на него совершенно отличается от таковой у любого другого обвиняемого. Потому что все, кто общались с генералом, смертельно его боялись. На уровне подсознания, это было вложено в их головы, в их молекулы. Недра НКВД – это место, где бояться оказаться простые смертные. Я же испытывала совершенно иные эмоции. Я наслаждалась его присутствием, о котором мечтала долгие два года. Я была в него влюблена. Не так, как об этом пишут сейчас в романах, не так как влюбляются подростки, увлекаясь то одним, то другим. Нет. Я им заболела. Этот вирус проник в мою кровь с первой встречи и прогрессировал с каждой все сильнее и сильнее, как моя личная затяжная эпидемия. Тяжело дыша, уставилась в пол, на свои разбитые в кровь пальцы ног. Как же жалко я выгляжу по сравнению с ним. Вообще по сравнению со всем, что меня здесь окружает. Все такое огромное, громоздкое и я – маленькая, ободранная и грязная.
А еще это было не пять шагов, а два… всего два шага. Я так нервничала, что у меня пересохло в горле. Нет, не от страха, а от того, что он настолько близко ко мне, что я чувствую его запах… я вообще просто его чувствую. Физически ощущаю каждое движение, взгляд кожей, каждой порой на теле и не могу сама посмотреть на него. Пульс зашкаливал и набатом колотился в висках.
Надзиратель толкнул меня на колени и сдавил мне плечи с такой силой, что на глаза навернулись слезы. Теперь я смотрела на носки сапог генерала… на две буквы «ВВ» сбоку на подошве. Мне кажется, они впечатались мне в память, что они теперь выбиты на мне изнутри, как метка или клеймо. Моя принадлежность ему. Пока неосознанная. Не та, которой ему принадлежат ученики и будущие агенты с Острова. Иная принадлежность. Я пока не могла дать ей определения. Он продолжал молчать, а я знала, что он на меня смотрит. Это было бешеное ощущение взгляда каждой клеточкой тела, и я дрожала под этим взглядом, летала в пропасть. Чувствовала, как подрагивают пальцы конвоира. А вот он боится. Панически. До смерти боится. Даже вспотел, и я ощущаю этот запах пота, меня от него тошнит.
– Отпусти её! – от звука голоса Владимира кожа покрылась мурашками.
Пальцы надзирателя разжались. А потом мне показалось, что я умираю, точнее, я взлетаю. Стремительно, так быстро, что горло перехватывает от адреналина. Генерал поднял мое лицо за подбородок резким движением, и я невольно зажмурилась. Меня обожгло прикосновение. Это было его первое прикосновение ко мне. Совсем не чувственное, скорее, грубое, властное, но для меня это было самое невероятное сексуальное потрясение. Потому что все мое тело прострелило током, разрядом в тысячу вольт.
– Смотри мне в глаза!
Пальцы на подбородке сжались сильнее, и я медленно подняла веки. Ничего подобного я никогда в своей жизни не испытывала, вздрогнула всем телом, когда наши взгляды встретились. Все, что я чувствовала до этого, стало вдруг таким серым, блеклым, незначительным. Бездна его взгляда затягивала, лишая возможности моргнуть, вздохнуть, а у меня дух захватило от восхищения. Кристально-чистая синева, слишком яркая и ослепительная, я тонула в ней. Увидела недоумение в его глазах, не знаю, что именно он прочел в моих. Точнее, я догадывалась, я не умела скрывать эмоции, ни одной, и меня трясло от взгляда на него, от всплеска чувственного наслаждения ощущать его пальцы на своем подбородке. Пусть через перчатки, но мне они казались такими горячими… эти длинные пальцы, которые мне так хотелось увидеть не скрытыми под тонкой черной кожей.
Генерал завораживал, гипнотизировал, и я понимала, что в этот момент не принадлежу себе, потому что он словно проникал в мои мысли, в меня саму, через этот зрительный контакт, заставляя мою кровь вскипать и стыть в жилах. Контраст на контрасте.
