Белый грузовик, наконец, выполз из пробки на кольцевой Брюсселя и потащился в сторону Ганновера. Спустя час Юрий остановил свой ДАФ у придорожного кафе. У него было сорок пять минут, и, как обычно, он заказал шницель с картофелем фри и стакан яблочного шорли. Из окна кафе он увидел подъехавшую фуру, из которой вышел Карлос. Тот прошёл в заполненное посетителями кафе, занял столик и сел дожидаться официанта. Юрий сделал вид, что не замечает итальянца, быстро доел свой обед, расплатился и переместился в грузовик. До конца перерыва оставалось около получаса, которые Юрий решил скоротать в теплом спальнике.
Юрий никогда не рассказывал коллегам, что еще подростком переселился в Германию из Казахстана, впрочем, кроме Софи – его бывшей жены, об этом вообще никто не знал. Рождение Юрия за пределами Германии – было семейной тайной за семью печатями. Родители мальчика так пеклись о своих немецких корнях, что мальчик, выросший в зрелого мужчину, знал одно: быть немцем – это хорошо, быть эмигрантом – плохо. Юрий держался особняком от коллег – работяг-дальнобойщиков, не скрывая чувства превосходства над понаехавшими в основном из восточной Европы контрактниками.
Юрий взглянул на часы, обнаружил, что сорок пять минут, отведенных на перерыв, закончились. Машина зарычала, и тягач потащил по автобану тринадцатиметровый прицеп. Из рации доносились голоса, которые обсуждали какую-то дребедень, – вся эта болтовня раздражала Юрия. Кто-то из весельчаков рассказал анекдот, он узнал голос Яцика – поляка, недавно присоединившегося к их группе. Из рации донесся дружный хохот дальнобойщиков, и Юрий прикрутил звук.
Как обычно после смены, дальнобойщики зашли в кнайпе, которая находилась буквально в нескольких метрах от автобусной остановки. Дождь перешел в мокрый снег, Юрий надел капюшон и пошел на автобусную остановку. Из кнайпе выглянул Карлос и позвал его:
– Эй, опять спешишь? Пойдем, по пиву и по домам!
Юрий хотел сделать вид, что не видит товарища, но назойливого итальянца было невозможно не увидеть.
– Пойдем, пойдем! – подзывал тот, активно жестикулируя, – наши все там, – мотнул он головой в сторону кнайпе.
Юрий сам не понял, почему согласился, скорей всего, у него не было другой возможности отделаться от Карлоса. Он зашел в кнайпе, подсел за столик к коллегам и заказал кружку пива. Дальнобойщики не обратили внимания на присоединившегося к ним Юрия, казалось, стул, который тот занял, по-прежнему пустовал. Впрочем, Юрий уже успел пожалеть, что присоединился к ним. Его не столько раздражало невнимание коллег, сколько неловкость перед хозяином кнайпе за такое соседство. Он махом выпил пиво, кивнул в знак прощания и, оставив на столе деньги, поспешил покинуть помещение.
У входа он столкнулся с Джулией – женой Карлоса. Итальянка заглушила свой поддержанный мотоцикл и посигналила, давая понять мужу, что его посиделки в пивной на сегодня окончены. Она сняла шлем, и копна густых черных волос рассыпалась по спине девушки. Юрий видел, как товарищи через окно поглядывали на жену Карлоса.
Джулия, демонстрируя изящную, точеную фигуру, которую выгодно подчеркивала облегающая байкерская экипировка, осматривала мотоцикл. «Наверняка знает, что за ней наблюдают», – недовольно отметил Юрий, искоса поглядывая на жену Карлоса. Ему не нравились девушки типа Джулии, которые пользовались любой возможностью отметить свою привлекательность, приковывая взгляды мужчин. Совсем не под стать ей Эмма – девушка о которой Юрий думал все чаще и чаще, хотя не верил, что интернет-знакомство может иметь хоть какую положительную развязку. Что-что, а расстояние от Москвы до Ганновера Юрий изучил по карте основательно.
