Дождливым вечером 1859 года, в разгар сезона ливней, у входа в церковь небольшого городка на побережье Перу из мокрой мглы вынырнула фигура в плаще с надвинутым на лицо капюшоном. Тяжело дыша, словно запыхавшись от быстрой ходьбы или долгого бега, человек громко постучал в дверь.
За дверью долгое время не было слышно никакого движения, и начавший уже замерзать, насквозь промокший человек постучал настойчивее.
Наконец внутри раздался гулко отражённый сводами звук шаркающих шагов, и по ту сторону двери завозились с засовом. Слабый свет церковных свечей, пролившись сквозь проём приоткрытой двери, упал на лицо незнакомца, оно было исполнено невинности и смирения. Пытаясь отдышаться, дрожащим голосом ночной гость умоляюще произнёс:
– Пожалуйста… пожалуйста, мне срочно нужно поговорить с отцом настоятелем.
– Но время уже позднее, – елейным тоном начал крепкий служитель, – и отец настоятель отдыхает. А если вы хотите пригласить священника для последнего причастия…
– Прошу вас. Дело не терпит отлагательств. Я от самого порта бежал под проливным дождём в надежде успеть засветло…
Хотя вернувшийся из изгнания Рамон Кастилья12 уже начал наводить в стране порядок и в Перу стало гораздо спокойнее, в портовых городах иногда ещё объявлялись шайки вооружённых головорезов, кочующих по всему побережью обеих Америк. В порт Писко заходят разные корабли – поди знай, кого сюда может занести нелёгкая. К тому же у служителей этой провинциальной церкви были очень веские основания, мягко говоря, с опаской относиться к ночным посетителям.
Видя, что служитель колеблется, гость добавил в голосе мольбы:
– Прошу вас, падре. Боюсь, что завтра уже может быть поздно…
Внезапный разряд молнии на мгновение осветил незнакомца, и отцу Игнасио вдруг показалось, что из-под капюшона на него смотрит не смиренное лицо просителя, а маска смерти с хищным оскалом. Он решил проявить упорство:
– Если вам будет угодно, я могу передать отцу настоятелю вашу просьбу, или что у вас там…
– Боюсь, что принесённое мною известие не для посторонних ушей. Нам всем грозит большая опасность… – и после короткой паузы незнакомец добавил: – Всем истинным католикам.
Отец Игнасио молча пожевал губами, оценивая ночного гостя, и решил, что у этого жилистого смуглого парня, кем бы он ни был, нет шансов в одиночку справиться с облачёнными в сутаны крепкими ребятами. Он впустил просителя и, надёжно заперев засов, повёл его к исповедальне. Визитёр шёл, молча понурив голову, не особо интересуясь скромным убранством церкви, хотя здесь он был впервые. По крайней мере, отец Игнасио за годы своей службы ни разу не видел его среди прихожан.
Наконец священник пригласил гостя занять место в кабинке исповедальни и оставил дожидаться отца настоятеля.
Оставил в одиночестве?! Ну, это вряд ли. Из скрытых пологом ниш за кабинкой внимательно наблюдали две пары глаз. В любом случае посетитель не предпринимал никаких действий, которые бы могли его как-то скомпрометировать. Тянулись долгие минуты ожидания…
Наконец дверца соседней кабинки скрипнула, и туда вошёл невысокий седой старик с живыми чёрными глазками.
Отец Эусебио уже готовился вознести молитву и отойти ко сну, но известие отца Игнасио о ночном госте, который имеет какую-то очень важную информацию и требует встречи с отцом настоятелем, его серьёзно взволновало, и, вновь облачившись в сутану, он поднялся в зал.
Удивился ли он столь позднему визиту? Скорее нет.
