Сижу перед мерцающим экраном компьютера, и в голове – ни одной мысли.
Только их составляющие – обрывки слов, понятий, символов… И вместо пустых и никчемных умствований хочется погрузиться в сюрреально-сиреневый мир Врубеля, плавать во влажно-мерцающем тумане Эдгара Дега, постигать спокойную сосредоточенную мудрость «Старика» Рембрандта или попросту заблудиться в «Красных виноградниках» Винсента Ван-Гога…
«Москва златоглавая, звон колоколов…» И еще – Бунин и лошадка с мохнатыми от инея ресницами, и шампанское у «Яра», и незнакомка, укутанная в меха, и…
А что мы имеем по факту?
А по факту мы имеем здоровенную «простыню» из сорока трех избирательных объединений по отшумевшим выборам в Гэ-Дэ, комментарии к ним со стороны всяких «…ологов», катящиеся, словно снежный ком, «судьбоносные перемещения» во власти и около нее, похудевшего и деятельного Президента в шапке серебристого соболя, тихо чахнущего рядом молчаливого Премьера, нарастающую нестабильность во всем исламском пространстве СНГ и окрестностях, расовые беспорядки среди эфиопских израильтян, серию терактов в Иерусалиме, перетасовку губернаторов и представителей Президента на местах, юбилей чистокровного орловского рысака, год Красной крысы, выстроенный в астрале «малый парад планет», и протчее, протчее, протчее… Среди прочего – притихшую, затаившуюся на громадном пространстве заснеженную страну, уставшую от вранья и мздоимства, от тьмы чиновников и безвластия, недоедающую и пропадающую в пьянстве и во что-то верящую, и на что-то надеющуюся…
Весны бы дружной…
Дождичка бы теплого…
Царя бы доброго…
«Земля наша велика и обильна, вот только порядка в ней нет…» – записал тысячелетие назад летописец… Или для Руси – тысяча лет, как один день, и один день, как тысяча лет?..
Ладно, к делу.
На чем я прервался…
«…учитывая огромную силу инерционного мышления… э-э-э… электората…»
Блин! Если я еще по-русски говорить не разучился, то на бумаге излагаю вполне на «общеевропейском»…
Любопытно, а на чем будет общаться самое подрастающее из поколений – те, кому сейчас десять, семь, пять? И о чем они говорить будут, если в школах почти не изучают русскую историю – есть «всемирная», если просто литература исчезла вовсе, а осталась лишь «массовая» и «элитарная», если родители этих самых пятилетних сидят то на «Просто Марии», то на «Тропиканке», то на «Санта-Барбаре», как на игле, и жизнь прямых, как струганые доски, «сериалогероев» давно стала личной жизнью миллионов семей, в то время как другая половина существования проходит просто в добывании средств на это самое существование! Люди словно пережидают собственную жизнь – от сериала до сериала… И если к чему-то обрели привычку – так это к инъекции насилия и к крови, ко лжи и беспомощности властей… – «ящик» дозирует информацию достаточно регулярно и размеренно… Зачем?
Осталось задать самому себе извечный русский вопрос: «Что делать?», распечатать бутылку «Распутина» и решать сей вопрос последовательно, до полного отпадения «аппарата мышления» на донышко граненого «хрущевского»… Назавтра вопрос стоять уже не будет: «Что делать?» – «Голову поправлять!»…
«Чью?»
«Известно чью…» – и глазами куда-то наверх…
«Они там, блин, а мы тут – хоть загибайся…»
Заодно – и «ответка» найдена на другой извечный русский вопрос: «Кто виноват?» – «ОНИ!»
Ну а кто «они» – в зависимости от ситуации: «мировая буржуазия», «кулачество как класс», «троцкистско-бухаринская банда японско-фашистских прихвостней, шпионов, диверсантов и реставраторов капитализма», американский империализм, мировой сионизм, ортодоксальные исламисты, и всегда и во всем – «антипартийная группировка и примкнувшие к ней…», и всегда и во всем – Власть!