Взгляд Джулии прошел сквозь Юрия, и его кивок головы, похоже, остался незамеченным. Через минуту вышел Карлос, и, завидя замешкавшегося Юрия, с присущей итальянцам манерностью, сообщил, кивая в сторону Джулии:
– Видел, моя приехала?!
Наконец, мотоцикл, издавая рычание, от которого у Юрия заложило уши, укатил в направлении города.
Идя на остановку, Юрий напоследок бросил взгляд на кнайпе, где дальнобойщики, расслабившись после рейса, не спешили уходить. Войдя во вкус, они заказали свиных ребрышек, овощей, еще по кружке пива, дружелюбно приветствуя хозяина кнайпе, который подошел к их столу.
После ужина Юрий включил компьютер. На сайте знакомств его ждало несколько сообщений, но от Эммы ничего не было. Вздохнув, он протянул руку к компьютерной мыши, но вдруг раздался щелчок, и появилось сообщение. Он с надеждой нажал на конвертик, где сразу же появилась крошечная фотография Эммы. Сообщение было от неё.
В подмосковной небольшой квартире в такое позднее время уже был погашен свет, за исключением спальни, которую освещал монитор компьютера. Девушка, одетая в хлопчатобумажную ночную рубашку, с подобранными вверх русыми волосами, набирала текст, не глядя на клавиатуру. Со своим знанием иностранных языков она могла бы свободно общаться с любым из мужчин, которые смотрели на нее из своих окошек-домиков на экране. Под каждым из них размещалось описание их достоинств и жизненных желаний. Девушка уменьшила экран, и мордашки стали совсем крошечными, при этом они умножились, и казалось, им нет конца. Нет конца тем, кто хочет найти свое счастье…
Эмма вздохнула, собираясь отключить компьютер. Но в этот момент появился он. Под окошком, на котором было изображено фото мужчины средних лет, неказистого внешне, зато без длинного списка желаний в своем профиле, зажглась надпись «онлайн». Судя по времени, вернулся из рейса, полтора часа как зашел в квартиру, принял душ, поужинал и сейчас заглянул поздороваться перед сном, – сообразила Эмма, зная практически все привычки своего немца.
– Рада тебя видеть, – отправила она.
– Добрый вечер. Я полтора часа, как дома, – появилось сообщение на её мониторе. – Включай скайп.
За те несколько дней, что она не выходила в эфир, он мог обзавестись новыми знакомствами, благо, интернет пестрит фотографиями славянок, которых якобы так любят иностранцы. Потом он мог встретить какую-нибудь рыжеволосую прелестницу в своем Ганновере. И, на худой конец, он мог просто ее забыть.
Но, как бы там ни было, именно с её монитора смотрели все те же близко посаженные карие глаза на удлиненном лице Юрия, которое заострялось к подбородку. Девушка рассматривала непослушные, коротко стриженные, чуть взъерошенные темные волосы и слушала быструю речь Юрия. Его узкие с широким разрезом губы редко улыбались, что, впрочем, ничуть не смущало Эмму. Девушке казалось, что она нашла своего человека.
Из короткой переписки Эмма узнала о деталях последнего рейса Юрия, в который раз выслушала его брюзжание по поводу итальянцев, поляков и представителей других национальностей, которых, по мнению Юрия, никто туда, то есть, в Германию не приглашал. Ознакомилась с планами Юрия на ближайшие выходные, получив детальное описание его обычного времяпровождения в клубе голубятников. Она знала, что у Юрия нет голубей, но также она знала, что увлечение голубями – это чисто немецкая привычка, что лишний раз позволяло Юрию находиться «среди своих».
