Эмма была поздним ребенком, отец умер несколько лет назад, а мать – бухгалтер по профессии, вышла на заслуженную пенсию. Родители Эммы разошлись, когда девочка училась в старших классах школы. После развода, дом был разменян, и мать с дочерью перебрались в двухкомнатную квартиру почти в самом центре города, а отец переехал во флигель, который ему любезно предоставила последняя жена его давно почившего папаши. Деньги, оставшиеся после обмена, были отданы бывшему главе семейства, которые тот благополучно пропил.
Мать Эммы любила своего мужа, но постоянные пьянки постепенно разрушили семью. Как-то мать рассказала Эмме:
– Моя мама – твоя бабушка Татьяна, всегда говорила мне: «смотри, не выбери себе алкаша или голубятника». И тот, и другой радости в дом не принесет. С алкашами понятно, но чем маме не угодили голубятники, так я и не узнала. Но она оказалась права, счастья было мало. Василий оказался и алкашом, и в придачу голубятником. После свадьбы принес за пазухой голубя, а вскорости и остальных притащил. Оказывается, все это время он их у друга прятал.
Эмма помнила отцовскую голубятню, сама не раз там бывала. Отец с гордостью показывал ей голубей, называл масти, расхваливая их на все лады. Из всех Эмма запомнила только лохмоногих, – так называл их отец, – и тех, у которых были кольца на лапках. Они вместе забрасывали голубей вверх, и наблюдали, как те взмывали в небо, совершая посадку на специальной сделанной отцом вышке. Иногда голуби залетали в чужие голубятни, и отец шел выменивать их или выкупать, – все зависело от ценности и породы голубя.
Эмма любила отца и старалась помнить только хорошее. Но последние годы, когда семья еще была вместе, отец, практически, не просыхал. Он куда-то уходил с утра и возвращался ближе к полудню, еле державшимся на ногах. Эмма укладывала его на диван, где он спал практически всегда с открытым ртом, зычно храпя. Случалось так, что отец чихал во сне – громко и долго. Мать говорила, что это аллергия на алкоголь, и Эмма, переживая за отца, придерживала его голову, чтобы тот не захлебнулся слюной. Но, как бы там ни было, свое детство и юность Эмма вспоминала с благодарностью к обоим родителям.
Настало время, когда почти все ее подруги обзавелись парнями, только Эмма оставалась одна. Не то, чтобы на нее не обращали внимания, просто она ни в одном из них не видела своего героя. Обычно подруги брали ее с собой довеском, чтобы не скучала дома. И когда с приходом темноты, разбившиеся на пары, влюбленные уединялись на лавочках, она чувствовала себя неприкаянной и испытывала не столько одиночество, сколько неловкость.
И вот однажды, когда они с друзьями отправились на местный пруд, в машину подсел светловолосый, упитанный парень.
– Знакомься, – сказали ей, – это Булыжник. А это Эмма, – познакомили их.
В машине Эмма украдкой рассматривала своего нового знакомого: «ничего, симпатичный такой», – отметила она, стараясь не встречаться с ним взглядом.
– А почему Булыжник? – спросила она, когда все бултыхались в воде, и они остались на покрывале вдвоем.
– Потому что Булычев. Булычев Максим Дмитриевич. Что-то мы с тобой раньше не встречались… – отметил он.
– Да, не приходилось, – согласилась Эмма и тут же иронично добавила, – прям Максим Дмитриевич?
Булыжник ухмыльнулся, налил пива в металлические кружки, подал одну Эмме и потянулся чокнуться. Тут же разом выпил все содержимое кружки, и стал наблюдать, как Эмма, стараясь казаться непринужденной, отпивает маленькими глотками теплое пиво.
– Что ты его мучаешь? – ухмыльнулся он. – Выпила разом и все! Теплое – уже невкусное.
Он энергично подтолкнул кружку к губам Эммы, остатки пива выплеснулись на лицо девушки, а кружка звонко цокнула по зубам.
– С ума сошел?! – подскочила Эмма, и побежала к пруду.
– Слышь, ты прости, я не хотел, – объяснялся Булыжник, – придерживая девушку, пока она умывала лицо, – жара, пиво теплое, вот и развезло. Ну, ты веришь мне, что я не нарочно?
Он держал Эмму за талию, и это были первые мужские руки, которые прикасались к ней.
– Верю, верю! – высвободилась она и побежала в воду, – жара страшная, надо искупаться!
Эмма видела, что он смотрит на нее с берега. Она дождалась, пока все вышли из воды, и присоединилась к компании на покрывале.