На Руси власть издревле персонифицирована. И отношение к человеку, олицетворяющему власть, всегда двойственно до парадокса: с одной стороны, персона эта – князь, царь, император, вождь, предсовнаркома, генеральный секретарь, президент – не иначе, как тиран, палач, пьяница, деспот, развратник, слабоумный, или – все это одновременно… И он, и окружающие его все делают неверно, не правильно, дико, бездарно, бессовестно, губительно…
Об этом – громко и весело, в развеселых скоморошьих представлениях, в кукольных балаганах, в байках и частушках, в анекдотах и обличениях «правдолюбцев», в буйстве «либеральной интеллигенции» и «демократической прессы», в наукообразных гундениях политологов и «релизах» профессиональных диссидентов…
С другой стороны – тихо, шепотком – «Государево Слово и Дело…», «все так, потому что так надо… „для государства…“ и „…уж они-то там знают…“
И в этом – «уж они-то там знают, пусть делают, мы потерпим» – такая искренняя, сочувственная, светлая надежда, такая готовность и помочь, и защитить, и жизнь положить… Чтобы выжить…
И в душах по-прежнему тихо и молитвенно…
Не справедливости прошу, но милосердия…
Весны бы… дружной…
Дождичка бы… теплого…
Царя бы… доброго…
Господе Иисусе Христе, помилуй нас, не оставь землю и люди Твоя…
Русский народ является народом государственным, и любая смута в России начиналась тогда, когда ослабевало – нет, не доверие – вера в силу и мощь государственных установлении и в человека, персонально власть олицетворяющего…
И самым страшным преступлением всегда считалось предательство… Государю могут простить все: жестокость и насилие, нерешительность и даже глупость, но никогда не простят измены…
Сижу перед мерцающим экраном компьютера, и в голове – ни одной мысли…
Только тоска…
Как сказал поэт: «Тот, кто выжил в катаклизьме, пребывает в пессимизьме…»
Совет директоров «Континенталя», где я числюсь начальником информационно-аналитической службы, выдал мне задание проанализировать итоги думских выборов и дать прогноз на президентские… От штата сотрудников я напрочь отказался. Потому как – законченный индивидуалист. Особливо в таком деликатном процессе, как поразмыслить. О бренном и вечном.
В конце ноября испросил у банка «уазик» с шофером и пустился колесить по центру России. Раньше сие называлось Нечерноземьем. С заглавной буквы.
Катались дружно. Водитель искренне материл дороги, двигатель, милицию, гололед, солнце, снег, дрянные гостиницы, руководство всех районов вместе и каждого в отдельности, Премьера, Президента, ну а заодно – партию и правительство.
Я заблаговременно обзавелся тремя ксивами – спецкора столичной газетенки средней паршивости, младшего научного сотрудника какого-то социологического института с мудренейшим и слабопереводимым на русский общедоступный язык названием и, на крайний случай, некой красной книжкой с гербовым орлом на обложке и маловразумительным названием службы, кою я представляю. Так что на случай любых напрягов у меня имелись две корки просто липовые и одна – липовая в квадрате. Вернее – в пластике, все ксивы я заламинировал, и они чудненько отливали на солнышке, придавая владельцу, то есть мне, солидность и весомость.
Самое приятное и удивительное – ни один из документов не понадобился ни разу. Видавший виды «уазик» с тонированными стеклами и московскими номерами сам по себе являлся весомой и действенной штуковиной. И местные обыватели в зависимости от воспитания, начитанности, воображения и занимаемой должности принимали меня за «товарища из Центра». По-видимому, им было совершенно не важно, кого я представляю – парламент, Президента, ФСБ, коммунистов, прессу – всем было важно одно: показать, что дела идут, идут хорошо, и будут идти еще лучше!
Сам для себя цель разъездов я определил довольно мутно:
«поездить-поболтать».
В кабинете главы администрации Старолипского района не самой отдаленной от Москвы губернии сам глава, мельком глянув на блестящую ксиву «социологического политолога» или наоборот, пригласил присесть, кивнул с полуулыбкой, понимающе – уж мы-то с вами знаем – и на мой вопрос, как настроение людей перед выборами, ответил длинно и витиевато: что вообще-то все, как известно, за демократию, но за порядок, государственность, власть, твердую руку, но… за демократию.
