Хроники исступленных. Книга вторая. Мне отмщение, аз воздам - читать онлайн

– Готов, – неуверенно произнес Флинт.

– Ну вот и молодец. А теперь выкладывай, что тебе сообщают, и как отвечаешь ты. И никогда не забывай о возможных превратностях судьбы. – Адам внимательно следил за Флинтом. – Помни, что в следующий раз, тебе повезет меньше, если посмеешь вызвать мой гнев.

Лицо Флинта заметно осунулось, побледнело. Он протянул Адаму конверт с записями радиограмм.

«Нет, не безнадежен парень, – подумал Адам. – Стоит надавить, как давеча, и все получится. Впрочем, выбирать не из чего, заменить Флинта все равно некем, но надавить нужно – обязательно».

– Ты так много наговорил? – удивился Адам, просматривая отпечатанные тексты. – Сколько же времени тебе понадобилось?

– Пять сеансов связи.

– Хорошо. Первая полученная радиограмма… где она?

– В ней сообщалось, что связь установлена, ничего больше – всего несколько слов. До этого я долгое время передавал свой текст и не получал ответа. Можете представить, как он мне надоел. Все остальные тексты пронумерованы по порядку.

– А это что? «Флинту. Сообщаю наши координаты для связи. Прошу подтвердить получение. Полет устойчивый, в графике. Есть небольшие проблемы, но мы их решаем. Сообщи, кого избрали Владетелем? Ты нам нужен. Правитель». Ты ему нужен? Вот оно что. Попробуй объяснить, что это означает.

– Эту радиограмму я принял еще тогда, когда не мог ответить – передатчик не работал.

– Да, вот он, первый ответ: «Флинту. Кажется, связь установлена. Алекс». Кто такой Алекс? Ты был знаком с ним прежде?

– Да. Мы довольно много играли в футбол, я уже говорил вам. На одном поле, только в разных командах.

– Ты всегда выражаешься так сложно? С чего бы это, Флинт? Неужели чуешь вину? И нуждаешься в снисхождении.

– Нет, господин Владетель, в снисхождении я не нуждаюсь. И вины за мной нет.

– Ты уверен? Нет, дружок, все мы виноваты. В большей или меньшей степени, но все. И беда в том, что каждый, доподлинно зная свою вину, прикидывается, что чист как ребенок, что непорочен. Это меня особенно раздражает и озадачивает. – Он помолчал, задумался. И продолжал с напором: – Ты думаешь, просто распознать ложь? Непросто, дружок, ой как непросто. Вроде бы ухватил ее, держишь крепко, но нет, она ускользает, высвобождается, и вот уже след простыл. Тишина наступает – сразу же. И все довольны своей участью. И ничего не докажешь. Впрочем, оставим философию тем, кому сказать нечего. Читаю дальше. Уверен, чтение будет интересным и поучительным. «Алексу. Неужели это ты, Алекс? Флинт». «Флинту. Это действительно я. Рад тебя слышать. Связь устойчивая. Прошу связаться с Теей и сообщить, что ее мать больна. Алекс». Это еще что такое? При чем здесь Тея? Какое отношение Алекс имеет к Тее? Неужели ты не понимаешь, что спрашивает Координатор, не Алекс.

– Правитель, если быть точным, – осторожно напомнил Флинт.

– Он так называет себя? Ишь ты, новую должность придумал, мыслитель драный. А ты опять нашелся – на все есть ответ. Каков умелец.

– Вы задали мне вопрос, господин Владетель. Как человек учтивый, я считаю, что должен ответить. Вы бы дочитали, как я вывернулся.

– Ладно. Поехали дальше.

– А вот и ответ. «Алексу. С Теей еще не связался. Был близок к провалу, сижу у себя, нос не высовываю. Уцелел случайно – дверь не сработала. Причина: слишком активно повел себя на заседании Сената. Перестарался. Теперь ответ на вопросы. Адама избрали Владетелем. Сначала он обласкал меня, даже включил в состав Сената. Затем на первом же заседании бесцеремонно изгнал. Позже попытался наказать кардинально, но не вышло – дверь не приняла жертву. Клупп объяснил, что в программном обеспечении обнаружилась любопытная опция Харта: дверь отказывается исполнять приказы, как только численность исступленных опускается ниже определенного уровня. Так, благодаря мине, заложенной незабвенным профессором, твой приятель избежал дороги к праотцам. Флинт». – Адам внимательно посмотрел на Флинта, усмехнулся недобро. – Ну, ты, Флинт, даешь, совсем страх потерял.

– Ничего я не потерял. Вспомните, как вы обошлись со мной после инцидента в Сенате. Это как, по-вашему, называется?

– Не заводись, мальчишка, – одернул его Адам. – Читаем дальше. Чую, будет еще интереснее. «Флинту. Поздравляю с установлением двухсторонней связи и началом работы. Отвечаю на поставленные вопросы. Сначала по Клуппу. В государственных интересах было согласовано уничтожение всех экземпляров прибора под названием аннигилятор – одного опытного, доведенного до рабочего состояния, и двух незаконченных серийных, а также устранение создателя этого прибора, способного при определенных условиях повторить устройство дистанционного подавления. Я вынужден был поступить именно так – это не мое решение, это решение высшей власти, противиться которому я не имел возможности. Единственное, что я смог сделать при ликвидации Клуппа, ограничил уровень воздействия, чтобы оставить ученому жизнь. Но немного не рассчитал – сохранилась не только жизнь, но и работоспособность, что не входило в наши планы. Клупп должен сказать мне спасибо за эту ошибку. Покидая институт психотроники, я забрал аннигилятор с собой – рука не поднялась уничтожить прекрасное творение. У меня не было намерения использовать прибор в качестве оружия. Но сложившаяся к исходу жизни Владетеля обстановка, грозящая исступленным полным уничтожением, вынудила меня в критические моменты воспользоваться прибором по прямому назначению. Это все, что я считаю нужным сообщить по поводу Клуппа и неприятной истории произошедшей с ним. Будь бдительным, Флинт. И честным. Правитель». – Очень интересно, – сказал Адам. – И все же мне непонятно, почему этот отщепенец управляет тобой с такой уверенностью. Ты что, работаешь на него? Вы договорились заранее? Или он тебе что-то пообещал? – Адам помолчал. – Обычно он обещает свою дочь. Я жду откровенного ответа, Флинт.

– Вы считаете, что можно управлять человеком на таком расстоянии? – возмутился Флинт. – Просто раньше мы довольно много общались – по службе. Потому форма его обращения ко мне выглядит так, будто он мной управляет. На самом деле он управлял мной прежде, когда еще был на Земле. Теперь он далеко. Никакой возможности управлять не стало. Что же касается дочери – это лишнее, господин Владетель.

– Убедил – наполовину. Читаю дальше. «Правителю. Значительный интерес представляет судьба Евы, жены нашего Владетеля. Никто не знает точно, где она теперь. Пожалуйста, сообщите. Я отрабатываю должность руководителя космической связи. Оплошаю, выгонят вон. Некуда будет податься. Флинт». Очень интересный поворот – о Еве вспомнили. Ты обнаглел до того, что осмелился взять на себя переговоры с предателем. А, Флинт?

– Именно осмелился. Но не вы ли только что говорили о необходимости проявлять инициативу, руководить. Хотелось бы знать, в чем конкретно моя вина? В том, что я проявил инициативу и поинтересовался судьбой вашей жены?

– Не дергайся, – прикрикнул Адам. – Так… очень интересно. Что же нам отвечает господин Правитель? «Флинту. Почему ты до сих пор не связался с Теей? Кора плоха, она недолго протянет. Весточка от дочери могла бы ее поддержать. Поторопись, Флинт. Что касается Евы, здесь все просто. Я предложил этой милой особе заняться полезным делом – подключиться к формированию будущего населения Терции. Ты должен знать, Флинт, что мы давно и успешно решили проблему продолжения человеческого рода. Хотелось бы действовать в этом направлении во время перелета. Я прикинул, что если удастся осуществить мою затею, мы сможем привезти на Терцию несколько тысяч здоровых молодых людей, и наша задача по колонизации планеты получит серьезное подспорье. Ева нам нужна как проверенный и качественный источник яйцеклеток для закладки в кюветы после оплодотворения. Короче говоря, Ева выслушала мое предложение, немного подумала и согласилась стать донором. Мы заключили соответствующий контракт, в котором упоминаются не только последовательность операций по извлечению яйцеклеток, но также их частота и разовые объемы материала. Она прошла полное медицинское обследование, уже была назначена операция по прерыванию беременности. Но неожиданно Ева исчезла. Не исключаю, что ее выкрали. Но кто и, главное, зачем? Первые поиски результата не дали. Но мы продолжаем искать. Найдем обязательно. Правитель». Ты знаешь, Флинт, я не могу спокойно читать о Еве. Почему она заслужила позорную участь?

Он замолчал, сидел, потупившись, чего-то ждал. Но очнулся, строго взглянул на Флинта. Флинт опустил голову.

– А дальше? Что же у нас дальше? – продолжал Адам напряженно. – А вот, что. Опять очень интересно. «Правителю. Приступаю к выполнению вашей просьбы. Сделать это будет непросто. Остерегаюсь слишком часто попадаться на глаза Владетелю. Подозреваю, что он не оставил прежних планов на мой счет. Несправедливо, что за все ваши распри ответил непричастный человек – Ева. Флинт». Ну и что ты обо всем этом думаешь? Говори.

– Я уже все сказал. Вы поручили установить связь с Большим кораблем. Я выполнил ваше поручение. Неужели важно, господин Владетель, как я это сделал, с кем связался и что получил в ответных посланиях?

– Вон ты как заговорил. Однако ты очень самоуверенный мальчишка, Ты знаешь, что все твои переговоры перехвачены нашей службой?

– Ну и что из того? – спросил Флинт с вызовом. Он чувствовал, что только независимость и смелость спасут его на этот раз. – Говорите, перехватили? Молодцы. Значит, располагают навыками и достойной техникой. Нисколько не удивлен. Жаль потраченного времени и сил. Я старался, совершенствовал передатчик, день и ночь думал, как угодить своему Владетелю. Буквально лез из кожи. А в итоге получил благодарность – меня заподозрили в нечестной игре. Это как понимать, господин Владетель? Впрочем, на благодарность я не рассчитывал.

– Суетишься не по делу, Флинт, – произнес Адам ровно, продолжая наблюдать за собеседником. – Никто тебя не подозревает, не заблуждайся. Просто мне не все ясно. И только ты один способен разрешить мои сомнения. Стало известно, что твои и ответные послания зашифрованы. Причем этого шифра в наших дешифраторах не оказалось. По этой причине мы ничего не смогли прочитать. К тому же выяснили, что на Острове не осталось ни одного криптографа, улетели все. Для тебя, как вижу, проблем с дешифрацией не существует. Отсюда вывод: ты единственный, кто обладает этим шифром. Так?

– Возможно, – согласился Флинт, не понимая, куда гнет хозяин. – Вы мне не доверяете? Или хотите, чтобы я поделился? С кем?

– Я доверяю тебе, Флинт, и не настаиваю, чтобы ты передал шифр, как положено, в распоряжение Кента. Конечно, ты можешь это сделать, если сам захочешь. Но, думаю, будет правильнее, если мы оставим все как есть. Ты будешь пользоваться этим шифром, а я буду знать, что ты один владеешь им и надежно хранишь.

Адам молчал, опустил лицо, спрятал глаза. Флинт подумал, что пора уносить ноги.

– А третий вопрос? – не удержался, напомнил он.

– Третий вопрос сложнее, – заговорил Адам после недолгого молчания. – Он о Еве. Мне интересно знать, добровольно ли она согласилась на сотрудничество с человеком, который называет себя Правителем. Отправилась вместе с ним в полет… Видишь ли, я довольно хорошо знаю Еву и потому не верю… – Флинт вдруг понял, что перед ним сидит глубоко несчастный человек, и ему стало жаль этого человека. Адам продолжал вкрадчиво, объясняя самому себя: – Но факты, факты… Против них, как говорится, не попрешь. Вот почему я прошу тебя, расспроси своего друга Алекса, пусть подключит к поискам Евы других людей. Ее нужно найти и спросить, глядя в глаза, действительно ли она сознательно решилась на неслыханный циничный поступок, заделавшись… курицей-несушкой. Не выдумки ли выжившего из ума Координатора эта несусветная дичь? Как только узнаешь, сразу ко мне. Я буду ждать… сколько угодно. Теперь иди и помни, отныне мы в одной лодке и плавание может или привести нас к цели, или однажды оборваться крахом… И тогда мы все пойдем ко дну… Уцелеть никому не удастся…

8

Найти Еву не смогли ни сразу же, как обещал Франк, ни на другой день, как было поручено Венку. Правитель уже изготовился наказать нерадивых чиновников, однако, подумав, решил не спешить – успеется. Куда выгоднее по обычаю, который он долгую жизнь исповедовал на Земле, претензии приберечь до поры, и вывалить разом, когда возникнет необходимость. Отвертеться не получится.

Он велел отменить поиски. В конце концов, никакой опасности Ева не представляла. В любом варианте дальнейших событий она останется запертой в ограниченном пространстве Большого корабля, рано или поздно проявится и выдаст себя. Тогда можно будет как следует разобраться с беглянкой.

Он распорядился снять блокаду шестнадцатого подкидыша, повелев сохранить постоянные посты только у тех дверей и люков, которыми, предположительно, могли пользоваться дерзкие чужаки.

Пришлось признать, что пассажиры достаточно натерпелись из-за поднятого переполоха. Их угнетали панические слухи о готовящемся заполнении нежилых отсеков и даже всего пространства малого корабля удушающим газом, предназначенным для тушения пожара. Некоторые, особенно чувствительные, в отчаянии додумались до того, что их всех однажды запрут в подкидыше вместе с нелегалами и пустят газ.

