Кассандра стояла у окна своей комнаты в верхнем городе. На ней была черная траурная риза и такой же черный покров. Небо над Троадой с прошлого вечера было затянуто тяжелыми тучами. Откуда-то с севера, с Пропонтиды дул сильный порывистый ветер, швырявший в лицо молодой женщины редкие и крупные капли дождя.
Кассандра судорожно облизала потрескавшиеся пересохшие губы. Только близкие могли бы в этот момент узнать прекрасную дочь Приама. Ее лицо осунулось. Глаза запали в казавшиеся бездонными глазницы. Темные тени легли от носа к вискам. А черные кудряшки волос, слипшиеся и растрепанные, лежали на лбу, выбиваясь из-под покрова. Она стояла на голом каменном полу босыми ногами и не чувствовала холода. Мысленно она вся была там, внизу, возле невидимого отсюда пролома, среди толпящихся зевак и добровольных помощников городских стражей, затаскивающих данайский дар в город.
– Соленый, – машинально прошептала Кассандра, слизывая влагу с обветревших губ, – какой соленый дождь.
Впрочем, она тут же поняла, что это не дождь был соленым, а те слезы, что безутешно катились по ее щекам. Слезы? Она думала, что у нее больше не осталось слез. К чему теперь плакать? Она давно уже всех оплакала. Конец близится, и ничего нельзя изменить…
– Гелен, Гелен! Бежим скорее вниз! – прервал мысли Кассандры звонкий мальчишеский голос прямо под окном. – Да скорей же, ленивец! Посмотрим на щедрость данайцев. Сама Афина, говорят, помогала им строить этого коня.
При упоминании имени ненавистной богини Кассандра содрогнулась всем телом. Она на шаг отступила от окна и отерла рукой мокрое лицо.
– Подожди, Главк! Мне не поспеть за тобой, – отозвался на улице запыхавшийся мальчишеский голос, принадлежавший, очевидно, тому самому лентяю Гелену.
– Так не будь таким тучным, Гелен, – крикнул уже где-то ниже по улице первый мальчишка. – Бежим, бежим, а то не успеем.
Кассандра подняла опущенный в пол взгляд. Пророческий дар помог ей, как это бывало и раньше, раздвинуть перед внутренним взором серую пелену дождя за проемом окна. В мыслях своих пронеслась она мимо колоннады дворца владыки Трои, мимо грузных и помпезных статуй. Опережая мальчишек, скачущих по мокрым ступеням и старающихся не поскользнуться, чтобы не сломать себе шею, Кассандра мысленно спустилась по мраморной лестнице вниз, в город. Затем мимо лавок торговцев, домов воинов и лачуг бедноты она добралась до западной стены.
Гигантские блоки, вытесанные некогда Посейдоном и Аполлоном и принесенные с отрогов Иды, чтобы быть сложенными в гигантскую и незыблемую для врагов стену могучего города, теперь были разметаны в стороны. В своем видении Кассандра ясно различала огромный пролом – локтей в сто, не меньше. И сделан он был не данайцами, не бессмертными богами, а самими защитниками цитадели.
– И здесь не обошлось без тебя, проклятая серебряная богиня, – с ненавистью прошептала Кассандра, закрыв глаза.
Как только она смежила веки, ее видение стало ярче. И никакой дождь уже не затуманивал для нее окрестности…
Толпа народа. В ней смешались старики и воины, женщины и дети. Крики, периодически вспыхивающие перебранки, толчея в борьбе за лучшее место. Каждый во что бы то ни стало хотел видеть то, что творилось там, в нескольких десятках локтей впереди, в самом проломе. Люди толкались, люди влезали на близлежащие деревья. Вверху, на крепостной стене справа и слева от зияющего, как свежая рана, пролома тоже толпились любопытные. Они смеялись, давали советы работающим, потешались над их бестолковостью и неуклюжестью или негодовали по этому поводу. Каждый из них, похоже, гораздо лучше знал, как нужно выполнить то, что творилось в проломе, невидимом пока мысленному взору пророчицы.
Кассандра в своей комнате запрокинула голову назад. По ее телу пробежала легкая судорога. Взор ее упирался мысленно в широкие спины ремесленников и торговцев, спотыкался об их мокрые от дождя хлены. Она никак не могла заглянуть туда, где творилось в тот момент самое главное, самое важное, то, что должно будет изменить все и навсегда. То, что уже нельзя будет исправить, то, что с неотвратимостью смерти приближалось и накатывало на город, выдержавший многолетнюю осаду.
– Да тяни же ты, неумеха! – вырвался из клокочущего шума толпы чей-то пронзительный фальцет.
