Я толкаю дверь и над головой раздаётся мерзкий звон колокольчика. Ладно, может быть, он не такой уж и мерзкий, просто я раздражена настолько, что люди, видя моё лицо, шарахаются по сторонам. Я их не осуждаю. Моя вспыльчивость не уступает горючим свойствам керосина.
Поверить не могу, что профессор приписал меня в мошенницы, тогда как до определённого момента считал одной из лучших студенток на курсе. И всё из-за одного интеллектуала. Как он, чёрт побери, сделал это? Обычно я не обращаю внимание на заносчивых кретинов, но этот ещё и хитрый заносчивый кретин. Надо же, а ведь я даже на секунду прониклась к нему интересом. На секунду. Ровно до того момента, как в кабинет вошёл профессор и сбросил информационную бомбу на мою голову, нашпигованную тротилом. Отныне Рэй едва ли не враг номер один, которого в любую минуту сотру в порошок.
Каблуки ботинок лязгают по деревянному полу, когда приближаюсь к барной стойке. Я маневрирую между тесно прижатыми друг к другу столиками, в которых нахожу своеобразное очарование. Небольшой сгусток посетителей, разбросанный по помещению, находит приятное в одиночестве и неторопливо потягивает кофе, прячась за ноутбуками или рассматривая оживлённое движение за стеклом. Из небольших окон льётся тёплый, солнечный свет, благодаря тёмно-коричневым стенам создаётся антураж интимности. Будто это то самое место, где можно спрятаться от суеты. В обеденное время в баре благоухает аромат кофейных зёрен, еле заметно проигрывается медленная мелодия. За собственными мыслями её не всегда слышно, тогда как вечером заведение наполняется громкой болтовнёй, запахом пива и плотным движением. Я не люблю приходить сюда в вечернее время, но днём совершенно другое дело.
Занимаю высокий стул, спинка и сидение которого обиты кожей крокодильей расцветки, и складываю руки в замок, чтобы не стучать пальцами на фоне бушующих эмоций. Но если бы начала барабанить, то выбор мог пасть на репертуар группы Rammstein.
– Ты редко приходишь в такое время. Значит, что-то случилось.
Моя проницательная сестра-близнец активно трудится так, что высокий конский хвост по резкости движений напоминает хлыст. Бутылка пива в её руке зависает в воздухе, после чего отправляется в холодильник.
Удивительно, что в баре работает она, а не я. Если увидеть её внерабочего времени, то можно смело заявить, что род деятельности связан с библиотекой или же другим приличным местом, нежели пивной бар. Селена предпочтёт утончённое приталенное платье, нежели рокерскую футболку и джинсы. По стилю одежды в местную обстановку вписываюсь я.
– Это не подождёт до вечера? – Между делом интересуется сестричка, продолжая загружать холодильник, будто способна узнать меня по топоту. – Не хочу, чтобы мне начали выражать соболезнования.
– Почему тебе должны выражать соболезнования? – Бормочу я, отслеживая её движения в сторону кофемашины. Сел нажимает кнопку и автомат начинает громко жужжать, перемалывая зёрна, а уже через несколько секунд первая капля падает на дно, за которой тянется коричневая струйка.
– Потому что у твоих проблем есть имя.
Она вытирает влажные руки о чёрный фартук, следом за чем сминает коробку. Ещё один факт, по которому нас можно различить: на месте Селены, я, вероятнее всего, пну коробку под стол и уберу после распаковки всех бутылок, она же аккуратно утрамбовывает, чтобы мусор занимал меньше места.
– Ты преувеличиваешь, – говорю я, с жаждой наблюдая за ванильными сливками, которые образуют воздушную горку на поверхности напитка. – На этот раз Льюис тут ни при чём.
– Вау! – Громко протягивает сестрёнка-самоубийца, натянув фальшивое удивление, а следом возвращает прежнее выражение и высыпает горсть шоколадной крошки на пенку. – Если не он, то его тупоголовые дружки.
Господи, сегодня день встречи членов клуба смешай-их-отношения-с-грязью?
– Почему ты сразу обвиняешь Льюиса?
Она поднимает глаза и многозначительно вскидывает бровь.
– Ты действительно хочешь знать?
– Не хочу.