Правителю осторожно доложили, что подвешенное состояние пассажиров, длящееся продолжительное время и никак не объясняемое, может спровоцировать стихийное возмущение. Он велел провести разъяснительную работу и страсти понемногу улеглись. К солдатам на постах скоро привыкли, их перестали замечать.

Правителю не давало покоя отсутствие информации о численном и персональном составе подпольной группы, о ее истинных целях. Поначалу, прослышав о чужаках, он повелел не придавать огласке их существование, теперь же, осмотревшись и разобравшись в происходящем, решил, что, напротив, разумнее известить пассажиров и экипаж о реальной угрозе, которую эти люди несут всем без исключения. Этот рациональный ход позволит часть полицейских функций переложить на плечи обывателей, рассчитывая на доносы наиболее ретивых из них.

Доподлинно никто не знал, куда отправилась Ева. Одно дело, если она прячется сама по себе, и совсем другое, если ей каким-то образом удалось присоединиться к нелегалам.

Через несколько дней напрасного ожидания, Правитель вынужден был признать, что поиски Евы недопустимо затянулись и результатов, на которые он рассчитывал, достигнуть не удалось. В такие минуты, страдая от отчаяния и бессилия, он переставал сдерживаться и по привычке вымещал досаду на безответной Коре, отношения с которой обострились до полного отчуждения. Кора так и не смогла простить мужу утрату дочери. С некоторых пор она оплакивала ее как умершую, не веря доводам близких людей, уверявших, что Тея жива, просто она теперь далеко и даже очень счастлива.

Правитель понимал, что теряет жену, что вскоре останется один на всем свете и что последним его уделом будет одиночество и тоска.

Он заметил, что стал чаще бывать с Корой. Садился в сторонке, перебирал страницы коммуникатора, но занимался этим только для вида, на самом же деле прислушивался к ее неровному дыханию, всхлипываниям время от времени, напоминавшим юную Тею, давящуюся слезами обиды. Исподтишка наблюдал за нею и с каждым днем все более привыкал к мысли, что она уходит. В такие минуты теплая волна жалости поднималась в нем, захлестывала, он лишался сна, лежал на своей узкой кушетке на спине, уставившись в серый давящий потолок каюты. Бессмысленность происходящего причиняла боль, слезы застилали глаза. Наконец, по щеке, холодя, скатывалась слеза, напряжение отпускало, и он засыпал. Все чаще снилась ему обильная зеленая трава, в которую он смело вступал босыми ногами. Счастье наполняло его, но с пробуждением тоска оживала вновь, душила.

Последнее время Кора занималась мелкими домашними заботами: перебирала вещи, откладывала пригодные для дальнейшего использования, просила Р2 отдать их кому-нибудь из нуждающихся пассажиров, старательно объясняя согласно кивающему роботу, что ей они больше не понадобятся. Иногда оживала, светлела лицом и даже бралась приготовить какую-то еду, которую готовила на Земле. Она любила готовить сама и обязательно повторяла, накрывая на стол, что только пища, согретая теплом человеческих рук, полезна по-настоящему. Готовясь ко сну, она тихо беседовала с Аделью. Он не слышал, о чем они говорили.

Потому почти незамеченным остался первый успех предпринятой блокады: агенты подстерегли одного из нелегалов и, несмотря на отчаянное сопротивление, схватили в момент выхода из люка, сломав несчастному позвоночник. Его заперли в изоляторе, предназначенном для нарушителей дисциплины, временно содержащихся до суда и расправы, а также для тех горемык, кто, не выдержав испытаний полета, пострадал рассудком и теперь пребывал в буйстве, готовясь в последний путь.

Допрос с пристрастием ожидаемых результатов не дал – узник упорно молчал. Жестокие пытки не развязали ему язык. По-прежнему неопределенным оставалось не только местонахождение остальных чужаков, но и их численность. Единственное, что удалось установить неопровержимо – все они были плебеями, незадолго до старта прорвавшимися в шестнадцатый подкидыш. О Еве узник ничего не слышал – детектор лжи подтвердил, что он говорит правду.

Выдержав истязания, полуживой от пыток он, уже приговоренный к смерти, назвал свое странное имя – Серый, объяснив, что делает это единственно для того, чтобы не уйти в лучший мир безымянным, и чтобы соотечественники смогли поминать его в своих молитвах. Серого, скованного по рукам и ногам, задушили и сразу же сожгли.

9

– В приемной господин Клупп, – ожил голос секретаря. – Просить?

– Проси, – разрешил Адам.

Он вошел как всегда стесненно, словно бы опасаясь, что попал не туда и не вовремя. Уселся без разрешения. Опустил голову, спрятал глаза.

Некоторое время Адам молча наблюдал за ним. «Что происходит с этим человеком? – думал он. – Глаза опущены, их прикрывают тяжелые веки. Судорожные гримасы то и дело искажают лицо – одутловатое нездоровое. Внутреннее напряжение душит. Неужели он действительно болен? И оживить никакой надежды…»

– В последние дни, Клупп, меня преследуют неприятности, – заговорил Адам. – Все началось с дурацкой выходки Флинта. Ты был свидетелем, когда на первом же заседании Сената я изгнал этого клоуна с глаз долой. А вечером того же дня решил наказать вертуна, повелев закрыть за собой дверь. И представь себе, ничего не вышло. Позже робот-наблюдатель доложил, что Флинт, как ни упирался, к двери все же приблизился, однако створки не разошлись, роботы не шелохнулись, и даже музыка не вступила. Как это понимать, Клупп? Я наказываю человека, заслужившего наказание, а дверь, только что отремонтированная тобой, не желает исполнять мою волю. Осужденный, как ни в чем не бывало, остается жить.

– Все будет в порядке, – вяло произнес Клупп и поднял лицо – помертвевшее и больное. – Мы добьемся, чтобы дверь… работала. Я обязательно придумаю… – Помолчав, добавил с нескрываемым вызовом: – Сможете пользоваться.

– Вы провели испытания в полном объеме?

– Конечно. Как вы приказывали. Но в ручном режиме. Я выяснил, в чем причина сбоя. Оказалось, профессор Харт зачем-то добавил некую доминантную подпрограмму. Обычно она спит, но оживает и вмешивается в процесс, как только общая численность исступленных снижается ниже определенного уровня. Двери блокируются при первом же обращении к ним и отказываются работать. Я припоминаю, как однажды Харт, незадолго перед гибелью, отлаживая последнюю программу, вдруг без связи с происходящим проговорился с этаким лукавым смешком, что техника не вполне мертва, если ей разрешить… иногда бунтовать против произвола… Он довольно часто рассуждал о необходимости создания программы сбережения убывающего народа, но не говорил, что занимается этой проблемой. Теперь, судя по последствиям, с которыми мы столкнулись сегодня, он все же успел придумать, как предоставить технике самостоятельно принимать решения. Возможно, именно этой опции он поручил реагировать на недопустимый уровень численности. Я конечно разберусь… когда-нибудь. Но пока ничего не могу сделать.

– Ты уж постарайся, – сказал Адам

– Я до нее уже добрался, нашел возможность отключить, как принято в таких случаях. Она прикинулась, что согласна больше не вмешиваться, и ускользнула – затаилась. Но как только я решил, что покончил с нею, ожила и вернулась. Здесь какая-то хитрая новинка. Харт, как это бывало не раз, ввел эту функцию для пробы, а поделиться со мной, как ее отключить при нужде, не сказал. Забыл или не захотел… Он так поступал, когда чувствовал, что еще не достиг совершенства, считая, что преждевременное обсуждение способно навредить дальнейшему развитию мысли. Приходится сделать вывод: эту опцию не исключить известным способом. Мне иногда кажется, что она вездесуща. Мне не доводилось сталкиваться с такой удивительной живучестью. Я уверен, что как только возникает угроза ее существованию, она буквально растворяется в пространстве на множество вроде бы не связанных между собой частей. Так соль растворяется в воде. Затем, когда опасность ее существованию минует, собирается из обломков, готовая действовать. Точно так же возвращается соль, если воду выпарить на огне. Мне даже кажется, что она подчиняет себе не конкретный компьютер, но все окружающее пространство… Где она расположена, когда спит, и по какой команде начинает действовать, я не знаю. Я понял, что единственный реальный способ справиться с нею наверняка, это… сначала уничтожить все двери, а затем восстановить их заново, на иных основаниях. Или увеличить численность исступленных.

– Не проще ли написать и отработать новую программу? – спросил Адам. – Ты же справишься.

– Попробую. Что-то обязательно получится. Возможно, удастся. Немного приврав.

– Это как же? – спросил Адам.

– Мы изменим численность населения до приемлемого значения, представив последний статистический отчет, который присутствует в Системе, как ошибочный. Уверен, наивная ложь убедит программу, и она уймется. Так что надежда есть… Если, разумеется, вы дадите добро.

– Ты меня успокоил, – сказал Адам. – Я распоряжусь.

Новая редакция Закона близилась к завершению. В коротких, как удары, фразах, исключающих возражения, пронизанных ясной энергией, начисто отсутствовала вялая двусмысленность, так раздражавшая Адама в тексте действующего Закона. Вчитываясь в пространные его параграфы, он легко обнаруживал расслабляющие мотивы явно из либерального прошлого отца. Погребенные под наслоениями бесчисленных трактований, нередко противоречащих одно другому, эти мотивы открывали дорогу в тех направлениях, которые немедленно, часто в следующем же параграфе, недвусмысленно запрещались. Так, неумело, ставилась под вопрос малейшая возможность движения и развития.

«Чем документ короче, – решил Адам, – тем больше вероятность, что его станут читать и даже исполнять».

Особенно подробно он отрабатывал параграфы о наказаниях. Теперь в основе этих зловещих абзацев, охватывающих преступления во всем их многообразии, присутствовала обязательная логическая связка преступление-наказание.

Классификацию преступлений он упростил и ограничил четырьмя категориями.

К первой категории было отнесено оскорбление государственной власти, выраженное в устном публичном или письменном поношении ее институтов или полномочных представителей. Наказанием по любому из этих преступлений служило автоматическое понижение статуса гражданина, выраженное в существенном оскудении его уровня жизни. Преступление такого рода, совершенное повторно, неизбежно влекло за собой изъятие виновного из списка живых.

Во второй категории, впервые введенной в оборот, рассматривались отношения работника с работодателем. Причем, также впервые, права работника и работодателя исходно ставились на один уровень.

В третьей категории определялись взаимоотношения двух равных по статусу граждан. Эта группа была самой спокойной, поскольку преступлений с криминальным смыслом было ускользающе мало, а бескорыстные преступления касались ничтожных мелочей и преступлениями не назывались. Они квалифицировались как шалости или проделки, их предлагалось удовлетворять полюбовно на месте в процессе общественного обсуждения.

Четвертая категория рассматривала взаимоотношения гражданина и Владетеля. Здесь по каждому даже малейшему проступку, решение о наказании принимал один человек – сам Владетель.

Он решительно исключил положение о единственно разрешенном при отце способе размножения исступленных – анонимном. Но и естественный, тарсовский метод, получивший устойчивое наименование в память о докторе Тарсе, считавшемся в народе его первооткрывателем, упомянут не был.

«Пусть размножаются, как хотят, – рассуждал он. – И вмешиваться государству в эту сугубо частную сферу незачем. В конце концов, государство заинтересовано только в том, чтобы размножались, причем как можно интенсивнее. А как именно будут происходить эти процессы на практике, как они будут обставлены юридически, не должно иметь никакого значения. И детей отныне пусть поднимают сами. Нечего нагружать бюджет этой дорогостоящей заботой. А когда детки подрастут, останется обсудить результаты воспитания и сделать объективные выводы – уже о самих воспитателях. Не будут справляться или отлынивать, детей отбирать в опеку, а незадачливым родителям предписывать исправительные работы».

Всю следующую неделю, день за днем с небольшими перерывами на обед и отдых Адам занимался текстом Закона. Работа продвигалась, документ постепенно складывался – слово за словом. Он тщательно отрабатывал каждую фразу, каждый знак препинания находил свое место, каждое слово, выбранное из множества однозначных, выражало главную мысль. Наконец к концу недели текст приобрел вид, пригодный для предварительного обсуждения в Сенате.

Однако преамбула, в которой он постарался выразить стержневую программную суть предстоящего правления, никак не давалась. Присутствовала в ней несвойственная ему расслабленность. Исправить этот недостаток с лету не удавалось. Потому он решил не тратить время попусту и отложить окончательную редакцию текста напоследок – подождет.

В цокольном этаже полным ходом продвигался ремонт. Основательно перестраивалось огромное пространство, часть которого прежде занимала небольшая внутренняя тюрьма, рассчитанная на два десятка заключенных, главным образом из числа попавших в немилость руководителей высшего звена управления. Здесь они коротали последние дни в ожидании оправдания или кардинального решения своей участи.

Он приказал перестроить весь этаж, увеличив число камер до восьми десятков. Перестройка близилась к завершению.

Рабочий день уже закончился, рабочие покинули дворец. Адам неспешно осматривал результаты проделанной работы. Два ряда зарешеченных камер-клеток, разделенные широким проходом, были отделаны на совесть. В одиночных камерах аккуратные лежаки, душ и горшок за невысокой перегородкой. Мощная вентиляция, чистый воздух, под ногами ни пылинки.

Вспомнилось, что когда-то, в начале ремонта он настоял на том, чтобы по окончании дневных работ оставляли время для самой тщательной приборки на рабочем месте. Было видно, что его требования исправно исполняются. Старик-кастелян, присутствовавший тогда при разговоре, вспомнил, что на склад еще до исхода поступили небольшие машины-роботы – мощные пылесосы. Их заказали специально для уборки подвалов дворца. Теперь они пришлись как нельзя кстати.

