Дочь знахаря бежала через лес, лавируя между соснами. На лице застыло упрямство, а темные волосы спутались от быстрого бега. Сейчас она думала только о том, чтобы не споткнуться о корень или не попасть ногой в скрытую под листвой нору. Судя по выражению глаз, вперед ее гнала ярость. Стрелой она выскочила на поляну, раздвигая на бегу ветки деревьев, растущих на краю леса. Перепрыгнула нагретый солнцем куст ежевики. Зацепилась ногой за прошлогоднюю лозу, потеряла равновесие и, коротко взвизгнув, упала на траву.
– Демоны Велеса! – выругалась она, быстро поднимаясь.
– Муу-уу!! – ответила ей корова, удивленная неожиданным появлением хозяйки.
Раздраженно отряхивая платье, девушка внезапно замерла, резко выпрямилась и пружинистым шагом подошла к животному, которое все еще непонимающе таращилось на нее.
– Ах ты, зараза! – крикнула она, а корова от удивления перестала жевать. – Я собственными руками оторву твою рогатую… – Она внезапно замолчала, заметив сидящих рядом на траве женщину и девочку. – голову, – закончила она медленно. – Здравствуйте, госпожа Вильо.
Женщина едва заметно кивнула головой, еле сдерживая смех.
– Привет, Венда.
Госпожа Вильо отличалась тем типом красоты, которая не поддается влиянию времени. Сколько Венда помнила, Вильо всегда выглядела так, и ни беременность, ни роды, ни трудная жизнь в горах не испортили ее фигуру. Черные как смоль до пояса волосы падали на спину прямыми, тяжелыми прядями, сияя на солнце. Черные глаза искрились весельем.
С запутанными волосами и раскрасневшимся от бега лицом Венда ощущала себя огромной и неуклюжей. И к тому же была абсолютно уверена, что госпожа Вильо никогда не гонялась за коровой по лесу и не приземлялась на куст ежевики. И уж, конечно, не при свидетелях.
– Так и думала, что в конце концов ты придешь, – женщина усмехнулась, движением головы указывая на корову. – Снова убежала?
Девушка кивнула, присаживаясь на траву.
– Приходится постоянно следить за ней, – буркнула она угрюмо. – Ну а как иначе? У меня столько работы, а хранитель постоянно или решает какие-то страшно важные дела, или людей лечит. Лучше бы детям поручил пасти корову, но он настаивает, и что бы я ни говорила – не уступит. Все время слышу, что за горами коровы на привязи пасутся и как-то не убегают. Хотя хранитель знает лучше, жалко попусту слова тратить!
Вильо нежно улыбнулась дочери. Огоньку было пять лет, и по сравнению с матерью она выглядела несуразно. Рыжая, конопатая, неуклюжая, очень похожая на своего некрасивого отца. Вильо любила дочь больше всего на свете, но в последнее время очень боялась за нее. Даже сейчас в ее голове роились тысячи страхов.
Она решила сменить тему разговора.
– Придирается к тебе хранитель, да?
Венда всегда становилась разговорчивой, когда что-то сильно ее возмущало. Однако в этот раз она только хмыкнула под нос и буркнула:
– О да. Придирается. Очень придирается… Но знаете, это не в первый, не в последний раз, – усмехнулась она.
– Право мужей и отцов.
Венда невыразительно фыркнула, не желая дальше жаловаться на приемного отца. Это бы заставило ее нервничать. Она оперлась на локти и уставилась перед собой.
Луг тонул в лучах весеннего солнца. С трех сторон его окружал лес, создавая уютный уголок, наполненный пением птиц. Самым красивым тут было озеро, огороженное от поля рваной полосой камыша. Оно призывно искрилось на солнце, но в нем таились водовороты и коварные глубины, готовые превратить невинную забаву в борьбу за жизнь. Люди говорили, что ночью в солнцестояние на берег выходят русалки, водяные, утопленники и другая нечисть, чтобы танцевать при свете луны. И беда тому, кто им в таких забавах помешает.
Минуту было слышно только пение птиц.