Обхватываю горячую чашку пальцами и делаю жадный глоток, чувствуя прилив новых сил. Селена складывает руки под грудью и внимательно следит за мной, всем видом показывая недоверие. Если встретить нас в момент опьянения, можно подумать, что мы – это глюк или белочка. Нас можно вызывать для того, чтобы припугнуть. Пожизненная завязка обеспечена. Не верится, что когда-то мы придерживались единого стиля, но в пятнадцать мои гормоны взбунтовались против всего мира.
– У тебя всемирный катаклизм?
– Профессор обвиняет нас в списывании. Дословно он сказал: либо зачёт получает один, либо балл делится пополам. Я в такой заднице, чёрт возьми, родители не потянут оплату обучения!
Сел проникается любопытством.
– Нас?
Чёрт, я начала с конца, потому что до сих пор не могу поверить, что такое происходит в реальности именно со мной.
– Какой-то идиот решил, что может обвести вокруг пальца профессора и спёр мой зачёт. Я не понимаю, как это удалось, но наши ответы абсолютно одинаковые!
– Он симпатичный?
– Ты издеваешься?! – Оскорбляюсь я, нарушая умиротворённую обстановку в баре.
– Ты можешь подумать, что я узко мыслю, но если он симпатичный и в форме, то кто-то помог, а если… так себе, то мог каким-то способом достать твой тест. Какой из вариантов подходящий?
– Он что-то говорил про стартовый состав, поэтому можно смело предположить, что этот придурок – качок-спортсмен, выросший на спортивных добавках.
– Но ты так и не сказала, симпатичный ли он.
Я закатываю глаза, не желая признавать очевидное. Мозг настроен категорически, а язык ни за какую сумму не даст утвердительный ответ. Рэй как планета из галактики за тысячу световых лет от моей. Мы никогда не должны столкнуться. А если это всё же происходит, как показала практика, ничем хорошим встреча не заканчивается. Мы можем поладить лишь в одном случае: он будет держаться подальше от меня и моих экзаменов.
Селена наваливается на столешницу и ставит подбородок на ладони. В её мягких карих глазах куча вопросов, а в моих – отсутствие ответов. Кроме того, замечаю тень улыбки, как будто она сделала преждевременные выводы.
– Тебя оставили ни с чем?
– Понятия не имею. Я разозлилась и вылетела из кабинета.
– Надо же, у тебя появились истории, не связанные с Льюисом, – уголки её губ приподнимаются от предвкушения. – Многообещающее начало.
– Господи, почему ты даже не попыталась найти с ним общий язык?! – Кажется, я снова злюсь, но на самом деле внутри меня коробит от одной мысли остаться ни с чем. – Ради всего святого, Сел, мы вместе почти четыре года, а ты даже не попыталась!
– Я всегда говорила, что этот придурок тянет тебя на дно.
– Я учусь в одном из лучших заведений в стране!
– Ты выбрала Нью-Йоркский только из-за того, что сюда хотел он. Потому что в другом месте он ни на что не годится, кроме как работать дегустатором пива. Ему было удобно переехать и жить как пиявка у своей бабки, пока старушка не отпишет жилплощадь и не отойдёт в мир иной.
– Но я учусь там, к тому же получила грант!
– А он?
Я скриплю зубами.
– Он сделал паузу.
– Год, – сухо напоминает она, отмахнувшись от меня, как от букашки, мешающей работать. – Он говорил это три года назад. Раскрой глаза. Слава Богу, что ты хотя бы не залетела.
– Не будь праведницей. Твои самые долгие отношения длились ровно неделю, а потом ты бросила его в сообщении.
– Кое-кто из нас не готов быть паровозом, – равнодушно доносит она, вытащив очередной ящик с пивом из-под стойки.
Я раздражённо фыркаю и делаю ещё один глоток, чтобы сбавить обороты и усмирить буйный нрав. Не хватало ещё потерять лучшую подругу в лице сестры из-за длинного языка. Несмотря на внешнюю идентичность, наша внутренняя начинка всегда разнилась.
– И что это значит? – Неохотно уточняю я.
– Это значит, что ты тянешь всё на себе. У него ни черта нет, он ни к чему не стремится. И если на то пошло, он полный лузер во всех отношениях, – парирует она, как делает это всегда. – О, чуть не забыла, ещё он ревнует тебя к каждому столбу.
– Он любит меня.
– Ты знаешь, что я отвечу.