В глазах Ивана Степановича Козлова прыгали откровенно веселые искорки: «Ты уж извини, молодой человек, у тебя своя служба, у меня – своя… Ты приехал и уехал, а мне тут жить и с людьми общаться, и жить лучше хорошо, чем бедно… За тобой, может быть, и высокое начальство, но до меня оно не дотянется, а дотянется областное, а там свои коленкоры, так что выбирай, что тебе глянется, да и отчитывайся как положено…»
Человек на своем посту. Партбилет, надо полагать, хранится у него в надежном месте, взносы – если есть кому – продолжает выплачивать, причем регулярно, разумеется, только с зарплаты… И притом – искренне, но по мере возможности и себя не забывая, – заботится о людях: дороги в районе гладкие, в магазинах не пусто, ну а что домину себе и дочке отгрохал – так пусть его…
Любой бы на его месте отгрохал, кто не отгрохал бы…
Ну а на ксиву он не обратил внимания потому, что обратил его на два других обстоятельства: на «уазик» с московскими номерами и на то, как я вошел в его кабинет.
Нужно отметить, что местная милиция оказалась начеку: пост стопорнул нас на въезде в город, шофер Григорий, отбарабанивший с десяток лет в подмосковном райотделе опером, а до того – гаишным инспектором и ушедший на заслуженный отдых вчистую по достижении тридцати девяти, переболтал с местными служивыми на понятном им языке… Торчащую из наплечной кобуры желтую рукоятку «Макарова» распахнутая кожанка прикрывала совершенно символически, но никаких прав на ношение и употребление огнестрельного у Григория просто не спросили, однозначно решив: «Свой».
«Континенталь» после случая с Крузом, по-видимому, решил озаботиться безопасностью ценных работников; весельчак и матерщинник Гриша Ларин, в свое время не отличавшийся излишними сантиментами в общении с «антиобщественным элементом», ну а бандитствующих граждан просто отстреливавший безо всяких предупредительных выстрелов, сильно не вписывался в новые реалии работы РОВД, особливо в том районе, где имел честь состоять на службе. Выслуга подоспела как раз вовремя, да и жена предъявила жесткий ультиматум, да и сам Гриша Ларин чуял, что его робин-гудовские методы борьбы с беспределом если и обеспечат ему награду, то скорее всего посмертно…
Работу он нашел легко, вновь назначенный начальник службы безопасности «Континенталя» слабо отличал «Макарова» от «стечкина», ибо двадцать лет проработал в «управе» кадровиком, зато в людях разбирался что надо. И в условиях, когда не нужно выполнять начальственные указания – кого и на какое сытно-теплое место пристроить, – проявил свои таланты… Там, где требовалось обеспечить охрану представительскую, набирал отставных «девяточников», ну а ежели сопровождать персону саму по себе шебутную и непредсказуемую, вроде меня, – то лучше опера-практика ничего и не надо…
А вообще-то Гриша Ларин тосковал по государевой службе… И хотя лично ко мне никаких претензий не имел, хотя жалованье его было на порядок выше прежнего, а работа, по его выражению, «не бей лежачего подушкой», – тяготился… Ибо, во-первых, в прежней его работе присутствовал элемент… э-э-э… творчества, а творчество – это как песня: не продается! Во-вторых, у Ларина была одна, самая важная для людей его профессии мотивировка, которая оправдывала и риск, и недосып, и невнимание начальства, и тревогу семьи… Он работал для людей, был защитником, а это дорогого стоит…
…А тогда – пост доложился по начальству, и, надо полагать, смысл их доклада свелся к следующему: едут служивые, по казенной надобности, но косят под простецких…
И когда я прямиком подъехал к райадминистрации, изыскал кабинет главы ея и, не обратив ни малейшего внимания на часы и дни приема граждан, не отреагировав на робкое поползновение секретарши узнать цель и смысл моего визита, просто-напросто толканул полированную дверь и с лучезарной улыбкой изрек:
– Здравствуйте, Иван Степанович. Я-к вам. – Все мои дальнейшие слова о «социолого-политических» исследованиях звучали для чиновника чистой лажей… Ибо человек, сидящий в любом сановном кресле, мыслит соответственно своей должности:
«Раз он так поступает, значит, имеет право».
