Берни расстегнул пластиковый пакет.
– Помнишь, что это? – Он извлек из пакета сложенную наволочку и поднес ее к моему носу.
Я понюхал. Молодая самка человека, оттенки меда, вишни и того цветка, что растет у дороги, похожего на солнце. Разумеется, я помнил этот запах, даже стало немножко обидно, что напарник во мне усомнился.
– С чего вдруг гримаса? – спросил Берни.
Гримаса? Какая гримаса? Я гордо выпрямил спину, задрал хвост и чинно прошагал на задний дворик, где угостился прохладной водичкой из фонтана, устроенного Ледой. Вода вытекала из клюва каменного лебедя. Живых лебедей я никогда не видал. Интересно, легко ли их поймать? Я как раз размышлял на эту тему, когда услышал лай Игги. Лай у Игги пронзительный, этакое противное «тяв-тяв-тяв». Я гавкнул в ответ. После короткой паузы он тоже гавкнул. Я гавкнул. Он гавкнул. Я гавкнул. Он гавкнул. Я гавкнул. Он гавкнул. Мы ускорили ритм перелая. Я гавкнул. Игги гавкнул. Я…
– Господи, Игги, да что на тебя нашло?! – раздался женский окрик.
Хлопнула дверь. Игги замолчал. На всякий случай я гавкнул еще раз. Так, а это что? Откуда-то издалека донесся ответный лай, которого я прежде не слышал. Судя по звуку, он принадлежал собачьей леди, хотя наверняка утверждать я не мог. Тишина. А потом: да, она гавкнула. Лай-весточка – весточка, полная самого восхитительного смысла, который только может подразумевать самка. Я радостно гавкнул. Она гавкнула. Я гавкнул. Она гавкнула. И вдруг: тяв-тяв-тяв. Это вернулся Игги. Он гавкнул. Она гавкнула. Я гавкнул. Он гавкнул. Она…
– Чет! Что за шум? Нам пора.
Берни открыл ворота. Я промчался мимо него и запрыгнул в «порше» на сиденье переднего пассажира.
Капитан Кранч сидел на жердочке и молча глядел на нас. Мы опять находились в комнате Мэдисон. Берни задавал вопросы, Синтия отвечала, но толку от ее ответов было мало – я видел это по лицу Берни: мой напарник все больше хмурился.
Я втянул носом воздух. В комнате пахло не так, как раньше. Я заглянул под телевизионный столик. Пакетик с марихуаной исчез.
– Вы обращались в полицию? – спросил Берни.
– Пока нет. Я хотела сперва поговорить с вами.
– Позвоните в полицию. – Берни что-то написал на обороте своей карточки. – Спросите вот этого человека.
– То есть вы отказываетесь мне помочь?
– Хотите откровенно?
– Разумеется. – У Синтии дрожали руки, совсем чуть-чуть, но на секунду или две этот факт поглотил все мое внимание.
– Давайте присядем, – предложил Берни.
Синтия опустилась на кровать Мэдисон, Берни устроился за столом. Я остался там, где и сидел, на мягком коврике с цветочным рисунком.
– Ваша дочь производит впечатление развитого ребенка, – начал мой партнер, – и я не сомневаюсь, что, в сущности, она хорошая девушка. Однако в какой-то момент все подростки начинают вести собственную жизнь, в детали которой предпочитают не посвящать родителей.
– Что вы имеете в виду?
– В прошлый раз, когда Мэдисон вернулась домой поздно и объяснила, что смотрела в кино «Доктора Живаго», это была… мягко говоря, выдумка.
Синтия побледнела. «Побледнеть» – это «покраснеть» наоборот, когда кровь отливает от лица. По обоим этим признакам можно многое сказать о состоянии человека.
– Откуда вы знаете?
Берни начал что-то говорить про теннисный корт. Кажется, я уже слышал это от него раньше, но не придал значения. Наклонив голову набок, я почесал за ухом. Класс. Для порядка пару раз лизнул шкуру.
– Итог, на мой взгляд, таков, – продолжил Берни. – Мэдисон скоро вернется и расскажет очередную историю.
Синтия покачала головой.
– Как бы там ни было, она ни за что не ушла бы на всю ночь. В крайнем случае она могла остаться у подружки, но я обзвонила всех ее друзей и знакомых – никто не знает, где Мэдисон.
– Включая Тима? – уточнил Берни.
– Кто такой Тим?
– Старшеклассник, который, по словам вашей дочери, подбросил ее домой из торгового центра.
Синтия открыла рот, потом закрыла. Мне всегда нравится наблюдать за этим движением, сам не знаю почему.
– А с бывшим мужем вы связывались?
– Этот ублюдок тоже ее не видел.
Берни почесал за ухом (за своим собственным).
– Похоже, вы им… несколько недовольны.
