Офисы «Оревуар экспортс» выглядели как помещения для товарного склада, и запах в них был соответствующий. Повсюду высокими штабелями лежали тюки с тканями, прикрытые сверху дерюгой. В воздухе витал ядовито-химический запах новой ткани. Пыльный пол усеивали обрывки прозрачного пластика, бумаги, шпагата и упаковочного материала. За металлическим стеллажом Дина разглядела фигуру менеджера.
– Добрый день! Да это никак миссис Далал, подруга Зенобии. Как поживаете? – приветствовала ее миссис Гупта.
Они обменялись рукопожатием. Дина сказала, что нашла двух искусных мастеров и готова к работе.
– Замечательно! Просто замечательно! – отозвалась миссис Гупта, но было видно, что ее прекрасное настроение связано, помимо сообщения Дины, и с чем-то другим. Настоящая причина вскоре открылась: во второй половине дня ее ждала Зенобия в салоне красоты. Там непокорные кудри, вышедшие из повиновения за последнюю неделю, укротят и снова доведут до совершенства.
Одно это могло бы осчастливить миссис Гупта, но были и другие хорошие новости, устраняющие в ее жизни мелкие раздражители: объявленное вчера премьер-министром чрезвычайное положение автоматически отправляло в тюрьму почти всю парламентскую оппозицию, а также тысячи профсоюзных деятелей, студентов и социальных работников.
– Не правда ли хорошие новости? – миссис Гупта так и искрилась радостью.
Дина нерешительно кивнула.
– Мне казалось, суд признал ее виновной в нечестных выборах[28].
– Нет, нет! – возразила миссис Гупта. – Все это ерунда. Будет подана апелляция. А те смутьяны, что ложно обвинили ее, сядут в тюрьму. Больше никаких забастовок, маршей и дурацких беспорядков.
– Это хорошо, – нервно произнесла Дина.
Менеджер открыла книгу заказов и выбрала выкройку для первого задания.
– Вот вам проверка – сшить по этой выкройке тридцать шесть платьев. Тест на аккуратность, тщательность и слаженность действий. Если ваши портные хорошо себя зарекомендуют, продолжим совместную работу. Будет много больших заказов, – пообещала она. – Как вам уже известно, я предпочитаю работать с частными подрядчиками. Союз бездельников выступает за то, чтобы работать меньше, а получать больше. Лень – проклятье нашей страны. А некоторые безмозглые лидеры еще и подстрекают этих лодырей, призывая полицию и армию не повиноваться незаконным приказам. Нет, объясните мне, как закон может быть незаконным? Бессмыслица какая-то. Таким заводилам самое место в тюрьме.
– Да, в тюрьме, – машинально повторила Дина, поглощенная изучением выкройки. Ей хотелось, чтобы менеджер сосредоточилась на рабочих проблемах, а не углублялась в политику. – Взгляните, миссис Гупта, ширина кромки на платье-образце три дюйма, а согласно выкройке только два.
Миссис Гупта не удостоила вниманием это несоответствие. Она кивнула и пожала плечами, отчего сари скользнуло вниз, но менеджер быстро поправила ткань.
– К счастью, премьер-министр заявила по радио, что приняла решительные меры. Хорошо, что в такое опасное время у нас есть сильный лидер.
От дальнейших вопросов по существу дела миссис Гупта отмахнулась.
– Я верю в вас, миссис Далал. Просто шейте в соответствии с выкройкой. Кстати, вы видели сегодняшние плакаты? Они повсюду висят.
Дина плакатов не видела. Ей ужасно хотелось измерить ткани, отложенные на тридцать шесть платьев – вдруг не хватит материала? Но, подумав, она решила этого не делать – еще обидит менеджера.
– «Главное сейчас – дисциплина» – девиз премьер-министра на плакатах. И она совершенно права. – Миссис Гупта придвинулась ближе и тихо проговорила: – Было бы неплохо наклеить несколько плакатов у входа в «Оревуар». Только посмотрите на двух бездельников в углу. Безбожно болтают вместо того, чтобы устанавливать полки.
Дина сочувственно хмыкнула и покачала головой.
– Так я зайду через неделю?
– Да, пожалуйста. Удачи! И не забывайте – держитесь тверже с портными, или они сядут вам на шею.
Дина стала связывать узел, но менеджер остановила ее щелчком пальцев. Явился служащий и перенес ткани в лифт.
– Я сегодня же передам от вас привет Зенобии. Пожелайте и мне удачи, – захихикала миссис Гупта. – Мои бедные волосы опять идут под нож.
– Да, конечно. Удачи!
Дина принесла домой рулоны ткани и освободила для портных заднюю комнату. Жилец поселится только на следующей неделе: у нее будет время разобраться с заказом. Дина внимательно просмотрела листы с выкройками и пакет с лейблами: «Шантал Бутик», Нью-Йорк. Чтобы чем-то заняться, она решила вырезать выкройки, тогда к понедельнику все будет готово. Да еще это чрезвычайное положение. Из-за беспорядков портные могут не приехать. А она даже не знает, где они живут. Если не сделать работу к назначенному дню, это произведет невыгодное впечатление.
В понедельник ровно в восемь часов утра Даржи приехали на такси, захватив с собой швейные машины.
– Купили в рассрочку, – похвастался Ишвар, с гордостью похлопывая по «зингеру». – Через три года выплатим кредит, и они будут наши.
Деньги портные потратили на первый взнос, и Дине пришлось расплатиться с таксистом.
– Вычтите это из нашего недельного жалованья, – сказал Ишвар.
Швейные машины внесли в заднюю комнату. Там мужчины приладили приводные ремни, проверили натяжение, установили катушки и для проверки прострочили несколько швов на свободном лоскуте. Через пятнадцать минут они были готовы к работе.
«И как они работали! Бесподобно», – думала Дина. Педали качались, маховое колесо жужжало, иголки плясали аккуратными, узкими стежками на ткани, и постепенно развертывающиеся рулоны материи преображались в рукава, воротнички, лифы, спинки, складки и юбки.
