Нокейн – грязный, угрюмый и вонючий город. Но тем не менее это ее дом.
Рен надеялась запомнить каждую деталь, пока шла по улице с двумя кожаными чемоданами в руках. Но, к сожалению, стояла зима. Как и каждое зимнее утро, густой туман клубился над рекой и поглощал все на своем пути. К концу дня он почернеет от сажи и дыма фабрик, и весь город будет вонять серой. Пока что пахло только канализацией и…
Нет, лучше не строить догадок.
Пока она шла, сквозь туман пробивались голые очертания окружающего ее города. Наполовину сожженные здания, все еще не восстановленные после прошлогодних налетов весрианцев, валялись в переулках, как пьяные. Разбитые окна смотрели на нее с высоты, затуманенные сероводородом, доносящимся из зловонных колодцев. Вдалеке шпили Северной Башни пронзали слишком низкое небо. Это было единственное новое и безупречное строение на многие мили вокруг.
Рен пробиралась по укромным закоулкам, пока не пересекла реку Мури. Почти все ненавидели ее – по уважительной причине, поскольку ее кислотность могла растворить практически любого, кто был достаточно храбрым или глупым, чтобы ступить в нее. Но Рен питала странную привязанность к вязким черным водам. Считалось, что много лет назад Богиня вышла из Мури. Что королевы в эпоху героев нашли ее моющей волосы на мелководье. Казалось невозможным, что что-то настолько отвратительное и невпечатляющее стало свидетелем стольких легенд и событий, но когда Рен наклонилась над мостом и увидела свое отражение, ей показалось, что что-то уставилось на нее из воды.
Она еще ощущала горячее дыхание войны на шее, и этот бесчувственный черный цвет слишком сильно напомнил ей глаза Хэла Кавендиша.
Вздрогнув, она двинулась вперед по скользкой от масла дороге вдоль Мури через город, пока она не вывела ее за ворота в открытое поле. Там, окутанное туманом и скорчившееся, как горгулья, в дрожащей траве, находилось аббатство, в котором размещался Орден Девы. Открывшееся зрелище окатило таким же холодом, как ветер, бьющий в лицо, и повергло в безнадежную тоску. Когда ей было двенадцать лет, во время подготовки к поступлению в военную академию, она собрала все свои мантии и утопила их в реке. Драматично, стоит признать. Но это было так же хорошо, как обещание самой себе: она никогда не вернется.
Теперь, вновь столкнувшись с аббатством лицом к лицу, Рен задалась вопросом, почему она вообще решила, что сможет избежать его гравитационного притяжения. Ее пальцы и плечи болели от холода и тяжести багажа. Оставалось пройти всего милю, прежде чем она доберется до ворот аббатства.
С каждым шагом Орден Девы становился ближе. Его колокольни и башенки царапали облака, а узор массивного розового окна мерцал, как паутина, в сером солнечном свете. На нем было изображено лицо Девы – первое лицо трехглавой Богини рядом с Матерью и Старухой – с золотыми волосами, в которые были вплетены полевые цветы. Как только Рен войдет в эти двери, никто, кроме королевы, не сможет освободить ее.
«Надеюсь, ты действительно невероятно убедительна,
Она не могла заставить себя сделать очередной шаг. Эти стены не могут быть ее миром – она видела столько всего, что теперь не сможет довольствоваться этим. Рен стояла во дворе, ветер теребил подол ее дорожного плаща. Она была готова поклясться, что это место помнит ее. Она чувствовала это, как холод от пристального взгляда.
Потому что кто-то действительно смотрел на нее.
Она переключила внимание на западную галерею, где виднелся темный силуэт. Рен отшатнулась, но затем, позволив себе сосредоточиться, увидела, кто это.
Мать Элоиза.
Одетая в черную мантию и куколь[2], в руках она держала потрескавшийся кожаный ремень. Рен никогда не чувствовала его укуса, хотя, вероятно, она заслуживала. У нее никогда не хватало выдержки для многочасового поклонения, для чтения чувственной религиозной поэзии святых. В первые недели пребывания там она даже несколько раз пыталась сбежать. Но Элоиза верила в скрытые угрозы. Обещание наказания управляло ее учениками гораздо эффективнее, чем его исполнение. Нотации, однако… Их она читала в огромном количестве.