После этого случая Эмма находила разные причины, отказывая друзьям в совместном отдыхе. Она боялась встречи с Максимом и в то же время ждала ее.
– Тебе Булыжник привет передавал, – докладывали подруги. – Может, поехали завтра с нами, он тоже будет.
Отказ Эммы приводил их в недоумение.
– Ну ты и дура – такой пацан! – искренне возмущались они. – Мы тебе уже говорили, кто его отец? Его, как адвоката, в нашем городе все знают. А Макс в этом месяце в юридический поступает. Ну, классная ж семья, что тебе еще надо?!
Эмма не понимала, причем здесь семья?! Почему ее подруги рассуждают, как взрослые, которые хотят пристроить своих чад? А Максим и так не оставлял ее мыслей, погружая по ночам в бурные эротические фантазии.
– Ладно! – все-таки однажды не выдержала Эмма, делая вид, что пошла на поводу у подруг. – Только от меня не отходите, если что, я сразу уйду.
– Нет, что ты, мы и в постель с вами пойдем, – пошутили ей в ответ.
Эмма готова была тут же отказаться: «пусть думают прежде, чем так шутить!». Но ощущение того, что она полноценная девушка, из тех, которые в восемнадцать лет, как и положено, может иметь своего парня, вскружило ей голову. «Ладно уж, пусть ржут!», – добродушно позволила Эмма.
В этот раз они взяли с собой самогон. Девушки разложили закуску на покрывале, очищая картошечку в мундирах для своих парней.
– А мне почистишь? – спросил Максим.
– Ну, давай, – согласилась Эмма, старательно снимая кожуру с картошки.
– Ну, всё, всё, очистила уже, – нетерпеливо заметил Максим, захватив ладошки Эммы в свои.
– Ой, картошка горячая! – вскрикнула она, выдергивая ладони из его рук.
– Прости. Давай и я тебе почищу. Вот, готова, держи. Что тебе еще подать? – ухаживал он за ней.
По кружкам разлили самогон, и Эмма неожиданно шепнула на ухо Максиму: «Я не знаю, как его пить».
– Никогда не пила самогон? – удивился Максим, и обнял Эмму за плечи, привлекая к себе. – Смотри, делаешь глоток и сразу же закусываешь. Запивать не рекомендуется, потом голова болеть будет.
Он поймал удивленный взгляд Эммы и объяснил:
– Отец научил. В смысле, не специально учил, – но он всегда так пьет и другим советует, – заржал парень.
Самогон обжег Эмме горло, она закусила свежим огурцом из рук Максима. В голове появилось ощущение легкости, ушли стеснение, зажатость, и руки Максима больше не смущали девушку. Вместе со всеми она пригубила «по второй», приняла предложенную руку Максима и вместе с ним пошла в воду.
– Не упади, – придерживал он ее, – здесь, как только заходишь, трава скользкая. Держись за меня, – помогал он, – там дальше дно обрывается и резко глубина.
По пояс в воде, они держались за руки. Максим зачерпнул воды и намочил Эмме плечи, спину. Девушка потянулась руками к солнцу и тут же почувствовала, как вода, затекая в лифчик, мочит ей грудь.
– Ты что делаешь…? – тихо спросила она.
– Ополаскиваю, чтобы солнце не обжигало, – улыбаясь, ответил Максим, и набирая в ладони воду, стал лить на грудь девушке.
– Знаешь, что, я тоже так могу! – изображая гнев, завизжала Эмма, и принялась неистово обрызгивать парня водой.
Он громко хохотал, подставив под брызги лицо, с искорками в глазах наблюдая за баловством девушки. Незаметно он приближался к ней, как осторожный хищник, и, добравшись до своей жертвы, обхватил ее, не давая возможности пошевелиться. Максим прижал Эмму и стал тереться об нее своим телом.
Она не понимала, что происходит. Обездвиженная, чувствуя легкую боль от его сильных рук, она не хотела сопротивляться. Его губы приблизились к её лицу, он целовал её щеки, нос… От жары, солнца, выпитого спиртного в глазах у нее все поплыло. Она больше не могла и не хотела сдерживаться. Её губы стали сами искать его. Но губы парня все время ускользали, как будто он специально решил свести её с ума.
– Пойдем на берег, – наконец, пришла в себя Эмма.
– Не могу, – прошептал он, взял её руку и коснулся того места, которого Эмма очень боялась. Там было твердо и очень пугающе.