Дине постоянно приходилось напоминать себе, что она здесь начальник. Я не должна работать наравне с ними. Но держалась она всегда поблизости, осматривала законченные детали, подбадривала, давала советы. Всматривалась в склонившиеся над шитьем насупленные лица работников. Ее заинтересовали длинные ногти на мизинцах – ими они соединяли швы, загибали складки. «Изуродованная щека Ишвара – просто нелепость, – решила она, – откуда это могло взяться?» Ишвара нельзя было представить участником поножовщины. Его улыбка и забавные усики смягчали впечатление от уродства. Дина перевела взгляд на молчаливого Омпракаша. Тощий, кожа да кости, весь словно из острых углов, он казался механическим продолжением машины. «А ведь он хрупкий, как хрусталь, – подумала Дина с жалостью. – И эти напомаженные волосы – надеюсь, он не испачкает ткань».
Пришло и ушло время обеда, а мужчины все работали и только раз попросили воды.
– Спасибо, – поблагодарил Ишвар, залпом выпив воду. – Вкусная и прохладная.
– А разве не время обедать?
Тот решительно замотал головой, словно сама мысль была нелепой.
– Ужина достаточно. Остальное – трата времени и еды. – Помолчав, он спросил: – Дина-бай, а что такое чрезвычайное положение, о котором говорят?
– Проблемы в правительстве – игры, в которые играют люди наверху. Простых людей, вроде нас, это не касается.
– Вот и я так говорю, – пробормотал Омпракаш. – А дядя беспокоится.
Портные снова принялись за работу, и Дина подумала, что сдельщина отличный вариант. Прополоскав стакан, она поставила его отдельно. Отныне он станет стаканом для портных.
Время шло, и Дине стало казаться, что Ишвару неудобно сидеть за машиной. Он весь как-то съежился и плотно сжал ноги, словно у него колики. Ноги то и дело соскакивали с педали.
– Что случилось? – спросила Дина.
– Ничего, – смущенно ответил тот.
Племянник пришел ему на помощь, подняв мизинец.
– Ему надо выйти.
– Почему ты раньше не сказал?
– Стеснялся, – робко произнес Ишвар.
Дина показала ему, где находится туалет. Дверь захлопнулась, и послышался мощный звук струи, бьющей о стенку унитаза. Струя то слабела, то опять усиливалась: переполненный мочевой пузырь работал прерывисто.
После Ишвара в туалет пошел Омпракаш.
– Слив не работает, – крикнула ему вслед Дина. – Берите воду из ведра.
Запах в туалете ее озадачил. «Я так долго живу одна, что стала слишком придирчивой, – подумала она. – Разная еда, разные привычки – это нормально, что их моча пахнет по-другому».
Стопка готовых платьев росла, а у Дины не было никаких дел, кроме как открывать утром портным двери. У Ишвара всегда были наготове приветствие или улыбка, а худой Омпракаш безмолвной тенью проскальзывал мимо. «Сидит на табуретке, как нахохлившийся, сердитый совенок», – думала Дина.
Все три дюжины платьев были готовы раньше срока. Миссис Гупта пришла в восторг от результата. На этот раз она заказала уже шесть дюжин. В сумочке у Дины зазвенели первые денежки. Она чувствовала легкие угрызения совести, получая деньги ни за что. Разве сравнить с теми тяжелыми днями, когда пальцы и глаза ломило от шитья и вышивки!
У портных груз с плеч свалился, когда они узнали, что экспортная компания одобрила их работу.
– Если первый заказ приняли, с остальными проблем не будет, – с непривычной для него уверенностью заявил Ишвар в то время, как Дина отсчитывала им жалованье.
– Однако не надо расслабляться, – предостерегла она, – на фирме тщательно проверяют качество. И сдавать заказ надо вовремя.
– Да вы не волнуйтесь, – успокоил ее Ишвар. – Товар будет высшего класса и всегда вовремя. – А Дине было трудно поверить, что наконец закончились ее мытарства.
Портные стали регулярно обедать. Из этого Дина заключила, что провозглашенное на прошлой неделе Ишваром правило «одна еда в день» диктовал пустой кошелек, а не убеждения аскета или строгая рабочая этика. Было приятно, что ее предприятие улучшило их жизнь.
Ровно в час Омпракаш заявлял: «Я голоден. Пойдем». Отложив шитье, они убирали в ящик свои драгоценные фестонные ножницы и уходили.
Ели они в вегетарианской столовой «Вишрам» на углу улицы. В «Вишраме» не было никаких секретов – кухня на виду, все нараспашку: один режет овощи, другой жарит их на огромной сковороде с черным дном, третий моет посуду. В помещении был только один стол, и потому Ишвар и Омпракаш, не дожидаясь, пока освободится место, ели стоя на улице. А потом торопились к работе, проходя мимо безногого нищего, который разъезжал туда-сюда на платформе со скрипучими колесами.
Вскоре Дина заметила, что портные сбавили рабочий темп. Участились перерывы, во время которых они выходили на улицу и покуривали биди. «Все, как обычно, – подумала она, – как только завелись деньжата, прежний пыл угас».
Дина вспомнила наказ Зенобии и миссис Гупта – быть строгим руководителем. Она собралась с духом и сказала твердым, на ее взгляд, голосом, что работа затягивается.
– Не стоит волноваться, – успокоил ее Ишвар. – Закончим к сроку. Но, если хотите, мы, чтобы не отрываться, можем курить на рабочем месте.
Дина не терпела табачный дым, кроме того, случайная искра могла прожечь дырку в ткани.
– Лучше бы вам нигде не курить, – сказала она. – От табака бывает рак легких.
– Вот уж не повод для беспокойства, – возразил Омпракаш. – Этот город, где все так дорого, сожрет нас живыми.
– Что я слышу? Ты наконец заговорил?
Ишвар рассмеялся.
– Он открывает рот, только если не согласен, как я и говорил.
– А вопрос денег легко решается, – сказала Дина. – Работайте хорошо и получите их достаточно.
– Но не у вас, – пробормотал Омпракаш.
– Что ты сказал?
– Ничего, ничего, – заторопился Ишвар. – Это он мне. У него болит голова.
Дина предложила Омпракашу выпить аспирин, но тот отказался. Голос его звучал уже громче.