«У тебя есть дар, – говорила она Рен строгим дребезжащим голосом. – Ни семьи. Ни веры. Ни перспектив. Только твоя магия. Ты готова потратить жизнь впустую здесь, устраивая шалости и упиваясь жалостью к себе? Или ты наконец что-то сделаешь из себя?»
Элоиза дала ей возможность – более ценный дар, чем любой драгоценный камень. Обучение медицине и магии. А вместе с этим – шанс быть значимой. Быть не королевским бастардом, спрятанным в стенах аббатства, а целителем Королевской Гвардии. Кем-то, кто может быть полезен, раз уж его нельзя любить.
Теперь Элоиза смотрела вниз, на кончик своего носа, с выражением явного разочарования. Затем она отвернулась от окна и исчезла в темном коридоре. Рен вздрогнула, как будто мать Элоиза треснула ремнем по ее костяшкам пальцев.
Глубоко вздохнув, Рен подошла к центральным воротам. Над ними возвышался каменный тимпан[3], но все, что она видела в потрепанной от погоды резьбе, – страдальческие лица и пустые глаза, обращенные к Богине. А еще выше – предрассветное небо, усыпанное звездами, которые холодно мерцали, как осколки льда.
Рен позвонила в колокол на главных воротах и подождала, пока деревянные двери со скрипом открылись. Она попыталась выпрямиться, когда тени неизбежно потянулись к ней. С другой стороны была женщина – сестра Мел, которая в течение первого месяца Рен заставала ее плачущую больше раз, чем ей хотелось бы.
– Святая Богиня! Сестра Рен, это ты?
– Да. – Рен сморгнула жгучие слезы. Никто их больше не увидит. – Я вернулась.
Лазарет Ордена Девы оглашался чахоточным кашлем и стонами. На табурете без спинки Рен работала над своим третьим пациентом за день – женщиной со сломанным запястьем. Воистину у Вселенной было извращенное чувство юмора – или чувство жестокой справедливости, которым она должна была восхищаться. Она провела весь день, пытаясь не разразиться истерическим смехом, который наверняка вызовет у пациентки беспокойство. Даже сейчас, пока Рен работала с плотно сжатым ртом, она еле сдерживалась.
Залитая сиянием сотен исцеляющих рук, комната, казалось, купалась в холодном свете свечей. Ряды кроватей тянулись от стены до стены, как скамьи в нефе. Находиться здесь – все равно что снова стать ребенком: вечное неприятное ощущение от постоянно сгорбленной спины, напряжение в руках, раздражающий скрежет грубо скрученной ткани. Ее одежда, такая же ужасная и грубая, какой она ее помнила, была землисто-коричневой. Цвет представлял собой символ фундаментальной тайны Богини – грязи, в которой росли и были похоронены вещи. Рен, однако, просто считала ее уродливой.
Послушницы Ордена Девы верили, что целительство – это божественное стремление. Благодеяние, совершенное для того, чтобы благосклонность Богини возросла втрое. Хотя она не жила здесь уже много лет, воспоминания об уроках все еще преследовали ее: холодные каменные стены за спиной, жесткие деревянные скамьи под ней, рассыпающиеся богословские рукописи в руках.
«Богиня одарила мир святейшим даром, воплощением своей божественности, – писала святая Джиа, основательница Ордена. – Огромное знание – то, которое без ее света становится холодным. За каждый шаг к пониманию наших непостоянных форм давайте сделаем три шага к пониманию ее Тайны».
Но Рен так и не смогла найти утешение в вере. Здесь целительство было не более чем ежедневной неприятной обязанностью. На прошлой неделе, когда она забралась в постель с болью в каждом суставе от чрезмерного использования магии, старшие сестры сказали, что это не всегда было так ужасно, так хлопотно.