– Ну что там говорить, – наконец произнесла молодая знахарка. – Забираю это божье наказание, – она махнула в сторону коровы, – и возвращаюсь к себе, пока она не сожрала тут всю прекрасную траву. Пошли, ты… корова, – буркнула она, дергая веревку сильней, чем это было нужно.
Огонек вежливо отступила назад, когда животное двинулось с места. Венда мило улыбнулась девочке и подмигнула ей.
И вдруг почувствовала, как сильно забило в висках. В ушах зашумело, она прикрыла глаза и скривилась от боли.
Время замедлилось, словно камень застрял в шестернях машины мира. Затих ветер в кронах деревьев. Прервали птицы свою трель. Замер теплый воздух. Воцарилась не столько тишина, сколько полное отсутствие какого-либо звука.
И в эту странную минуту знахарка видела только лицо маленькой девочки, которая стояла по колено в траве, с ураганом рыжих локонов вокруг лица, и неестественно черными глазами смотрела на Венду.
– Это сова ее напугала, – произнесла девочка чужим, взрослым голосом. – Если войдешь туда, волк не сможет тебя спасти.
У Венды пищало в ушах, виски пульсировали болью.
– Ч… что? – простонала она.
Все снова пришло в движение.
Зашумели деревья, запели птицы, корова сделала следующий шаг, кузнечики затрещали в траве.
Девушка удивленно заморгала. Привиделось? Потом она заметила, что глаза Огонька, стоящей по колено в траве, с ураганом рыжих локонов вокруг лица, оказались голубыми, как летнее небо.
– Ой… мамочка?! – Ребенок задрожал и испуганно присел на корточки.
Из ее носа потекла струйка крови. Вильо кинулась к дочери и начала вытирать ей лицо платочком, пытаясь скрыть волнение и ужас за успокаивающими словами. Венда наблюдала за ними с замешательством. И со страхом.
Она громко сглотнула слюну и задала типичный, глупый вопрос:
– Что?..
– Ох, ничего страшного! – женщина махнула рукой. – В последнее время с ней такое бывает. Немножко крови. Наверное, у Огонька ее слишком много, для такой маленькой девочки, – сочувственно улыбнулась она и обняла пухлые плечи ребенка. – Уже получше, малышка? Не крути головой, иначе… ну вот видишь, опять.
Девочка послушно отклонила голову назад, не отрывая глаз от лица матери.
Венда смотрела на Огонька, но никак не могла понять, что же собственно произошло.
– Она и раньше так говорила? – спросила Венда. Воспользовавшись случаем, корова осторожно выдернула веревку из рук Венды и почтительно удалилась.
Вильо подняла на знахарку растерянный взгляд.
– Что говорила? «Мамочка»? Естественно, говорила. А почему?..
– Нет, не это! – нетерпеливо прервала ее Венда. – Про волка и сову, и… – Она замолчала, потому что наткнулась на полный непонимания взгляд. – Ну… такие странные вещи…
Она замолчала, внезапно ощутив себя идиоткой. По крайней мере, она посмотрела на себя глазами Вильо и увидела идиотку. Сейчас она и сама не была уверена, что минуту назад что-то произошло, просто немного крови из носа малышки, а ей самой привиделось.
– Ну это… я уже пойду, – тихо произнесла она, наблюдая за Огоньком.
Малышка прижимала платок матери к носу и дышала открытым ртом. И кроме этого не было ничего необычного.
Знахарка медленно развернулась и пошла за коровой. Когда она подняла веревку с земли, ее голову пронзила боль, от которой перед глазами закружились красные пятна, а в ушах зашумело.
– Мама, у меня голова болит, – услышала она за спиной детский голос и снова на мгновение ощутила, что что-то не так, как должно быть. Она оглянулась на две фигуры и с тревогой в сердце пошла домой.
Они следили за ней из-за деревьев. Видели, как задумчивая девушка ушла, уводя с собою корову. Смотрели, как молодая женщина вытерла последние следы крови с лица малышки. Наблюдали за тем, как девочка оттолкнула руку женщины, пытаясь подняться, но снова упала на траву. Мать журила ее, стараясь придать голосу хоть немного твердости.