Эмма отдернула руку, она уже пришла в себя, и у нее было только одно желание – скорей выйти на берег. Но Максим удержал девушку, и, не давая времени на раздумье, вцепился в нее долгим поцелуем.
– Ты же этого хотела? – спросил он, наконец, выпуская её из своих цепких рук.
– Ничего я не хотела! – уже полностью отрезвевшая и пришедшая в себя Эмма рванула из воды.
Они оба заняли свои места на покрывале, и тут все принялись хохотать над Максимом. Эмма посмотрела на него и, смущаясь, отвела взгляд. Лицо вокруг рта парня была перепачкано красной помадой.
Спустя несколько дней, Эмма переспала с Максимом. Случилось это в ее квартире, когда мать была на подработке. Он просто пришел к ней и позвонил в дверь. Эмме не понравился такой неожиданный визит, но понятие о гостеприимстве, доставшееся ей от матери, не позволило держать гостя на пороге. В простом ситцевом халатике, без макияжа она чувствовала себя застигнутой врасплох. Девушка пригласила его на кухню, поставила чайник и собралась испечь оладьи, потому как к чаю ничего в доме не было.
– Не надо оладьей, – остановил ее Максим. Он из пакета достал бутылку вина и фрукты. – Вот нарежь, и достань бокалы.
– Зачем это? – растерялась она.
– Давай, давай! Только не говори, что ты никогда не пила вино.
– Пила! – возмущенно парировала Эмма, хотя она не могла вспомнить, когда и с кем.
– Ну, так чего тогда?! – нагло развалившись на стуле, ухмыльнулся Максим. – Ладно, где у вас бокалы? – он поднялся, проверяя навесные шкафчики. Не найдя бокалов, он спросил, – но хоть один стакан в доме имеется?
Эмма ушла в гостиную, и из «стенки» достала два бокала.
– А, вот, где вы их прячете. Ну да, не подумал, – раздался его голос за спиной Эммы.
Он забрал у нее бокалы и налил вина.
– А ты куда? – остановил он Эмму.
– На кухню, фруктов нарежу, – ответила девушка.
– Не надо, потом. Давай выпьем, – он подал Эмме бокал с вином и, громко глотая, высушил свой.
Эмма пила неторопливо, как будто тянула время. Максим сел на диван, пристально глядя на девушку. Она стояла прикованная к месту, не понимая, как ей себя вести.
– Иди ко мне, – позвал он.
– Зачем? – Эмма не могла скрыть напряжение.
– Ну, просто… иди, не бойся, – настаивал Максим.
– А я и не боюсь, – ответила девушка. Она поставила бокал и села рядом с Максимом.
– Хотя, подожди, встань. Давай диван разложим, – он за руку поднял ее с дивана и стал разбираться с диванными механизмами.
Потом просто снял с себя штаны, усадил Эмму на диван, и, надавливая на нее телом, через несколько секунд уже лежал на ней.
Оставшаяся в халатике и лифчике Эмма смотрела на своего первого мужчину и уговаривала себя: «это должно было произойти; так положено, а в моем возрасте просто необходимо». Она рассматривала его лицо и думала: «хорошо, что хоть симпатичный». И тут она поймала себя на мысли, что не знает цвет его глаза.
– Максим, посмотри на меня, – попросила она.
Он на мгновение перестал совершать механические движения и открыл глаза. «Голубые, – подумала Эмма, – я так и думала». Не было чувств, желания… впрочем, стыда тоже не было. Пустота овладела ей и спасительная мысль: «ну, вот, я теперь такая, как все».
После этого дня Эмма стала для всех девушкой Максима, и некоторое время это доставляло ей моральное удовольствие. Она понимала, что все сделала правильно. В один день потерять девственность, завести парня… – а это значило, что она перестала быть довеском.
Домой к Эмме Максим больше не приходил. Его отец разрешил ему брать машину, и прям там в салоне каждый раз перед расставанием, вместо «до свидания», у них был секс.
Чувства к Максиму у Эммы так и не вспыхнули. Единственным разом, когда ее тянуло к нему и ей казалось, что она влюблена, было тогда на пруду.
Со временем ей все сложней становилось терпеть ухаживания Максима. Особенно она начала бояться моментов расставания, когда они ставили машину в темное место, и Эмма ощущала прикосновение его тела, чувствовала его дыхание на своем лице, казалось, она отбывает повинность.
Однажды, когда поздним вечером он был без машины и провожал Эмму домой, они сели на лавочку у ее дома. Он хотел поцеловать Эмму, но девушка увернулась:
– Не сейчас, у меня жвачка во рту.