– А работу вам далеко отвозить? – спросил он.
– Не очень, – ответила Дина. – Дорога занимает около часу. – Ей было приятно, что он старается загладить свои слова.
– Если что, мы можем помочь донести платья. Только дайте нам знать.
«Как мило с его стороны», – подумала Дина.
– А как называется фирма, куда вы отвозите платья?
От радости, что закончилось угрюмое молчание портного, Дина чуть не выпалила название фирмы, но вовремя придержала язык, притворившись, что не расслышала вопроса. Омпракаш повторил его.
– К чему мне название, – сказала она. – Меня интересует только работа.
– И правильно, – согласился Ишвар. – Нас тоже только работа интересует.
Племянник бросил на него сердитый взгляд. Через некоторое время он продолжил расспросы. Она что, работает на одну фирму или на несколько? Платят ей комиссионные, или она на твердой ставке?
Ишвар смутился.
– Меньше разговоров, Омпракаш, и больше работы.
С тех пор Дина следила за молчаливым племянником. Она поняла, куда он клонит, и теперь тщательно проверяла, чтобы на тканях из «Оревуар экспортс» не было никаких «говорящих» лейблов и этикеток. Счета она держала под замком в шкафу. В отношении портных ее оптимизм дал трещину. Она понимала, что дорога становится ухабистой.
Даржи жили далеко и полностью зависели от расписания железной дороги. И все же Дина всякий раз, когда портные задерживались, не сомневалась, что ее бросили ради более выгодной работы. Чтобы скрыть свой страх, она прятала радость при их появлении под маской недовольства.
За сутки до дня получки Даржи объявились только в десять часов.
– Несчастный случай на дороге – поезд задержали, – объяснил Ишвар. – Какой-то бедняк опять бросился на рельсы.
– Что-то частенько это происходит, – добавил Омпракаш.
Неприятный запах пустых желудков выплывал наружу в форме слов. Дину не интересовали их оправдания. Чем скорее они сядут за швейные машины, тем лучше.
Но ее молчание могло быть истолковано как слабость, поэтому она сухо произнесла:
– Правительство объявило, что во время чрезвычайного положения поезда будут ходить по расписанию. Странно, что ваш поезд опоздал.
– Если б правительство выполняло свои обещания, боги спустились бы на землю и украсили их всех гирляндами, – сказал Ишвар, посмеиваясь и примиряюще кивая головой.
Его миролюбие развеселило Дину. Она улыбнулась, и у Ишвара отлегло от сердца. Сам он считал, что глупо рисковать устойчивым заработком: им с Омпракашем повезло, что они работают у Дины Далал.
Портные выдвинули табуреты, заправили новые катушки и стали шить. Небо заволокло тучами, приближался дождь. Мрак с улицы проник и в заднюю комнату. Омпракаш намекнул, что лампочка в сорок ватт маловата.
– Если я превышу ежемесячную квоту, у меня отключат счетчик, – объяснила Дина. – И мы окажемся в полной темноте.
Ишвар предложил перенести швейные машины в гостиную – там светлее.
– Тоже нельзя. Машины увидят с улицы, и домовладелец взбунтуется. Устраивать производство на дому противозаконно – даже если работают всего двое. Он и так цепляется ко мне при всяком удобном случае.
Портные, сами изрядно пострадавшие от домовладельцев, могли это понять. Все утро мужчины работали без перерыва, предвкушая время обеда. Они с утра ничего не ели, и в животах у них бурчало.
– Сегодня возьму двойной чай, – сказал Омпракаш. – И буду макать туда сдобную булочку.
– Не отвлекайся! Следи за машиной! – посоветовал племяннику Ишвар. – А то вместо двойного чая, у тебя будут двойные пальцы. – Мужчины то и дело поглядывали на часы. Когда наступил час освобождения, их ноги тут же оставили педали и нащупали сандалии.
– Подождите, не уходите, – сказала Дина. – Работа срочная, а вы сегодня опоздали. Менеджер будет недоволен задержкой. – Ее волновало, успеют ли они к сроку. А что, если портные и завтра опоздают? «Прояви твердость», – напомнила она себе.
Ишвар заколебался, но племянник встретил такое предложение в штыки. Его испытующий взгляд, в котором сверкала ярость, являлся тому подтверждением.
– Пойдем, – пробормотал Омпракаш, не глядя на Дину. – Я проголодался.
– Твой племянник вечно голодный, – сказала Дина Ишвару. – Может, у него глисты?
– Да нет. Ом здоров.
Но его слова не убедили Дину. Еще на первой неделе у нее зародились подозрения. Помимо худобы Омпракаша, вечных жалоб на головную боль и чувство голода, она замечала, что он часто почесывает зад, что, по ее мнению, было верным признаком наличия глистов.
– Показать бы его врачу. У него такой изможденный вид – ходячая реклама спичек «Уимко».
– С ним все в порядке. Да и денег на врача нет.
– Упорно работайте – и деньги найдутся. Выполните заказ – вот и весь разговор, – вкрадчиво произнесла Дина. – Чем скорее я отвезу платья, тем скорее получите деньги.
– Пять минут на чай погоды не сделают, – сердито проговорил Омпракаш.
– Ваши пять минут обратятся в тридцать пять. Вот что, я сама приготовлю вам чай чуть позже. Специальный, дорогой чай, а не те спитые помои, которыми вас угощают на углу. Только закончите работу. И тогда все будут довольны – вы, я и менеджер.
– Хорошо, – согласился Ишвар, скинул сандалии и занял свое место. Педаль, нагретая за утро его ногой, даже не успела остыть.
Гневный шепот Омпракаша пробивался к дяде сквозь рокот двух «зингеров»:
– Ты всегда позволяешь обдурить нас. Не знаю, что такое с тобой. Позволь отныне мне с ней объясняться.
Ишвар миролюбиво кивнул. Ему не хотелось при Дине спорить или ругаться с племянником.