Старуха хмыкнула под окровавленный нос, и ее лицо покрылось паутиной мелких морщинок. Она прожевала то, что было в ее беззубом рту, после чего сплюнула в сторону. Рослый мужчина, возвышавшийся над старухой, даже не обратил внимание на кровавый комок, что попал ему на ногу.
Оба сосредоточенно наблюдали за сценою, что разыгралась на поляне, замерев в ожидании. Мужчина с волчьими глазами, сросшимися бровями и обветренным упрямым лицом был больше похож на лесное существо, чем на человека. А сгорбленная старуха, что доставала ему едва ли до пояса, был окутана запахом трав и аурой безграничной, неисчерпаемой злобы.
Они стояли и смотрели.
Смотрели и ждали.
Тропинка вела между деревьев вглубь весеннего леса, между сосен и елей с молодыми, зелеными ветвями, между папоротника и ягодных кустов, аж до старой часовни, стоящей под еще более старым, буйным дубом со скрюченными от времени сучьями.
Весело щебетали птицы, тихо шумел дуб.
Атра впитывала этот прекрасный день, этот чудесный миг всем своим естеством. Всем своим семнадцатилетним, стройным и гибким телом. Кошачий взгляд скользил по окрестностям, не задерживаясь на деталях. Золотые локоны, раскиданные по траве, блестели, ловя солнечные лучи в медных отблесках. Круглые, молодые груди поднимались и опускались в такт возбужденному дыханию. Стройные ноги, освобожденные из плена тяжелых юбок, жадно оплетали узкие, лишь наполовину реальные бедра любовника. Ее ладони нежно блуждали по его спине, деликатно царапая прохладную кожу.
Когда он сильно, почти грубо прикусил розовый сосок, она застонала, задохнувшись лесным воздухом. Сильнее сжимая его холодные бедра, она напряглась, когда неожиданно пришла долгожданная волна удовольствия. С влажных, полуоткрытых губ сорвался стон, Атра прикрыла глаза и отдалась наслаждению. Сквозь феерию золота под веками она почувствовала, как он догоняет ее, как болезненно и восхитительно впивается в ее груди. Она погрузила пальцы в черную шевелюру и прижала его к себе еще сильнее.
С силой. С жадностью.
Золотые вспышки медленно исчезали, ускоренное дыхание замедлялось, дикость сменялась спокойным покачиванием.
Атра усмехнулась, снова услышала щебетание птиц и успокаивающий шум старого дуба.
Она ощутила, что снова осталась одна. Как обычно, без лишней сентиментальности, ее партнер ушел не попрощавшись. Как будто в тумане, она слышала его шаги. Они не отдалялись, а быстро и решительно приближались. Она поправила одежду.
– Атра, ну как обычно! – грубый голос вырвал ее из блаженства. – Ну я так и знал, что ты будешь тут. Идем, твой отец хочет с тобой поговорить. Мне кажется, это что-то важное.
Она открыла глаза и неспешно потянулась. Вытащила несколько шпилек из буйной шевелюры и сладко зевнула.
Ее сосед, молодой Ирке, сын пасечника, упер руки в боки и с высоты рассматривал ее критическим взглядом. Потом выдохнул, покачал с недоверием головой и сказал:
– Не знаю, что тебя так сюда тянет.
Она пожала плечами с невинной улыбкой.
– Люблю тут вздремнуть, как-то так…
Никто не знал, что связанные цепями могил, проклятые навещали ее во снах.
Парень хмыкнул в ответ и растерянно огляделся.
– Вздремнуть, понятно. Полный покой…
Она одарила его сладкой улыбкой и поднялась, от недавней забавы у нее закружилось в голове. Ирке оглядел ее полным недоверия взглядом.
– Нет ничего лучше, чем вздремнуть у ворот Кладбища Проклятых, – язвительно сказал он. – Прекрасное местечко, Атра.
Девушка скользнула взглядом по кривому, запавшему надгробью, стоящему рядом в траве. Она поправила платье, спадающее с плеч.
– Лучше не придумаешь… – непонятно пробормотала она и потянулась как кошка.