За три столетия войны было несколько периодов тишины, но набожная королева Изабель возобновила военные действия с беспрецедентным рвением, хотя те, кто не участвовал в войне, все еще страдали. Уволенные с честью солдаты, нуждающиеся в лечении хронической боли. Сироты войны, погрязшие в болезнях после ночей, проведенных на холоде. Обычные люди, получившие травмы на работе, но не способные уволиться.
Пока Рен работала, она чувствовала знакомое покалывание на шее. Взгляды. Глаза ее сестер горели – не всегда недоброжелательно, но с одним и тем же вопросом: «Почему ты здесь?»
Вес их мыслей давил на плечи. Возможно, ей показалось, но она была готова поклясться, что они жалели ее. Неудивительно – о ее неудаче уже сообщили в каждой колонке сплетен и таверне города. Теперь она могла только представлять заголовки: «Бумажной королеве Изабель наконец надоело держать бастарда сестры на государственной зарплате».
Рен отогнала горечь и попыталась погрузиться в привычный процесс исцеления. Попыталась получить от него удовольствие, но это была просто бессмысленная изматывающая работа. Она сойдет с ума от этой однообразности, от того, как ее мир сжимался все сильнее и сильнее. Да, она помогала людям. Но что значило лечение подагры одного мужчины или сломанного запястья одной женщины против бесчисленных смертей на войне?
Это было совсем не то, чего она хотела. Она находилась совсем не на своем месте. Она должна была найти след похитителя Байерса. Того, кто может забрать у нее Уну. Даже если Уна выживет и проследит за исчезновениями до самой Весрии, война все равно начнется. Уна снова будет участвовать в битвах – но уже без Рен, которая исцелит ее.
«Несмотря ни на что, – подумала она, – я должна вернуться в армию».
Рен заставила себя улыбнуться пациентке, когда свет Исцеляющего Прикосновения исчез. Вслед за этим нахлынуло оцепенение.
– Вот и все. Вы исцелены.
– Спасибо. – Глаза женщины округлились от удивления. – Я никогда не смогу отплатить вам, сестра.
Прежде чем Рен успела ответить, скрюченные пальцы обхватили ее локоть. Она повернулась и увидела мать Элоизу, нависшую над ней с цепочкой деревянных четок, позвякивающих на шее. Точь-в-точь как помнила Рен, Элоиза выглядела как разъяренный грач, хотя время украло больше цвета у ее волос и сморщило золотисто-коричневую кожу. Когда Рен вновь увидела ее, то почувствовала нечто необъяснимое. Это была женщина, которая вырастила ее, которая обучала ее вместе с другими ученицами. Однако в этом воссоединении не было радости. Только холодное узнавание.
Рен не смогла забыть ее удаляющуюся спину в окне.
Когда Элоиза собрала исцеляющую магию в ладонь, Рен подавила гнев, прежде чем он разгорелся как следует. Она не видела Элоизу всю неделю, и вот она здесь, оценивала ее работу так, словно Рен была новоиспеченной ученицей. Явно удовлетворенная, Элоиза погасила магию и положила одну руку поверх другой на трость.
– Идеально, как и всегда, сестра Рен. – Затем она обратилась к женщине: – Иди с миром.
Как только пациентка выбралась из постели и оказалась вне пределов слышимости, Рен набросилась на старуху:
– Недостаточно идеально. В конце концов, я здесь.
– Верно. – Сначала Рен показалось, что Элоиза теперь уйдет. Она была такой же загадочной и раздражающей, как всегда. Однако она полезла в глубокий карман мантии. – Сегодня утром тебе пришло письмо.
Хотя такой быстрый отказ от любезностей задел, внутри Рен зародилась надежда. Возможно, это Изабель написала, что передумала. Но в распухших руках Элоизы дрожал конверт – красный, как осенний лист. Искра возбуждения сменилась смущением. Ей не нужно было приглядываться, чтобы понять, что на нем нет печати королевы. Красный был слишком кричащим цветом. Изабель предпочитала белый и только белый.
Рен взяла письмо. На лицевой стороне были изображены украшенные сусальным золотом оленьи рога – знак керносской знати. Это невероятно ее удивило.