В два часа, когда у Дины от шума машин стала раскалываться голова, она решила отвезти сделанную работу. Дина была недовольна собой. Уговоры и обещанный чай не говорят о строгости руководителя. Для правильного обращения с портными ей не хватает практики
Из-под рабочего стола Дина вытащила полиэтиленовый мешок и оберточную бумагу, в которую паковали рулоны ткани из «Оревуара». У Дины ничего не пропадало зря – как и советовала тетя Ширин. Маленькие лоскутки росли как на дрожжах. «Если шить прокладки, то материала хватит на целый женский монастырь», – думала Дина. Большие лоскуты она клала отдельно, не зная, на что их употребить – может, на лоскутное покрывало?
Дина упаковала готовые платья и взяла сумочку. На миссис Гупта должен произвести впечатление ее приезд на день раньше срока.
Помня о любопытстве Омпракаша, она повесила на дверь замок, чтобы исключить возможность слежки.
С затекшей спиной и затуманенными глазами портные перебрались в гостиную. После долгого сиденья на жестких табуретках, старый диван с разболтанными пружинами казался им верхом роскоши, а испытываемое удовольствие особенно острым из-за его запретности. Скованные члены – непременный признак профессии – понемногу распрямлялись на диванных подушках. Положив босые ноги на чайный столик, мужчины вытащили пачку биди и закурили, жадно затягиваясь. Оторванный верх пачки служил им пепельницей.
Омпракаш почесал затылок и внимательно осмотрел задержавшуюся на кончиках пальцев перхоть. Длинными ногтями на мизинцах выковырял маслянистую грязь из-под других ногтей и щелчком отправил на пол. Никогда не признался бы он, что ему скучно – ведь бездарно тратя время, он надувал Дину Далал. Если она думает, что может управлять ими, как парой бессловесных волов, то она жестоко ошибается. «Я все-таки мужчина, – с горечью подумал Омпракаш, – хотя дядя иногда ведет себя не так, как следует мужчине».
Ишвар позволил племяннику побездельничать. Пустые животы подвело с голоду. Он снисходительно смотрел, как Омпракаш ерзал, устраиваясь поудобней в подушках, дабы извлечь максимум удовольствия от дивана Дины Далал, и задумчиво поглаживал ту щеку, которая позволяла ему улыбаться лишь вполовину.
Смеясь, позевывая, потягиваясь, они – временные короли разбитого дивана, хозяева маленькой квартирки – убивали время за курением, когда вдруг этот незаконный отдых прервал стук во входную дверь.
– Я знаю, вы там! – кричал гость. – И замок на двери меня не обманет!
Портные замерли. Стук продолжался.
– Квартплатой тут не отделаетесь! Нам известно, что происходит за этим замком! Вас выбросят на улицу вместе с вашим нелегальным бизнесом!
Портные поняли, что акция исходит от домовладельца. Но при чем тут замок? Стук в дверь прекратился.
– Скорее, на пол! – шепнул Ишвар, боясь, что незваный гость заглянет в окно.
Что-то бросили в прорезь для почты. За дверью воцарилось молчание. На полу лежал большой конверт, адресованный миссис Рустам Далал. Ишвар повернул защелку. Дверь подалась вперед на полдюйма и ударилась обо что-то снаружи. Замок действительно существовал.
– Она нас заперла! – вскипел Омпракаш. – Что эта женщина о себе думает?
– Должна быть причина. Не кипятись!
– Давай вскроем письмо.
Ишвар вырвал письмо из рук племянника и отложил в сторону. Мужчины попытались снова устроиться с комфортом на диване и закурить биди, но настроение уже было испорчено. В провисшем диване вдруг обнаружились твердые комки. К одежде цеплялись ниточки, напоминая о работе, ждущей в соседней комнате. А часы неумолимо предупреждали: хозяйка вот-вот придет. Совсем скоро их вольной жизни придет конец.
– Она грабит нас, – ворчал Омпракаш. – Надо напрямую связаться с этой компанией. Зачем нам посредник? – Тлеющая сигарета свисала с уголка его рта, отчего он произносил слова еле шевеля губами.
Ишвар снисходительно улыбнулся. Нахально свисающая сигарета, как игрушечное ружье, целилась в Дину Далал.
– Смотри, она скоро придет, а у тебя такое кислое лицо, будто ты съел лимон. – И продолжил уже серьезно: – Она посредник, потому что у нас нет своей мастерской. Она дает нам возможность здесь шить, приносит ткани, получает от компании заказы. А сдельная работа делает нас более независимыми…
– Да перестань. Какая независимость? Она обращается с нами как с рабами. Гребет с нас деньги, и пальцем не пошевелив. Посмотри на ее квартиру. И электричество есть, и вода, все есть. А что есть у нас? Вонючая дыра в трущобе. Никогда нам не собрать достаточно денег, чтобы вернуться в деревню.
– Уже сдаешься? Так ничего в жизни не достигнешь. Надо бороться, Ом, даже если жизнь тебя бьет. – Зажав биди между мизинцем и безымянным пальцем, он раскрытой рукой поднес сигарету к губам.
– Вот увидишь, я узнаю, куда она ходит, – сказал Омпракаш, решительно вскинув голову.
– При таком движении у тебя дым красиво закручивается.
– Только подожди, я узнаю адрес компании.
– Каким образом? Думаешь, она тебе скажет?
Омпракаш вернулся в заднюю комнату и вынес оттуда большие, острые ножницы. Сжимая ножницы обеими руками, он театральным движением проткнул ими воздух.
– Приставим эти ножницы к ее горлу, и она все расскажет.
Дядя дал ему подзатыльник.
– Что сказал бы твой отец, услышь он тебя? Глупые слова вылетают из твоего рта, как строчки из швейной машины. И такие же небрежные.
Омпракаш стыдливо убрал ножницы.
– И все же в один прекрасный день она перестанет быть посредником. Я прослежу ее путь до фирмы.
– Не знал, что ты умеешь проходить сквозь запертые двери, как великий Гогия Паша. Или Омпракаш Паша? – Ишвар прервал речь, чтобы затянуться, выпустил дым через нос и улыбнулся, глядя на сердитое лицо племянника. – Послушай, так устроен мир. Некоторые – в центре, другие – на обочине. Чтобы мечты взрастали и приносили плоды, нужно терпение.