«Всякое уважающее себя государство, – думал Адам с удовлетворением, – должно начинаться с хорошей тюрьмы». Он знал одну тюрьму – на Континенте, в которой пришлось посидеть, к счастью, недолго, и решил, что поступил правильно, приказав заранее подготовить на Острове подобное заведение. Для чего это делается и хватит ли преступников, чтобы заполнить все клетки, он не знал. «Была бы добрая тюрьма, а преступники найдутся, – успокоил он самого себя. – Со временем наскребем».

– Двери во дворце исправны, можете пользоваться, – докладывал Клупп на вечернем приеме. – Вижу, вы недовольны. Вам не нравится, что ваши задания исполняются слишком медленно. Но поймите, мне, как воздух, необходима лаборатория. Институт восстанавливают, не спеша. Спрашиваю: почему. Отвечают: не хватает рабочих рук.

– Ничем не могу помочь, – отмахнулся Адам. – Сам справляйся. Для этого у тебя достаточно полномочий. Это все, Клупп? Как погляжу, у тебя опять траурное настроение? Объясни.

– Слишком много людей уходит из жизни, – выговорил Клупп, запинаясь, и тяжко вздохнул. – Это неправильно.

– Заслужили, вот и уходят, – сказал Адам холодно. – А ты как хотел? Чтобы я больше прощал?

– Иного не грех и простить, – оживился Клупп. – Прощать так приятно.

– Ты простил Координатора, сделавшего тебя калекой? – завелся Адам. – Скажи, простил? – Но смирил себя. – Придет время, Клупп, и я заставлю тебя самого принимать кардинальные решения, которые сегодня приходится принимать мне. Скоро вы все постигнете науку управлять. Или…

– Нет, – грустно возразил Клупп, – это время никогда не придет. А заставить не сможете.

– Еще как смогу, – выкрикнул Адам в запальчивости. – Всех заставлю. Забегаете у меня. Все забегают. Вот увидишь. Они как хотели? Чтобы я стал Владетелем и взвалил на себя всю ответственность, в том числе за их прегрешения винные и невинные? Коллективное помешательство, иначе не скажешь. Что же теперь? С ножом к горлу? Получили не то, что думали получить, и застыли в недоумении? Но ведь прекрасно знали, на что шли. Я ничего не скрывал. Предупреждал, объяснял терпеливо, как малым детям, что будет то-то и то-то, а ничего другого, на что вы, господа, в своих умствованиях рассчитываете, не будет. Никогда. Им же до того было невтерпеж, что слушать их, смотреть на них было противно. Твердил, твердил – не расслышали. Настояли. Избрали. Добились своего. Теперь, господа, извольте терпеть. И помалкивать. Ты, Клупп, постоянно зудишь вместо того, чтобы помочь. Скажи, я могу рассчитывать на тебя? Ведь ты все еще на моей стороне? Так, Клупп? Я могу на тебя положиться?

– Я приносил присягу, – сказал Клупп сдержанно, – и не намерен ей изменять.

– Молодец. Так держать.

– Теперь можно идти? – Клупп поднялся.

– Ступай. И помни, всегда помни, что я неподалеку – сразу же за твоей спиной. Стоит тебе что-то не то сделать, не так подумать, не туда повернуться, как я тут как тут…

– Об этом я помню всегда, господин Владетель, – проговорил Клупп, неловко обернувшись, и распахнул дверь.

10

После досадной гибели Серого контроль был установлен настолько плотный, что уже невозможно было запросто появляться в обитаемом пространстве без риска разоблачения. Особенно после того, как к наблюдению подключились добровольные охотники из пассажиров.

Самые усердные из них согласились помогать, рассудив, что лучше быть чем-то занятым, чем слоняться по кораблю, тупея от безделья. Энтузиасты самодеятельного сыска немедленно образовали общественный комитет под названием «Зоркий глаз» и приступили к вербовке участников. Вскоре комитет заработал в полную силу, появились первые результаты, свидетельствующие о том, что избран правильный курс. Однако реальной пользы от комитета не было никакой – в сети ретивых добровольцев то и дело попадались пассажиры, по невнимательности или из любопытства забредшие в незнакомые отсеки корабля. Отловленных простофиль для порядка строго допрашивали, но все они оказывались невиновными – приходилось отпускать, извинившись.

Однако, несмотря на низкую результативность любительского сыска, общая ситуация сделалась настолько тревожной, что Франк счел необходимым вмешаться.

Он открыто появился в отсеке, в котором прятались осажденные, и уединился с Вертом, чтобы обсудить возникшую проблему. Как только они остались одни, Франк заговорил, и сразу же стало ясно, что на этот раз он берет инициативу в свои руки и возражений не потерпит.

– Рано или поздно вы погорите, – приступил Франк к важному разговору, – вас отловят, как отловили бедолагу Серого. А угодите в лапы Винта, этот подонок сначала спустит с вас три шкуры и только потом задаст первый вопрос. Тогда я ничем не смогу помочь. Понимаешь? Остается последняя возможность упрятать вас навсегда. Мы инсценируем коллективное самоубийство.

– Это как же так? – всполошился Верт.

– Я все продумал, должно получиться, – сказал Франк. – Это мое личное решение и вам придется или принять его, или оставить все как есть, но тогда я больше вам не нужен, выкарабкивайтесь сами. Сложилась тревожная ситуация, поздно тратить время на возражения и утряску мелочей. Ты слышишь, Верт? Шутки в сторону. Я больше не смогу прикрывать вас. У меня есть свои задачи. К тому же не я один числюсь в советчиках у Правителя, имеются другие – шустрые, лезущие из кожи.

– Скажи, Франк, а как ты нас так легко находишь?

– Я профессионал, такие вопросы пропускаю мимо ушей. Меня готовили с младых ногтей к действиям в любой обстановке. Потому будет лучше, если ты, много не рассуждая, подчинишься моему решению, разъяснишь команде что и как, а возражения прибережешь до лучших времен.

– У тебя власть, тебе и карты в руки, – сказал Верт, не скрывая обиды. – Мы люди маленькие, наше дело терпеть и помалкивать в тряпочку.

– Вот и терпи. От тебя мне кое-что понадобится. Любые документы и что-нибудь, принадлежащее Еве. Какой-нибудь заметный предмет, например, украшение. Хорошо, если эту вещицу видел и мог запомнить Правитель. Есть соображения?

– Документов у нас нет, их забрали еще на Земле, когда отряд ставили в строй. Есть форма. Личная, маркированная.

Он отвернул полу куртки. На светлой изнанке были четко обозначены его имя и код подлинности.

– А у твоих солдат?

– То же самое.

– Подойдет.

– У Евы есть чудесный браслет старинной работы, с которым она не расстается. Подарок Адама. На браслете надпись, что-то о любви до гроба… Правитель видел браслет – он бросается в глаза, как только посмотришь на Еву.

– Принеси.

Вскоре на ладонь Франка лег массивный браслет старого золота.

– Едва уговорил, – сказал Верт. – Ни в какую не хотела отдавать. Влюбленная женщина… Что с нее возьмешь?

Рассматривая браслет, Франк прочел едва различимую мелкую надпись в две строки, нанесенную на внутреннюю полированную поверхность: «Моей любимой. На память о Континенте, где родилась наша любовь. Адам». «Такую вещицу не увидишь на нынешних женщинах, им и в голову не придет украшаться. Для кого? – думал Франк, разглядывая браслет. – К тому же золото строго запрещено». Он небрежно сунул браслет в карман.

– Объясняю процесс. В одном из отсеков моей службы находится морг, в холодильнике трупы, ожидающие утилизации. Я заранее подберу подходящие по внешнему виду и возрасту. Дальше понадобится помощь – эту операцию придется проделать вдвоем. Когда пассажиры уймутся на ночь, я пришлю за тобой солдата. Он будет ждать у двадцать первого люка. Без шума выйдешь, но из двадцатого – он за поворотом. Солдат на всякий случай не должен видеть, откуда ты взялся. Он проводит тебя в морг. Не забудь амуницию – свою и солдат. Переоденем покойников в вашу форму. Придется трупам отрезать уши, чтобы не вызвать сомнений в принадлежности к плебеям. Как только все подготовим, вызову дежурных утилизаторов. Они у меня ребята проворные, справятся быстро. Перед утилизацией трупы разденут, снимут все ценное – обычная процедура и отправят прямиком в топку. Я сразу же доложу Правителю. Он наверняка захочет увидеть трупы, явится в морг, но трупов уже не будет. Он не поверит, заподозрит неладное. Тогда я обижусь и, чтобы оправдаться, предъявлю ваши куртки и браслет Евы. Убедительно?

– Складно толкуешь – не подкопаешься. Ты, Франк, большой мастер, – оценил Верт. – Что бы мы без тебя делали?

– Пользуйся, пока Франк жив. Жизнь моя постоянно висит на волоске, – произнес он грустно. – По долгу службы я должен не возиться с вами, а немедленно сдать. Но не могу… почему-то.

Верт выбрался в обитаемое пространство, когда пассажиры спокойно спали. За поворотом коридора у двадцать первого люка его поджидал молодой солдат.

– Ждешь? – спросил Верт.

– Жду, – буркнул парень и сразу же пошагал прочь.

Верт поспешил следом. За спиной у него висел походный мешок, набитый солдатской одеждой.

Они миновали несколько жилых палуб, никого не встретив. Остановились у входа в технические помещения главного двигателя. Солдат нажал сигнальную кнопку, раздался мелодичный негромкий звонок, широкие створки медленно и бесшумно расползлись. Верт обратил внимание на толщину дверных полотен – не менее полуметра. Они вошли. Створки плотно сомкнулись за ними.

Сначала шли по долгому коридору, в конце которого пришлось открывать еще одну дверь. Спустились вниз по крутой металлической лестнице, и оказались в полутемном прохладном помещении, пропахшем незнакомым резким запахом. Солдат вернулся в коридор, Верт остался один.

Стены комнаты от пола до потолка были заняты небольшими отсеками с вертикальными ручками-скобами и крупными номерами на передних панелях. На некоторых из них светились ярко-красные точки индикаторов. Откуда-то сбоку бесшумно возник Франк.

– Готов? – спросил он и, не дождавшись ответа, сказал деловито: – Приступим.

Он вытянул за ручки панель с номером 44. Вместе с панелью по направляющим выполз продолговатый металлический ящик, в котором покоился труп молодой женщины, почти девочки. Ее изможденное сухое лицо было бесцветно. Тело до подбородка покрывал темно-серый лоскут грубой ткани.

Франк повозился с пультом управления на столике у двери. Заработал какой-то механизм. С потолка медленно спустились стальные стропы с замками на концах.

– Цепляем, – скомандовал Франк, – ты со своей стороны, я – со своей. Там есть отверстия для замков. Сообразил?

– Нет ничего проще, – выговорил Верт; уж очень не по душе была ему предстоящая операция.

Франк вернулся к столику, постучал по кнопкам, стропы напряглись, вывесили ящик с телом, понесли к двери. Аккуратно опустили на пол. Затем перенесли еще четыре ящика с трупами мужчин. На всех трупах следы пыток, но давние – кровь уже успела подсохнуть и почернеть.

– Девушку я одену сам, – сказал Франк.

– Вот это обрадовал, – сдержанно отозвался Верт. – А то одевать не пробовал, больше нравилось раздевать…

– Шутник, – буркнул Франк. – Теперь возьми нож, там, на столике, и всем покойникам отрежь уши. Не полностью – только мочки.

Нож оказался острым, мочки ушей поддались легко. Верт не смотрел, когда, прицелившись, резал, отворачивался, но с заданием справился. Его подташнивало, он держался.

– Готово, – отрапортовал он и передал Франку пластиковый мешок с мочками.

Тот усмехнулся, принял мешок и метко бросил его в бачок для мусора.

– Теперь займись мужчинами. Одевай только куртки. Остальное – не нужно.

– Я все остальное тоже принес, – сказал Верт. – Как договаривались.

– Ну и что? Положи в бачок.

– А нам бы еще пригодилось, – сказал Верт.

– Теперь эта одежда не для вас. Тряпки уничтожат позже. Вам я достану другую одежду, – пообещал Франк. – У меня такого добра навалом.

– С таких же бедолаг, как эти? – Верт кивнул в сторону ящиков.

– Ну да, – сказал Франк. – Не бойся, сначала стирка, потом дезинфекция.

– Спасибо, что предупредил. Ты такой заботливый…

– Ты чем-то недоволен, Верт? Говори. Я делаю все возможное, чтобы вы были целы. Теперь снимут осаду, вы станете обычными пассажирами. Я присвою вам новые имена, включу в состав своего ведомства, занесу в центральную память. Останется одна проблема – ваши сережки. Как тебе, надеюсь, известно, исступленные сережек не носят. Были бы у вас длинные волосы, можно было бы сережки спрятать. Придется привлечь Тарса, он, наверное, сможет их удалить. Но это все потом. Главное, никто никогда вас не найдет. Оборудуем вам гнездо, будете жить как лучшие люди. Запомни, Верт, все это делается ради Евы и ее ребенка… Понял?

– Понял, как не понять…

– Теперь иди. Тебя проводит тот же солдат, он ждет. А я вызываю чистильщиков – похоронную команду. До встречи, Верт. Меня не ищи. Я сам вас найду.

Система защиты подтвердила, что Верт покинул подсобные помещения и вышел в обитаемое пространство. Только тогда Франк вызвал команду.

Когда чистильщики явились, он распорядился:

– Этих пятерых в топку. Но сначала разденьте. Одежду нужно сохранить. Найдете документы, какие-то вещи, отдайте бригадиру. Все поняли?

– Все поняли, – было ответом.

Нагие тела одно за другим пронесли мимо. Он вышел в каптерку. Вскоре явился бригадир, доложил, что утилизация завершена. Никаких документов при покойниках не обнаружено. С запястья женщины сняли браслет, возможно, из золота. Браслет положили в сейф. На одежде мужчин маркировка и имена. Все плебеи.

– Одежду оставьте. Браслет принеси мне.

«Операция прошла удачно, – подумал Франк с облегчением. – Будем воевать дальше».