Она пожелала спокойной ночи, и они оба выключили свои компьютеры, один – в Германии, вторая – в далекой России. Её совсем не удивляло, что он не интересовался её делами, не задавал вопросов, не пытался узнать что-либо из её жизни. За время их общения она выучила его привычки, характер, отношение ко всевозможным мелочам. И, что удивительно, она не испытывала обиды от его невнимания к ней. Он был ничем не лучше и не хуже других. Разве кто-то поступал с ней иначе?
Эмма сняла заколку, встряхнула головой, запустила руки в волосы, массажируя голову. Монитор погас, комната погрузилась в темноту. Она натянула одеяло до самого подбородка, спрятала голые ноги под пуховое тепло, свернувшись калачиком. От постельного белья веяло легким цветочным ароматом, который она открыла для себя в маленьких подушечках со средством для стирки. Удивительный запах, – утвердилась в мысли Эмма, одиноко засыпая в постели. И, уже основательно погружаясь в сон, успела подумать: надо не забыть положить их в чемодан, вдруг там таких нет.
Вся жизнь Эммы была постоянной погоней за счастьем. Но все ее усилия приводили к закономерным в ее судьбе крушениям. Правда, к счастью, природа наградила ее несгибаемым при всех неудачах оптимизмом. На этом она и держалась. И тогда в девяностых, когда попыталась вырвать семью из нищеты, и добилась разрешения на выносную торговлю. Когда вокруг ее торговой точки в виде раскладушки, как на дрожжах, росли киоски, в бывших государственных помещениях открывались магазины, которые хваткие чиновники приватизировали, превращая все вокруг в личную собственность. Когда она, неделями не высыпаясь, закупала на ночном оптовом рынке женское белье, которым плотно набивала большие клетчатые сумки.
Дожидаясь электричку, она прямо на улице засыпала на тех же клетчатых сумках, понимая, что зал ожидания на вокзале не резиновый. Рядом были такие же, как и она, саквояжники. Самые волевые из них, находили в себе силы сквозь сон следить за сохранностью багажа, не забывая отгонять крыс.
– Да, проснитесь вы! – раздавался крик и громкие хлопки в ладоши. – Вон подбирается уже одна!
Спящие открывали глаза, визжали, кто-то смеялся, кто-то чертыхался, а Эмма, замечая крысу, вскарабкивалась на массивные сумки с ногами, до тех пор, пока снова не погружалась в сон, – просыпаясь через время от тех же хлопков и криков.
Оплаченная на месяц вперед торговая точка закрепилась за ней, и она, возвратившись в свой город, раскладывала белье на раскладушке, придавая тому эстетичный, товарный вид. Вырученных денег хватало только на то, чтобы расплатиться за новую партию белья, оплатить дорогу, и купить поесть. В конце концов, мать Эммы признала ее торговлю нерентабельной, открывая глаза дочери на успешно работающие соседние магазины, где прибыль превращалась в приобретенные, хоть и поддержанные, но иномарки.
Трусы и лифчики особенно народ не интересовали, Эмма понимала, что люди хотят есть. И вот однажды она сдала весь непроданный товар за полцены и решительно закупила продукты. Все в тех же клетчатых сумках она приволокла сливочное масло, окорочки, мелкие фасованные сладости и, вместо раскладушки, на ее пятачке появился небольшой столик со старыми, взятыми напрокат весами. В тот же день, возвратившись домой, Эмма пересчитала выручку и от волнения не смогла удержать ложку, хлебая суп, – руки дрожали. К ночи она придумала план, мать завтра допродаст оставшиеся продукты, а Эмма поедет за новой партией товара.
Прошло две недели, и Эмма поняла, что жизнь наладилась. Несмотря на изнуренность и хроническое недосыпание, она почувствовала себя акулой торгового бизнеса. Она смогла, она сделала это!
– Запишусь на курсы вождения, – сообщила она матери. – Машину возьмем поддержанную, сейчас все так делают. Давай Вольво, как у Рыковых, не с нуля, конечно, но выглядит классно.
– Когда это будет, – улыбнулась мать. – На машину еще работать и работать надо.