– Терпение нужно, когда отращиваешь бороду. А тех денег, которые она нам платит, не хватит даже на масло и дрова на наши похороны. – Омпракаш яростно почесал голову. – И почему ты в разговоре с ней прибегаешь к такой дурацкой интонации, словно ты неотесанный увалень из глубинки?
– А я такой и есть, – сказал Ишвар. – Человеку нравится чувствовать себя главным. И если мой тон помогает Дине-бай чувствовать себя лучше, что тут плохого? – Наслаждаясь последними затяжками от гаснувшей сигареты, он повторил: – Терпение, Ом. Некоторые вещи не изменишь, их надо просто принимать.
– Так что ты на самом деле думаешь? Сначала говоришь – борись, не сдавайся. Теперь советуешь, все принимать. Болтаешься туда-сюда, как горшок без задницы.
– Твоя бабушка Рупа часто так говорила, – рассмеялся Ишвар.
– Так что определись, дядя. Выбери что-то одно.
– Не получится. Я всего лишь человек. – И Ишвар вновь рассмеялся. Смех перешел в сильный кашель, сотрясший все его тело. Ишвар подошел к окну, отодвинул штору и сплюнул. Будь он ближе, увидел бы, что это не слюна, а кровь.
Отходя от окна, Ишвар увидел подъезжавшее такси.
– Скорее, она вернулась, – хрипло прошептал он.
Мужчины стали быстро наводить порядок – взбивать подушки, ставить на место чайный столик, засовывать в карманы спички и окурки. Искра отлетела от сигареты во рту Омпракаша, словно насмешливый комментарий к его пышущим гневом словам. Он сдул ее с обивки. Вбегая в заднюю комнату, они затянулись последний раз, а потом потушили сигареты и выбросили окурки через заднее окно.
Дина расплатилась с таксистом и полезла в сумочку за ключами. Потускневший латунный замок висел грозно и устрашающе. Не будучи по природе тюремщиком, она повернула ключ, испытывая чувство вины.
Омпракаш протянул руки, чтобы помочь ей со свертками.
– Я слышал, как вы приехали.
– Там еще есть, – сказала Дина, указывая на рулоны ткани за дверью. Омпракаш обежал их глазами, пытаясь увидеть название фирмы или адрес.
Когда все внесли в квартиру, Ишвар вручил Дине конверт.
– Кто-то барабанил в дверь и кричал, что замком его не одурачишь. И оставил вот это.
– Наверно, приходили за арендной платой. – Дина отложила письмо, не вскрыв его. – Вас видели?
– Нет, мы спрятались.
– Хорошо. – Она положила на место сумочку и надела тапки.
– Вы что, заперли нас на время вашего отсутствия? – спросил Ишвар.
– Разве вы не поняли? Да, мне пришлось.
– Но почему? – взорвался Омпракаш. – Разве мы воры или еще какой-нибудь сброд? Вы что, так думаете? Заберем ваши вещички – и деру?
– Что за глупости! Что у меня брать? Все дело в домовладельце. Если он заявится, когда меня нет, он выбросит вас на улицу. А замок его остановит. Взломать замок – противозаконно.
– Так и есть, – согласился Ишвар. Ему не терпелось увидеть выкройки новых платьев. Пока племянник кипятился, он быстро стянул с обеденного стола скатерть и разложил бумажные выкройки.
– Сколько на этот раз за платье? – вмешался Омпракаш, щупая новый поплин.
Дина не обратила на него внимания, поглощенная тем, как Ишвар передвигает выкройки. Мужчина вел себя как увлеченный пазлом ребенок.
Омпракаш снова завелся: «Очень сложный фасон. Взгляните на треугольные вставки для клеша. На этот раз оплата должна быть выше».
– Да прекрати ты свое нытье, – взорвалась Дина. – Дай старшим разобраться. Если не уважаешь меня, уважай хотя бы своего дядю.
Ишвар сопоставлял отдельные детали с образцом, бормоча про себя:
– Рукав, ладно. И спинка со швом посредине, несложно. – Племянник только хмурился от таких признаний.
– Да, работа легкая, – сказала Дина. – Легче, чем та, которую вы закончили. Однако новости хорошие: платят все те же пять рупий за платье.
– Пять рупий – это слишком мало, – возмутился Омпракаш. – Вы говорили, что возьмете заказ повыгоднее. Наше время стоит больше.
– Я беру то, что предлагает фирма. Иначе с нами не будут иметь дела.
– Мы выполним заказ. Грешно спорить из-за денег.
– Тогда сам и работай. Я не стану горбатиться за пять рупий, – отрезал Омпракаш, но Ишвар обнадеживающе кивнул Дине.
Та пошла на кухню готовить обещанный чай. Расстановка сил была неплохая: дядя сумеет обуздать племянника. Она бросила взгляд на чашки с блюдцами. Взять те, что с розовой каймой или с красной? Подумав, решила поставить чашки с розовой каймой. Потом они займут отдельное место, как и использованный стакан. Сама она будет пить из чашки с красной каймой.
Дожидаясь, пока закипит вода, Дина осмотрела проволочную сетку, натянутую вместо разбитого стекла, и увидела в ней дыру. «Опять эти несносные кошки, – с раздражением подумала она. – Пробираются сюда украдкой в поисках пищи или прячась от дождя. Кто знает, какую заразу приносят они с помоек».
Она кое-как укрепила сетку, намотав уголок на гвоздь. Чайник объявил о готовности сильной струей пара. Дина лишь слегка приглушила мощное кипение, получая удовольствие от сгущавшейся дымки над пузырящейся водой – некой иллюзии дружеской болтовни, наполненной жизни.
Она неохотно выключила чайник, и белое облако расплылось на отдельные белесые пятна. Налив чай в три чашки, внесла в комнату две с розовой каймой.
– А вот и чай, – сказал Ишвар, с благодарностью беря чашку. Омпракаш продолжал работать, не поднимая головы. Он все еще дулся. Дина поставила чашку подле него.
– Мне не хочется, – буркнул он. Не говоря ни слова, Дина пошла на кухню за своей чашкой.
– Чай восхитительный, – сказал Ишвар, когда она вернулась. Желая привлечь внимание племянника, он даже причмокнул. – Гораздо лучше, чем в «Вишраме».