– Он утверждает, что я – плохая мать!
Берни развел руками – у людей это один из способов ничего не говорить. Синтия посмотрела на него и вдруг разрыдалась. Мой напарник в удивлении вздернул брови. Я встал и потрогал лапой комок пыли.
– Ради всего святого, – всхлипнула Синтия, – пообещайте найти мою дочь. Я заплачу любые деньги.
– Поймите же, я не думаю, что с ней что-то случилось, – произнес Берни. – Она может вернуться в любой момент, как в прошлый раз. А когда она придет, я бы посоветовал вам троим – вам, Дэймону и Мэдисон – сесть вместе и…
Синтия расплакалась еще сильнее.
– Хотите, чтобы я умоляла вас на коленях?
– О нет, – смутился Берни, – ни в коем случае. – Партнеру явно не терпелось убраться отсюда. Мне, кстати, тоже. – Для расследования понадобится та информация, о которой я говорил: имена и номера телефонов друзей Мэдисон и всех прочих, с кем она так или иначе связана. Ваша дочь занимается каким-нибудь спортом?
– Стреляет из лука. – Синтия промокнула глаза. – Заняла третье место на городских соревнованиях.
– Где ее лук?
Теперь удивленно поползли вверх брови Синтии, две тонкие дуги, более темные, чем волосы. Вопросы Берни часто вызывают у его собеседников похожую реакцию.
Синтия открыла шкаф. Длинный черный лук висел на крючке, рядом был колчан, из которого торчали стрелы с белым оперением.
– Добавьте в список тренера Мэдисон и товарищей по команде, с которыми она близко общалась.
Синтия подошла к столу и что-то долго писала.
Берни пробежал листок глазами.
– Не вижу контактных данных Дэймона.
Синтия схватила ручку, быстро и с нажимом черкнула две строчки.
– Держите.
Мой партнер сложил бумагу, спрятал в карман и направился к двери.
– Разве вам не нужны деньги?
Макияж на лице Синтии размазался, по щекам стекали черные и зеленые струйки, напоминая жуткую маску, вроде тех, что люди надевают на Хэллоуин, самый гадкий из их праздников. Я почему-то начал испытывать симпатию к этой женщине.
– У меня есть ваш аванс в пятьсот долларов, – ответил Берни. – Если понадобится еще, я дам знать.
Эх, Берни, Берни.
Мы подъехали к центру «Норт-Каньон-молл». Берни кружил и кружил по огромной парковочной площадке, бормоча что-то себе под нос, пока не нашел подходящее место. Берни ненавидит торговые центры и вообще походы по магазинам. Он остановил машину напротив какого-то знака. Помимо надписи, прочесть которую я не мог, на знаке был изображен один из моих собратьев, перечеркнутый жирной полоской.
– Охо-хо, – вздохнул Берни.
Мы вернулись в машину. Напарник покружил еще и наконец нашел, пожалуй, единственный свободный уголок на парковке, расположенный в тени.
– Сиди здесь, – велел он мне, похлопав по спине. – Постараюсь вернуться как можно быстрее.
Я порядком разозлился, но что поделаешь? По большому счету Берни не виноват. Я немного поворчал, потом наклонился и занялся когтями на передней лапе. Стало повеселей. Снаружи туда-сюда ходили люди.
– Ой, мам, погляди, какой забавный пес!
– Не подходи слишком близко.
– Разве нельзя его погладить?
– Не говори глупости. Ты же знаешь, у меня аллергия.
Ненавижу это слово.
– Видишь, как он ощерил зубы? Сразу ясно, что собака злая. Пойдем отсюда.
Во-первых, я совсем не щерился, а просто зевнул. Разминка для рта, приятная и расслабляющая. Во-вторых, я не злой. Должно быть, она спутала меня с бегемотом. Я видел этих громадных уродливых созданий на канале «Дискавери» и сам не хотел бы встретиться с таким чудовищем. Я бросил взгляд на двери торгового центра. Берни все не выходил. Я вытянул лапы. Может, вздремнуть? Почему бы и нет.
Мне снился какой-то хороший сон, который внезапно превратился в плохой. Я вздрогнул и проснулся. Возле машины стоял здоровенный тип, выше моего напарника и шире его в плечах. Светловолосый, но не старик, потому что морщин на лице не было. Мне совсем не понравилось его лицо, особенно тяжелые скулы и несоразмерно маленькие уши. Я вскочил на сиденье и залаял во всю мочь, наверное, от неожиданности.
Противный тип, что неудивительно, отпрыгнул в сторону, однако не убежал, как поступило бы на его месте большинство прочих людей. Лицо исказилось в злобной гримасе, он обнажил зубы и что-то произнес – что именно, я не понял, но определенно нечто скверное, пусть и на чужом языке. Человек достал из-под рубашки длинный нож с блестящим лезвием, быстро нагнулся и проколол одно из колес нашего автомобиля. Послышался свист выходящего воздуха. Прежде чем я успел опомниться, этот тип проколол еще одно колесо.