Ревность вовсе не признак всепоглощающей любви. Ревность равноценна недоверию.
– Он не следит за мной, не роется в мобильнике, не отслеживает каждый шаг, – натянуто напоминаю я, но у Сел, разумеется, и на это найдётся, что сказать. – Он даже не звонит мне каждые пять минут, чтобы узнать, где я и с кем.
– Потому что ты всё время крутишься вокруг него или ждёшь дома, а если открыть переписки, то там будут сообщения от меня или оператора. К тому же он до сих пор не способен нас различить. Отсюда вывод: он тупее пробки.
– Многие не могут нас различить, это ни на что не влияет.
– Вы вместе четвёртый год. За это время он должен был понять наши различия. Он должен узнавать свою девушку как минимум по аромату и походке. Вы живёте вместе с первого курса. Занимаетесь сексом. Этого достаточно.
– Спасибо за поддержку.
– Я пытаюсь до тебя достучаться, – она дёргает плечом и отворачивается к холодильнику. – Я всегда стараюсь быть объективной. Ты это знаешь, но продолжаешь упираться и думаешь, что я против него без весомых на то причин. Он не должен мне нравиться, Си.
– Сегодняшняя проблема даже не связана с Льюисом. Я говорю, что вляпалась и на грани завершения так и не начавшейся карьеры. Мне просто нужна поддержка. Я переживаю, а ты предпочла добить.
– Хочешь совет?
Я быстро киваю.
– Найди того парня и надери его задницу, но предварительно узнай, как это произошло. Может быть, вы оба не виноваты, произошёл сбой или что-то типа того.
– Не могу, – я сглатываю, прокручивая в голове диалог с Рэем. Его надменность, уверенность в правоте, самовлюблённость. Бога ради, да он буквально предложил мне трахнуться в ближайшем закутке. Его поведение сплошной красный флаг.
– По какой причине?
– Мы плохо закончили.
– Вы и начали, судя по всему, не очень. Почему ты убежала?
Я глубоко втягиваю воздух и медленно выдыхаю.
– Разозлилась.
А ещё представилась не своим именем. Плевать на детали. Я сделала это намеренно или ляпнула не подумав. Меня невозможно поставить в пример подрастающему поколению.
– В чём проблема найти его сейчас?
– Я не знаю о нём ровным счётом ничего, кроме имени. Сложновато придётся спрашивать каждого студента, не знакомы ли они с Рэем, а потом общаться не с тем Рэем.
– Он в стартовом составе, – подсказывает она. – Можешь сузить поиск до спортивных команд, а можешь обратиться к профессору, чтобы он дал точные координаты.
– Что, если я уже в заднице?
– Не узнаешь, пока не проверишь.
Я допиваю остатки кофе и сползаю со стула, потому что должна идти, иначе у неё будут проблемы с управляющим. Гаррет, может быть, понимающий, но меня приписал к безответственным из-за резкого увольнения. Я не проработала даже неделю. Льюис не оставил выбора, а Гаррет больше не примет назад в случае крайней необходимости. Он не приверженец вторых шансов.
– Си, – зовёт Селена, и я оборачиваюсь, положив ладонь на металлическую ручку в форме полумесяца, прежде чем покину стены бара. – Мне действительно жаль. Ты способна разобраться с этим.
Выудив что-то наподобие улыбки, прощаюсь с ней взмахом руки.
Я не нахожу ничего лучше, кроме как вернуться домой и отложить поиски Рэя на завтра. Незавершённая картина ждёт, когда вновь вернусь к работе, кроме неё необходимо доделать роспись стены у заказчика, к которому всегда вызывается пойти Льюис. Сроки уже поджимают, ведь я просто не застаю его дома, чтобы сдать заказ.
Решив прогуляться пешком не без причины, направляюсь по тротуару, каждый раз задерживая дыхание между зданиями, потому что от мусорных баков несёт протухшим дерьмом. Селена права. Я не из числа тех, кто грезит жить в Нью-Йорке, переехала исключительно ради Льюиса, бабушка которого нуждалась в уходе. Ухаживала за ней, разумеется, никто иной, как я, ведь на него порой нельзя положиться. Её бездыханный труп тоже обнаружила я. Это одновременно худший и лучший день, ведь больше не была привязана к старушке, чьё тело медленно превращалось в скелет, ничего не говоря о промывке пролежней. Я не слепая. Вижу пропасти в наших отношениях, но… не в состоянии отпустить человека, с которым связала жизнь со школы. Не представляю, как можно отказаться от будущего, которое мы вместе распланировали. Ещё несколько лет назад всё казалось очевидным: мы окончим университеты, найдём работу, постепенно сделаем ремонт в доме, в котором он давно нуждается, возведём грёбаный белый забор вокруг и с приходом тепла будем ужинать на заднем дворе, в конце концов, когда-нибудь у нас появятся общие дети. Мы станем семьёй. Картина идеального мира прочно засела в сознании и проститься с ней нелегко, а забыть про обещания подавно.