Керносу не повезло существовать на том же полуострове, что Дану и Весрия, но из-за своей враждебной горной местности они успешно изолировались и сохраняли нейтралитет в течение трех столетий кровавого конфликта. Как правило, они не вступали в контакт со своими более крупными соседями, чтобы не спровоцировать крики о фаворитизме. Вместо этого они искали союзников за морем. Технологии и торговля обеспечили им достаточно средств, чтобы подняться над дану-весрианскими войнами. Необходимость для жителей страны, которые не обладают магией.
У Дану не было официального контакта с Керносом в течение… хм-м, долгого времени. И все же здесь, в голодных трясущихся руках Рен, ее имя было написано изящным почерком.
– Я бы посоветовала сжечь его, – произнесла Элоиза.
Рефлекторно Рен прижала конверт к груди.
– Что? Почему?
– Кернос годами игнорировал любые просьбы о помощи. Они удобно устроились на своих золотых горах и наблюдали за тем, как наши люди истекали кровью. Они не нарушили бы своего молчания без причины – и чтобы они пришли к тебе, простой девушке, опозоренной и без защиты? Что хорошего это может принести?
Она сказала правду. И все же это было решение Рен, она должна все как следует взвесить.
– Это все, что вы хотели сказать, или вы проверяете, чтобы я не ускользнула во время перерыва?
– Я пришла, только чтобы передать тебе это. – Она взглянула на письмо, словно оно было проклято. – А что с ним делать, ты решишь сама. Ты больше не ребенок.
Гнев пылал в ее глазах, и Рен пыталась не заплакать от отчаяния. Не здесь. Не когда остальные придвинулись ближе, чтобы подслушать. Рен понизила голос до тонкого, сдавленного шепота.
– Вы в самом деле так думаете, мать? Вы не встречались со мной до сегодняшнего дня. Здесь у меня нет права решать, что делать. А теперь у меня нет права решать, с кем я буду переписываться?
Элоиза смерила ее недоверчивым, но терпеливым взглядом, который заставил Рен почувствовать себя ребенком из-за вспышки гнева.
– Мы все должны платить за свои ошибки.
Да, и Рен дорого заплатила за свою. Если она не сможет убедить королеву отменить приговор, она будет заперта здесь навечно, пока ее друзья будут умирать на границе.
– Я не могу остаться здесь.
– Возможно, стоит рассматривать это как новое начало. Как благословение Девы. Если, конечно, ты не предпочитаешь Разрыв.
Из-за рисков магия целительства была запрещена для всех, кроме духовенства и военных. Целитель, который надеялся жить среди гражданских лиц, подвергся бы Разрыву – процедуре, санкционированной правительством республики Дану. Хотя все целители давали обет ненасилия, Рен всегда чувствовала влечение и отвращение к ужасной силе магии. Она могла вскрыть артерию так же легко, как прижечь рану. Она могла даже повлиять на фолу – вены, которые несли магическую энергию по всему телу. Одним ударом по центральной фоле в сердце Разрыв полностью обрывает связь человека с его магией. Рен вложила все, что у нее было, в овладение магией. Без нее она стала бы никем.
– Нет, мать, – тихо ответила она. – Я не хочу этого.
– Хорошо. Было бы жаль потерять такой талант. Здесь ты найдешь свой путь, даже если он не тот, каким ты его себе представляла. – Взгляд Элоизы вновь упал на письмо в руках девушки. – Не забудь мой совет, сестра. А теперь прошу меня извинить.
Как только она шаркая вышла из лазарета, та удушающая власть, которую она имела над этим местом, исчезла. Сестры вернулись к работе, словно они не подслушивали все это время. Кашель возобновился. Рен вспомнила, что нужно дышать, все ее мышцы расслабились.
Элоиза, конечно же, была права. Теперь, когда стало известно, что у Рен нет защиты королевской семьи, хитрые политики, как внутри, так и за пределами границ Дану, начнут рыскать повсюду. Королева без наследника нервировала монархистов, и любой амбициозный дворянин мог использовать ее как марионетку с каплей королевской крови. Легкая дрожь искушения пробежала по ней. Что лучше – быть запертой в аббатстве или в доме аристократа?