Но при всем том – «у вас в столицах – своя правда, у нас – своя…».
Впрочем, ничего нового я для себя этим не открыл. И во времена оные так бывало, и нашло даже отображение в печатных «реалиях»: для страны в целом была «Правда», у «младшего брата» – «Правда Украины», ну а в Крыму, где тепло, и море, и солнышко, и вообще – курорт, читалась «Крымская правда»…
Хотя… Как там в песне поется?
Правда всегда одна, Это сказал фараон, Он был очень умен, И за это его называли Тутанхамон…
Тутанхамон… Живой бог… Или – это Атон олицетворял солнце?.. Ну да, фараон Эхнатон… Он чего-то там не поладил со жрецами… Зато жена была красивая – Нефертити… Хм… А у кого из фараонов жена была некрасивая?..
В другом районе, Пречистенском, заехали на избирательный участок. Как ни странно, «ядро избирательной комиссии» было в сборе. В том, что я «корреспондент-политолог», не усомнились, ибо догадался сменить униформу «костюм-галстук» на другую – «свитер-джинсы»…
«Ядро» состояло из трех человек: бабульки лет шестидесяти в простом платье, укутанной в теплый Оренбургский платок; худющего субъекта неопределенного возраста в изношенном донельзя костюмчике, засаленном галстуке-самовязке с испитым до синевы лицом – он оказался главным редактором районки «Светлый путь»… Третьим был невысокого роста совсем молодой человек, в костюме, при пуловере; он походил бы на комсомольского функционера, если бы в лице было поболее наглой уверенности и цинизма, но нет: в глазах его таилась какая-то непреходящая усталость и удрученность… Молодой человек был директором единственной в райцентре школы.
«Бабулька», Надежда Карповна Егорова, оказалась женщиной со скорым и сметливым взглядом и ясным умом. Перво-наперво постаралась она прояснить вопрос – «почто приехали, соколики, до наших палестин…» Два других «комиссионера» присутствовали лишь телесно: один грезил о стаканчике водочки, другой… Другой продолжал грустить глазами. Да мало ли забот: может, в школу дрова не подвезли, может, учителя без зарплаты сидят, может, жена бурчит, или все это вместе…
Потомившись с нами ради приличия минут десять, молодой человек откланялся.
– Чудят на Москве. – Надежда Карповна развернула образец бюллетеня по блокам… – Тут впору не власть избирать, а детишкам в кубики сражаться…
«Простыня» внушительная… Сыны и дочери народа расстарались… Согласно американским выборным методикам – запоминается не программа, а символ.
Получилось веселенько. Как в детской считалочке:
Ежики, белочки, яблочки в ряд – Трамвай переехал отряд трулялят.
И чего тут только нет!
Дома – два. Первый, кочегарно-черного цвета, рядом с ним – деревце неизвестной породы, кругленькое, видать стриженое, – символизирует «Союз работников жилищно-коммунального хозяйства России». Второй – общеизвестнее – под красно-сине-белой крышей крупно так: «НАШ ДОМ» – и меленько: «Россия».
Шутка Премьера с «его домом» людям понравилась сразу, ее развили и дополнили: «Наш дом Россия – ваш дом тюрьма». О том, у кого «не все дома» и «съезжает крыша», делятся активно и охотно. В основном на работе, ибо благодаря завоеваниям дерьмократии очередей больше нет: продукты и товары имеются, а вот с зарплатой как-то не складывается…
Рыбки тоже две. Одна – схематичная, вроде как сушеная, символизирует христиан-демократов, про которых, впрочем, все одно никто ничего не знает…
Другая – улыбчивая, ясное дело, золотая… Остается загадать три желания – и остаться у разбитого корыта… Сказку все читали, на мякинке не проведешь!
Что еще?