Выходя из отсека, он заметил, что около урны возится юный утилизатор. Стоя на коленках, мальчишка выгребал содержимое ящика и аккуратно раскладывал стопками на расстеленной тряпке – брюки к брюкам, куртки к курткам. Франк обратил внимание, что у мальчишки вороватый вид, но ничего не сказал.

11

«Алексу. Владетель сомневается в том, что его жена добровольно вступила в сговор с Координатором и согласилась покинуть Землю. Прошу рассеять его сомнения. Я жду. Флинт».

Приняв радиограмму, Алекс, как было условлено, немедленно вызвал господина. Тот вскоре объявился.

«Зацепило по-настоящему, – думал Правитель, считывая текст с экрана монитора. – Именно так нужно было действовать – прицельно. Теперь ответим».

– Пиши, – обратился он к Алексу и начал диктовать: – «Флинту. Как только Еве разъяснили, для чего она нужна, особенно в первое время полета, когда предполагалось заложить будущее население Терции, она охотно взялась за выполнение этой миссии. Исходно использовать ее в качестве донора яйцеклеток была моя идея. Оставалось последнее препятствие – беременность. Мы обсудили этот вопрос, и получили ее согласие на искусственное прерывание. Операция подготовлена, выполнить ее согласился доктор Тарс. Спустя небольшое время, необходимое для выздоровления Евы, надеемся приступить к заселению кювет. Доктор Клинт уверяет, что метод стимулирования, который он отработал до совершенства, позволит получать здоровые яйцеклетки, готовые к оплодотворению, до пятидесяти штук раз в две недели. Первый урожай малышей, которым предстоит жить на Терции, появится, как положено, через девять месяцев. Пусть Адам успокоится – Ева не для него, у нее иная миссия. Он будет гордиться своей женой и, не сомневаюсь, с легкостью найдет ей замену. Правитель».

Флинт немедленно связался с Адамом. Тот долго не мог прийти в себя со сна, но очнулся сразу же, как только Флинт начал диктовать полученный текст.

Несколько минут спустя в эфир улетел ответ: «Правителю. К сожалению, у нас нет врача, равного по искусству Тарсу. К тому же хорошо известно, что мы дурно воспитаны и совсем не деликатны. Короче, в ответ на ваше сообщение мы поступим проще. Мы просто выбьем из Теи ее ребенка – вашего внука. Что касается яйцеклеток, они нам ни к чему, как и их возможный источник. Уж простите, господин Правитель, если пришлось невольно огорчить вас. И запомните: в этом мире в ответе всегда невиновные. Адам».

– Негодяй! – выкрикнул Правитель, задыхаясь – какой же ты негодяй. Ты еще пожалеешь… Пиши, Алекс. «Флинту. Сообщи своему хозяину, что он превзошел отца. Война будет страшной. Обещаю. Отныне никакой пощады. Правитель». Написал? Отправляй.

Вскоре пришел ответ: «Правителю. Не нужно пугать – не страшно. Будьте вы трижды прокляты! Адам».

Правитель долго не отвечал и Франк уже собирался прервать вызов, но ожил глухой со сна голос, пробурчал недовольно:

– Чего тебе, Франк? Будишь ни свет, ни заря. Мне еще спать и спать… Не мог до утра дотерпеть?

– Дело срочное, господин Правитель.

– У тебя всегда так: безотлагательно, срочно… – продолжал ворчать Правитель, но было понятно, что он уже пришел в себя. – Ну, говори, раз начал. Я подслушиваю.

– Мы взяли голубчиков.

– Не может быть. И Еву?

– И Еву. Тепленькими. – Он помолчал, вздохнул. – Но, к великому сожалению, мертвыми. Мы преследовали их по пятам, кажется, загнали в угол. Опоздали на несколько минут. Они успели принять яд – покончили с собой.

– А тела? Где тела?

– Как где? Были в морге. В очереди на утилизацию, как положено. Мне только что доложили о выполнении.

– Говоришь, утилизировали? – взвился Правитель, – А не кажется ли тебе, торопыга, что на этот раз ты прокололся – поспешил не по делу. – Он окончательно проснулся. – Неужели ты подумал, что я поверю на слово?

– Можете не верить, если это принесет вам облегчение.

– Вон ты как заговорил? Но объясни толком, зачем было спешить? Тебя гнали в шею?

– У меня морг переполнен, господин Правитель. – Франк перешел в наступление. – Люди с ног валятся, вкалывают в три смены и все равно не успевают. От вас помощи не дождешься, вы даже слушать не стали, когда я предлагал набрать бригаду из пассажиров.

– Ну-ну, разошелся, – смягчился Правитель, – не остановишь. Неужели так много?..

– А вы как думаете? Я же докладывал. Холодильники переполнены. Трупы в коридорах на полу. На стеллажах места давно нет. Печку сутками не отключаем. Санитарная служба того и гляди возьмет за горло. Сплошные нарушения… Мы не справляемся. А вдруг инфекция?

– Погоди, не суетись. Но чем ты теперь докажешь, что это были они? – Очередной приступ напряженности и неверия придавил Правителя, дышать стало нечем. Он помолчал, справляясь. – Придумал? Говори!

– Обычно мы с покойников снимаем одежду, – принялся рассуждать Франк, – прежде чем… ну, вы понимаете. Сняли и на этот раз. Одежда добротная, армейская, особенно хороши куртки. Решили оставить, еще пригодятся. На изнанках курток, как положено, маркировка: имена, коды подлинности. Только на одежде Евы ничего нет. Почему-то мочки ушей у всех аккуратно срезаны. Кто-то постарался. Причем резали, что удивительно, уже после смерти.

– Похоже, ты стоял рядом, – сказал Правитель, подумав. Он не верил ни одному слову Франка. – А нож, которым резали? Нож где?

– Никакого ножа не было.

– Значит, по крайней мере, один соучастник остался в живых – тот, что унес нож с собой, – сказал Правитель определенно. – Вместе с ушами. Возникает вопрос: зачем? Кто ответит? Теперь ищи-свищи?

– Но причем здесь нож? – Франк прикинулся полным идиотом – помогало не раз.

– При том, – рявкнул Правитель. – Я почему о ноже заговорил, недотепа? Они же не сами друг другу уши оттяпали. Ты же сказал, отрезали после смерти. Значит, был еще кто-то живой, который уцелел. Кто? Отрезал уши и нож утащил с собой. Так?

– Согласен. Я не подумал. Жаль, что сережки нам не достались, – посетовал Франк. – Были бы безупречные улики. Я пересмотрел одежду – наспех, подробное исследование впереди, и вот что выяснил. Главным у них был человек по имени Верт. Кажется, так звали губернатора Континента? Уж его-то вы должны бы знать…

– Не может быть, – перебил Правитель. – Неужели, Верт? Ах, собака! Выходит, это он со своими шакалами прорвался на шестнадцатый подкидыш. Что еще?

– Да, чуть не забыл. С руки Евы сняли любопытную вещицу – браслет, возможно, из золота. На браслете надпись: «Моей любимой. На память о… Континенте», или что-то подобное, точно не запомнил. Подпись: Адам. Браслет в сейфе у бригадира. Если вам интересно, доставлю утром.

– Да, да, конечно, – сказал Правитель. Но спохватился: – Хотя нет, ты лучше сделай это сейчас же. И побыстрее. Я дождусь…

Правитель рассматривал увесистый золотой браслет, лежащий перед ним на столе. Он действительно видел этот браслет на руке Евы. Помнится, даже спросил, кто подарил ей дорогую вещицу. Она промолчала, он не настаивал.

«Вот и все, – думал он. – Судьба Евы решилась так просто. Жаль. Хорошая была девочка, строптивая. Строптивые хороши, но, к сожалению, плохо кончают. Теперь будет что Адаму сказать, обрадовать… Хотя, какая же это радость? Человек умер. Надеялся, что со временем Ева смирится, привыкнет. Даже… заменит Тею. Но просчитался…».

Забывшись, он распрямился излишне резко, и чуть не взлетел под потолок кабины. Успел ухватиться за поручень, идущий вдоль стены. Опустил себя на пол, ступнями приклеился к палубе. Осторожно ступая, подошел к двери в спальню Коры, приоткрыл, прислушался. Кора дышала неровно, жалобно всхрапывая. Он осторожно притворил дверь.

«Как же она страдает, – подумал. – Как мы все страдаем. Во имя чего?»

Он не стал дожидаться ответа от самого себя – знал, ответа не существует. Без сил улегся на узкое жесткое ложе в кабинете, вытянулся, закрыл глаза. Представил себе, как однажды закроет глаза навсегда – умрет и все забудет.

Сон не шел. Он поднялся. «Нужно идти, – сказал он себе. – Ничего не поделаешь, не умер, должен продолжать жизнь…»

Время связи приближалось к концу, когда он вошел в кормовую рубку. На нем лица не было, его руки тряслись.

– Пиши, Алекс, – потребовал он и начал диктовать. – «Флинту. Мне только что сообщили печальную новость. Ева покончила с собой. Вместе с группой плебеев, которых предположительно возглавлял бывший губернатор Континента Верт. Не понимаю, как могло случиться, что, согласившись сотрудничать, Ева вдруг решилась на такой ужасный ничем не оправданный поступок. Уверен, ее заставили эти крысы. Мы с ней много общались последнее время. Я не замечал ничего, что могло предвещать столь печальный исход. Держу в руках браслет, подаренный, судя по надписи, Адамом. Это все, что осталось от бедной девочки. Браслет только что принесли – сняли с ее руки. Трупы уже кремировали. Трудно поверить, что среди них была Ева. Она не могла при жизни расстаться с бесценной вещицей – памятью, которой так дорожила. Подозреваю, дело нечисто. Впереди тщательное расследование. О моих сомнениях осторожно доложи хозяину. Он достойный человек, хотя мы так и не поняли друг друга. Пусть попрощается с женой. Он слишком молод, чтобы оплакивать ее всю оставшуюся жизнь. Скорблю. Правитель».

Он вернулся к себе, лег. Сон пришел, он забылся, но очнулся, показалось, тотчас же. В дверь поскреблись.

– Войдите, – крикнул он.

Дверь распахнулась – на пороге стоял сияющий Р2.

– Приветствую господина Правителя, забывшего, что нужно вставать вовремя даже господину. Не так ли?

– Много говоришь, Р2, не кажется тебе?

– Так ведь невтерпеж, когда есть что сказать, – оправдался робот и положил на стол небольшой пластиковый пакет.

– Ты где таких слов нахватался, бездельник?

– А у меня полно друзей, они иной раз и не такое отчебучат… А мне нравится.

– Так в чем дело?

– Только что явился мальчонка из похоронной команды, принес это. Я посмотрел. В мешке мочки ушей. Без сережек. Но всем известно, что у плебеев должны быть сережки. Делаю вывод: вчера сожгли не плебеев. Простите, но я подслушал, когда вы говорили с Франком. Уверен, они все еще очень живы… Беглецы, как вы их называете. Тоже хорошее слово, я запомнил. Все это непонятно и довольно странно. Мне показалось, что вам будет интересно. Я правильно поступил, господин?

– Ты поступил правильно, – произнес Правитель строго. – Ступай. И попроси ко мне Винта. Он служащий при тюрьме.

– Винта знаю, – сказал Р2, поскучнев. – Но лучше не знать этого господина – он настоящее чудовище. Стоит держаться от него подальше. Но раз вы настаиваете… отправляюсь за Винтом. С большой неохотой.

– Что ты несешь? – сдавленно прошипел Правитель. – Язык без костей?

– Никакого языка у меня нет, и ничего такого я не несу, – обиделся Р2. – Я всегда говорю то, во что верю. Разумеется, прежде сравнив услышанное с похожими файлами из моей памяти. Еще на Земле этот мерзавец издевался над заключенными. Предпочитал кости ломать – его любимое развлечение. Роботы не врут, роботы все знают. Вспомните чудовищную историю с лекарем Гердом. Рассказывал мой лучший друг и брат господин Агор, известный хирург, он тогда вырвал из лап Винта этого замечательного человека. Помните? Довольно мутная история. Владетель, разобравшись, велел арестовать Винта. Даже приговорил к смерти. Но тут началась война, властям стало не до этого негодяя. Его выпустили на поруки. Знаю, не обошлось без закадычных дружков. Он рванул на космодром от греха подальше, чудом добрался до вас. А уж вы по доброте душевной взяли подонка на корабль в порядке исключения. Вот что говорят люди. Правда в их словах или ложь не знаю – не моего ума дело.

– Несешь какую-то чушь, – оборвал Правитель разошедшегося Р2, – и, верно, сам не понимаешь, о чем говоришь. Я знаю Винта давно, он служил при институте здоровья, командовал охранниками. Исполнительный малый. Я ему всегда доверял.

– Вы доверяете негодяю, – не унимался Р2. – Называется заблуждение. Когда противоречат логике. Плохое объективно плохо. Называть его хорошим никак нельзя… Будет себе дороже.

– Ты, кажется, договоришься у меня, – взвился Правитель. – Я потребую ограничить твои умственные способности. Терплю от тебя, чего не позволяю даже человеку.

– Иному человеку стоит не позволить, – продолжал ворчать Р2. – Но я же не человек, – усмехнулся он. – И потом, у меня одна забота, господин Правитель, – ваше благополучие. Бывает, наговорю, наговорю с три короба… Вы сначала осердитесь, а потом обнаружите в моих глупых словах крохотную такую правду, и давай действовать, только держись. Вам легче нести непосильную ношу, потому что вы не один – я всегда рядом. Так, господин Правитель? Ведь так же! Хорошо. Исполняю вашу волю, отправляюсь за прохвостом Винтом. Но с каким удовольствием я свернул бы шею этому негодяю. Надеюсь, когда-нибудь это случится. Может быть.

Р2 вышел.

Правитель подтянул к себе мешок, приоткрыл. Мочки ушей уже оттаяли, кровь на срезах черная и никаких сережек.