«Что за отчаянные мысли?» – упрекнула она себя. Если она сдержит обещание, данное Уне, все будет в порядке. Самым безопасным вариантом было оставаться здесь и придерживаться правил.
Сжечь письмо. Выполнять приказы королевы. Обуздать чувства.
Это был только вопрос времени, когда она будет восстановлена в должности и вернется к расследованию дела Байерса, если не будет готова вести войну бок о бок с Уной. Но из-за неудовлетворенности и страха, угрожающих поглотить ее, Рен не могла убедить себя, что все это правда.
Она держала в руках кроваво-красное письмо и океан сомнений.
В уединении своей комнаты Рен разложила письмо на столе, как образец, готовый к вскрытию. Прочитав подпись «Лорд Алистер Лоури III», Рен мгновенно напряглась. Из всей керносской знати, кто мог написать ей, конечно, это был человек, чье имя когда-то появлялось в каждой колонке сплетен. Его народ, возможно, и отказался от любых контактов с Дану, но остальной мир слишком стремился к утечке новостей с Керноса. Их последние изобретения, их экстравагантная мода, которая породила дешевые подделки, наводнявшие данийские бальные залы каждый сезон, и конечно же последние скандалы их придворных.
Алистера Лоури многие, и, возможно, справедливо, считали кем-то вроде шута. Типичный аристократ, он ни в чем не нуждался, и его единственные амбиции состояли в том, чтобы спать с красивыми людьми, писать посредственные стихи и пить изысканные спиртные напитки. В общем, он был бесполезным денди – или, по крайней мере, хотел им казаться. В прошлом году слухи о его здоровье и финансах заменили отчеты о его пышных вечеринках. Он просто исчез с керносской социальной сцены, как будто в одночасье потерял ко всему этому интерес.
Это все было странным, но не более, чем это письмо. Несмотря на убывающую славу, он все еще был одной из самых больших знаменитостей в Керносе, а Рен была никем. Что может предложить ей такой человек, как Алистер Лоури? С любопытством она вскрыла конверт, как будто готовилась запустить ловушку. Аккуратный петляющий почерк блестел темными чернилами.
Уважаемая мисс Сазерленд!
Надеюсь, это письмо найдет вас в добром здравии. Позвольте начать с того, что я обращаюсь к вам с величайшим почтением. Ваша репутация как целителя и хирурга опережает вас. Но прежде чем я начну разглагольствовать о своем огромном восхищении вашей профессией, позвольте перейти к сути дела. Я отчаянно нуждаюсь в ваших умениях.
Болезнь унесла жизни моих работников, и в тот момент, когда я думал, что со мной покончено, мой любимый слуга тяжело заболел. Я буду совершенно опустошен, если он умрет, я совершенно потерял покой. Хотя местные целители сделали все что могли, они все еще не знают, как его вылечить. Согласен, так высоко в горах мы слишком изолированы. Я ловлю себя на мысли, насколько хороши наши достижения, если они не могут спасти жизни; все, о чем здесь, похоже, заботятся, – это инженерия. Ужасная скука, поверьте мне.
Когда я начал узнавать о данийских врачах, постоянно всплывало ваше имя. Я не тот человек, который верит в совпадения. Отсюда и это письмо. Я предлагаю вам следующее: приезжайте работать на меня. Вы можете жить у меня, и я буду развлекать вас, когда смогу. Излечите моего слугу от болезни, и, когда он поправится, я щедро вас награжу. Хотя я буду рад отплатить вам деньгами и моей вечной благодарностью, буду откровенен. Я слышал о вашем, скажем так, несчастье и верю, что смогу вам помочь.
Возможно, вас удивит, что мы, керносцы, заботимся о бедственном положении наших соседей. Я наблюдал, как данийцы и весрианцы разрывали друг друга на части, почти три десятилетия, и перемирие наполнило меня надеждой. Однако, похоже, в связи с исчезновением ваших солдат обстановка снова накаляется. Государственные дела меня никогда особо не интересовали, но войны достаточно долго заливали кровью этот континент. Даже я вижу, что нам пора забыть о разногласиях.