Сердцем долины было озеро, созданное двумя встречающимися тут ручьями. В зеркальной поверхности отражались деревянные избы, крытые соломой. Они жались на берегу, низкие и в основном без окон. Украшали их только медленно зеленеющие после зимы сады. Белый дым поднимался из отверстий в крышах. В маленьких хозяйствах кудахтали куры, сонно мычали драгоценные коровы и волы. Несколько свиней рылись в отходах между постройками, окруженными плетеными заборами. Деревушка стояла тут сотни лет, притаившаяся в горной долине, забытая всеми.
Хотя не всегда тут было так спокойно.
На холме виднелись руины старого замка. Его темные, молчаливые контуры выделялись на фоне неба. И если кто-то смотрел на него, возвращаясь с поля или спеша в корчму на кружечку чего-нибудь холодного, то не мог избавиться от впечатления, что замок следил за каждым его движением.
И, как в давние времена, он ждал жертвы.
Дни проходили лениво, а жизнь текла медленным, установленным много лет назад, порядком. Но ночью… ночью ситуация менялась. То, что при свете дня ускользало от людей, оставаясь незамеченным, после захода солнца набирало силу и отправлялось на охоту. Ночь не принадлежала людям, и жители Волчьей Долины знали об этом лучше, чем кто-либо другой. Руины замка на скальном выступе пробуждали воспоминания о недавних временах. А если какой-нибудь юнец не помнил их, если не верил рассказам… Его искали долго и настойчиво. Днем. Иногда, что было еще хуже, находили. И тогда по ночам вновь плотно закрывали двери.
В Волчьей Долине, у подножья старого замка, часто вспоминали последних хозяев и вздыхали с облегчением, что все уже в прошлом.
Когда солнце клонилось к западу и большинство полевых работ откладывалось на следующий день, в корчме собиралось несколько десятков мужчин. Когда они выходили из изб, их жены суетились по хозяйству, укладывали детей или чинили портки – и провожали их напряженным, полным ожидания взглядом. Если бы они хотели, то тоже могли бы пойти в корчму, чтобы спорить и решать судьбу поселения. Обычно они так и делали, и часто именно они спорили громче всех. Но сегодня мало кто из них хотел выходить из дома вместе с мужьями. Не в этот вечер.
Мужчины собирались за длинной лавкой в углу, на небольшом возвышении для музыкантов, на котором уже давно не играла музыка. Хозяин Ярт наливал посетителям пиво и мед. Потом вставал рядом, опираясь плечом о столб и скрестив руки на груди. Его сын Имир вытирал кружки, ловя каждое слово их разговора. Он не был женат, потому не мог участвовать в споре, но он работал в корчме, и его не могли выставить, как других юношей.
– Прошло три дня, и никаких изменений, – заявил гробовым голосом усатый мужчина с изборожденным морщинами лицом земляного цвета.
Остальные присутствующие вздохнули с облегчением, и тихий шум достиг ушей Имира, находившегося у стойки.
– Тогда, может, это медведь? – предположил кто-то неуверенно. Его проигнорировали.
– Отступитесь уже от моего сына, – грустный крестьянин обвел взглядом собравшихся, между которыми он сидел. – Он не был умным парнем, но ничего плохого не делал. Пора предать его земле.
Несколько мужиков грустно закивали. Часть признавала правоту несчастного отца, но кто-то все еще боялся. Они смотрели в пол или ерзали на стульях.
– Думаю, пора перестать смотреть на мертвых, – наконец произнес Костьян, рыжий муж госпожи Вильо, владелец лучшего хозяйства в деревеньке. – Три дня достаточно. Скоро начнет… – Он хотел добавить «вонять», но замолчал под горделивым и полным боли взглядом отца убитого мальчика. – Скоро русалия, – сказал вместо этого. – Нужно закончить дело до праздника.
Он почувствовал, что это прозвучало не слишком тактично.
– Ладно, три дня! – тут же выкрикнул кузнец, крупный бородатый крестьянин, сидящий в конце стола. – Но полнолуние будет сегодня!
– Лучше сразу осиновый кол в сердце забить и не ждать! – выпалил молодой парень, после чего закашлялся в платок, почти выплевывая легкие.
Отец мертвого ребенка прищурил глаза, его лицо покраснело.
