Иерархия Неба и Земли. Часть I. Новая схема человека во Вселенной - читать онлайн

Предисловие

Эта книга была начата несколько лет назад. Она возникла в ответ на общественный кризис и личную потребность – потребность переосмыслить, пока еще на то было время, потребность выяснить, как много и как мало я на самом деле знал о самом себе и вселенной, в которой я каким-то образом оказался. Было жалко умирать, не успев ощутить удивление от того факта, что я жив, или проявить деятельный интерес к тому, что же собой представляет человек – если он вообще что-то из себя представляет. И хотя данная книга сильно переросла мои первые потуги справиться с таким положением, все же она остается попыткой ответить на вопрос: «чем я являюсь?» «Чем бы ни была загадка человечества, ей я и являюсь»[3].

Чем является человек? Это загадка, которую каждый, пусть и пользуясь всей доступной помощью со стороны, должен решить по-своему. Мое решение (если его можно так назвать) не подойдет полностью кому-либо еще, и я его здесь предлагаю больше в качестве воодушевляющего примера, нежели руководства. В любом случае, у меня нет полной, самосогласованной, завершенной системы, а есть лишь замысел определенной философии. Природа человека – тема загадочная и неиссякаемая, о которой я не хочу говорить категорически. Хотя я могу согласиться с Торо, что «Я бы не говорил так много о себе, если бы был кто-то другой, которого я бы знал так же хорошо»[4], все же должен признаться, что сам себе все больше кажусь незнакомцем. Из двух типов людей – тех, кто отказывается следовать совету «познай себя», и тех, кто воображает, что уже сделали это – второй, видимо, менее мудрый. Знание, неуравновешенное знанием собственного невежества, – лишь мертвый груз.

Это философская книга, но, во избежание недоразумений, я должен объяснить, что понятие «философия» так, как я его использую, имеет значение, которое в наши дни не всегда принимается. Во-первых, я по возможности избегаю метафизики, которая, будучи отдаленной от конкретных сведений о природе, теряется в тумане слов. Философию определяли как сумму научных знаний или как попытку объединить науки[5]. Мое намерение не столь амбициозно, однако я действительно хочу предложить пути, следуя которым основные выводы отдельных наук однажды объединятся в одну Науку. Во-вторых, эта книга – практичное начинание. Многие философы, в том числе и самые великие, считали, что философия – больше, нежели просто размышление о важных вещах: она требует и включает также соответствующие способы поведения. Я еще буду много говорить на эту тему. В-третьих, эта книга гипотетическая – и, надеюсь, смелая в своих предположениях. Хотя в основном я согласен с Сэмюэлом Александером, что «истинная или конкретная мысль привязана к природе»[6], я не смею заявлять, что все мои воздушные шарики – пленники. Некоторые из них уносит в небо. Но не является ли вид, открывающийся сверху, – самая широкая перспектива – именно тем, что нам нужно, если мы собираемся найти себя во вселенной? В настоящее время мы не знаем где мы, хотя очевидно, что не дома[7]. Философия не оправдала наших ожиданий. В дневниках Кьеркегора он делает весьма проницательное замечание, что «В отношении к своим системам большинство систематизаторов подобно человеку, который построил огромный замок, а сам живет рядом в лачуге». На самом деле нам нужен не замок и не лачуга, а дом во вселенной – нечто среднее между хибарой и столь же непригодной для жизни гостиной; что-то, что не является ни космической трущобой скептика, ни аккуратными (но иллюзорными и непрочными) построениями метафизика-теоретика. Я считаю, что нам остро не хватает картины мира, в которой наши собственные жизни занимали бы какой-то уголок – картины, в которой было бы достаточно глубины красок и обилия деталей для того, чтобы разжечь воображение; в которой была бы та приверженность науке, которую требует любой здоровый интеллект, и то четкое изображение космического единства и цели, одному которому и под силу удовлетворить сердце. Эта книга – грубый эскиз такой картины.

Теперь что касается ее подачи. Не знаю причины, по которой серьезные книги на философские темы не могут читаться настолько легко, насколько позволяет заданная тема[8]. Соответственно, я старался использовать выражения, которые были бы понятны образованному неспециалисту, и снабдил текст многими схемами, используя их, как мне кажется, на новый лад. На самом деле, несомненно, что усвояемость книги будет в первую очередь зависеть от степени расположенности читателя, чем от любого другого фактора. Также будет иметь значение, визуал ли читатель.

Некоторым вся эта графика больше мешает, чем помогает – для таких читателей текст был написан таким образом, что (с некоторыми исключениями) его можно читать, не обращаясь к схемам; другим схемы могут точно так же помочь читать книгу, как помогли мне ее писать; некоторым они, быть может, предложат новую область для исследования. Для них есть приложение.