Уж не Главк ли, бросив позади пухлого и неловкого Гелена, постоянно оскальзывающегося на мраморных ступенях, прибежал сюда и подал свой голос? Крик этот как будто перерезал невидимую нить, которая держала взгляд Кассандры внизу, словно голубку, привязанную за лапку к жердочке. В своих мыслях прекрасная дева воспарила вверх. И вот уже толпа с ее криками, давкой и пестрым бесконечным мельтешением осталась внизу.
Взгляду пророчицы открылся пролом в стене. И лошадиная голова, огромная и свирепая, со всклокоченной кудрявой гривой и раздувшимися ноздрями, оказалась прямо перед ней. Циклопических размеров деревянный конь, стоящий на сколоченном из толстых брусьев помосте, занимал собой, казалось, все пространство без остатка. Афина немало потрудилась, вырезая из смолистых троянских сосен и сколачивая вместе его величественные формы.
Конь смотрел на Кассандру, кося немыслимых размеров злобным глазом. Внизу, у его ног, копошились люди. Одни тянули что есть силы за веревки, прикрепленные к переду помоста. Вторые подкладывали под него бревна в качестве катков. И те и другие скользили на жиже, в которую от дождя и топчущихся в ней сотен ног превратилась земля возле пролома. Грязные, мокрые, с красными, искаженными от напряжения лицами, все они как будто были вовлечены в какой-то немыслимый круговорот.
– Тяни! Бери! Неси! Подкладывай! – слышалось кругом, а потом опять: – Тяни!
Огромные бревна, освободившиеся из-под сдвинувшегося вперед помоста с конем, хватали по пять-шесть человек и несли в обход деревянной статуи, чтобы снова, как щедрые дары, подложить ей под ноги. Казалось, люди кланяются коню, не просто приглашая, а заманивая его в свой город. И конь вплывал в него неторопливо и степенно, как корабль, входящий после дальнего похода в родную гавань.
Вокруг этого бесконечного движущегося месива из людей, бревен и веревок носились обезумевшие от лая собаки. Толпа веселилась, щедро комментируя происходящее и без устали раздавая советы «коневодам». Внезапно одно из бревен, косо подложенное, выскользнуло из-под помоста статуи. Сама же она, слегка наклонившись, поползла в сторону. Даже сквозь рев толпы Кассандра расслышала, как от толчка в утробе коня грозно звякнула медь доспехов. Впрочем, больше никто, по-видимому, не обратил на это ни малейшего внимания. Столь велик был страх толпы перед тем, что конь может рухнуть, рассыпавшись на составные части. И дивная работа великой богини пойдет прахом, так и не заняв надлежащего ей места на городской площади.
– Подкладывай! Тяни! Подкладывай!
Статую выровняли, подложили еще одно бревно. И работа закипела с новой силой.
– Главк, Главк! Что, что там происходит? Я не вижу! – толстый, розовощекий Гелен напрасно старался протиснуться сквозь плотно сбившуюся толпу.
– Тащите, тащите скорее! – кричал копошащимся в грязи возле коня людям плотный мужчина в дорогой, но забрызганной понизу грязью хлене. – Вам будет щедрое угощение. Пир. Пир ради нашей победы над врагами. Тащите, тащите его на площадь!
Голова коня, почти достигающая зубцов городских стен по обе стороны от пролома, торжествуя над людским морем, медленно вплывала в город. Свирепый глаз чудища, как казалось, неотступно следил за Кассандрой. Еще немного, и он бы подмигнул ей, брезгливо и насмешливо, как подмигивают неудачнице, проигравшей, потерявшей все, за жизнью которой уже пришел бог смерти Танат – в черном плаще, с громадными черными крылами, от которых даже в самый нестерпимый летний зной веет могильным холодом.
– Верно, Танат уже стоит у меня за спиной, – подумала Кассандра.
Но на то, чтобы оглянуться, у нее не было сил. Смелость и решительность оставили ее, уступив место безысходности. Как завороженная, смотрела она мысленным взором на конскую голову, как будто подчинившись ее власти…
– Кася, да очнись же ты, – с этими словами кто-то коснулся ее плеча.
Видение коня, толпы, пролома в городской стене распалось в одно мгновение. Кассандра вновь была в своей темной келье, перед оконным проемом, затянутым серой пеленой дождя. Холодная рука лежала у нее на плече. Танат? Вряд ли бог смерти стал бы называть ее Касей. А вдруг? Ведь от него еще никто не приходил обратно. Пересилив страх, женщина обернулась.
– Отец? – почти вскрикнула она, испытав странное чувство из смеси облегчения и тревоги.