– Никаких кольев, Стоян! – он ударил кулаком по скамье. – Пока не будем уверены, что Винне воскреснет, никто не проткнет моего мальчика, как какую-то тварь с Кладбища Проклятых! – вспомнив это название, он сплюнул на пол с омерзением.
– Так лучше подождать, пока он в вампира какого превратится и папашку первого растерзает, да?! – воскликнул Стоян и снова нервно закашлял в платок.
– Мы его к тебе отправим, труп ты ходячий! Самому уже и так жить недолго осталось, но первым кол вбивать и четвертовать других, ты… – Усатый вскочил с лавки, но сидящий рядом с ним Костьян схватил его за плечо железным захватом.
– Сядь, Тинне. Не будет никакого кола. Но кузнец прав, мы должны переждать полнолуние.
Крестьянин на конце стола едва заметно кивнул.
– Чего ждать? – возмутился скорбящий отец, вырвал руку и сел на место. – Три дня и три ночи мальчика в избе держали, следили и окуривали травами. Он не восстает. Это конец. Он мертвый, как колода, – он пытался злостью перекрыть отчаяние.
– Тинне, пойми нас, – присоединился к разговору молодой парень, недавно женившийся. Он усиленно пытался отпустить усы, но пока это выглядело скорее смешно. И голос у него был теплым и спокойным. – У нас маленькая деревня, мы можем рассчитывать только на себя. Я понимаю твою скорбь по единственному сыну, но сам знаешь – то, что мы должны сейчас сделать, мы делаем всегда. Мы не знаем, что его убило, но смерть была жуткая. А у нас семьи, моей Лани только полгода, о ней думать нужно. Еще одна ночь – и похороним твоего сына, уверенные, что все мы в безопасности. Пойми это.
Его мягкий голос успокоил негодующего отца.
На минуту воцарилась тишина. Ждали согласия Тинне. Мужчина с необъяснимым выражением лица смотрел в свою кружку с медом. Даже Стоян пытался сдержать навязчивый, кровавый кашель.
– Мы удерживаем Винне между миром живых и миром мертвых три дня и три ночи, – наконец произнес отец убитого мальчика. Он поднял глаза и встретился взглядом с шоколадными глазами напротив. – А это мог быть просто медведь. Попытайся понять, Ларс. Я хочу похоронить сына.
Собравшиеся выдохнули. Имир, стоявший за стойкой, только сейчас понял, что задержал дыхание, ожидая согласия отца Винне.
– Тинне, ты злишься на нас без причины, – молодой Ларс наклонился вперед, сплел пальцы, опираясь на стол так, словно хотел оказаться к собеседнику как можно ближе. – Я тоже хотел бы похоронить мальчика как нужно, мы не делаем этого не назло тебе, ты хороший сосед и уважаемый хозяин. Но медведя можно распознать по клыкам, когтям, остаткам шерсти. Хранитель разбирается в таких делах. Он не был уверен. Ты хорошо знаешь, что это он наказал сторожить мальчика. Если уж хранитель не знает, что это за зверь…
– Ну конечно, а где хранитель? – спросил глубоким басом кузнец, перебивая молодого человека. Все вдруг встревоженно стали переглядываться.
– Его сегодня не было, – со своего места возле столба впервые отозвался Ярт. – Со вчера его тут не было.
– Мы должны подождать, что он скажет, – Стоян вытаращил свои водянистые глаза. – Мы не можем без него!..
– Странно, что он не пришел, – Костьян наморщил рыжие брови.
– Не пришел, значит, уже не придет, – решил кузнец. Всем было известно, что он один из немногих, кто не признавал непогрешимость хранителя во всех вопросах. – Самим надо решать.
И все снова посмотрели на Тинне.
А Тинне смотрел в кружку с медом, играл и вращал ее по дубовой столешнице.
– Тинне? – позвал его Ларс.
Отец мертвого мальчика вздохнул. Широкая грудь и намечающийся пивной животик поднялись и тяжело опустились.