Причина диалогов, разбросанных по всей книге – между моим бездумным и здравомыслящим «я» (3) и моим философским «я» (Ф), – в том, что мышление естественным образом принимает подобную форму. Мысль, как заметил Платон, – это диалог души с самой собой [9]. И хотя в ходе этого внутреннего разговора 3 часто побеждается Ф, оно никогда не побеждается окончательно и восстанавливается вновь и вновь, чтобы сыграть необходимую роль. Я хочу заявить, раз и навсегда, что никто, и, конечно же, не философ, не может позволить себе отказаться от этой безнадежно нефилософской части себя.

Совет о том, как читать эту книгу: я должен предупредить читателя, что не стоит читать урывками. Это может лишь ввести в заблуждение, так как план работы грубо диалектичен. Сведения из более ранних глав позже видоизменяются, а чтобы понять более поздние главы, нужно прочитать предыдущие. Необходимо читать все целиком[10]. Многое заставит моих читателей прерваться, но, как сказал Спиноза, «Я молю их, чтобы они следовали за мной мягко и не сформировали об этом определенного мнения, пока не прочли все»[11].

Несмотря на это, существует очень утонченный вид ума, для которого большая часть того, о чем я говорю, останется бессмыслицей. Я знаю ценность ментальности, которой не нужно размышление. Ведь именно интеллектуальному аскету, с его пристальным вниманием к деталям, отказывающемуся делать больше одного шага за раз в сторону от имеющихся данных, я обязан многой информацией, на которой основаны построения, которые он отвергает в лучшем случае как преждевременные. На это я могу ему ответить, что наши позиции дополняют друг друга[12] и что есть столь же глубокая и практичная потребность в широкомасштабных структурах мышления, как и в их строительном материале. Пусть он позволит мне выполнять свою функцию так же, как я позволяю ему выполнять его. Бессмысленно указывать мне, что я потерпел в ней неудачу. Я и так это знаю. Нужны конструктивные предложения. Как говорил китайский мудрец, «Человек, который критикует других, должен быть в состоянии предложить свое решение. Критиковать, не имея альтернативы – то же самое, что тушить огонь огнем»[13].

Есть еще один тип читателя, который слишком охотно примет на веру многое из того, о чем я говорю. Я имею в виду ленивого умом и интеллектуально недисциплинированного читателя, склонного творить себе кумиров и создавать их культ, читателя, который, будучи не готовым к долгому прокладыванию пути к желанной цели через неумолимые факты, пытается достичь ее одним махом. Но, в действительности, быстрое продвижение ни к чему не приводит, и ничего стоящее не дается без труда, терпения и смирения. Размышляйте о человеке и вселенной (без такого размышления человек не был бы самим собой), но пусть это будет осведомленное, а не праздное, размышление. Предупреждение Гераклита о том, что «люди, которые любят мудрость, должны поистине иметь понятие об очень многих вещах»[14], сегодня актуально как никогда.

Д-р Ф. Шервуд Тейлор не недооценивает ни объем, ни срочность задачи, когда пишет: «единственная надежда мира – на объединение религиозного, философского и научного взгляда в одну всеобъемлющую точку зрения. И я хотел бы подчеркнуть, что это объединение не было осуществлено и что его осуществление – самая срочная из задач для тех, кто желает людям добра»[15]. Мы должны провести синтез. Научные джунгли нуждаются в укрощающей руке мыслителя и святого. С другой стороны, философия может найти в бурном росте современной науки именно ту пищу, которую она должна иметь для дальнейшего роста, тогда как религия найдет в ней необходимое ей слабительное и тонизирующее средство. Д-р Инге говорит нам, что задача этого века – одухотворить науку[16]: я бы также добавил, что она и в том, чтобы «интеллектуализировать» религию. В обеих задачах у философии огромные возможности и огромная ответственность. Последующие страницы являются попыткой выполнить лежащую на мне долю ответственности[17].

И, наконец, я хотел бы подчеркнуть, что у меня нет запаса лекарств собственного изобретения или облегчающих жизнь приспособлений. Я не могу предложить простого пути наружу или вовнутрь, никакого краткого пути к блаженству, никакой философии без слез, никакого нового Евангелия. Я могу обещать лишь некоторые древние учения в современных облачениях – учения, которые сложные просто потому, что они простые, и которые нужно применять в жизни, чтобы их понять – вместе с несколькими старыми рецептами надежды и уверенности в себе. То, что является только новомодным, столь же бесполезно, как и то, что является только традиционным. Мы должны идти вперед к новым идеям и назад к старым, мы должны изучить факты науки и пробудиться тому, чему учит религия. Подлинный прогресс – не одностороннее движение от настоящего в будущее, а симметричное расширение настоящего в сторону прошлого и в сторону будущего, так что мы в каком-то смысле преодолеваем время. Д.Х. Лоуренс, безусловно, прав, когда говорит: «Каждое глубокое новое движение также делает большой мах назад, к какому-нибудь старому, полузабытому способу сознания»[18].