– Говори! Рассказывай все! Кто ты такая?
Порабощение воли, не терпящее возражений, только подчинение. Беспрекословно и немедленно.
– Я – ВВ13
И я заговорила. Я рассказывала ему о себе… я словно впускала его внутрь себя самой. Все мое сознание было готово принять его, оно жаждало впустить так далеко, как он захочет, так глубоко, как прикажет. Как если бы я приняла его в свое тело. От мыслей об этом сердце заколотилось еще быстрее. И от осознания, что он заговорил со мной, что он касается моего лица и от той дикой эротической волны, с которой меня обволакивало его присутствие, я задрожала, чувствуя, как учащается снова мое дыхание, как пульсирует внизу живота, как затуманивается мой взгляд, все еще тонущий в ледяной синеве. Сейчас, спустя время, я понимаю, что тогда он не применил никаких усилий для того, чтобы я это почувствовала. Это был всего лишь первый приказ Хозяина своей игрушке и я покорилась… но не как агент. А как женщина. Маленькая женщина, которая уже тогда сходила по нему с ума. Это было зарождение чувств.
Первая любовь беспощадна. Она слишком чиста и наивна, чтобы прятаться где-то в глубине, она на поверхности, ее можно потрогать руками, увидеть. Ее невозможно скрывать, контролировать. Контроль приходит с опытом, у меня его тогда не было и в помине.
– Расскажи мне все! – Голос ворвался в сознание, заставляя распахнуть шире глаза.
И я рассказала ему про насилие над изгоями, трупы за пустырем, смерть ДР24, наверное, и многое другое, от чего мои щеки зарделись, а его брови слегка приподнялись в удивлении, губы скривила усмешка, и мне показалось, я сойду с ума от стыда. Краска прилила к щекам, но отвести взгляд не смела.
– Дальше – приказал, почувствовав мое смущение.
Рассказала про закрытый корпус и все что увидела там, и как погиб надзиратель. Все до этой самой секунды. Синева темнела, затягивая все глубже, как грозовое небо, которое вот-вот пронзит молния. А потом он отвел взгляд, и я резко выдохнула, почувствовав слабость во всем теле и разочарование… Да… Какое-то странное разочарование, словно его взгляд, сплетенный с моим связывал меня с ним и сейчас эта ниточка оборвалась.
– Казнь отменяется. ВВ13 останется здесь для выполнения задания.
Я вскинула голову, чувствуя, как начинаю задыхаться от волнения.
– Она преступница! Убийца! По всем законам….
Я не сразу поняла, что происходит, пока не услышала хриплый стон надзирателя и звук упавшего тела. Резко обернулась и содрогнулась от ужаса – тот был мертв. Его широко распахнутые глаза смотрели в потолок, и в них отражался один из прожекторов. На лбу виднелась круглая дырочка от пулевого отверстия. Владимир опустил руку с пистолетом и я подумала о том, что даже не услышала выстрела.
– Увести. Вымыть. Накормить. Определить в комнаты для работников до моих дальнейших указаний.
Я так и не узнала тогда, за что Владимир убил надзирателя. Лишь спустя время я пойму, за что он его убил.
Меня подняли с колен, а я смотрела ему вслед, на удаляющийся темный силуэт и понимала, что меня не казнят в ближайшее время. Я зачем–то все же понадобилась генералу Власову. И какая разница, зачем, лишь бы это дало мне возможность видеть его снова.
***
Я стояла под горячими струями воды и наслаждалась запахом мыла, свежестью густой пены, стекающей по истерзанному телу. На Острове не было такой роскоши, как ванна и душ. Мы мылись в общей душевой. А здесь повсюду зеркала, мраморный пол, белоснежные полотенца. Ноздри трепетали, улавливая запах еды, видимо пока я час сидела в ванной, мне принесли ужин. Перед тем, как меня привели в мою комнату, я оказалась в странном помещении, похожем на кабинет врача. Я даже чувствовала запах лекарств и спирта. Молчаливая женщина в белом халате, подвергла меня осмотру. Приказала раздеться, осмотрела мою спину, заглянула в рот, посветила в глаза, ощупала цепкими пальцами мое тело, волосы.