Я отскакиваю назад, когда под ногами пробегает крыса, а красивые пейзажи небоскрёбов сменяются унылыми домами. Они представляют собой петлю, обвивающую шею. Но прогоняю прочь скверные мысли и стараюсь представить радужную картинку. Однажды этот район станет родным. Тут будет жить наша семья.
Льюиса нет до вечера, за время его отсутствия успеваю заглянуть в доклад и внести несколько штрихов в работу над картиной.
На белом прямоугольном холсте разноцветные небоскрёбы, напоминающие Нью-Йорк, их размытое отражение тянется вниз, словно мегаполис отражается на водной глади. К сожалению, не нахожу в городе столько красок, сколько видит заказчик. В моём видении он так и остался серым и унылым, с избытком мусора, крыс и мутантами-тараканами. Осень является любимым временем года, но даже она не способна пробудить приятные чувства к Нью-Йорку. Я никогда не заводила тему продажи и переезда, не представляла, как к этому отнесётся Льюис, хотя временами возвращаюсь к подобной мысли.
Шорох за спиной заставляет оглянуться.
Пачка чипсов в руках Льюиса сводит на нет совместный ужин. Его выразительные синие глаза, обрамлённые густыми ресницами, изучают картину, после чего встречаются с моими.
Боже, он всё также невероятно красив несмотря на неряшливый вид. Когда-то его нежелание подстраиваться под пресловутые правила, выдуманные кем-то, и отсутствие склонности быть-как-все, стали одной из причин влюблённости. Мы мыслили в одном направлении. Смотрели на мир под определённым ракурсом. Но нам давно не семнадцать. Трёхдневная щетина на квадратном подбородке прибавляет возраста, а отросшие песочные волосы давно пора остричь. Его небрежность больше не кажется очаровательной, как и кружки с пакетиком чая, верёвочку которых он приноровился обматывать вокруг ручки. Я не знала, что буду заменять мать, которая мирилась с халатным отношением, казалось бы, даже к таким банальным вещам как уборка.
– Чем занимался?
– Чинил машину, – говорит он, и я опускаю взгляд, обнаружив на бежевой футболке чёрные мазки то ли грязи, то ли мазута. От него несёт бензином как от заправочной станции. Кажется, жизнь впитала тошнотворные запахи. Меня жутко укачивает в машинах, хотя с годами надеялась на перемены. – Сколько тебе заплатят за неё?
Мысленно приказываю языку прилипнуть к нёбу, чтобы в ответ не спросить, как скоро он начнёт зарабатывать, ведь тема поступления до сих пор выводит нас из равновесия.
– Три сотни.
– Неплохо.
Он так и не сказал ничего об усилиях, которые приложила к картине, узнав лишь количество денег. Я привыкла, что всё сводится к сумме и отсутствию комплиментов.
Качнув головой, поднимаюсь на ноги и прогоняю идею узнать его мнение. Льюис никогда не был любителем одаривать комплиментами, а я смирилась с чёрствостью. Я тоже хороша, потому что ни разу не похвалила за ту или иную работу. Это не так уж и важно. Я не в силах перевоспитать сформировавшуюся личность, к тому же не хочу напрашиваться. Комплименты должны исходить от сердца.
– Посмотрим что-нибудь? – Предлагаю я, оставляя палетку на небольшом круглом столике, примыкающем к мольберту.
– Есть идея получше, – его губ касается кривая ухмылка.
Льюис стягивает грязную футболку, бросив в угол комнаты, и подхватывает меня. В следующее мгновение оказываюсь зажатой между ним и матрасом.
– Фу, – я морщусь и отстраняюсь, удерживая его за плечи на расстоянии. – От тебя несёт травкой.