– А ты кого ожидала увидеть? Владыку народов Агамемнона? Или, быть может, вернувшегося из царства Аида Ахилла? – толстый и низенький, едва доходивший Кассандре до плеча, старик Приам был явно доволен своей шуткой. Его лицо расплылось в улыбке, а на животе забренчали золотые пряжки, скрепляющие полы новой хлены, когда он засмеялся, откинувшись при этом назад, чтобы насладиться изумленным и испуганным видом дочери.
– Отец! – теперь уже укоризненно повторила Кассандра.
При упоминании имени Агамемнона ее вновь пробрал озноб, а глаза уже готовы были закатиться, чтобы открыть перед ее внутренним взором далекие скалы, гавань, дворец и женщину, встречающую мужа из дальнего похода…
– Как я всегда говорил, – голос отца вывел ее из оцепенения, – твои предсказания не стоят и дырявого хитона. Порадуйся же вместе с нами победе. Сегодня во дворце будет пир. Оденься в праздничные одежды, пригуби чашу вина, признай, что все закончилось вовсе не так, как ты вещала.
– Все еще далеко не закончилось, – пробормотала Кассандра, – хотя конец действительно близок. Но он не порадует тебя, отец. И этот ночной пир будет для тебя последним.
– Прекрати! – владыка Трои вздрогнул, его подслеповатые старческие глаза наполнились мукой и гневом. – Ты не умеешь ничего, кроме как предсказывать голод, мор и разрушение города. Надо было выдать тебя замуж. Супружеское ложе заставило бы тебя смирить свои фантазии и заняться чем-то более приятным, чем постоянное брюзжание и гневление богов со светлого Олимпа.
– Полно, отец! – Кассандра почти задыхалась от гнева. – Может быть, для кого-то Олимп и светел, но только не для нас. Разве ты забыл: ни златокудрая Афродита, ни сребролукий Аполлон, ни стремительная Артемида, ни даже свирепый и грозный Арес не смогли помочь нашим воинам в битве. Не защитят они нас и от хитрости могучей Паллады.
– Не упоминай имена богов без приношения должной жертвы! – грозно молвил Приам, в испуге отступая от дочери.
– Отец, вели проломить брюхо деревянному коню данайцев, – взмолилась Кассандра. – И ты увидишь, что в нем прячутся воины. Собирайте всех, кто может держать оружие, ведите их к городской стене, к пролому. Ночью весь флот Эллады будет у наших берегов.
– Замолчи, замолчи! – замахал руками старик. – Я вижу, состояние твое безнадежно. Ты рождена для того, чтобы гневить богов и насылать на наши головы их немилость. Никто из троянцев не прикоснется к дару, сработанному великой дочерью Зевса. Довольно уж тебе гневить необорную Афину. Не позволю. Более не позволю. Сиди в своей келье и не мешай нам праздновать победу.
– Я вижу пламя над городом. Пламя. Этой же ночью, – Кассандра исступленно бросилась отцу в ноги. – Вели пронзить брюхо коня копьями, приведи воинов на городские стены, пусть горожане залатают пролом.
– Пламя? – Приам опять захохотал, но теперь смех его был не радостным, а злобным, каркающим: – Выгляни в окно, глупая женщина! Там дождь. Борей пригнал с Эвксинского Понта тяжелые тучи. Никто не разожжет пожар в городе этой ночью, даже если бы обмазал дома смолой. Твои видения противоречат рассудку. А значит, и другим твоим предсказаниям цена – разбитый глиняный ритон.
– Неужели ты думаешь, что у Афины не хватит слов, чтобы убедить своего отца рассеять тучи? – Кассандра, стоящая перед Приамом на коленях, в гневе вскинула голову. – Ты просто глуп!
– С меня хватит, – владыка Трои с размаху отпустил дочери пощечину и вышел из комнаты, гневно задернув полог.
По лицу Кассандры текли горькие слезы. Она поднялась с пола и уже готова была вновь подойти к окну, когда услышала в покоях за пологом чьи-то тихие шаги. Неужели отец одумался и вернулся? Нет, этот робкий шорох почти беззвучных шагов никак не походил на гулкий стук его сандалий по каменным плитам коридора.
Полог слегка качнулся, и в комнату вошла, почти прокралась служанка Кассандры Агава. Она склонилась в поклоне, отчего ее рыжие, как у самой богини Геры, кудри упали на бледное лицо, на котором явно читался испуг.
– Я подумала, госпожа, может быть, вам что-нибудь понадобится, – прошептала она. – Принести огня? Давайте, я расчешу вам волосы. В городе идет веселье, на улицах толпы народа.