– Наверное, он весь день у них кипит, – предположила Дина. – Это вредит чаю. Когда устанешь, ничто так не помогает, как чашка свежезаваренного чая.
– Золотые слова. – Ишвар сделал еще глоток и снова зазывно причмокнул. Омпракаш потянулся за своей чашкой. Остальные сделали вид, что ничего не замечают. Омпракаш жадно выпил чай – все с тем же сердитым выражением лица.
Оставшиеся два часа он провел, согнувшись за машинкой и непрерывно ворча. Ишвар был счастлив, когда часы показали наконец шесть. Становилось трудно сохранять мир между Диной-бай и племянником.
Утро неумолимо двигалось к полудню, когда Ибрагим, сборщик квартплаты, ковылял по улице, намереваясь посетить Дину Далал и потребовать ответа на вчерашнее письмо. Полный достоинства, в малиновой феске и черном шервани[29], он приветливо улыбался встречным жильцам, говоря «Салям» или «Как поживаете?». Судьба одарила его автоматической улыбкой, она проступала на его лице всякий раз, когда он открывал рот. Это счастливое свойство было ему помехой в тех случаях, когда арендатор задерживал квартплату. Тогда требовалось серьезное выражение лица, лучше даже суровое, с насупленными бровями.
Ибрагим был пожилой человек, но выглядел даже старше своих лет. В левой руке, которая еще ныла от вчерашнего стука в дверь, он нес пластиковую папку, перехваченную двумя резиновыми лентами. В ней хранились квитанции, счета, ордера на ремонт, документы о разногласиях и судебные бумаги, имеющие отношение к тем шести домам, которые он опекал. Некоторые дела тянулись еще с того времени, когда ему было девятнадцать, и он начинал работать на отца нынешнего владельца. Находились и такие, которые достались Ибрагиму от его предшественника.
Документация была настолько подробная, что иногда Ибрагиму казалось, что он тащит с собой не бумаги, а самые настоящие дома. Предыдущая папка, переданная Ибрагиму почти пятьдесят лет назад его предшественником, была не из пластика, а из двух деревянных досок, скрепленных сафьяновой лентой. Она еще хранила запах своего владельца. Истертая хлопчатобумажная лента на кожаной основе стягивала содержимое папки. Темные, потрескавшиеся доски деформировались и, когда их раскрывали, скрипели, издавая тяжелый запах табака.
Молодой и честолюбивый Ибрагим стеснялся появляться на людях с такой старомодной вещью. Хотя она содержала вполне респектабельную документацию, он понимал, что люди оценивают прежде всего внешний вид, а похожие замызганные папки с картами и лже-таблицами носили имеющие дурную славу – астрологи и предсказатели. Ибрагима приводила в ужас сама мысль, что его могут принять за одного из этих мошенников. В нем поселились серьезные сомнения относительно работы, из-за которой приходится носить пресловутую папку – он чувствовал себя обманутым, словно его обвесил на рынке нечестный продавец.
И вот в один счастливый день сафьяновый корешок совсем истерся и лопнул. Ибрагим отнес поврежденную вещь в офис домовладельца. Там ее осмотрели, подтвердили, что папка отжила свое, и составили соответствующий бланк заявки на новую. А Ибрагиму временно, пока не будет принято решение, выдали простую бечеву, чтобы перевязывать стопку документов.
Через две недели прислали новую папку из клеенчатого картона благородного коричневого цвета, она выглядела элегантно и современно. Ибрагим пришел в восторг. Теперь он оптимистичнее оценивал рабочие перспективы.
С новой папкой под мышкой он мог высоко держать голову и обходить свой участок с важностью стряпчего. Папка была намного совершеннее старой, с большим количеством кармашков и отделений. Теперь инструкции, жалобы, корреспонденцию можно было бы разложить толковее. Это было очень кстати, потому что к этому времени у Ибрагима прибавилось обязанностей – и на работе, и дома.
Ибрагим, сын стареющих родителей, женился, потом стал отцом. И его работа уже не сводилась только к сбору арендной платы. Теперь он стал тайным агентом домовладельца, шантажистом, миротворцем, улаживающим разнообразные конфликты с жильцами. В круг его обязанностей теперь входили также поиски «грязного белья» в шести подведомственных ему домах, вроде адюльтеров. Хозяин научил его использовать такие вещи, чтобы добиваться увеличения квартирной платы. Те, у кого рыльце в пушку, никогда не возражают и не ссылаются на закон об аренде. В тех же случаях, когда домовладелец заходил слишком далеко и сам мог быть привлечен к суду, Ибрагим делал все, чтобы умаслить обиженных. Слезы сборщика квартплаты убеждали жильцов пойти на попятную, проявить милосердие к бедному затравленному хозяину, мученику современных законов по домовладению, который никому не желает зла.
Чтобы разные обязанности не перепутались, он использовал многочисленные кармашки и отделения в папке. На этом этапе карьеры Ибрагим, однако, стал ощущать все возрастающее неудобство своей автоматической улыбки. Произносить угрозы и серьезные предупреждения мило улыбаясь, по меньшей мере, дико. Да и хорошей стратегией это не назовешь. Вот если б он умел трансформировать улыбку в грозную гримасу – это было бы то, что надо. Но контроль над мышцами был невозможен. Ему трудно давались ситуации, когда надо было выразить сожаление по поводу вялотекущего ремонта или произнести слова соболезнования в связи со смертью в семье квартиросъемщика. В самом непродолжительном времени этот тягостный оскал принес ему незаслуженную репутацию черствого, грубого, некомпетентного, умственно отсталого и даже демонического человека.
С этой злополучной улыбкой он износил три клеенчатые папки, все коричневые, как и первая, и прибавил двадцать четыре года к своему возрасту. Двадцать четыре года монотонной работы и лишений, время, когда канула в прошлое юность, а честолюбивые замыслы этого золотого времени обернулись горечью и обидой. Отчаявшийся, уязвленный сознанием, что ему ничего больше не светит, он видел, что жена, два сына и две дочери по-прежнему верят в него, и это лишь усиливало его боль. Ибрагим задавал себе вопрос, чем он заслужил такую унылую, такую безнадежную жизнь. Или всем людям суждено задавать этот вопрос? Неужели Всевышнего не заботит то, что у всех людей разные шансы и на свете нет понятия справедливости?