– Тогда наймем водителя с личной машиной, – тут же сообразила Эмма, прикидывая на калькуляторе расходы. – Поговори с дядей Сашей, все равно он на пенсии без дела. И ему хорошо будет, и нам.
– А вот это идея, – оживилась мать, – да-да, это было бы хорошо. Я прямо завтра поговорю с ним, думаю, сестре он не откажет. Да и сам заработает.
Эмма наблюдала, как у матери загорелись глаза, она подсела к ней поближе и тихонько сказала:
– Мам, а помнишь, как мы лук жарили?
– Ну, жарили и жарили… – с подбадривающей улыбкой невесело ответила мать. – Чего вспоминать, жизнь такая была, лука вон сколько уродило, а денег не было. Вот и жарили. Теперь, в случае чего, можем бизнес делать, мы-то знаем, как вкусно лук пожарить, хлебом юшечку промокнуть и голодными не остаться. – И вдруг мать заплакала.
– Мам, ну ты чего? В прошлом уже все это. Завтра дядю Сашу наймем, прибыль удвоим…
– Главное, – перебила мать, – тебе не придется каждый день – через день мотаться. Жалко на тебя смотреть, похудела как… По мне, так лучше б лук ели…
– Здрасьте, приехали, – засмеялась Эмма. – Пойдем спать, а завтра с новыми силами в бой.
На следующий день внимание Эммы привлекла подозрительная активность соседей-предпринимателей, которые столпились кучкой возле ближайшего к ее точке магазина и о чем-то шептались, кидая на Эмму колючие взгляды. Мне бояться нечего, – решила она, – налоги плачу, декларации вовремя заполняю, торговое место оплачиваю. К ее радости хозяева соседних магазинов разошлись, но тихая психологическая угроза, которую она от них почувствовала, переросла во вполне сформировавшийся физический объект в виде представителя органа местного самоуправления. Стоя перед столиком Эммы, немолодая с цыпками на локтях женщина тыкала ей какой-то документ, в котором значилось, что данный субъект предпринимательской деятельности, то есть Эмма, не может осуществлять торговлю продуктами на открытом воздухе.
– Вы имеете право вести торговлю в этом месте только непродовольственной группой товара, – резюмировала она. – Кстати, вы здесь раньше бельем торговали, вот им и занимайтесь. А этого, – окинула она взглядом столик с продуктами, – чтобы я больше не видела. Да и весы ваши еще проверить не мешало… – она взяла килограммовую гирю, выверяя в руке вес. – Ладно, если прямо сейчас уйдете, никто вас проверять не будет.
Эмма собрала в сумки непроданные продукты и, пронизанная лживо-сочувствующими взглядами соседей-предпринимателей, скрывая нахлынувшие слезы, сложила свой столик. Таким образом, Эмма покинула прибыльное место, предоставив человекообразным пираньям возможность съедать дальше друг друга, благо у каждого из них были свои знакомства и связи.
На этом коммерция Эммы, как ни странно, не завершилась, что говорит в пользу ее оптимизма. Поняв, что в торговлю без связей и денег не пробиться, она принялась жарить пирожки. Около полуночи она замешивала тесто, под утро вставала, жарила, и автостопом, когда еще не ходил городской транспорт, добиралась к первой утренней электричке, где кормила голодных пассажиров-челночников. Поначалу пирожки шли нарасхват, потом по мере появления конкурентов, пирожки пришлось увеличивать в размере, и в конечном итоге, Эмма продавала пирожки размером с ладошку.
– Смотри, весь потолок закопчен, – сердилась мать. – Бросай это дело, ремонт один чего стоить будет! Посмотри на стены возле плиты…
– Мам, зато живая копейка, – спорила Эмма.
– Да жалко мне тебя, вон совсем без сна. Да и без выходных.