В чем задача современного философа? Логические позитивисты[20], отвергающие одну из его традиционных функций как придумывание всякой метафизической чепухи, и другую – как незаконное вторжение в сферу науки, оставляют ему лишь крошечную долю его работы. Профессор Айер пишет: «Утверждения философии являются не фактическими, но лингвистическими по характеру – то есть, они не описывают поведение физических или даже ментальных объектов; они содержат определения или же отражают формальные последствия этих определений. Соответственно, можно сказать, что философия – раздел логики»[21]. И мнение, что философия – своего рода умозрительное знание, существующее параллельно со специальными науками познания, – ошибочно. «Те, кто так считает, лелеют веру, что в этом мире существует то, что является возможным объектом умозрительного знания и вместе с тем находится за пределами эмпирической науки. Но подобная вера – заблуждение. Нет такой сферы опыта, которую, в принципе, нельзя было бы подвести под какой-либо закон науки. И нет такой разновидности умозрительного знания о мире, которое, в принципе, наука не в состоянии дать»[22].

Я вовсе не отрицаю пользу большей части критики логическими позитивистами метафизических структур мысли или их попытки избавляться от всякого мусора[23]. И г-ну Айеру нельзя отказать в праве называть философию разделом логики. Тем не менее, подобное определение кажется мне ненужным отступлением от общепринятой формы употребления. Кроме того, это оставляет без внимания небольшую, но не лишнюю категорию людей, которые, не являясь ни учёными, ни метафизиками, тем не менее, хотят усвоить основные выводы специальных наук и, не обращая внимания на межотраслевые барьеры, найти более широкомасштабную картину.

Логические позитивисты ответили бы (как я думаю), что, так как эта интеграция не является вопросом ни метафизики (т. е. особого рода бессмыслицы), ни логического анализа (т. е. соответствующий философии), она является делом науки, в которую философ не имеет права вмешиваться. В идеале, быть может, это и так: Т.Х. Хаксли определил науку как «любое знание, которое базируется на доказательствах и рассуждении», а д-р А. Хилл идет еще дальше и заявляет, что «все разумное знание – наука». Но я думаю, ясно, что, во-первых, наука проявляет мало признаков того, что она взялась за это дело самоинтеграции; во-вторых, что, из-за его неизбежной и необходимой специализации, отдельно взятый ученый вряд ли подходит для этого дела; в-третъих, что метод работы пока не может быть точным или «научным» (и неизвестно, сможет ли таковым быть когда-нибудь) и вынужден быть беспорядочным, умозрительным и условным; в-четвертых, что проект, тем не менее, стоящий и даже важный. Таким образом, я считаю, что до тех пор, пока наука не сможет взять бразды правления (предполагая, что такое время может настать), есть потребность в более или менее неметафизической философии, чьи предложения являются фактологическими, а не лингвистическими. Не имея такой философии, мы буквально засыпаны огромным количеством несогласованной информации о себе и о вселенной. Для многих людей такое положение дел невыносимо – с интеллектуальной и эстетической точек зрения.

Конечно, можно ответить, что на самом деле для той философии, которую я предлагаю, нет никакой работы, или что эта работа, хотя и нужная, слишком трудная, чтобы быть успешной. Настоящая книга и есть мой ответ на эти возражения. Хотя я и не надеюсь, что какой-нибудь читатель согласится со всем, что я говорю, во всех подробностях, я могу утверждать, что покажу: 1) что грядут новые важные утверждения о природе вселенной (утверждения, которые с одной стороны, не являются бессмыслицей, с другой – не являются тавтологией; которые не принадлежат ни к какой конкретной отрасли науки, и, тем не менее, имеют эмпирическую основу); 2) что некоторые из этих утверждений могут предлагать новые и результативные пути исследования в специальных науках; 3) что подобное перекрестное оплодотворение существующих наук может привести к рождению новой науки или наук. Позвольте мне привести один пример. На следующих страницах я показываю, что, кроме физических, химических и биологических единиц, которые являются нашим научным арсеналом, также существуют несколько видов объектов, которые являются конкретными материальными вещами[24], предлагая огромное количество эмпирических доказательств относительно своей природы. Ученый их игнорирует, т. к. из-за своих временных параметров они находятся за пределами его поля зрения: «видимое настоящее», которое он к ним применяет, слишком коротко, чтобы их вместить[25]. Иными словами, они для него не существуют, т. к. он не дает им времени существовать: он разрушает их основополагающий характер, разделяя их время. Вот это и есть работа для философа – рассмотреть и изучить многочисленные подклассы физических (или скорее психофизических) единиц, чей единственный недостаток – в том, что их «минимальное время» (время, которое им нужно, чтобы быть самими собой) немного больше, нежели то, что наука пока готова принять. По крайней мере, в этом случае ограниченность науки и здравого смысла требуют, чтобы философия сделала как раз то, что профессор Айер заявляет, что она сделать не сможет, – она должна предоставить «знание реальности, которое превосходит мир науки и здравого смысла»[26]