Теперь он не видел смысла ходить в мечеть так часто, как привык. Пятничные службы посещал нерегулярно. А руководства искал у тех, которых раньше презирал как скопище невежд.
Отраду приносили джиотши и гадалки на базарах. Они давали советы по финансовым вопросам, говорили, как улучшить будущее, которое с пугающей быстротой превращалось в прошлое. Их уверенность была для него как успокоительное снадобье.
Ибрагим не ограничился только гадалками и астрологами. В поисках сильных средств он обратился к не столь традиционным посредникам: голубям, вытаскивающим карты, попугаям, читающим таблицы, к священным коровам, змеям-прорицателям. Волнуясь, что кто-то из знакомых может увидеть его за столь предосудительными занятиями, он с большой неохотой решил не надевать в таких случаях свою заметную феску, хотя у него было чувство, что он бросает дорогого друга. Раньше Ибрагим только раз оставил дома свой неизменный предмет одежды; это было в 1947 году во время Раздела Британской Индии, когда ритуальное убийство на только что созданной границе вызвало повсеместные беспорядки, и носить феску среди индийцев было столь же губительно, сколь быть необрезанным среди мусульман. Были и такие места, где стоило ходить вообще без головного убора: сделав неправильный выбор между феской, белой шапочкой и тюрбаном можно было лишиться жизни.
К счастью, его посещения гадателей по птицам были относительно замаскированы. Обычно он сидел на корточках где-нибудь на углу улицы рядом с хозяином птицы, задавал вопросы, а голубь или попугай выпрыгивали из клетки с готовым ответом.
А вот коровьи предсказания собирали большие толпы. Корову, покрытую расписной парчой, с серебряными колокольчиками на шее, вводил в круг зевак мужчина с барабаном. Хотя его рубашка и тюрбан были достаточно яркими, он казался скучным пятном рядом с роскошно декорированной коровой. Мужчина обходил с ней круг – один, два, три раза, сколько потребуется, чтобы посвятить зрителей во все аспекты коровьей биографии, сделав основной упор на то, что ее предсказания и пророчества всегда сбываются в срок. Громкий хриплый голос мужчины, налитые кровью глаза, безумная жестикуляция – все это умело противопоставлялось величавому спокойствию коровы. Когда рассказ был закончен, вступал барабан, молчаливо свисавший до поры до времени с плеча мужчины. Эффект здесь достигался не ударами, а трением. Мужчина продолжал водить корову по кругу, потирая кожу палочкой, отчего барабан издавал что-то вроде ноющего мычания или стона. Этот звук мог оживить мертвых и ввести в оцепенение живых. В нем было нечто сверхъестественное. Он взывал к духам и силам нездешнего мира, звал их снизойти, стать свидетелями и помощниками прорицающей коровы.
Барабан смолкал, и мужчина кричал прямо в коровье ухо вопрос заплатившего клиента. Крик был сильный, так что вопрос могли слышать все присутствующие. Корова кивала или качала своей причудливо убранной головой, и крошечные серебряные колокольчики нежно позвякивали на ее шее. Восторженная толпа громко аплодировала. Вновь вступал барабан, и под его звуки собирались подношения.
Однажды, когда вопрос Ибрагима прокричали в нежное, коричневое, беззащитное коровье ухо, никакой реакции не последовало. Тогда мужчина крикнул еще громче. На этот раз корова словно пробудилась. То ли ее доконал барабан, с которым ей приходилось мириться не один год, то ли зычный рев, буравивший ее ухо изо дня в день, только она пронзила хозяина своими раскрашенными рогами.
На мгновение зрителям показалось, что корова просто более ретиво, чем обычно, включилась в работу. Но тут она швырнула мужчину на землю и стала методично топтать его копытами. Только тогда все догадались, что к пророчеству это не имеет никакого отношения, тем более что мужчина истекал кровью.
С криками «Корова рехнулась! Корова рехнулась!» люди разбежались. А она, разделавшись со своим мучителем, спокойно стояла, моргая добрыми глазами с длиннющими ресницами, и отмахивалась хвостом от надоедливых мух, облепивших ее вымя.
Такая эксцентричная смерть убедила Ибрагима, что общение с коровой не самый надежный способ связаться с высшими силами. Спустя несколько дней на углу появился новый тандем из коровы и барабанщика, но Ибрагим не пошел на представление. Ведь были и другие, более безопасные пути получения сверхъестественной помощи.
Еще не улегся в памяти Ибрагима случай с «рехнувшейся» коровой, как он стал свидетелем еще одной смерти. На этот раз жертвой оказался замешкавшийся заклинатель змей. Ибрагим долго не мог без дрожи вспоминать эту картину: ведь тогда он сидел на корточках рядом в ожидании пророческих знаков, и кобра могла вонзить ядовитые зубы не в хозяина, а в него.
Потрясенный этими двумя смертями, сборщик квартплаты прекратил заглядывать в будущее с помощью представителей фауны. Словно очнувшись от ночного кошмара, он стал снова носить заброшенную феску и понемногу возвращался к обычной жизни. Как много денег из семейного бюджета потратил он на свою нечестивую страсть, думал он, сидя на берегу океана и глядя, как парит в конце дамбы в закатном солнечном свете мечеть. Отлив обнажал лежащие на дне тайны, и он содрогнулся. Из темных глубин смущения и отчаяния всплывали его собственные темные секреты. Сколько не старался он загнать их назад, не давать подняться, утопить наконец, они постоянно ускользали, как угри, и всплывали на поверхность, неотступно преследуя его. Победить их можно было только покаявшись и вернувшись в мечеть с готовностью принять все, что уготовит ему судьба.
Еще возникла пластиковая папка. Двадцать четыре года проходил он с клеенчатой, а теперь в офисе домовладельца воцарился пластик. Ибрагиму было все равно. Он понял, что достоинство нельзя обрести через аксессуары и прочие внешние атрибуты, оно приходит само, вырастая из способности противостоять ударам судьбы. Если в офисе потребуют, чтобы он держал документы в корзине, которую носят на голове кули, он подчинится этому без возражений.