«Франк, кажется, влип – подумал он определенно и постановил: – Ответит по полной программе».

12

Известие о коллективном самоубийстве Евы и ее спутников ошеломило Флинта. Он попытался сосредоточиться и подготовить ответную радиограмму, но ничего не получалось – все смешалось в голове: Владетель, от которого исходила угроза, Ева, которая больше не жива и которую он никогда не видел, Правитель, которому он согласился служить, далекий Алекс, с которым они так споро общались в последнее время… Он не мог сосредоточиться, нужные слова уворачивались, он пребывал в смятении.

И только когда до конца сеанса оставались считанные минуты, сам собой сложился неуклюжий текст:

«Алексу. Не решаюсь сообщить Владетелю ужасную новость. Не исключаю, что мне не поверят, обвинят, замечу, уже не в первый раз, в том, что я только и делаю, что приношу несчастье. Сижу в замешательстве и унынии, готовлюсь к очередному испытанию. И вот, кажется, готов. Отправляюсь без надежды вернуться. На всякий случай прощай, мой единственный безнадежно далекий друг. Всегда твой Флинт».

Сообщение улетело, и следом связь прервалась.

Что делать дальше, Флинт знал. Чтобы немного прийти в себя, он последовательно перебрал действия, которые необходимо совершить: сначала напитаться смелостью, этот пункт подготовки он считал выполненным. Затем отправиться во дворец – никаких сложностей. Прорваться на прием к Владетелю и скупыми мужественными словами поведать весть, от которой сердце страшного человека содрогнется. Получить заслуженную награду или…

Машина летела по дороге в столицу, Флинт подгонял и подгонял ее. Мотор надрывно рычал, истошно визжали тормоза, когда он следовал поворотам, мимо проносились дома, сливаясь в серую ленту. Людей он не замечал – такими ничтожными были они на фоне летящего навстречу мира. Но он знал, что люди в городе есть. Их немного, они шевелятся – никак не могут угомониться.

Наконец последний поворот. Знакомый подъезд. Завизжали тормоза, машина пошла юзом и, ткнувшись в поребрик, встала. Флинт, выключил двигатель, ступил на мостовую. Неверные ноги дрожали, сердце настойчиво било в грудную клетку. Он направился к парадной лестнице, его траектория была произвольной, она состояла из прямых участков, перемежающихся сдвигами то в одну, то в другую сторону, – его шатало. «Хорошо, – подумал он, – что никаких свидетелей рядом».

– Неужели Флинт? – услышал он знакомый голос над головой.

Он остановился, неловко довершив шаг. И следом совсем нестрашный смех:

– Надо же. Сам Флинт пожаловал. Собственной персоной и даже без вызова. Ты ко мне?

Флинт поднял голову. Из распахнутого окна второго этажа, перевесившись наружу, на него смотрел Владетель.

– К вам, господин Владетель, – проговорил Флинт, обомлев, – к кому же еще? Примете?

– Отчего не принять? Опять с дурной вестью?

– Да, господин Владетель, – произнес Флинт, и вдруг ощутил, что страх куда-то девался.

– Когда я сегодня проснулся, первым делом подумал, почему-то от Флинта давно нет вестей. Странно, И еще я подумал: где этот прохиндей обретается, чем занят? Выходит, все это время я поджидал тебя – подсознательно. И вот ты явился. Поспеши…

Флинт поднимался по парадной лестнице, чувствуя, что приходит в себя. Дыхание восстанавливалось, сердце больше не ощущалось. Ему сделалось безразлично, что с ним будет, он был готов стоять на своем и уже не отступит.

Не заметил, как одолел анфиладу, подумал, что опередил Владетеля и в приемной будет первым.

Когда он вошел, секретарь поднял голову, уставился на него вопрошающе, ничего не сказал.

За спиной объявился Владетель. Быстро прошел в кабинет, на ходу бросив:

– За мной!

Флинт послушно тронулся следом.

– Слушаю, – сказал Адам, усевшись.

– Полчаса назад пришла радиограмма, – осторожно произнес Флинт, продолжая стоять, и протянул Адаму листок. – Я расшифровал и распечатал…

Адам принял листок, стал читать. Прочел, шевеля губами, перевернул, убедился, что на обороте нет продолжения. Вернулся к тексту, перечитал еще раз. Поднял голову, уставился на Флинта. Какое-то время смотрел прямо. Его глаза потемнели – на них навернулись слезы. Не выдержал, опустил голову, проговорил резко:

– Убирайся… – И следом, опомнившись, добавил дрогнувшим голосом: – Ступай, Флинт, придешь потом…

Вновь, как в тяжкие времена после смерти отца, навалились страшные мысли – неподъемными глыбами. Кровь стучала в висках, рыдания сотрясали тело. Наконец пролились слезы. Он их не утирал – дал волю.

«За что мне все это? – думал он в отчаянии. – Неизбывная горечь, обида и одиночество… Чем я виноват? Кто объяснит мне мою вину? И есть ли предел страданиям?»

Эти вопросы отчетливо и последовательно всплывали в сознании, удивляя своей простотой и ясностью.

«На мне проклятье… – наконец объяснил он самому себе, и сразу же ухватился за эту мысль. – За грехи отца. Отец не умер, он продолжает жить – во мне. Он никогда не оставит меня. Будет рядом вечно»

Но опомнился, глухо произнес вслух:

– Нет, не верю. Это все сказки…

13

Офис Винта располагался в том же отсеке, что и внутренняя тюрьма. Р2 дорогу знал, приходилось сопровождать Правителя, но внутри не бывал ни разу – терпеть не мог этого страшного человека. Звукоизоляция офиса Винта была выполнена с большим запасом, чтобы звуки, которыми сопровождались его эксперименты по воздействию на чувствительные точки человеческого тела, не проникали наружу. Винт, бахвалясь, именовал свою деятельность извлечением информации из подопытных кроликов – так он называл узников, угодивших по несчастью в его волосатые лапы.

На сигнал кнопки вызова, расположенной рядом с дверью, Винт отзывался немедленно, если не был занят очередной экзекуцией. Когда за дверью шел производственный процесс, сигнализация отключалась, и тогда приходилось ждать. Обо всем этом Р2 поведал друг, солдатик из ведомства Франка по имени Алек.

– Ты с этим гадом построже, – предупреждал Алек. – Дави, пока не поймет, что с тобой не совладать. Не давай опомниться, мертвой хваткой бери за глотку и ни с места. На самом деле он трус – связывает человека, прежде чем причинить боль. Результаты его художеств мне не раз приходилось видеть. Будь моя воля, я бы голову оторвал садисту…

Р2 повезло – дверь распахнулась без задержки. На пороге, продолжая смачно жевать, стоял здоровенный малый. Маленькая продолговатая головка прирожденного живодера обрита наголо, рукава хитона, покрытого спереди темными пятнами, закатаны выше локтей, волосатые мощные руки с короткими скрюченными пальцами, которые не разгибались, отвратительны, узкие злые глазки под выступающими надбровьями насторожены.

– Чего тебе? – прорычал великан.

– По твою душу пришел, – сказал Р2. – Собирайся, да побыстрее.

– Ишь ты, какой шустрый, – криво усмехнулся Винт. – Говори, чего нужно, и проваливай. Некогда мне тут с тобой валандаться.

– Ну-ка, пошел, – железно рявкнул Р2. – Хозяин зовет.

– Так бы и сказал, образина, – проворчал Винт. – Что с собой прихватить?

– Ничего не нужно.

– И чего это ты разошелся? Кто ты такой, чтобы мне приказывать?

– Я тебе сейчас объясню, кто я такой, – сказал Р2 и сделал шаг вперед.

Винт опасливо отступил.

– Ничего не понимаю, – проговорил он, сдаваясь. – Ты что, клоун, катишь бочку на меня? Тупой робот катит бочку… надо же.

– Усвой, скотина, – взъярился Р2, – я тебе не тупой робот. Я твой персональный ужас. Причем близкий и страшный.

– Это как понимать? – просипел Винт – от волнения сдал голос.

– Понимай, как хочешь. Все равно ничего не поймешь. Просто запомни. На всякий случай…

– Ты думаешь, самое время?

– Уверен, – сказал Р2, развернулся и пошагал прочь.

Он слышал, как ударила дверь. За спиной надрывно дышал Винт – тащился следом, помалкивал.

Они вошли в кабинет. Правитель оторвался от бумаг, предложил Винту присесть.

– С этим заданием, Р2, ты справился хорошо, – сказал он. – Теперь отправляйся за Юником. Знаешь этого господина?

– Да кто же его не знает, – сказал Р2. – Экспонат известный. Будет два сапога пара…

И вышел из кабинета.

С ареста Адама, Евы, старика Гора и их домочадцев миновала пропасть времени, а в судьбе юного прокурорского чиновника Юника, истинного героя той стремительной безупречной операции, не случилось никаких перемен, на которые он рассчитывал. Он по-прежнему довольствовался низшей ступенью служебной лестницы, смирившись, что мечта о повышении все более отдаляется, утрачивая определенность. Однако Юник был стоек, и сетовать на судьбу остерегался. Он охотно и даже самоотверженно продолжал трудиться, но все более проникался досадным убеждением, что на свете давно не стало подлинной благодарности и впредь рассчитывать на нее не стоит.

Потому, когда робот Р2 материализовался перед рабочим столом и вопрошающе уставился на помощника прокурора темными своими глазищами навыкат, Юник не сразу сообразил, что начинается нечто важное и что его судьба готовится войти в очередной крутой поворот.

– Что скажешь? – спросил он робота голосом, севшим от дурного предчувствия.

– Хозяин прислал, – сказал Р2. – По твою душу. Собирайся. Пойдем. Быстро.

– Нужно предупредить начальника, – озаботился Юник.

– Уже предупредил. И получил добро. Поспеши.

– С собой что-нибудь взять?

– Это еще зачем? – удивился Р2. – Ничего не бери. Приказано доставить одного тебя. Поговорить. Понял? Получишь задание, вернешься обратно. Может быть.

Путь был неблизкий. Они одолели его на одном дыхании – впереди широко шагающий Р2, перед которым с опаской расступались праздные пассажиры, следом семенящий мелко Юник в желтом хитоне с голубыми нашивками судебного ведомства на плечах.

Послышался вежливый костяшками пальцев стук в дверь.

– Войдите! – крикнул Правитель.

Дверь приоткрылась не полностью, в кабинет бочком неловко втянулся Юник.

– Звали, господин Правитель? – спросил он придушенно.

Перед столом Правителя, скучая без дела, сидел Винт.

Правитель ничего не ответил и головы не поднял.

– Звал, – наконец буркнул он и распрямился. – Присядь. – На Юника в упор уставились тусклые глаза бесконечно уставшего человека. – Мне давно известно, что ты, Юник человек исполнительный и скромный. Вот решил поручить тебе наиважнейшее дело. Кроме тебя, как ты понимаешь, задействовать некого. Расследование тяжкого преступления, которое и раскрывать-то нет надобности. Наш преступник настолько наивен, что диву даешься. Позже, когда войдешь в курс, объяснишь мне, как можно на месте преступления оставить такое количество неопровержимых улик.

– Оставили улики? Это же очень…

– Заткнись, – приказал Правитель и с таким презрением посмотрел на Юника, что тот осекся и замолчал, не договорив. – Короче, я нуждаюсь не в доказательствах факта преступления, оно, повторяю, раскрыто, преступник не отопрется. Куда важнее понять мотивы содеянного, так сказать, психологическую подоплеку. И это еще не все. Нужно копнуть глубже, ведь известно, что всякое преступление, даже совершенное одним человеком, обычно только видимая часть другого преступления, нередко большего по размерам и значению. И уже в это большее преступление, как правило, вовлечены другие люди, иногда более важные, чем сам преступник. Известно, что от малого камня, брошенного в воду, расходятся очень большие круги. Ты понимаешь, о чем я говорю?

– Пока не очень – слишком мудрено для меня, – признался Юник. – Но я профессионал. Мое назначение узнать то, что преступник скрывает. Просветить его душу. До самого донышка, так сказать.

– Мне нужно именно это, – сказал Правитель, поморщившись. – Осторожно шевельнулось сомнение в умственных способностях Юника. – Ты должен узнать, что скрывает преступник, какую цель он преследует, кто стоит за его спиной. Наконец, кто им управляет. Для ответа на эти вопросы я выбрал тебя. Отныне ты следователь по делу о ложном самоубийстве небольшой преступной группы плебеев, а также о неудавшейся попытке это преступление скрыть. Если официально, как по бумагам, речь идет о группе солдат, вызванных с Континента в помощь так называемым правительственным войскам, но из-за идеологических расхождений переметнувшихся на нашу сторону. Какое-то время они исправно служили – никаких претензий к ним не было. Однако в полет их не взяли – для плебеев у нас, как ты понимаешь, мест не предусмотрено. Останься они на Земле, их участь была бы печальной. Потому перед самым стартом они отважились на авантюру – с боем прорвались в шестнадцатый подкидыш. С тех пор скрываются где-то в подсобных помещениях, не исключаю, того же корабля. Мы развернули поиски. Безрезультатно. Теперь ситуация решительно изменилась – в их руках неведомым образом оказался универсальный ключ, позволяющий легко вскрывать любые двери. Причем неучтенный универсальный ключ. Это дает им неслыханное преимущество – у них появилась возможность менять норы в зависимости от обстановки. Для обследования всех помещений Большого корабля и подкидышей одновременно нужно неисчислимое количество людей, чего, как ты понимаешь, у нас нет. В конце концов, негодяи, сообразив, что рано или поздно их вычислят и переловят, инсценировали коллективное самоубийство, надеясь таким примитивным трюком навсегда замести следы. Даже их трупы, ты, конечно, понимаешь, что это были вовсе не их трупы, сообщники успели кремировать. Однако в спешке или по глупости прохвосты допустили ряд оплошностей. Надеюсь, тебе известно, что плебеям в соответствии с существующей технологией чипы управления вживляются в мочки ушей – этим они отличаются от исступленных. Преступники рассуждали примерно так: чтобы команда, обслуживающая топку, не сомневалась, что сжигает трупы плебеев, достаточно удалить мочки ушей вместе с сережками. И здесь они оплошали. В наших руках совершенно случайно оказались важные улики – срезанные мочки ушей, но, как ты понимаешь, совсем без сережек. Стало ясно: их срезали с трупов исступленных. И нет, чтобы сжечь вместе с трупами, их бросили в урну для мусора. На их несчастье нашелся сообразительный мальчишка, которому поручили утилизировать содержимое урны. Он-то и наткнулся на мешок с мочками. Мигом просек важность открытия, и теперь этот мешок лежит на моем столе.