Если быть откровенным, то почти все те сорок с лишним лет, которые он провёл в должности настоятеля этой церкви, он ждал и боялся, что вот-вот может произойти нечто подобное. Он получил это место, когда город ещё носил название Писко, что на языке кечуа, на котором говорят местные племена индейцев, означает «птичка». Его назвали по имени бывшего индейского поселения, расположенного в одноимённой долине. Потом, в 1832 году, в честь независимости Перу поселение переименовали в Вилья-де-ла-Индепенденсия13, а порт – в Пуэрто-де-Индепенденсия. Но на морских картах оставались старые названия, и эти звучные имена приживались с трудом, поэтому как заезжие моряки, так и местные жители продолжали называть и город, и порт старым именем Писко. А ведь скоро тридцать лет, как их переименовали…
– Приветствую тебя, сын мой. Можешь звать меня отцом Эусебио. Я настоятель этой церкви, – представился священник. – Как называть тебя и что за спешное дело явилось причиной столь позднего визита?
Скрипучий голос отца Эусебио звучал спокойно и уверенно, он ничем не выдал своего волнения.
– Приветствую вас, святой отец. Моё имя Мигель, Мигель Кабрера. Я бедный моряк, служу простым матросом на торговом барке «Алисия», который встал на кренгование14 в порту Кальяо, – начал свой рассказ посетитель. – Не знаю, на счастье вашей церкви или на мою беду, но Господу нашему было угодно сделать меня невольным свидетелем разговора шайки бандитов в одной из портовых таверн Кальяо. Они замышляли ужасное преступление. Как истинный католик и верный сын церкви, я не мог оставаться безучастным и, едва представилась возможность, тут же занял денег и сел на ближайшее судно до Писко, чтобы скорее сообщить вам о готовящейся беде.
Отец Эусебио не подал виду, что ему давно известно, какого рода преступление против его церкви могли замышлять бандиты. Нужно было сначала выяснить, что это за человек и как много ему стало известно.
– Но позволь, сын мой. Как наша скромная церковь может помешать этим разбойникам совершить преступление? Разве что вознести молитву, дабы Господь навёл их заблудшие души на путь истинный и…
– Так ведь эти бандиты, падре, – взволнованно перебил его посетитель, – планировали ограбить именно вашу церковь. Они так и говорили – церковь Писко.
– Хм, а не проще ли было, вместо того чтобы сломя голову мчаться в другой город, просто сообщить об этом в префектуру Кальяо? – продолжал гнуть свою линию отец Эусебио.
– Простите мою слабость, падре, но дело в том, что неделю назад мне уже довелось побывать в префектуре, – сконфузился моряк. – Повздорили в таверне с французами, и нас потащили в участок. Ещё и оштрафовали. Кроме того, там, среди бандитов, был священник, его называли отцом Маттео. Я решил, что моё слово против слова священника для префекта никогда не возьмёт верх. А бандиты потом запросто со мной разделаются. Думаю, они и без того заподозрили, что я их подслушивал…
Отец Эусебио хранил молчание. Привыкший выслушивать долгие исповеди, он прекрасно умел заставить человека разговориться и высказать всё, в чём бедняга, может, и себе-то иногда боялся признаться…
– И ещё, – продолжил после неловкой паузы посетитель, – тот священник рассказывал о вашем соборе такие… неправдоподобные вещи. Повтори я их, префект скорее посадил бы в каталажку меня самого, чем поверил таким небылицам. Да я и сам, признаться, засомневался, в здравом ли уме тот священник, когда он стал расписывать сокровища, которые якобы хранятся в подвалах вашей церкви…
Отец Эусебио молчал. Иногда ему и самому казалась каким-то недоразумением вся его долгая жизнь, которая была посвящена хранению того, что ему не принадлежало – чужих тайн, чужих грехов, чужих сокровищ…
Он вспомнил долгую, почти двухчасовую беседу, которой его, тогда ещё совсем молодого викария15 из Аякучо, удостоил сам Архиепископ Лимы и Примас16 Перу Бартоломе Мария де лас Эрас Наварро17 во время своего знаменитого вояжа по стране в 1818 году. Если бы он только мог себе представить, к чему были все те дотошные расспросы Архиепископа…
Не секрет, что в первые годы конкисты18 католические монахи – доминиканцы, францисканцы, а позднее и августинцы, – создавая миссионерские приходы и церкви, зачастую строили их на фундаменте или в стенах местных языческих храмов. При этом всё копившееся веками великолепие культурного наследия древней цивилизации инков, обычно сосредоточенное в этих храмах, автоматически переходило в собственность новой церкви. Да и позже, когда во второй половине шестнадцатого века в Перу, как и во всех испанских колониях Южной Америки, свирепствовала инквизиция, её казна пополнялась в том числе и за счёт преследования богатых купцов – иудеев и протестантов, чья собственность по решению судов конфисковалась в пользу церкви. Разумеется, ко времени, о котором идёт повествование, большая часть этих поистине несметных сокровищ уже покинула континент в трюмах тех самых знаменитых золотых и серебряных галеонов, которые караванами шли в Испанию в разгар конкисты. И хотя щедрость этих обласканных языческими богами земель по-прежнему не знала границ, провинциальная церковь захолустного городка Писко своими сказочными сокровищами была обязана несколько другим обстоятельствам.
