Я стал думать о своих руках.
Это была моя первая ошибка.
Через сорок восемь дней и более чем тысячу двести двадцать километров, которые я прошел в одиночку по Антарктиде, ежедневная боль в руках, потрескавшихся от холода и сжимающих лыжные палки по двенадцать часов в день, стала напоминать барабанную дробь, определяющую ритм моего существования. И той ночью боль настигла меня. Когда я тянул свои сани сквозь метель, холодную и белую, термометр на моей куртке показывал тридцать градусов ниже нуля, а мощные порывы ветра охлаждали воздух по меньшей мере до пятидесяти, – я стал представлять себе, с каким невероятным удовольствием выну руки из варежек.
Я видел, как безмятежно сижу в своей палатке, массирую и возвращаю к жизни свои воспаленные, закоченевшие, обмороженные пальцы, поднося их к шипящему пламени печки или прижимая к алюминиевому горшочку, где начинал нагреваться и таять снег, из которого я получал воду для питья и ужина.
Около восьми часов вечера, когда солнце, не заходившее круглые сутки, бледно-желтой точкой проглядывало над головой сквозь плотные тучи и сильный снег, я остановился, чтобы разбить лагерь. Я отцепил упряжь, которая соединяла меня с санями, расстегнул молнию на чехле и вытащил свою палатку.
Затем я на мгновение замер, склонившись на холоде и взглянув вниз, на палатку, которую держал в руках. Мне доводилось ставить палатку во время бури, при солнце и ветре, и я всегда делал это одинаково, полагаясь на память мышц, сформированную многократным повторением: я прикреплял один конец палатки к саням, затем вбивал опоры в лед с другого конца и по периметру. Это был самый безопасный способ.
Однако той ночью из-за усталости и боли в замерзших руках, от которой нещадно хотелось избавиться, я решил, что хватит только креплений, вбитых в лед, – необязательно прикреплять палатку к саням. Так будет куда быстрее. «Все будет хорошо», – сказал я себе.
Я суетился.
Это была моя вторая ошибка. Я вбил крепление, развернул палатку на земле и прошел назад, к ее дальнему концу. Опустился на колени и вогнал шесты палатки на пружине в маленькие металлические втулки, которые расправляли палатку. Вначале следующий шаг тоже казался совершенно обыденным. Я медленно отошел назад и потянул палатку на себя, расправляя ее, пока не стало оттягиваться первое крепление перед тем, как я готовился вбить второе.
И тут это случилось. В самый неподходящий момент, прежде чем я успел прочно вбить второе крепление, из-за саней на меня обрушился сильнейший порыв ветра, словно специально прицелившись с дальних рубежей континента. После того, как я дернул ткань палатки, и перед тем, как внезапно подул ветер, первое крепление, вбитое с другой стороны палатки, выскочило изо льда.
В следующий миг я увидел, как дальний угол палатки вздымается, незакрепленный и свободно болтающийся. От этого зрелища мое тело наполнил такой ужас, словно я сунул палец в розетку, но при этом казалось, будто все происходит в замедленной съемке. Палатку, дюйм за дюймом отрывавшуюся ото льда, все больше надувал снизу встречный ветер.
И поскольку я только что установил шесты палатки, расправив полукруглый каркас рамы, ветер обдувал большую площадь ткани. Поэтому, когда палатка взмыла в воздух, она все больше и больше наполнялась силой ветра, словно воздушный змей или парус. В мгновение ока я бросился вперед и едва успел схватиться за ее край, став единственной силой, которая удерживала палатку на земле.
Перед моим внутренним взором, как воплощение кошмара, пронеслись события, которые могли произойти дальше: я выпускаю палатку из рук. Она поднимается, а я отчаянно вскакиваю за ней, но не могу поймать, спотыкаюсь и падаю. Палатка почти мгновенно исчезает в непроглядном белом просторе. Я встаю и бегу за ней в бурю… а потом… а потом… я теряюсь. Палатки нет. Я поворачиваю назад и вижу лишь белую мглу бури. Мне ничто не поможет добраться до саней, и нет никакой надежды, что я переживу эту ночь.
От этого зрелища мое тело наполнил такой ужас, словно я сунул палец в розетку, но при этом казалось, будто все происходит в замедленной съемке.
Жуткое видение не отступало, пока я отчаянно держался за палатку.
У меня не было запасной палатки. Никакие спасатели не смогут добраться сюда в такую бурю, при нулевой видимости и в условиях пересеченной, неровной местности, куда нельзя посадить самолет. Я начну засыпать, затем мысли станут все больше путаться, и, наконец, я просто лягу, решив, что лед – хорошее место для отдыха. Я умру один из-за переохлаждения.
Меня захватил отнюдь не страх смерти, а понимание, что я больше не вернусь домой. Я никогда не вернусь в Портленд, никогда не прогуляюсь вдоль реки Уилламетт, держа за руку свою жену Дженну, никогда не буду смеяться, снова сидя у костра на побережье Орегона с моими родителями и другими близкими, никогда больше не вдохну глубокий, безмятежный дух влажной, занесенной корой лесной тропы в Каскадных горах.
Теперь все зависело только от моих рук. Я схватился ими за край палатки, пока мое сносимое ветром жилище дергалось и моталось над головой. Я понимал: все определяют следующие несколько секунд – сколько я смогу продержаться, какие действия совершу или нет.
Было ясно, что нужно как-то распластать палатку, чтобы ее так сильно не надувал ветер. Но, используя единственный способ это сделать, который пришел мне в голову, – стянуть палатку вниз и залезть на нее, чтобы прижать своим весом, – я мог сломать шесты. И тогда возникнет уже другое критическое положение. Чтобы немного облегчить поклажу на санях, одним прекрасным солнечным утром, которое теперь казалось эпизодом из другой жизни, я выбросил запасные шесты.
Ветер дул мне в лицо, мороз усиливался с каждой секундой, а паника нарастала, и тогда в моем сознании ожил тот далекий солнечный момент, когда я принял это решение. Я ощутил в своей руке шесты, увидел, как копаю в снегу яму и хороню их вместе с другими припасами и инструментами, чтобы позднее их можно было достать. Это снаряжение казалось таким тяжелым и таким ненужным.
Я подумал, что, возможно, то решение было первой ошибкой – точкой, откуда по-настоящему началась огромная цепочка промахов. Казалось бы, сущая безделица: шесты для палатки. Несколько лишних унций, очередная ошибка – и теперь меня настигли ее последствия.
Выбор и последствия. Все во Вселенной упростилось до этих гигантских слов. Над моей головой крошечная палатка внезапно стала казаться огромным, развевающимся, бьющимся на ветру красным монстром, который с каждым мигом рос, и все труднее было его удерживать. И мои судорожно сжатые руки стали ослабевать.