– Отчего же тогда ты так испугана, Агава? – усмехнувшись, спросила Кассандра. – Или у тебя тоже появился дар предвидения?
– Госпожа, ох, госпожа, – вздохнула служанка. – У меня на сердце словно камень лежит. Я вижу, как вы страдаете все последние дни.
– Последние? – опять усмехнулась пророчица. – Эти дни и верно последние для Трои.
– Пойдите в храм, – вздрогнула Агава, – принесите жертву богам. Все как-нибудь и устроится. Вы всегда были добры ко мне, пойдите в храм.
– Поздно, Агава, – Кассандра возвысила голос. – Да и ни к чему это. Боги отступились от нас. Стена города пала, и данайское чудище уже вступает в него.
– Побойтесь гнева великого Зевса, владыки и бессмертных всех и смертных! – всплеснула руками рыжая служанка. – Война закончилась, мы победили.
– Победили? – дочь Приама укоризненно посмотрела на Агаву.
Впрочем, чего можно было ждать от прислуживавшей ей девушки, если мудрейшие мужи были ослеплены кознями Афины и начисто, казалось, забыли о коварстве пепельноволосой богини.
– Троя уже пала, – без пафоса и надрыва, почти буднично, как будто растолковывала непонятливой служанке очередное поручение, сказала Кассандра. – К утру здесь будут данайцы, а город будет разграблен и сожжен дотла. Так, что в течение тысяч лет никто не сможет найти его руины.
– Данайцы уплыли домой, – робко заметила Агава.
– Может быть, ты сбегала посмотреть? – с издевкой в голосе спросила ее госпожа. – Ты, верно, вышла из западных ворот, потом вдоль бурного Ксанфа поднялась на отроги Иды и заглянула за дальний мыс? Хотя, что я говорю: у нас ведь есть воины, есть герои, есть, в конце концов, дозорные. Но никто из них не потрудился сделать этого. У нас есть мудрые вожди, но и они не направили туда своих людей. Никому не интересно, что весь флот Эллады стоит за ближайшим мысом. И знаешь, Агава, куда обращены носы их кораблей? К Трое, Агава, к Трое. Сто тысяч воинов. Моли богов, чтобы тебя взяли в рабство, а не убили где-нибудь на улице или прямо здесь, во дворце, с дочерями Приама.
– Так давайте убежим, госпожа, давайте убежим, – голос рыжей служанки дрожал. – Выйдем тайком из города. Пока еще не поздно.
– Поздно, Агава, поздно, – Кассандра положила руку на плечо девушки. – Вокруг города рыщут лазутчики врага, дозоры стоят на всех дорогах. Я слышу грохот колесницы могучей Афины, объезжающей наши равнины, как свои. Богини судьбы Мойры уже спряли нить нашей жизни. Жребий вынут, и все занесено в свитки. Мне суждено стать рабыней владыки народов Агамемнона. Но недолго суровый ахеец будет мной наслаждаться. По возвращению его домой, в родные Микены, мы падем от руки его жены Клитемнестры. А ты, Агава, станешь…
– О, пожалуйста, не надо, госпожа, – служанка умоляюще сложила на груди руки. – Вам дана великая мудрость и великий, но тяжкий дар. Но я не хочу знать свою судьбу. Пусть случится то, что суждено. Не стоит гневить богов.
– Многие настойчиво добивались встречи со мной, чтобы узнать свое будущее, – удивленно подняла бровь Кассандра. – Те, которые были умнее моего безрассудного отца и прислушивались к моим советам.
– Но только не я, – возразила служанка. – Нет, я верю вашим пророчествам. Но именно поэтому я не хочу их слушать. Если судьбу не изменить, зачем мне знать то, что и так случится? Прошу вас, госпожа, оставьте свой дар, не гневите богов, принесите жертву светлоокой Афине.
– Вся Троя станет ее жертвой, глупая ты девушка, – усмехнулась дочь Приама. – Неужели ты думаешь, что серебряная богиня согласится на что-то меньшее?
Кассандра замолчала. Она сняла руку с плеча Агавы и отошла на несколько шагов вглубь комнаты. Сгущавшаяся ночная темнота почти совсем растворила в себе ее черные ризу и покров. И только бледное лицо ее как будто висело в воздухе. Глаза ее были полуприкрыты. Губы мерно шевелились, словно она что-то говорила. Но слов при этом слышно не было.