Ну, как бы там ни было, но каждое утро будильник звонил в одно и то же время, стрелки показывали четыре часа, и Эмма шла на кухню. Там она надевала старый спортивный костюм, который, несмотря на фартук, все больше промасливался, вызывая у Эммы стойкое неприятие к ее пирожковой деятельности. «Лишь бы мать не увидела», – думала Эмма, скрывая от матери слезы, которые капали прям на стол. «Такое чувство, что я родилась в этой робе», – про себя причитала она, брезгливо окидывая взглядом свой спортивный костюм.
А потом она начала писать стихи. Без смысла, без особого содержания, главное, рифма. Это ее отвлекало от рутинной лепки пирожков, Вот только с третьей строкой всегда была незадача, она совсем не хотела рифмоваться. Это сердило Эмму, и она перешла на прозу. Сначала она просто записывала свои мысли, потом стала составлять маленькие истории, – особенно хорошо ей давались детские. Она писала на заготовленных листках бумаги, а в свободное время переписывала в общую тетрадь, которую прятала в верхнем ящике своего стола.
По образованию Эмма была преподавателем английского языка, но так сложилось, что после университета девушка не могла найти подходящей работы; все места в школах были или уже заняты, или забронированы учителями для своих подрастающих чад. В педагогике, как и в медицине почему-то принято идти по стопам родителей, вот преподаватели и держали места для своих детишек, готовя себе замену. А Эмма, побегав по школам, и получив множество обещаний, так и осталась со своим английским не у дел. Наверное, это смешно сказать, но, кроме английского, вторым профильным предметом был немецкий. Смешно…? А как же иначе, если образованная, подающая надежды выпускница ВУЗа никому не была нужна в стране, которую захватили коммерсанты с большой дороги, а без блата и знакомств было не пробиться.
И вот, как бы это грустно не звучало, Эмма нашла применение своим иностранным языкам во время лепки пирожков. И в общей тетради, куда она записывала свои придуманные истории, появились английские и немецкие литеры. Незаметно для себя, девушка увлеклась, и в ее прозе все чаще стали появляться иностранные имена, города, дальние страны… Она представляла себя путешествующей по красивейшим местам мира, и однажды мечты привели ее в Панаму. Эмму покорила простота незамысловатых построек, душевность, открытость местных жителей. И там в одном из ресторанов она замечает его – высокого, статного джентльмена в широкополой шляпе. Он садится за соседний столик, заказывает себе лучший сорт пива «Панама» и, ожидая официанта, оглядывает зал. «Иностранец», – резюмирует Эмма, украдкой поглядывая на него, – скорей всего, англичанин. Их взгляды встречаются, девушка робеет и… взволнованная Эмма закрывает тетрадь, оставив недописанной свою повесть. Так, незаметно для себя, Эмма перешла с детской прозы на мечты, которые прятала в верхнем ящике письменного стола.
Однажды, когда Эмма, на ночь глядя, замесила тесто, она, как обычно, отправилась в постель, предварительно заведя будильник на четыре часа. Засыпая, она вдруг явственно увидела картину, где в керамической чашечке пеной вздымаются дрожжи, которые она забыла добавить в тесто. Чего только не приведется?! – пробудилась ото сна Эмма, но на всякий случай поднялась проверить. Ее видение подтвердилось, – на столе, действительно, стояла чашечка, а в ней через край выливались дрожжи. То ли от отчаяния, то ли от усталости, Эмма заплакала – навзрыд, на всю кухню. Она с каким-то остервенением схватила чашку, вылила дрожжи в раковину, запихнула тесто в полиэтиленовый пакет и выкинула его в кухонное ведро.
– Я давно тебе говорила, бросай эти пирожки, – услышала она голос матери.
В то утро Эмма спала, как младенец. Казалось, она отоспалась за все бессонные ночи. А когда проснулась, обнаружила, что мать переклеила обои возле кухонной плиты и категорично заявила:
– Только попробуй закоптить! Чтобы я здесь больше пирожков не видела.