Я хочу заключить союз между нашими странами и обратился к вам в надежде на помощь в организации переговоров с королевой. Писать ей напрямую было слишком рискованно, так как это письмо может быть перехвачено и неверно истолковано.
Хотя мы никогда не сможем надеяться конкурировать с вашей магией, у нас есть средства и оружие, чтобы помочь вашему делу. Наша поддержка укрепит вооруженные силы Дану – и отговорит наших весрианских соседей от любых дальнейших актов насилия. Давайте никогда не будем забывать, кто начал эту войну и чей бог требует кровопролития. Я боюсь, что, если их не остановить, война никогда не закончится.
Простите, что я не вдаюсь в подробности, но обсуждать такие деликатные вопросы посредством письма небезопасно. Пожалуйста, пришлите мне ответ по указанному адресу как можно скорее. Если вы согласитесь, я отправлю экипаж, чтобы доставить вас ко мне. Я буду ждать вашего ответа затаив дыхание. Боюсь, у моего слуги осталось мало времени.
С наилучшими пожеланиями,
Рен перечитала письмо три раза, прежде чем отложить его в сторону.
Это был ее шанс искупить вину. Шанс доказать себе, что она все еще приносит пользу.
Если она заручится поддержкой Лоури, она сможет остановить войну до ее начала. У Изабель не останется выбора, кроме как признать, что Рен заслуживает места в Гвардии. Восстановив свою должность, она снова сможет быть с Уной – по крайней мере, как ее правая рука. Этого, сказала она себе, будет достаточно. Этого всегда было достаточно. Все еще обидно, что Уна предпочла им карьеру, но любая любовь, которую могла получить Рен, была лучше, чем вообще ничего. Она покажет Уне, что она это заслужила.
Все было так просто. Вылечи человека, вернись домой героем.
И это было слишком, слишком хорошо, чтобы быть правдой.
Элоиза была права. Почему он написал ей? С тех пор как война уничтожила Гвардию, Рен являлась одним из самых опытных целителей. Она обладала хирургическими навыками и медицинскими знаниями, превосходящими знания большинства других целителей, которые сосредоточились на овладении Прикосновением. Но его предложение… Оно было слишком расплывчатым, слишком дружелюбным.
Это ведь лорд Алистер Лоури III, который славился скандалами, а не хитростью. Даже в Дану все слышали о том, как его пьяного вырвало на колени великой герцогине на званом обеде, или о том, как брошенный любовник однажды сжег свое изображение на лужайке и испортил день рождения герцога Мэттонви. И все равно у нее были опасения.
Но если у нее остался только этот шанс, она определенно была готова ухватиться за него. Вот только если она примет предложение Лоури и уедет без разрешения, ее отдадут под трибунал за дезертирство.
Преступление, в лучшем случае карающееся смертью.
А значит, ей сначала придется пойти к королеве. Только от одной мысли об еще одной встрече с ней Рен захотелось рассыпаться в прах. Но в этот раз у нее хотя бы будут рычаги влияния. Робкая надежда расцвела в ней. Изабель ни капельки не заботилась о ней, но она наверняка отложит свою обиду ради общего блага. Лоури предлагал им союз и военную поддержку, и Богиня знала, что Дану остро нуждалась и в том, и в другом.
«Когда я принесу ей это письмо, она наконец будет довольна мной».
Рен следовало бы дать себе пощечину за такую наивную мысль. Но действительно ли было так глупо надеяться? Лоури обратился к Дану из-за нее – потому что он признал ее талант, несмотря на все неудачи. Может быть, его признание наконец убедит Изабель увидеть ее ценность?
Рен вытащила из ящика лист пергамента и набросала просьбу об аудиенции у королевы Дану. К концу ночи она получила ответ, скрепленный королевской печатью из сверкающего серебряного воска.
«10:00. Не опаздывай».