Напуганная видом госпожи, Агава робко сжалась в углу, бесшумно опустившись на пол. Она не рискнула больше нарушить молчание. И лишь изредка поднимала умоляющий взгляд на Кассандру. То ли надеясь, что дочь Приама изменит свое решение и постарается задобрить воинственную богиню, то ли просто боясь пропустить тот момент, когда госпоже что-нибудь понадобится и она прикажет ей, Агаве, сходить и принести, например, масляный светильник – ведь в комнате уже безраздельно царил непроницаемый мрак. Однако приказа не было, а сама служанка боялась что-нибудь предпринять.
Воцарившуюся в покоях Кассандры тишину нарушали крики и песни на улицах. Слышно было, как кто-то громогласно славил голубоглазую Афину, а кто-то все время прибавлял:
– И Зевс, владыка и бессмертных всех и смертных, слава тебе, слава!
Люди пели песни и, наверное, танцевали на улицах. О последнем можно было только догадываться по отдельным выкрикам и взрывам смеха. Когда, по-видимому, кто-то из танцоров по причине излишних возлияний и дождя, превратившего улицы и площади города в весьма небезопасное для нетвердых ног место, поскальзывался на глинистой жиже и со всего маху, вскинув руки, бухался на землю, прямо под ноги других танцующих, часто невольно или нарочно увлекая их за собой. Гуляние в честь одержанной победы все продолжалось.
Неожиданно прямо под окнами Кассандры прозвучали слова, выбивающиеся из общего ликования:
– Сынок, оставь меня, возьми Аскания, он отстает все больше. Тебе не донести меня. Я вижу, какую боль причиняет тебе каждый шаг. Да попадет скорее в царство мрачное Аида герой Диомед, раздробивший тебе колено.
– Замолчи, отец, – ответил молодой голос, слегка прерывающийся, как будто говоривший бежал и сорвал при этом дыхание, – я тебя не брошу. Нам нужно торопиться, чтобы поспеть к стене до рассвета. Наши друзья передали мне, что сегодня ночью в городе будет жарко. Скорей, малыш Асканий, держись за мою хлену!
– Эней, Эней, – вновь послышался первый голос, – им можно верить? Боюсь, не приняли бы нас за вражеских лазутчиков, если мы среди пира попытаемся покинуть город.
– Пиру скоро настанет конец. Как, впрочем, и царствованию глупца Приама. Воинам будет не до нас. Им найдется работа, – произнес прерывающийся голос, который – очевидно, его владелец вспомнил про вопрос своего собеседника – тут же добавил: – Можно верить, можно. Это надежные люди, которые кое-чем мне обязаны…
Голоса удалились, и дальнейшая беседа потонула в шуме веселья, царящего на улицах. Кассандра беззвучно подошла к окну и, воздев руки к темному небу, воскликнула:
– Горе мне, горе! Я вижу покойников, которые пляшут и веселятся! Я вижу рабынь, которые в богатых одеждах ходят по улицам в сопровождении слуг! Я вижу воинов, заснувших вечным сном, так и не успев надеть свои доспехи! Я вижу сирот, играющих на руках у родителей! Все вот-вот свершится. И ничего нельзя изменить.
Пророчица отошла от окна и тихо села на скамью в дальнем углу своей кельи. Она замерла. И только тихое бормотание нарушало гробовую тишину ее покоев:
– Дождь не помешает огню. Нет, не помешает. Ничто не остановит гнев злопамятной Афины…
Прошло несколько часов. Должно быть, близился рассвет. Кутерьма в городе мало-помалу стихла. И лишь изредка под окнами слышались торопливые шаги запоздалого прохожего или четкая, размеренная поступь городской стражи, обходящей царский дворец.
Кассандра, словно очнувшись от забытья, подняла склонившееся на грудь лицо и тихо позвала:
– Агава, ты еще здесь?
– Да, госпожа моя, – послышался тихий и робкий голос.
От темной стены отделилась едва различимая тень, и служанка предстала перед хозяйкой, готовая исполнить ее указание.
– Сходи, посмотри, что творится в городе, – устало молвила Кассандра. – Да только не вздумай идти далеко. Просто выйди на колоннаду и глянь на город. И тут же возвращайся.
– Как прикажете, госпожа моя, – служанка склонилась в поклоне, затем выпрямилась и выскользнула из комнаты.
Спустя несколько минут она вновь появилась перед Кассандрой:
– Дождь прекратился, госпожа. Звезды, все небо усеяно ими. Как будто и не было никаких туч. В нижнем городе какой-то шум. Я видела зарево. Похоже, там что-то горит. Впрочем, пламени пока не видно…
– Это только пока, Агава, только пока, – привставшая при появлении служанки, Кассандра вновь опустилась на скамью. На ее лице, если бы у Агавы хватило в тот момент смелости поднять глаза, служанка заметила бы торжествующую улыбку. – Скучно, Агава, как скучно все знать наперед…