– И на мочках действительно нет никаких сережек, – догадался Юник.

– Именно так, – обрадовался Правитель. – А ты, Юник, смотрю, парень не промах, на лету схватываешь. Это хорошо. К тому же, как ты понимаешь, мочки не первой свежести. До того, как их отрезали, они в холодильнике провалялись на трупах пару недель, не меньше. Разумеется, еще на трупах. На них нет никаких следов операции по удалению сережек, если предположить, что такая операция была проделана заранее, как нет и самих сережек. Известно также, что впопыхах одну из мочек срезали с левого уха, тогда как сережки всегда помещали на правое ухо. Эта мелочь полностью подтверждает наши выводы.

– Вы кого-то подозреваете? – спросил Юник, с ходу приступая к розыску.

– Пока мне известно имя одного человека, причастного наверняка, – это руководитель нашей службы безопасности по имени Франк.

– Серьезный человек, но и обвинение серьезное, – сказал Юник и, подумав, задал первый вопрос по существу: – Вы предполагаете, что он был один?

– Ему помогали, одному не справиться. Во всяком случае, он или сам готовил трупы, или, что более вероятно, присутствовал при их подготовке. Из персонала штатных утилизаторов подозревать некого, известно, что в это время их в морге не было. По вызову Франка они явились только на завершающей стадии, когда все было подготовлено. Им досталась рутинная работа – переместить трупы в топку.

– Не сомневаюсь, что здесь замешаны плебеи, которых вы безуспешно ищете.

– Смотри-ка, да ты, хват, Юник, сходу въезжаешь в тему. Это хорошо. Представляешь, до чего обнаглели? Трупы обрядили в солдатские куртки, на изнанке которых напечатаны их имена, а перед утилизацией, как положено, раздели. Куртки бросили в тот же ящик для мусора, где уже находился мешок с мочками. Ничего не боятся, негодяи.

– Этих сведений достаточно, чтобы приступить к расследованию, – с профессиональной основательностью подвел итог Юник. – Остается узнать, кого персонально вы подозреваете и каковы мои полномочия.

– Я подозреваю руководителя службы безопасности Франка, – заговорил Правитель, помолчав и еще раз внимательно рассмотрев сидящего перед ним Юника. – Теперь о полномочиях. На время выполнения задания назначаю тебя моим представителем. Отсюда следует, что вмешиваться в твои дела, ограничить или отменить твои решения могу только я один, больше никто. Так что приступай со всей свойственной тебе решительностью, бери в помощь людей из своего ведомства, которым доверяешь, бери под свою ответственность помещение в тюрьме, в котором хозяйничает Винт и где можно расположиться для… как бы это сказать… для серьезной беседы с подозреваемым. И – вперед! Повторяю кратко, узнать нужно следующее: кто, с кем, когда и для чего все это затеял. Можешь расширить круг вопросов, на которые понадобится найти ответ по ходу следствия, но уже самостоятельно. Докладывать будешь мне лично по мере продвижения к цели. Дерзай, Юник. Помни, вся информация по этому делу совершенно секретная. Ни при каких обстоятельствах она не должна проникнуть за стены тюрьмы. – Он помолчал, подумал и, собрав морщины на своем сухом лице, проговорил, смягчив голос: – Да, за прошлую операцию по изъятию родственников Владетеля я тебя даже не поблагодарил – не до того было, как ты понимаешь. Делаю это сейчас. Тогда ты сработал отлично. – Правитель вновь уставился на Юника, но теперь это был внимательный по-отечески добрый взгляд. – Не осталось обид? Мы договорились, Юник?

– Никаких обид, – сказал следователь. – Конечно, договорились, господин Правитель. И последний вопрос. Могу ли я применять специальные методы дознания?

– Разумеется, можешь, – твердо произнес Правитель и продолжал: – Любые методы. Мягкие, жесткие, специальные… Кроме, конечно, тех, которые могут лишить нас подследственного. Мне нужен результат и как можно быстрее. В твоем распоряжении Винт. Можешь положиться на него полностью – он известный мастер. Неоднократно отличался в подобных операциях… Даю в помощь тебе этого рукастого человека для выполнения той части следственной работы, которую по недоразумению называют грязной. Все ясно? Ты все слышал, Винт?

– Слышал, – отозвался великан, – и запомнил.

– Вот и договорились. А теперь, мой полномочный представитель, принимайся за дело!

– Винт, за мной, – скомандовал Юник.

Верзила повиновался.

Выйдя из кабинета Правителя, Юник задержался, чтобы расспросить Р2 о Франке. Робот оказался немногословным, на вопросы отвечал неохотно. Когда же Юник попробовал надавить, помянув о новой своей должности и чрезвычайных полномочиях, прикинулся недоумком и от дальнейшего разговора наотрез отказался. Кое-как удалось вытянуть из него самую малость: узнать, в каком направлении следует идти, чтобы попасть в кабинет Франка. Потому Юник оставил Р2 в покое и решил отыскать Франка самостоятельно. На всякий случай он прихватил с собой сопровождение – четырех солдат из охраны Правителя, хотя было вполне достаточно Винта, грузной тенью следующего за ним.

Руководитель службы безопасности обнаружился в собственном кабинете.

– Франк? – смело выкрикнул Юник, входя без разрешения.

– Да, Франк, – спокойно признался человек, сидящий за столом. – В чем дело?

– Ты арестован.

– Не понял, – усмехнулся Франк. – А ты кто такой?

– Скоро поймешь, – пообещал Юник. – Все поймешь. Господа, приступайте, – обратился он к солдатам. – По приказу Правителя мы забираем этого человека. Предлагаю следовать за господином Винтом.

14

– Объясняю суть обвинения, – начал Юник, дождавшись, когда Винт разложит свои страшные инструменты. – Двенадцать часов назад вы приказали кремировать тела недавно умерших исступленных – одной женщины и четырех мужчин, совершив чудовищный противоправный подлог. Вы заявили, что были кремированы тела якобы отравившихся плебеев, с боем проникших на последний шестнадцатый подкидыш, а затем в Большой корабль. До настоящего времени эти негодяи скрываются от властей, причем так ловко, что наш Правитель вынужден предположить, что на корабле формируется второй центр власти, прочно обосновавшийся и неуловимый. Предполагаю, что вы предприняли эту чудовищную комбинацию в надежде легализовать преступников незамысловатым способом – придать им статус законных пассажиров и, следовательно, навсегда уберечь от преследования и заслуженного наказания. Тем самым вы вступили в сговор с людьми, находящимися вне Закона. Но, замечу, я высказал только предположение. Потому первый вопрос: вы сознательно осуществили это мероприятие?

– Я не стану отвечать, – сказал Франк с нескрываемым презрением, – Мотивы моих поступков относятся к высшим секретам государства и могут быть озвучены только в присутствии господ, имеющих права на владение этими секретами. Мне известно, что вы не входите в круг этих лиц и, следовательно, такими правами не обладаете.

Юник ничего не сказал. Он признал, что это дело не такое простое, как показалось сначала, что впереди подводные камни, преодолеть которые ему едва ли под силу, что он опять ввязался в события, которые заведут его туда, откуда не выбраться. Он с опаской и трепетом всматривался в сидящего перед ним совершенно спокойного человека, едва ли подозревающего, что его ждет. Он мысленно представил себя на месте несчастного и ощутил неодолимо накатывающий приступ тошноты и противной слабости.

– Где у тебя удобства? – обратился он к Винту, едва выговаривая слова от подступившей рвоты.

– Что ты имеешь в виду? Гальюн, что ли?

– Ну, да, – еле слышно произнес Юник.

– Там, – отмахнулся Винт. – По коридору, налево.

Юник едва втиснулся в тесные удобства, представив, как тяжко приходится широченному Винту. Его вырвало – завтрак не впрок. Дождавшись, пока ладонь, сложенная горсткой, наполнится струйкой теплой воды из-под крана, он прополоскал рот и смочил лицо. Немного полегчало. Преодолевая головокружение, сгорбившись, он шатко поплелся туда, куда идти ему совсем не хотелось.

Между тем, Винт трудился. Деловито сопя, специальными ремешками, которых у него был целый мешок, он раскреплял руки и ноги Франка к подлокотникам и ножкам прочного металлического стула, на котором тот сидел вызывающе прямо. Франк терпел, не сопротивлялся и вскоре был полностью обездвижен и беззащитен.

Юник с удивлением и тревогой наблюдал зловещие приготовления, но не вмешивался. Все его внимание было обращено на подследственного. В этом человеке ему никак не удавалось обнаружить внешние признаки, присущие, в его представлении, искусным врагам. Напротив, это был самостоятельный знающий себе цену мужчина тридцати с небольшим весен довольно приятной наружности. Его скуластое сухое лицо выглядело приветливым и серьезным, крепкое мускулистое тело было подвижно и наверняка тренировано регулярными силовыми упражнениями. Словом, это был отличный экземпляр исступленного – такого на улицах столицы встретишь не вдруг.

– Вы это напрасно, напрасно, – сдержанно заспешил Юник, помалу стараясь завестись. – Не пожалеть бы… Я ведь не шутить… с вами… с тобой… здесь… Впрочем, уговаривать не собираюсь. Как знаешь… Вынужден предоставить слово Винту. Не пожалеть бы, когда будет поздно. Ты слышишь, Винт? Твоя очередь.

Винт, стоящий расслабленно перед Франком, резко напрягся, повел плечом, дернувшись навстречу, и шумно выдохнул. Удар кулака пришелся подследственному в переносицу, там что-то смачно хрустнуло, обмякшее тело Франка провисло на ремешках, из разбитого носа обильно хлынула кровь.

– Может быть, теперь начнешь отвечать? – спросил Юник дрожащим голосом – он впервые в жизни присутствовал при настоящей пытке.

Франк молчал, только судорожно хватал воздух окровавленным ртом.

– Что с ним? – обратился Юник к Винту. – Неужели?..

– Не боись, очухается. Клиент в шоке. Я же только…

– Так сделай что-нибудь, – крикнул Юник. – Приведи его в чувство.

– Правитель велел: не церемониться, – уверенно произнес Винт. – А как не церемониться, не сказал. Вот я и не церемонюсь, какие уж тут церемонии. И еще он приказал действовать круто. А ведь я, считай, и не приступал, как положено, чтобы круто…

– Ты это брось, Винт, – сказал Юник, опомнившись. – Тебе, смотрю, человека укокошить раз плюнуть, а мне отвечать.

Но Винт не слышал. Он коротко размахнулся своей дубинкой и резко опустил ее поперек ключицы. Франк истошно заорал от боли, рывком запрокинув голову и страшно ощерив рот.

Винт высвободил из ремешков руку несчастного, она повисла тряпкой.

– Я же говорю, клиент жив, – сказал он, усмехнувшись. – Видно сразу, живучий гаденыш.

– Подожди, – крикнул Юник. – Ты его убьешь…

– Да не дрожи ты, не дрожи, – проворчал Винт. – Смотрю, лица на тебе уж нет, а ведь мы едва приступили. Успокойся, такого перца не укокошишь вдруг. Это я тебе говорю. Он сам кого хошь укокошит. Продолжай допрос, начальник, не волынь. Видишь, клиент очухался…

– Я все еще жду ответа, – напомнил Юник, с опаской взглядывая на Винта, поигрывающего дубинкой. – Не гони, Винт, успеешь. Спрашиваю еще раз: ты будешь отвечать?

– Нет, – еле слышно выговорил Франк и немедленно безжалостная дубинка Винта опустилась на его бедро.

И вновь дикий крик и ощеренные зубы… И следом удар за ударом – крушащие, не оставляющие надежды…

– Прекрати, Винт! Остановись!..

Собственный крик Юника перекрыл вопли подследственного…

Правитель всматривался в искаженное мукой лицо руководителя службы безопасности. Франк судорожно дышал разбитым ртом, его лицо было в крови, нос сворочен на сторону, губы – кровавое месиво, между ними вместо передних зубов черная щель. «Умеет, подонок, – зябко поеживаясь, думал он о Винте. – Только что был человек живой, и вот он изломан и неспособен даже держаться прямо – обвис мешком».

– Не понимаю, Франк, как ты мог предать? – наконец заговорил он сдержанно, но не совладал с собой, сорвался на визгливый обиженный крик: – Молчишь? А ведь я тебе верил. Никому не верил, одному тебе. Понимаешь, мерзавец? Ты обманул мое доверие, и скоро умрешь. Ты умрешь даже в том случае, если ответишь на все вопросы, которые задает тебе следователь. Даже если назовешь всех своих подельников. – Он замолчал, застыл, понурившись головой, и молчал. Продолжал, собравшись: – Но как же ловко вы меня провели. Подумать только… Покончили жизнь самоубийством… Задумано превосходно. Надо же, устроили настоящий спектакль. Жаль, исполнение подкачало, а то… – Оборвался и вновь повысил голос. – Так я тебе и поверил. Нашел простака. Молчишь? Я задаю последний вопрос, Франк. Скажи мне, где ты берешь такую силу? Напрасную силу. Ты говорить будешь?

Но Франк закрыл глаза, обмяк, потерял сознание.