Ослабление власти Испании, которая завязла в войне с Наполеоном, спровоцировало начало освободительного движения в её южноамериканских колониях. Уже тогда не скрывавший своих роялистских взглядов Архиепископ Бартоломе лас Эрас испугался за судьбу огромных богатств, скопившихся в приходских храмах за годы разграбления страны. И после того как утвердившие независимость Аргентины войска генерала Хосе Сан-Мартина19 в апреле 1818 года переправились через Анды и разбили армию роялистов, обеспечив независимость Чили, Примас начинает действовать. Он решает под предлогом защиты церковного имущества от разграбления собрать сокровища из всех епархий Перу в одном ничем не примечательном месте, откуда их было бы удобно потом тайно переправить в Испанию. И этим местом Архиепископ избрал скромную церковь лежащего у побережья городка Писко.
Когда спустя всего пару месяцев после визита Архиепископа в Аякучо вчерашнего викария пригласили в Лиму и сам Бартоломе де лас Эрас Наварро рукоположил его во пресвитеры, отец Эусебио ещё ни о чём не догадывался. А когда ему практически сразу же предоставили освободившееся после скоропостижной кончины предшественника место отца настоятеля церкви одного припортового городка, он крепко призадумался. Но обратной дороги для него уже не было – спустя всего несколько дней ему доставили написанное собственноручно Архиепископом послание с пометкой: «Строго конфиденциально, вручить лично в руки». Письмо содержало описание сути происходящего, подробные инструкции на все случаи, какие только можно было предусмотреть, и приписку – «по прочтении сжечь»…
Из письма недвузначно явствовало, что даже собор епископов не был посвящён в детали.
Вся кампания по сбору и отправке ценностей осуществлялась в условиях строжайшей секретности, лишь немногие доверенные примасу лица знали, куда именно свозятся сокровища. Нужно ли говорить, что не все местные епископы смиренно согласились с таким поворотом дел, полагая, что архиепархия просто решила их обобрать? Они и сами были не прочь, используя смутные времена, реквизировать часть церковной казны в свою пользу. Предписание выполнялось вяло, со множеством проволочек, некоторые епархии под различными предлогами его откровенно саботировали. Тем временем политическая обстановка в стране накалялась. Чтоб вывезти в Испанию хотя бы те сокровища, которые уже удалось собрать, нужен был надёжный эскорт, которого крайне ослабленная на тот момент Испания была не в состоянии предоставить, а отправлять столь ценный многотонный груз на свой страх и риск Бартоломе лас Эрас не решался. И когда в 1820 году Хосе Сан-Мартин высадился в Кальяо и взял Лиму, Архиепископ понял, что опоздал…
Он занял позицию невмешательства и не сотрудничал с новой властью, но вся руководимая им церковь продолжала пособничать роялистам, предоставляя им убежище. В 1821 году Бартоломе лас Эрас был изгнан новым правительством из Перу и бежал в Мадрид, где спустя два года и умер.