Он закатывает глаза и рывком спрыгивает с кровати, направляясь в ванную комнату, примыкающую к спальне.
– Господи, почему тебе вечно что-то не нравится?
– Когда ты бросишь? – Спрашиваю я, наклонившись и заглянув в узкую комнатушку.
– Не действуй мне на нервы, Си. Брошу.
– Ты обещаешь уже год.
– Ещё столько же буду обещать, – раздражённо бубнит Льюис с зубной щёткой во рту. – Когда ты стала такой ханжой?
– Я не ханжа! Ненавижу, когда ты называешь меня так!
– А я ненавижу, когда ты упрекаешь за пустяки.
– Это не пустяк! От тебя за версту воняет травкой. Ты уже как-то занимался ландшафтным дизайном в школе. Наказание не было уроком?
– Не всем быть смазливыми моделями, – его невозмутимость поражает.
Широко разину рот, я таращусь на его спину и широкие плечи пловца.
– Что это, чёрт побери, значит?!
– Ничего.
– Нет, ты объяснишь!
– Посмотри, что с тобой стало.
Я разглядываю себя.
Ничего необычного. На мне любимые шорты с высокой посадкой, футболка с логотипом AC/DC. Часть волос распущена, часть собрана в высокий хвост. Я любительница бунтарского стиля. Он удобный и практичный, разве что в ресторан не пустят, но мы и не ходим по роскошным заведениям. Мы вообще никуда не ходим. Последнее свидание было как минимум два года назад, и инициатива тоже принадлежала мне. Я просто хотела выбраться из приевшихся до тошноты стен хотя бы в кино.
– Что со мной не так? Я всегда так одевалась, и ты никогда не упрекал.
– Почему ты бесишься? – Льюис останавливается в пороге ванной комнаты и складывает руки под грудью. Отдаю должное тому факту, что он не отрастил пивной живот и до сих пор в подтянутой форме после того, как отказался от плаванья. Как же быстро всё поменялось. Плаванье давно в прошлом, как и желание внести вклад в наши плачевные отношения. Они катятся псу под хвост с появлением новой компании.
– Потому что ты ни с того, ни с сего, начал унижать мою внешность!
Льюис подходит к кровати, забирается и вновь нависает надо мной, но близость вызывает внутренние разногласия. По спине прокатывается неприятный холодок. Я хочу вырваться, но он зарывается носом в изгиб шеи и покрывает кожу беглыми поцелуями.
– Прости, детка. Ляпнул не подумав.
От него всё ещё тянет травкой и бензином. Запах впитался в пальцы и кожу, а благодаря тому, что почистил зубы, смешался с мятой. Комбинация ещё более противная, чем прежде.
– Ты сексуальная, когда заводишься, – он нарочно льстит, подступая к границам.
Льюис обхватывает пальцами подбородок и завладевает губами. Проводит рукой по бедру и скользит вдоль пояса шорт. Я всё же стараюсь побороть себя. Закрываю глаза и пытаюсь раствориться в ощущениях, но это сложно, учитывая, что поцелуй похож на обнимашки с канистрой из-под бензина. Последнее время именно это и происходит: я занимаюсь сексом с вонючей бензоколонкой.
Зажмурившись, делаю короткие глотки воздуха. Но я, чёрт побери, ни капли не возбуждена. Тем временем Льюис прокладывает дорожку по плечу и, сдвинув горло футболки, царапает щетиной. Подхватывает край ткани и тянет вверх, оставляя меня в лифчике. Поцелуи перебираются на живот, на коже выступают мурашки, когда из приоткрытого окна сочится холодный вечерний воздух. Он расстёгивает пуговицу, и я останавливаю движение до того, как слетят шорты.
– Не могу, – с сожалением выдавливаю я.
Льюис поднимает голову и сердито сводит брови.
– Какого хрена ты тогда начала это?
– А поцелуи обязательно должны перетечь в секс?
Мы оба знаем: если он ответит согласием, то сегодня разойдёмся по разным спальным местам. Он уляжется на диване, а я промучаюсь от бессонницы до глубокой ночи из-за гложущего чувства вины. Странно, что отказ способен внушить гадское ощущение. Я должна извиняться из-за отсутствия секса, но некогда огненный темперамент с годами дал трещину по непонятным причинам. Возможно, осознаю в чём корень зла, но топчусь на стадии отрицания.