– Позовете, когда придет в себя, – сказал Правитель резко и пошел к выходу. – Больше не бейте, хватит с него – бесполезно… Эти люди на прямые вопросы не отвечают – умирают молча…

Вернувшись к себе, он первым делом постучал в дверь комнаты Коры. В ответ тишина. Приотворил дверь. В комнате было темно. «Спит, – подумал. – Приняла лекарство, уснула. Как же она измаялась. Какая все же глупость забрать ее с собой. Осталась бы на Земле, прожила бы еще какое-то время. Тея была бы неподалеку…»

«Больше нет Теи, – сказал он самому себе и почувствовал, как деревенеет от приступа злобы. – Она одна виновата – ее предательство. И этот лекаришка Герд… Ничтожество… Представить Тею рядом с ним – немыслимо».

Он вспомнил, что, как только узнал, спросил: «Как такое могло случиться?» – Она, виновато пряча глаза, коротко объяснила: «Это любовь». – «Какая еще любовь? – загорелся он. – Это же выдумка, миф…» – Она возразила упрямо и просто: «Нет, это не выдумка и не миф, это любовь…»

«До Герда бы дотянуться теперь – вот задача. А что, если попробовать?..»

Эта мысль показалась заманчивой. «Действительно, стоит приказать и дело будет сделано в лучшем виде, – подумал он. Ожила надежда. – Верные люди, оставшиеся на Земле, справятся. Может быть, и вправду приказать?.. Но тогда Адам точно убьет Тею. Накажет за своего прихвостня. Разве она заслужила? Ну уж нет, только не это. Какое несчастье – покуситься на собственное дитя…»

Спустя час объявился Юник. Его лицо светилось. Он изо всех сил старался согнать неуместную стыдную улыбку, вернуть серьезность, но ничего у него не выходило, он бросил стараться. И оттого его лицо окончательно исказилось, сделалось тупым и безнадежным. Теперь Правитель испытывал неодолимое отвращение, всматриваясь в это серое нечеловеческое лицо.

«С кем вынужден работать?» – в отчаянии спросил он самого себя и решил остановиться, не искать ответа.

– С чем пришел? – грубо спросил он.

– Заговорил, – прошипел Юник торжественным шепотом. – Франк заговорил.

– Все-таки добились своего? Умельцы, ничего не скажешь…

– Никак нет, больше не заставляли – он сам. Я запретил Винту. Отошел немного, решил не упорствовать. Никакого смысла…

– Тогда пошли, – приказал Правитель.

Франк все так же сидел, обвиснув. Свободно висели плети перебитых рук. При приближении Правителя он вздрогнул, трудно приподнял голову – взгляд его был осмысленным и непреклонным.

– Говори, – потребовал Правитель. – Некогда мне.

– Эти пусть уйдут, – выдохнул Франк едва слышно и напрягся в сторону Юника и Винта.

– Зачем? – взвился Правитель.

– Пусть уйдут, – повторил Франк твердо и объяснил: – Не для их ушей.

– Выйдите, – приказал Правитель.

Юнику приказ не понравился, но он подчинился. Винт в окровавленном переднике, до того державшийся в тени, вышел понуро следом.

– Вы должны знать, кто я такой на самом деле, – заговорил Франк монотонно. – Объясняю. Я первый заместитель командора Фарна. Вы должны его помнить. Послан на Терцию тайной службой. Оберегать вас, защищать, предостерегать… От глупостей, неловких движений, досадных ошибок. Со мной мои люди, их много. Наша задача: как только возникнет риск отказа от главной цели, захватить корабль, а вас изолировать. Так что берегитесь. Дойдет до моих, что со мной неладно… они приступят… к исполнению. Немедленно. В соответствии с инструкцией. Уверен, они уже осведомлены, готовятся… Никому не покажется мало, можете мне поверить. А когда начнется, даже я не смогу пресечь… – Он помолчал, собираясь с силами, и продолжал, неразборчиво, по отдельности выговаривая слова: – На что я гожусь теперь? Вы совершили ошибку, отдав меня этим выродкам вместо того, чтобы выслушать, обсудить проблему, понять, наконец, почему я поступил так, а не иначе. Теперь у вас нет иного выхода, как только принять мои условия. В полном объеме… Чтобы не было поздно. Слушайте внимательно. Удалите Юника и этого… людоеда, пока он не добил меня… Определенно добьет, если будете медлить. Тогда ничего не получите… потеряете все… Отвечайте, я долго ждать не могу…

Голова Франка упала на грудь, он вновь потерял сознание.

– Юник! – крикнул Правитель.

Юник возник рядом.

– Вызови Тарса. Немедленно. Франком займется Тарс. Возвращайтесь к своим обычным делам по службе. Операцию прерываем. На время. Открылись новые обстоятельства. Это все. Понятно?

– Понятно, – глухо отозвался Юник, сообразив, что ему и на этот раз не повезло, – удача вновь обошла стороной.

– Садись, – велел Правитель, едва Тарс переступил порог. – Что скажешь? – Он кивнул на Франка.

– Кто это? – спросил Тарс.

– Франк, – коротко выдохнул Правитель.

– Но почему?.. – спросил Тарс шепотом. – Он жив?

– Жив, – сказал Правитель. – Вроде еще жив. Скоро умрет, или… уже умер.

– Вам это было нужно? – спросил Тарс, помолчав.

– А тебе?

– Мне – нет.

– Мне тоже не очень, но… что поделаешь. Провинился – получай. Такова жизнь.

– Это неправильно, – строго проговорил Тарс. – Зачем вы приказали так… с Франком? Хотели что-то узнать? Что-то такое, что он скрывает? Вы посчитали его врагом? Опасным для вашего замысла? Не проще ли было прежде спросить, что он затеял, куда направляется…

– Болтаешь много, – перебил Правитель жестко. – И все не по делу. Не думаешь, о чем говоришь. Учишь…

– Зачем вы меня позвали? Я врач, я призван лечить – не калечить.

– Понятно, – выдохнул Правитель. – Значит, лечить… а я, значит, калечить. А ты не калечишь, ты лечишь. Как же понятно и просто. Молодец. Но скажи мне, лекарь, как следует поступить, если человек предал? Ты знаешь, как поступают с предателями? Не знаешь. Их истребляют. Чтобы пресечь заразу. Чтобы не пошла дальше. Ты понял?

– Нет, – сказал Тарс.

– Послушай, тебе когда-нибудь надоест перечить?

– Не надоест, пока будет нужда и смысл.

– Понятно, – сказал Правитель, остывая. – Твое упрямство известно. Лучше оставим спор. Скажи, ты сможешь поставить на ноги этого заблудшего человека?

– Постараюсь, – неуверенно проговорил Тарс. – Только зачем? Вы его все равно убьете – труды насмарку. Да и ему мучений меньше…

– Не рассуждай мне! – сорвавшись, крикнул Правитель. – Действуй! Вели переместить Франка в камеру внутренней тюрьмы. Постарайтесь не повредить. После зайдешь ко мне, получишь универсальный ключ.

15

О решении завезти плебеев на Остров Адам упомянул вскользь на первом же заседании Сената как о деле решенном и обсуждению не подлежащем.

Вскоре в порту Континента загрузили стратосферный носитель двумя сотнями плебеев и перенесли на Остров. Их разместили в просторном здании, не пострадавшем от взрывов, в котором прежде размещались войска столичного гарнизона. Небольшую отдельную часть здания продолжали занимать уцелевшие разнородные воинские подразделения под общим командованием Кента.

Плебеи должны были приступить к восстановительным работам на важных объектах жизнеобеспечения, определенных Адамом как первоочередные.

Еще на Континенте, заключая с каждым контракт, им объяснили, что их ждет необременительный и простой труд на свежем воздухе, хорошее питание и отдых в благоустроенном общежитии. Взамен они должны прилежно трудиться и соблюдать воинскую дисциплину. Контракт был рассчитан на полные три месяца. По истечении этого срока власти обещали вернуть их на Континент, а взамен завезти следующие двести человек. В качестве награды тем, кто особенно отличится в труде, посулили трудоустройство на Острове с предоставлением всех прав, которыми до того обладали только исступленные.

Попытались Адама отговорить хотя бы от возвращения плебеям прав свободного человека, но он только отмахивался, продолжая упрямо стоять на своем.

Однако, как и предсказывали старики и бывшие члены Сената, проблема плебеев в первые же дни их появления на Острове обострилась, подтвердив, что недаром эта человеческая порода испокон считалась непредсказуемой и опасной.

Незаметно плебеи сплотились, из их среды выделились агитаторы, зашумели митинги. Наконец они наотрез отказались выходить на работу – забастовали. Их попробовали наказать – ограничили в еде. В ответ они начали мародерствовать, отнимая последнее у немногочисленных исступленных, которые не смели дать им отпор.

Власти вступили в переговоры с бунтовщиками. Удалось утрясти все претензии, кроме двух, удовлетворить которые, не ущемив при этом права местных жителей, не было никакой возможности.

Во-первых, они потребовали достойной и обильной пищи. Положение с питанием скоро выправили, хотя источники пищи – сельскохозяйственные угодья Острова вместе с армией роботов, безжалостно разграбленные и истребленные отступавшими отрядами Координатора, только начинали оживать, но до первого урожая было еще далеко. Коренные жители тоже терпели скудость рациона, довольствуясь небогатой однообраз-ной пищей из стратегических запасов.

Во-вторых, они захотели избавиться от надзирателей – исступленных, которые на самом деле были пожилыми мастерами с обширными трудовыми навыками и опытом. Удовлетворить это их пожелание было намного сложнее, поскольку плебеи не были способны даже на простую самостоятельную работу. Им нужно было поминутно подсказывать и показывать, как и что следует делать. Причем они, не утруждая себя усвоением приемов труда, выполняли порученную работу небрежно, спустя рукава. Нередко приходилось разрушать до основания сделанное и все начинать сызнова.

Сообразив, что их претензии не могут быть удовлетворены полностью, а силы исступленных ограничены, плебеи забыли о контрактах и договоренностях. Не желая слышать никаких доводов, они бросили приготовленное для них общежитие, где находились все же под присмотром, и откочевали на окраину города, самовольно захватив полуразрушенное здание местной школы, частично взорванное при отступлении по приказу Координатора. Обосновались в нем и с наглой бесцеремонностью приступили к наведению собственных порядков в ближней округе.

Вскоре их передовой отряд обнаружил Большую Лабораторию и множество прозябающих там изголодавшихся девушек-плебеек. Покатилась шумная нескончаемая оргия.

В конце концов они обзавелись оружием – отступавшие побросали его немало. Начались убийства, причины которых были однообразны и незатейливы: не поделили девчонку или кусок хлеба – пуля в лоб.

Мириться с беспределом дальше не было никакой возможности. Созвали Сенат. Единогласно при воздержавшемся Адаме постановили: подавить бунт силой, плебеев собрать и немедленно вернуть на Континент. Выполнение этой задачи поручили Кенту. Он справился с ней, как всегда в кратчайшие сроки и малой кровью.

На Острове был восстановлен порядок. Было также принято решение: если уж завозить плебеев, то только юных, которые хотели и могли учиться в восстановленном университете. Взрослых же разрешили привлекать по-прежнему, но лишь небольшими группами под конкретные задачи, обязательно с предварительным обучением и под полную ответственность работодателей.

Зачинщиков бунта после краткого энергичного дознания и определения вины построили на площади перед входом во дворец. Получился жидкий ряд – два десятка изможденных слабосильных немолодых мужиков, соединенных общей цепью, в ручных и ножных кандалах. Они едва держались на ногах после обработки в застенках разъяренного Кента, отомстившего за нескольких своих солдат, потерянных в схватках. На их лицах стыла, навсегда закрепившись, непримиримость. Дай волю таким ребятам – вцепятся в горло, не отобьешься.

Ожидали Владетеля.

Спустя полчаса, появился Адам в сопровождении сенаторов.

– Что мне с вами делать? – обратился он к осужденным. В ответ презрительное молчание. – А ведь мы пригласили вас на Остров для доброго дела – восстановительных работ. Я подумал, что вы примете приглашение как знак, что нам удалось договориться. Больше того, положить начало совместной жизни плебеев и исступленных. Меня предупреждали бывалые люди, отговаривали, что из этой затеи ничего путного не получится, одна смута. Я настоял на своем, поверил и даже теперь продолжаю верить, что поступил правильно, дальновидно. Чем же ответили вы? Преподали нам бессмысленный и жестокий урок? Не стану благодарить – этот урок того не стоит. Но доложу вам, я ошибаюсь только однажды. Ошибки свои крепко усваиваю и больше не повторяю. Скоро вы все умрете – таково решение Сената, хотя, признаюсь, утверждая приговор, я испытывал сожаление. Распоряжайся, Кент, твоя очередь.

Тишина повисла над площадью, только тонко позванивали цепи узников. Их спешно уводили, чтобы убить.

Сразу же после заседания Сената и объявления приговора зачинщикам бунта Герд предпринял очередную попытку объясниться с Адамом. У него накопилось множество вопросов по службе, которые не полагалось решать самостоятельно, не обсудив с Владетелем. Выносить же в Сенат на обсуждение, не выяснив мнения Адама, он не хотел. Однако Адам на ходу, невнимательно выслушав его, от дальнейшего разговора уклонился, даже не пообещав принять. Причем форма отказа была вызывающе невежливой – он небрежно отмахнулся от Герда.

Герд задумался. Никто, никогда не говорил с ним в таком пренебрежительном тоне. Немедленно ожили, придавили сомнения: а правильно ли он поступил, согласившись на пост Координатора, и не пришло ли время решительно и навсегда переиграть отношения с властью вообще и с Адамом в частности. Впервые в жизни он почувствовал себя лишним и понял, что только немедленное прошение об отставке позволит сохранить лицо. Готовя текст документа, он главной причиной своего решения назвал нездоровье, проявлявшееся в постоянной слабости и неожиданных приступах головокружения.