А сокровища остались…
За более чем сорок лет своей бессменной службы настоятелем церкви Писко отец Эусебио не отправил в архиепархию ни единого отчёта, который содержал бы хоть намёк на сокровища. Таковы были инструкции, изложенные в том первом письме. Но было и ещё одно письмо – второе и последнее, написанное Архиепископом перед самым его отъездом в Испанию. Тот же почерк, те же пометки о секретности, то же указание по прочтении сжечь. В нём Бартоломе лас Эрас назвал имя доверенного ему человека, которому было поручено сопровождать ценный груз в Испанию, когда прибудет судно. Это был один из тех людей, которые в своё время организовывали доставку сокровищ со всей страны в церковь Писко, поэтому отцу Эусебио он был хорошо знаком…
– Как, сын мой, ты говоришь, разбойники называли того священника? – нарушил наконец молчание отец Эусебио.
– Они звали его отцом Маттео, падре, – отозвался моряк.
Отец Маттео…
Именно это имя указал в своём последнем письме Архиепископ Бартоломе. Первые годы после его отъезда фанатично преданный испанской короне отец Маттео мотался по всей стране, активно помогая роялистам и не забывая поддерживать связь с отцом Эусебио. А после того как в конце 1824 года вице-король Перу Хосе де ла Серна10 подписал капитуляцию, отец Маттео несколько лет скрывался от новой власти, слоняясь по разным монастырям, где, будучи натурой активной и деятельной, в конце концов от безделья и безысходности пристрастился к спиртному.
Спустя годы, когда распри забылись, а страсти улеглись, он вернулся в Писко, но к тому времени уже даже самому упрямому фанатику было ясно, что судна из Испании ждать бессмысленно. Долгое время ещё прожил отец Маттео в церкви города Писко, шокируя своими высказываниями и поведением отца Эусебио и всех служителей, пока, наконец, не сбежал, прихватив кое-что из хранилища. Отец Эусебио никогда не жалел для своего соратника средств, но, прекрасно понимая, чем для его церкви может закончиться это бегство, он сразу послал по его следу своих людей. Тогда его не нашли, хотя и в Кальяо искали тоже. Скорее всего, он ушёл на каком-то судне капелланом, а теперь – когда поиздержался – всплыл.
Вот когда воистину пожалеешь об упразднении инквизиции…
– И что он им рассказывал о сокровищах?
– Ну, он много чего рассказывал, я всего не запомнил, да и не расслышал. Говорил, семь сундуков с золотыми слитками, семь больших золотых подсвечников, один сундук с дублонами, другой ещё с чем-то…
Отец Эусебио внимал молча.
Да, эти сведения моряк мог услышать только из уст самого отца Маттео. Слухи не могли с такой точностью воспроизвести содержание реестра сокровищ, который был скрыт от глаз непосвящённых и хранился там же, в подвалах. Отец Эусебио помнил его наизусть – тысячу сто сорок три золотых слитка в семи сундуках, сундук золотых испанских дублонов20 – двести пятьдесят тысяч монет, семь больших, инкрустированных драгоценными камнями золотых подсвечников, тридцать восемь бриллиантовых колье. Полный сундук мелких ювелирных украшений, множество перстней, браслетов и распятий, усыпанных рубинами, бриллиантами и сапфирами, и ещё шесть мешков необработанных драгоценных камней21…
То, что тайна подвалов церкви Писко перестала быть тайной, – уже само по себе несло угрозу как для храма в целом, так и для каждого его служителя в отдельности. Отец Эусебио был уверен, что не пройдёт и месяца, как слухи о хранившихся здесь сокровищах станут известны чуть ли не каждому оборванцу в Перу, а возможно, и за его пределами. Интересно, как скоро они достигнут ушей Архиепископа и поверит ли он сразу? И что сумеет (а главное – успеет) предпринять? Не будет ли церковь Писко к тому времени уже пылать, опустошённая бандой дерзких грабителей? Или они предпочтут подкоп?
Может, этому матросу удалось услышать что-то конкретное об их планах?
– О чём они ещё говорили? – тихо спросил священник.
– Они собирались уже на этой неделе выступать на юг по дороге на Чинчу. Даже не уверен, насколько мне удалось их опередить. Я больше суток прождал попутного судна.
– Много их было?
– Я видел только четверых – все отъявленные головорезы и хорошо вооружены. Но в банде наверняка гораздо больше народу.