– Одна ночь, – решительно заявил он, поднимая глаза на Ларса, хотя тот и был лидером группы не более, чем кто-либо другой. – Одна ночь. Сегодняшнее полнолуние, и все. А потом, клянусь Велесом, тот, кто встанет у меня на дороге к кладбищу, вернется к бабе без зубов.
Венда уже долго стояла возле окна, не решаясь закрыть его, все еще высматривая хранителя.
Задумавшись, она начала нервно теребить прядь волос. Чем темнее становилось, тем более чудовищные картинки возникали в голове, а страх сжимал сердце. Она снова вспомнила падающую звезду, которую заметила вчера, знак, что чья-то жизнь приближается к концу.
– Мяу?.. – ознаменовал свой приход проснувшийся кот, который полдня спал, а теперь застал пустую миску.
Девушка взяла его на руки. Он еще не успел похудеть после зимы и был мягким и теплым.
– Ну что? – вздохнула она, почесывая его порванное в драке ухо. – Не возвращается наш хранитель, не возвращается…
Она жалела, что вчера они поругались из-за пустяка.
Накануне она вошла в избу, он сидел, как всегда, за столиком под окном, склонившись над толстой книгой, куда медленно, аккуратно что-то писал.
Изба знахаря сильно отличалась от других изб в долине. Во-первых, там не было места для коровы из-за тесных сеней, а единственное окно было огромным для дома в деревне. И хотя ночью оно закрывалось деревянными ставнями, а на зиму вставлялась рама с бычьим пузырем, крестьяне крутили пальцем у виска из-за такой потери тепла. Еще сильнее их удивил стол, стоящий под окном. Хранитель поставил его так, чтобы свет падал лучше и не нужно было напрягать зрение, ведь днем он много времени проводил над книгами.
И сейчас он тут сидел, а услышав звук отворяющихся дверей, не повернулся, не оторвался от писанины и не улыбнулся приемной дочери.
Венда безошибочно определила его настроение. В последнее время он часто был таким. Хмурился, бурчал что-то под нос, мрачно и раздраженно ворчал на нее.
Его все больше беспокоили мелкие болезни, все чаще он мазался странными мазями, которые она не могла распознать, готовил и пил мутные отвары с одурманивающим запахом. Стареет, думала девушка и старалась не обращать внимание на колкости, смену настроения и нервозность хранителя. «Не отвечай, – повторяла она себе все время, – спокойствия ради».
Со стуком она поставила на пол ведро с вечерним удоем. Молока было не так уж много, но для них двоих и кота вполне хватало.
Хранитель поднял голову и задумчиво посмотрел в окно. Венда процедила молоко, а он все еще сидел в той же позе, с пером, занесенным над бумагой, слегка прищурившись. Она кидала на него косые взгляды, потом посмотрела на толстую книгу в красной коже. Каждая страница была заполнена заметками хранителя. Книга была ей знакома – собственно, это была та самая книга, которую ей нельзя было читать. Исписанная заметками, содержащими таинственную информацию, и хранившаяся где-то в избе, пока девушки не было. Это единственная книга, которая возбуждала в ней невероятное любопытство, и единственная, которую хранитель никогда не позволит ей прочитать.
Когда она хотела глянуть на исписанную страницу, хранитель очнулся от своих мыслей, дернулся, с глухим звуком захлопнул книгу и вскочил с места. Внезапно зашипел, съежился и сел обратно, а на его лице появилась гримаса боли.
Венда спокойно налила стакан молока и села за стоящий посреди комнаты стол.
– Может, с этим следует обратиться куда-нибудь, – буркнула она.
– И куда? – одарил ее злым взглядом мужчина.
Она сделала большой глоток, после чего ответила:
– К ведьме под скалой, к кому же еще?
Хранитель в ответ фыркнул, как дикий кот.
– Ну, конечно, еще чего…
Естественно, она ожидала такой реакции, поэтому не слишком волновалась.
– Я вижу, что твои мази и эликсиры не помогают, – спокойно продолжала она. – Это длится уже слишком долго, у тебя каждый раз болит что-то еще. То живот, то голова, то спина. Зачем себя так мучить?
Тем временем мужчина поднялся со стула, пересел к обеденному столу, налил себе молока и потянулся к накрытому салфеткой хлебу, лежащему посреди стола.