Максимом овладело буйство, он признался, что давно заметил холодность Эммы и понимает, что не сегодня–завтра она его бросит. И тут Эмму осенило. Это был ответ. Она вдруг поняла, что свободна, имеет право управлять своей жизнью, стоит ей захотеть и больше не придется терпеть присутствие этого человека в ее жизни.
В тот вечер Эмма открыла в самой себе удивительную черту. Она готова терпеть, служить, и совсем не умеет пользоваться своей свободой. Конечно, она встречала людей, которые легко расстаются, легко наносят боль, легко забывают… Но Эмма никогда не считала, что имеет на это право. Она даже никогда не задумывалась об этом. И Эмма поняла, что она «служитель», а это значит, зависимая, несамостоятельная, не самодостаточная… И в тот же день она решила изменить своим непонятно откуда взявшимся принципам, которые мешали девушке познать свою сущность, познать саму себя.
Но расстаться с Максимом так легко ей не удалось. Единственное, чего добилась Эмма, она больше не оставалась с ним наедине и отношения из близких стали постепенно превращаться в дружественные. Так хотела Эмма, но совсем иначе это видел Максим. Он стал грубым, много матерился и напивался больше обычного. Ко всему, мать не давала ей прохода, увещевая не потерять такого завидного жениха, и это больше всего злило Эмму.
Однажды кто-то позвонил в дверь, и, увидев своего гостя, девушка отшатнулась. Перед ней стоял, вернее пытался стоять на ногах, в доску пьяный Максим. Его лицо и рубашка были в крови, костяшки пальцев на обеих руках сбиты. Он прошел в квартиру, на кухне набрал воды, жадно выпил весь стакан, и предложил Эмме стать его женой.
Не замечая матери Эммы, парень стоял перед ней на коленях, громко рыдал, вытирая полой Эмминого халата пьяные слезы и размазывая по лицу остатки крови.
– Да ты пойми, если ты будешь со мной, у тебя будет все! – истерил он, – ты ни в чем нуждаться не будешь! Я стану прокурором! Не веришь? Отец мне поможет! Эмка, выходи за меня замуж! – и, видя, что Эмма отстраняется от него, пытаясь вырвать полу халата, он исступленно закричал, – я люблю тебя! Что тебе еще надо?! Я реально люблю тебя!
Потом из его сбивчивого рассказа Эмма поняла, что Максим с кем-то подрался, но все друзья, к которым он обратился, отказались участвовать в разборках.
– Но хрен они угадали! Они забыли, кто мой отец?! Всех накажу, всех! – с примесью мата, угрожал Максим. Правда, Эмма уже не понимала, кого он намерен наказать, – тех, с кем подрался, или друзей, которые отказались помочь.
В конце концов, с помощью матери Эмме удалось выдворить Максима. Но девушка даже была рада, что мать стала свидетельницей этой сцены.
– Видишь, мама! А ты: «выходи за него замуж, парень из хорошей семьи», – с каким-то злорадством констатировала она.
– Ну, и мне приходится ошибаться, – согласилась мать. – Да уж, лучше простого, но не пьющего.
После этого вопрос с Максимом в семье был закрыт. Правда, избежать встреч с парнем Эмме не совсем удавалось.
Но, все же, произошло событие, после которых Эмма окончательно перекрыла возможность даже случайных встреч с Максимом. Они с друзьями на нескольких машинах отправились на деревенскую дискотеку, и по дороге «подобрали» Максима. Девушку никто не предупредил, что он будет с ними, и деваться было некуда, как терпеть его присутствие. По приезду, Эмма с подругами пошла в клуб танцевать, а парни остались на улице покурить. Когда разгоряченная после танцев Эмма вышла на улицу, она застала до боли знакомую картину. Максим без рубашки с голым торсом кричал и размахивал руками. Обычно, он любил задираться к друзьям, пусть даже в шутку, но, при этом, всегда снимал рубашку. Поэтому, у Эммы не осталось сомнения – сейчас будет драка.
Через пару часов побитый и пьяный Максим спал в машине. Эмма убедилась, что он спит, и тихонько села рядом. Она ждала, когда друзья созреют, чтобы ехать домой. Она негромко включила магнитолу, и вдруг услышала резкий выхлопной звук, после которого в машине повеяло отвратительным запахом. Сомнений не было, это «стрелял» Максим. «Пить меньше надо!», – в сердцах кинула девушка и вышла на свежий воздух.
Это напрочь отвернуло ее от Максима. И история их отношений окончательно была закрыта.