У пластиковой папки были преимущества – она не страдала в сезон дождей. Теперь Ибрагиму редко приходилось переписывать документы после того, как чернила затевали игру с мощным дождевым потоком. Тем более что теперь у него дрожали руки, и переписывать становилось все труднее. Кроме того, стоило провести по папке мокрой тряпкой, и все пятна, в том числе и от табака – зеленоватые или коричневые, исчезали, и теперь он никогда не испытывал по этому поводу смущения во время разговоров с работодателем.
В семье у него тоже произошли перемены, и он смиренно их принял. А разве была альтернатива? Старшая дочь умерла от туберкулеза, за ней последовала жена. Сыновья связались с преступным миром и, когда изредка появлялись дома, только орали и ругали отца на чем свет стоит. Ибрагим надеялся, что оставшаяся дочь станет его спасением, но она ушла из дома и стала проституткой. Да, думал он, его жизнь похожа на плохой индийский фильм, только без счастливого конца.
Его самого изумляло, что он продолжает работать, обходит все те же шесть домов и собирает арендную плату. Почему не спрыгнет с крыши одного из них? Почему не устроит костер из квитанций и налички, и сам не бросится туда, предварительно облив себя керосином? Почему его сердце не разорвется, а продолжает биться, и разум остается здравым, а не разлетается на осколки, как разбитое зеркало? Неужели он подобен прочной синтетике, как несокрушимая пластиковая папка? И почему время, этот великий разрушитель, ведет теперь себя так небрежно?
Однако и пластику отпущено определенное число дней и лет. Ибрагим выяснил, что пластик может так же рваться и трескаться, как клеенка. «Или как кожа и кости, – подумал он с облегчением. – Все это вопрос времени». И нынешняя пластиковая папка была третьей за двадцать один год.
Время от времени он внимательно осматривал папку и видел на ее потертой поверхности морщины, вроде тех, что избороздили его лоб. Внутренние перегородки понемногу рвались, и когда-то аккуратные отделения тоже были готовы взбунтоваться. Его же телесные отсеки уже давно подняли бунт. «Кто победит в этом нелепом состязании пластика и плоти?» – задал себе вопрос Ибрагим и, смахнув нюхательный табак с ноздрей и пальцев, позвонил в дверь, у которой стоял.
Увидев в глазок красно-коричневую феску, Дина велела портным молчать.
– Ни звука, пока он здесь, – прошептала она.
– Здравствуйте, – широко улыбнулся сборщик, открыв почти полностью почерневшие зубы, два из которых отсутствовали. Улыбка была невинная, добрая, улыбка состарившегося ангела.
Не ответив на приветствие, Дина сказала:
– Это вы? Рановато для квартплаты.
Ибрагим переложил папку в другую руку.
– Нет, сестра, дело не в этом. Я пришел за ответом на письмо домовладельца.
– Ясно. Подождите немного. – Дина закрыла дверь и пошла искать так и не вскрытый конверт. – Куда я его положила? – шепнула она портным.
Все трое перебирали вещи, в беспорядке разбросанные по столу. Дина не могла отвести глаз от Омпракаша – так ловко работали его пальцы, двигались руки. Ее уже не тревожила его костлявость. Она вдруг увидела в нем необычную птичью красоту.
Ишвар извлек конверт из-под куска ткани. Дина вскрыла его и прочла письмо – первый раз быстро, второй медленнее, чтобы разобраться в юридическом жаргоне. Суть прояснилась: занятие бизнесом в месте проживания запрещается, ей надлежит немедленно прекратить коммерческую деятельность, или ее выселят из квартиры по суду.
С раскрасневшимися щеками Дина метнулась к двери:
– Что это за бред? Скажите хозяину, что этот номер у него не пройдет!
Ибрагим со вздохом пожал плечами и повысил голос:
– Вас предупредили, миссис Далал! Нарушение закона недопустимо. В следующий раз вы получите не вежливое письмо, а приказ освободить квартиру. Не думайте, что…
Дина захлопнула дверь. Ибрагим тут же замолк, радуясь, что не пришлось произносить всю речь. Тяжело отдуваясь, он утер лоб и поспешил удалиться.
Дина в испуге перечитала письмо. Портные работают только три недели, и уже неприятности с хозяином. Может, стоит показать письмо Нусвану и попросить совета? Нет, Нусван отнесется к этому слишком серьезно. Лучше не обращать на письмо внимания и осторожно продолжить работу.
Теперь у нее не оставалось выбора – следовало посвятить во все портных, донести до них, как важно соблюдать полную осторожность. Она обсудила ситуацию с Ишваром.
Вдвоем они сочинили байку, которую решили рассказывать сборщику квартплаты, если тот увидит, как портные входят в квартиру или выходят из нее. Они якобы приходят убирать и готовить – вот и весь сказ.
Омпракаш был оскорблен.
– Я портной, а не слуга, который моет полы и сметает пыль, – сказал он, когда они вечером ушли с работы.
– Не будь ребенком, Ом. Эту историю сочинили, чтобы избежать неприятностей с домовладельцем.
– У кого неприятности? У нее. Тогда зачем мне волноваться? Она нам не выплачивает даже достойное жалованье. Умри мы завтра, она тут же отыщет новых портных.
– Почему ты сначала говоришь, а потом думаешь? Если Дину-бай вышвырнут из квартиры, нам негде будет шить. Что с тобой? С тех пор как мы приехали в этот город, это наша первая приличная работа.
– И что, я должен прыгать до потолка? Разве эта работа спасет нас?
– Но мы работаем всего три недели. Терпение, Ом. В этом городе много возможностей, твои мечты еще сбудутся.
– Меня тошнит от этого города. Здесь одни неприятности. Лучше бы я умер в нашей деревне. Сгорел бы со всей семьей.
Лицо Ишвара затуманилось, боль племянника передалась ему, и изуродованная щека задрожала мелкой дрожью. Он обнял молодого человека за плечи.
– Все наладится, Ом, – умоляюще произнес Ишвар. – Поверь мне, все будет хорошо. И мы скоро вернемся в нашу деревню.