– Оно не сильно болит, – буркнул он, явно не желая продолжать эту тему.
Но Венда желала. На этот раз она не позволит сбить себя с толку.
– Понятно, что не сильно. Ты знаешь, как ты выглядишь? Глаза запали, кожа серая, словно высушенная земля, даже горбиться начал, – она покачала головой с видом сварливой бабы, ругающей упрямого ребенка. – Слушай, ты не можешь пить столько обезболивающих отваров, потому что они не лечат, а только облегчают симптомы. Ты же знаешь, что…
– Знаю, – вдруг рявкнул он, прерывая намазывание хлеба медом. – Знаю лучше, чем ты, соплячка. Я сам тебя этому научил. Не спорь со мной.
– А ты слушай, когда тебе желают добра.
– Следи за словами, девка! – Он одарил ее таким морозным взглядом, от которого большинство людей впадали в умственный паралич, а у самых болтливых случался паралич челюсти. А в сочетании с таким взглядом даже такое обычное слово, как «девка», звучало как самое сильное оскорбление.
Венда послушно замолчала, злая на себя, что послушалась его.
– А сейчас иди, – холодно бросил мужчина. – Мне нужно спрятать книгу.
Он поднялся, давая знак, что для него разговор закончен.
Венда почувствовала, что устала, и сдалась. Она пошла к дверям.
– Ты воспринимаешь меня как соплячку, а не знахарку, – буркнула она под нос. – Я уже взрослая, так много уже могла б…
– Правда? – прервал он. – Интересно, что такого ты могла б? Хотя, – буркнул он, – я берегу тебя для других целей.
– Бережешь? – кровь снова ударила ей в голову. – Для чего?
– Узнаешь в свое время.
Девушка закатила глаза.
– Хватит с меня этих твоих тайн и недомолвок!
– Венда, выйди! – прорычал вдруг хранитель, поворачиваясь к ней с яростью, превращавшей его лицо в чудовищную маску.
Девушка внутренне сжалась, хотя внешне сохраняла видимость твердости. Она знала, что проиграла. Снова.
Венда развернулась на пятках и ушла из избы, хлопнув дверями со всей силы.
Солнце почти зашло, заливая двор оранжевым светом. Девушка вышла со двора и остановилась немного дальше, на тропинке, что вела в сторону деревни. Она не могла вернуться, пока приемный отец не позволит ей. Она всматривалась вдаль невидящими глазами, в которых стояли слезы жалости и злости. Кот появился из ниоткуда, замурчал и начал тереться об ее юбку.
Через минуту хранитель прошел мимо нее, словно она была тенью. Накинул на плечи плащ и. не сказав ни слова, двинулся в сторону деревни. Его воспитанницу не волновало, куда и зачем он уходит. В эту минуту она желала ему только зла.
Она подхватила кота, уткнулась лицом в мягкую, теплую шерстку, шмыгнув носом, и пошла в избу. В тот момент, когда она положила руку на щеколду, над ее головой захлопали темные крылья. Она испуганно сжалась. Но это оказалась всего лишь сова, которая тенью сорвалась с крыши и последовала за хранителем.
Венда вздохнула с облегчением и заперла дверь.
Она не видела хранителя всю ночь и весь следующий день. Он не вернулся домой, и девушка начала волноваться.
Кот замурчал, благосклонно принимая нежности. Он не разделял беспокойства своей хозяйки.
– Что-то случилось, – тихо сказала она. – Не было такого, чтобы он не приходил домой. Он так сильно не напивается…
Она опустила кота на пол.
– Мур?
Довольный кот потрусил к миске с высоко поднятым хвостом, уверенный, что хозяйке понадобились свободные руки, чтобы приготовить ему еду. Однако он жестоко ошибся.
Венда накинула на плечи плащ из грубой шерсти и глубоко вздохнула.
– Подожди, – сказала она коту, что таращился на нее с укором. – Как вернусь, получишь свой ужин. А сейчас мне нужно идти, пока не стало совсем темно.
Она вышла из избы и быстро пошла в сторону деревни.
Безмолвная тень отделилась от леса и незаметно последовала за ней.