«Преображение Отечества», где Отечество представлено непонятной птицей с развернутыми крылами, мало похожей на феникса и весьма сходной с гусем…
Вспоминается нетленка из Аркадия Райкина: «Да у нас не воробьи, у нас на заборах индюки сидеть будут…»
Птица счастья завтрашнего дня Прилетела, крыльями звеня, Выбери меня, выбери меня…
Интересно, она что, железная, что ли, птица этого самого счастья?.. Лучше бы тогда – просто индюшка в День благодарения… Вот только кого благодарить и за что? Тоже понятно, вернее – привычно: партию и правительство за доверие к нам, сирым и убогим…
Что еще имеем? Похожее на татуировку восходящее солнышко, белку с хитрым профилем, символизирующую «общее дело» – общак, что ли? Из нетленки известно, чем занимаются одинокие грызуны:
Белка песенки поет да орешки все грызет, А орешки не простые, все скорлупки золотые, Ядра – чистый изумруд… Слуги белку стерегут.
«Социал-демократы» представлены мощным железным кулаком, бестрепетно сжимающим розу, невзирая на шипы… «Национал-республиканцы» – непонятного рода крестом со стрелочками, который я по недомыслию могу расшифровать только как «а пошли вы на все четыре стороны»…
Впрочем, желающие могут пойти и на четыре буквы, обведенные в кружочек, путем Афанасия Никитина и омыть валенки, в которые их обувают, в Мексиканском заливе…
Или просто – вперед! «Вперед, Россия» вслед за улыбчивым ежиком; прямо над ним завис любимый в народе фрукт – яблоко, которое ежик и пронесет в светлое будущее…
Как гласит ненавязчивая реклама с ежиком и яблоком на спине:
«Другой альтернативы у вас нет!»
«Женщины России» скромно обозначили свое присутствие цветиком навроде подсолнуха. Дети – цветочки, бабы – ягодки? А мужикам куда податься при таких беспонтовых раскладах? Ясное дело – за пивком! Благо блок любителей пива соседствует с закуской – рыбкой! А это ничего, что золотая – подсолим, подсушим и употребим! Вот оно, счастьице!
Но женщинам России не объединить всех бабонек, а любителей водки не меньше, чем любителей пива! Пивком что – только размяться или опохмелиться…
Так под какие знамена подаваться?
Под славным Андреевским стягом расположился «Предвыборный блок, включающий руководителей партии защиты детей (мира, добра и счастья), партии „Русские женщины“, партии православных (веры, надежды, любви), народной христианско-монархической партии, партии за союз славянских народов, партии сельских тружеников „земля-матушка“, партии защиты инвалидов, партии пострадавших от властей и обездоленных». Чуть ниже сообщается, что в этот блочок вошли: Туристско-спортивный союз России, Профсоюз работников телевидения и радиовещания и Общество потребителей автотехники России.
Сами-то поняли, что написали?
Я – нет. Не могу уразуметь, как все это многочисленное руководство партий вкупе с туристами и потребителями автотехники защитит одновременно пострадавших и от властей, и от обездоленных? И, кстати, кто от кого пострадал? Власти от обездоленных или наоборот?
Бред?
Конечно бред.
Но – под гордым названием «Дело Петра Первого». Что бы сказал упомянутый русский самодержец на все вышеизложенное?
А он уже сказал. Два с половиной столетия назад:
«Впредь указую господам сенаторам говорить не по. писаному, а токмо своими словами, дабы дурь каждого всякому видна была. Птръ».
Как известно, государь пренебрегал буквой «е» в начертании монаршьего имени – ну да на то она и царская воля. Зато в остальном, в отличие от спекулянтов во имя его, был точен и понятен.
Что еще на «простыне»? Как водится, серпы и молоты.
Сверху молот, снизу серп —
Это наш советский герб.
Хочешь жни, а хочешь – куй,
Все равно получишь…
Нет, это не актуально. В свете демократии – За кого ни голосуй – Все равно получишь…
Ясное дело что – бублик! Или, как сказал поэт:
Чего кипятитесь? Обещали и делим поровну:
Одному – бублик, Другому – дырка от бублика.
Это и есть демократическая республика.
Чудят на Москве!