– Отличный экземпляр, Елена Валерьевна, – кивнула своей помощнице, – один из самых идеальных за последнее время. Я не удивлена, что он оставил ее. Возьми кровь на проверку.
Через несколько секунд мне в руку впилась игла и женщина, которую назвали Елена, набрала в пробирку моей крови, приложила ватку, пахнущую спиртом, к моей вене на сгибе локтя.
– Когда началась первая менструация? – спросила вторая, ощупывая мой живот.
Это был первый вопрос, который она задала мне и мои щеки запылали. Я не привыкла обсуждать себя с кем-либо. Да, нас осматривали на Острове, но там никто не задавал вопросов. И это происходило довольно редко.
– Тебе что-то не понятно в моем вопросе?
– В тринадцать, – ответила я.
– Регулярно? Есть сбои, задержки?
– Нет.
– Половые контакты?
Резко посмотрела мне в лицо. У нее черные глаза, чуть раскосые и цепкие. Они меня пугали.
– Нет.
Вторая что-то записывала в блокнот, делая пометки.
– Сексуальное возбуждение, оргазмы, мастурбация?
Я сглотнула и отвела взгляд, женщина подняла на меня глаза снова.
– ВВ13, я задала тебе вопрос, и ты обязана на него ответить. Что-то из вышеперечисленного было? Ты должна отвечать честно. От этого зависит твое будущее.
– Нет, – я ответила довольно уверенно и не отвела взгляд. Та кивнула и снова что-то отметила в блокноте. Потом грациозно встала, подошла к шкафчику, покрытому блестящей белой краской, достала оттуда голубой халат и подала мне.
– Надень и ложись на кровать.
Натянув на себя халат и затянув концы пояса, я села на краешек кровати. Женщина подошла ко мне с неким незнакомым мне инструментом.
– Это будет не совсем приятно, потерпи.
Приставила его к моей левой ноге.
– Что это?
– Татуировка. Твой порядковый номер. ВВ13. Он останется с тобой до самой смерти. Если тебя посетит идея сбежать – тебя найдут по этому номеру или по шраму, который от него останется.
Она смазала свежевытатуированную картинку на ноге какой-то мазью ярко-желтого цвета.
– Я буду проводить осмотры раз в месяц. Если ты почувствуешь какие-то изменения в состоянии здоровья, ты можешь прийти ко мне сама. Со временем ты начнешь ориентироваться в доме. Тебя проводят к себе. Прими душ, переоденься в чистую одежду и ложись спать. Завтра у тебя будет трудный день – проверка всех твоих возможностей. Я буду там присутствовать. И еще, ВВ13, возьми – это заживит твои раны на спине. Мне приказано поставить тебя на ноги в течение нескольких дней. У генерала нет времени ждать.
Протянула мне пузырек. Я несколько секунд смотрела на ее пальцы с коротко остриженными ногтями. Протянула руку и взяла лекарство.
– Выпьешь перед сном.
Странная забота, если меня собирались убить.
Я еще раз с упоением намылила все тело и смыла мыло, вытерлась насухо полотенцем, высушивая волосы. Когда вернулась в комнату, меня ждал поднос с ужином, а на комоде стояло несколько картонных коробок.
Но как только я поела и выпила лекарство, я провалилась в сон. Уже утром я увидела, что в коробках была аккуратно сложена новая одежда, нижнее белье и обувь.
Это был первый день, проведенный мною в этом доме. Когда я вспоминаю о нем, я понимаю, каким нежным, открытым и честным ребенком я тогда была. Годы изменят меня, ОН изменит меня до неузнаваемости. Хотя, наверное, во мне всегда жила совсем другая личность, не подходящая для роли обычного агента. Потому что я не отличалась покорностью, и я знала, и чувствовала то, что не должен чувствовать ни один ПРАВИЛЬНЫЙ тайный агент НКВД.