И тут я, оскалившись, ринулся на него, уж поверьте моему слову. Лапой задел плечо обидчика, слегка повернув его в мою сторону. Человек резко развернулся вокруг себя и полоснул меня ножом. Лезвие скользнуло по шкуре, но я, не обращая на это внимания, вцепился типу в ногу. Он зарычал и уронил свое оружие. Нож со звоном ударился о мостовую, отскочил и провалился сквозь прутья уличной сливной решетки. Я рывком обернулся и попытался завалить нападавшего. Тот полез в карман, и в его руке мелькнула какая-то металлическая штука. Она сверкнула, а потом у меня перед глазами все поплыло.
Следующее, что я помню, – как этот человек убегал прочь, вдоль вереницы автомобилей. Он прыгнул в одну из машин, я помчался за ним. Авто быстро набирало ход, я с яростным лаем бежал рядом. Человек выглянул из окна и резко вывернул руль. Сильным ударом меня подбросило вверх.
– Чет! Чет!
– Вы ищете своего пса, мистер? Это не он?
Я лежал на тротуаре, мне было нехорошо. Какой-то мальчишка стоял рядом и смотрел на меня. Заметив бегущего Берни, я попытался подняться – нельзя, чтобы напарник видел меня в таком состоянии. Быстро встать не получилось, передняя лапа не слушалась. Я захромал навстречу Берни.
– О Господи! – Берни опустился на колени, взял мою морду в ладони. – Что случилось?
Мальчик подошел ближе.
– Его сбила машина.
– Сбила машина? – потрясенно переспросил Берни и покрутил головой по сторонам. – Какая?
– Синяя, – сказал паренек. – Ваш пес вроде бы гнался за ней.
– Гнался?
– Да. Потом они столкнулись. Водитель, наверное, просто не заметил его. По-моему, за рулем был мужчина.
– Как он выглядел?
– Я не рассмотрел.
– Марку машины, случайно, не запомнил?
– Видел только, что она синяя.
Берни ласково погладил меня.
– Боже, да у него кровь. – По глазам напарника я видел, как сильно он расстроен.
Я слизнул кровь с плеча. Пустяки, совсем немного. Зато изо рта исчез металлический привкус крови того негодяя.
– Ты видел, что произошло с моей машиной? – обратился Берни к пареньку.
– С вашей машиной?
– Она стоит вон там. – Мой напарник встал с колен и попытался поднять меня. Висеть у него на руках? Ни за что на свете. Я попятился.
– Ладно, тогда идем, – вздохнул Берни.
Все вместе мы подошли к «порше». Я почти не хромал.
– Ничего себе! – присвистнул мальчишка. – Кто-то проколол вам шины. – Он посмотрел назад, туда, где меня сбило машиной. – Думаете, это один и тот же человек?
Берни кивнул и протянул мальчику свою визитку.
– Если вспомнишь что-нибудь еще, позвони.
– Ух ты, – протянул тот. – Настоящий частный детектив?
Паренек ушел. Берни сделал несколько звонков: вызвал буксир, поговорил со страховым агентом, с ветеринаром. С ветеринаром? Охо-хо. Я приблизился к сливной решетке и залаял.
– Чет, прекрати.
Я настойчиво лаял.
– Не скандаль. Мы едем к ветеринару, и точка.
Да загляни же в решетку, Берни!
Он не заглянул. Когда пришел тягач, Берни придержал дверцу кабины, пропуская меня вперед. Я запрыгнул на сиденье, может быть, не с той легкостью, что обычно.
– Ты в порядке, старина?
– Отличный пес, – похвалил меня водитель тягача.
– Не то слово, – ответил Берни.
Мы поставили новые шины – «в счет страховки», как было сказано, хотя Берни это, по-моему, не слишком прибавило радости – и поехали к ветеринару. Докторшу звали Эми. Несмотря на ее круглое, полное лицо и приятный голос, всякий раз, очутившись в приемной, я начинал дрожать. Сегодняшний день не стал исключением.
– Что с тобой случилось, бедняжка? – спросила Эми.
Меня уложили на стол. Я ощутил слабый укол… и все. Склонившись надо мной, докторша продолжала осмотр.
– Довольно странная рана для автоаварии, – заметила она.
– Почему?
– Боюсь, здесь не обошлось без огнестрела.
Огнестрел? Что за незнакомое слово? Честно говоря, суть разговора постепенно от меня ускользала. Я тихо лежал на столе. Губы Эми и Берни шевелились, но звук куда-то исчез. Скоро дрожь прошла. Я чувствовал себя вполне сносно.