Тея попыталась отговорить мужа, дождаться, когда Адам успокоится и придет в себя, но Герд твердо стоял на своем. Не удержавшись, он добавил к короткому тексту свои претензии к новой власти, особенно в связи с неподготовленным массовым завозом плебеев на Остров и последующим чрезмерно жестоким подавлением бунта. В заключение он выразил желание остаться в должности директора воссоздаваемого института здоровья, напомнив, что на этот пост его назначил прежний Владетель и по Закону он все еще продолжает его занимать.

Однако ответа на послание не последовало. Тогда Герд решил, что его прошение принято к сведению, и перестал являться в Сенат. Теперь все свое время он проводил на стройке института.

16

Освободившись из заточения и подлечившись, Юри и Афоня вернулись в поместье Гора. На свободе они быстро отъелись на добрых харчах – запасах старого Гора, свыклись с одиночеством и необходимостью самим заботиться о себе.

Когда небольшие запасы хозяина были исчерпаны, пришлось искать другие источники пропитания. Юри по старой памяти скитаний на Континенте отправился в лес, прихватив охотничье ружьецо Гора, и настрелял птиц – жирных голубей, которых здесь оказалось великое множество. Не было хлеба, но оставалась мука. Афоня наловчился месить тесто и выпекать пресные лепешки. Они собрались зимовать, решив, что Адам забыл о них, по слухам сделавшись Владетелем, но особенно не горевали.

Беда пришла неожиданно. Небольшой отряд плебеев, отколовшийся от основной массы, теснимой правительственными войсками, в поисках пищи отступавший все дальше и дальше в горы, обнаружил в стороне от дороги сначала ветряк, продолжавший работать, затем дом, показавшийся им обширным и богатым. Они решили обосноваться здесь – до лучших времен.

В дом ворвались шумной ватагой – полтора десятка оборванных грязных мужиков, голодных и жадных. Афоня возился на кухне – разогревал сковородку, готовясь испечь лепешку из последней горсти муки. Юри дома не было, он отправился в очередной поход в лес за дичью.

– Ну-ка ты, козел нечесаный, чего уставился? – прокричал с порога горластый молодец, голова которого была перевязана белой тряпкой с бурыми пятнами крови, судя по замашкам, предводитель шайки. – Давно людей не видал? Говори, кто в доме живет?

– Еще Юри, – неприязненно отозвался Афоня, не отвечая на грубость. – Мы с Континента.

– Рабы, что ли?

– Нет, не рабы. Мы просто живем здесь.

– Как вы сюда попали?

– Нас привезли друзья – Адам и Ева.

– Кто такие – ваши друзья?

– Адам теперешний Владетель. Этот дом принадлежит ему, – соврал Афоня и пожалел – плебеев это известие не испугало, напротив, они обрадовались.

– А теперь этот дом наш, – закричал кто-то.

– Мы его реквизируем…

– Братцы, да мы же самого господина Владетеля уделали.

– Мы здесь поселимся навсегда, у него целый дворец в городе. Ему хватит…

– Точно, хватит…

– И даже много будет.

– Я бы на вашем месте поостерегся, – сдержанно посоветовал Афоня. – Господин Владетель шуток не понимает. Он у нас строгий…

– А как он узнает?

– У тебя есть связь с городом?

– Говори…

– Так и узнает, – вежливо ответил Афоня, дождавшись, когда шум голосов поутихнет. – А связи у меня никакой нет. Про связь Юри знает. Спросите у него, когда вернется. Видел у него такую штуковину, называется коммуникатор. Можно связаться с кем захочешь…

– Ладно, подождем Юри. А пока вали на стол все съестное, что есть в доме.

– Мы страшно голодны.

– И вина неси, не жалей.

– Вина? – удивился Афоня. – Здесь нет никакого вина.

– Быть такого не может, – рявкнул кто-то. – Не пудри нам мозги, козел.

– Ты за козла ответишь, – не выдержав, ощерился Афоня. – Сказал же, никто здесь вина никогда не держал и не пил. Здесь жил профессор Гор, отец старого Владетеля, дед нынешнего. Он был трезвенником.

– Куда же девался трезвенник? – поинтересовался предводитель.

– Прилетели на вертолете солдаты Координатора, господина Гора повязали и увезли. Потом убили. Тогда как раз прежний Владетель помер. Остался Адам – в тюрьме. Нас тоже в тюрьме держали.

– Болтаешь много…

– Язык-то укоротить можно…

– Мы ждем, – подвел итог предводитель. – Шевелись. Мы голодны.

– Мне угостить вас нечем, – продолжал упираться Афоня, почуяв, что скоро приступят бить. – Вот придет Юри, принесет голубей, пожарю, а так у меня только лепешка. Пресная. Собрался испечь да выйдет всего одна – последнюю муку подобрал.

– Тогда мы изжарим и сожрем тебя, – возгласил кто-то не в меру веселый.

– Поджарим и с солью… – уточнил другой.

– Так и соли-то нет, – уныло проговорил Афоня.

– Ты, кажется, доигрался, – прорычал предводитель, нахмурившись. – Мы спалим этот паршивый домик.

– Хоть погреемся…

– И тебя заодно с ним…

– Дом-то чем виноват? – возвысил голос Афоня. – Я же говорю, дом принадлежит господину Владетелю, и если вы посмеете его сжечь, вам уж точно будет не сдобровать.

– Ах, вон ты как? – крикнул предводитель. – Мое терпение лопнуло, господа. Ну-ка, пошел на улицу! Полкан! Поди, прихлопни этого идиота.

Поднялся здоровенный детина – Полкан, сграбастал Афоню за шиворот, потащил вон из дома. Афоня терпел, не упирался, и вывернуться не надеялся, не было у него сил, чтобы совладать с такой мощью. К тому же с юности был он приучен к терпению и к тому, что все в этом мире по воле божьей.

Полкан волоком вытащил Афоню во двор, прислонил к стенке. Попятился на несколько шагов, взвел затвор автомата, целя Афоне в живот. Но выстрелить не успел. В недалеких кустах раздался щелчок, детина обмяк, осел и медленно, неохотно повалился на бок. С его виска на лицо весело побежала черная струйка крови.

– Афоня, – прошипел голос Юри, – вали сюда.

– Куда, сюда? – недоуменно спросил Афоня, озираясь по сторонам.

Юри стоял поодаль, высунувшись из кустов по пояс и держа ружье наизготовку. Афоня бросился к нему и скоро уже бежал следом что было мочи. Одолев приличное расстояние, они остановились, чтобы перевести дух. Прислушались, нет ли погони, и наперегонки понеслись дальше, больше не останавливаясь до самого входа в знакомую пещерку. Здесь можно было укрыться и переждать напасть.

Повалились навзничь на стожок сена – натаскали, еще сухо было, вот и пригодилось. Между ними серой кучкой лежал десяток голубей на веревочной сворке и легкое охотничье ружьишко, которое Юри презрительно именовал пукалкой.

Пахнуло паленым. Афоня прянул к выходу.

– Надо же, подожгли, гады! – крикнул он. – Юри, смотри.

Сверху было видно, как разгорается рыжее пламя.

– Остались мы с тобой, Юри, без крыши над головой. Бедные, бесприютные. Горе нам, горе…

– Не ной, – твердо сказал Юри. – Крышу над головой имеем и то ладно. Будем в пещерке жить. Разведем костер и возрадуемся, что остались живы. С Адамом свяжемся. Он нас в беде не бросит.

– Знаешь, Юри, это не дом горит – летняя кухня. Может, пойдем, погасим? Вода есть, ведерко найдется…

17

– Ты знаешь, Верт, – заговорила Ева, дождавшись, когда солдаты в очередной раз отправились в поиск, и они остались одни, – мне в голову явилась довольно странная, пожалуй, шальная мысль. Сейчас я выскажу ее тебе, только, пожалуйста, не смейся. Попробуй со всей серьезностью, на которую ты иногда способен, принять ее или отвергнуть.

– Когда ты начинаешь в таком тоне, – сказал Верт, с трудом сдерживая смех, – у меня по спине начинают мурашки бегать.

– Все бы тебе смеяться, – упрекнула Ева. – Сосредоточься и выслушай. – Она помолчала, собираясь с духом, и продолжала: – Мы летим четыре месяца, впереди пропасть – целая жизнь. А я уже измаялась одним и тем же глупым женским вопросом: а зачем, собственно, мы летим? Нам что, плохо жилось на Земле? Или из-за того, что какой-то мудрец с перепуга вякнул, будто Земля умирает, а мы сразу же лапки кверху? Мы не можем предсказать урожай овощей на нашем огороде, а, недолго думая, предсказывать будущее огромной планеты – это пожалуйста? Земля не огород, она не вчера возникла, она существует миллионы весен. Она вытерпела страшные напасти, умирала, с нею умирала жизнь, но, спустя время, планета упрямо возрождалась и вместе с нею возрождалась жизнь. Не верю я этому умнику. Не верю… На досуге я занялась анализом аргументов, которые Хоган приводит в жалкой своей брошюрке, с которой все начиналось. Ничего настоящего – пустые слова, предположения, которые он рассматривает как аксиомы… Да, земной механизм дал сбой, да, поднялся уровень океана, исчезли полярные шапки… Катастрофа? Согласна. Но ведь причина понятна, объяснима, следовательно, нельзя утверждать, что это апокалипсис. Почти четыреста весен люди живут под гнетом внушенного страха, приняв за истину то, что, уверена, попросту высосано из пальца. Пора кончать с этой правдоподобной чушью…

– Круто! Восхищаюсь, – проговорил Верт.

– Не смейся, – я серьезна как никогда. Подумай, что нас ждет на Терции? Если мы, конечно, долетим туда.

– Будем жить поживать и добра наживать, – рассмеялся Верт.

– Шутишь? Это не шутки, Верт. Я еще могу представить себе, что группа людей, специально подготовленных, совершенно здоровых, первоклассно оснащенных, имеющих постоянную профессиональную занятость на все время полета, отправляется в столь рискованное путешествие, сознательно исключив надежду когда-нибудь вернуться обратно. На безумный шаг эти люди идут из любопытства – самого дорогого удовольствия на свете.

– Насколько я понимаю, в этой жизни только таким способом можно идти вперед.

– Размышляя, я поняла, что нам не очень-то повезло, что мы совершенно случайно угодили в переплет человеческих амбиций, что мы все без вины виноватые. С самого начала было видно, что экспедиция не подготовлена. И, прежде всего, не готовы люди. Не специалисты, которые спокойно делают свое дело и ведут корабль, и, пожалуй, доведут до цели, а те, многочисленные ленивые существа, выполняющие роль балласта. И даже топлива.

– Здесь ты права, – сказал Верт серьезно.

– Теперь их одного за другим исключают из списка живых, – продолжала Ева, ведь даже на начальном участке полета они не в состоянии выдержать не самые жесткие условия. Несчастных усыпляют, сжигают в топке как дрова, точно они виноваты в том, что их здоровье заранее не было исследовано. Ведь если бы эту работу выполнили и убедились, что многие не дотягивают до кондиций, их оставили бы на Земле вместо того, чтобы, ничего толком не объяснив, тащить в космос на преждевременную гибель.

– И это верно. Но что же делать теперь? Где выход? Существует ли он на самом деле?

– Адам рассказывал, что настоящую подготовку к полету должны были начать через две весны, что процесс этот невероятно сложный и длительный. Каждый должен быть уверен, что выдержит испытания, не станет обузой для остальных, а уж если погибнет, то не оттого, что элементарно не вынесет невесомость или перегрузки.

– Смотришь в корень, но выводы, выводы… – уже волновался Верт. – Что делать? Или ничего сделать уже нельзя?

– Выводы самые печальные. Но я не об этом. Я думаю и не нахожу ответа на главный вопрос: так ли все это нам нужно? И не следует ли, пока не поздно, взять и решительно переиначить сложившуюся ситуацию.

– Что нужно делать? – крикнул Верт. – Говори!

– Успокойся. Есть выход: изменить направление полета на прямо противоположное.

– Ты даешь… Хорошо подумала? Или брякнула и понимай, как знаешь?

– Я рассуждаю очень просто. Мы знаем, что наш корабль тянут ракетные двигатели, направление полета определяют умные ребята, которых называют навигаторами. Возникает естественный вопрос: если можно лететь к Терции и при маневре изменять направление полета на любое другое, почему нельзя развернуться? Ведь тогда наша экспедиция закончится через пять или шесть месяцев, мы окажемся дома, в привычной обстановке, и ты сможешь прижать к своему истосковавшемуся сердцу младшенькую, я уж не говорю о тех, кто постарше. Что ты об этом думаешь, Верт? Отвечай.

– Ты, наверное, очень долго думала, – отозвался Верт, представляя себе теплую и живую младшенькую, ощущая ее всем своим широким телом, и сделалось ему так хорошо, как давно не бывало. – Эти мысли у меня возникали неоднократно, но, в отличие от тебя, я не отваживался их обнародовать, боялся, что меня сочтут полным идиотом. Ты что же, всерьез думаешь, что мы можем вернуться? Но как это сделать, ты знаешь?

– Когда я чего-нибудь не знаю или не понимаю, я сначала узнаю тем или иным способом и понемногу начинаю понимать. Думаю, что сделать разворот уж точно не сложнее, чем добираться до Терции. Правда, сначала нужно будет поработать, чтобы обрести свободу действий. А это значит, придется захватить корабль и приказать навигаторам разворачиваться.

– А Правителя? В топку?

– Зачем? Арестовать и запереть. Едва ли его станут выручать, как выручили меня. И тогда остается лечь на обратный курс – к Земле, – подвела итог Ева. – Что может быть проще?

– Смотрю, тебе очень нравится захватывать. Не боишься?

– Не боюсь. Тем более что заниматься этим мне не придется. Это дело, Верт, мы поручим тебе, как самому старому и опытному. Ты часто напоминал еще на Континенте, когда гонял нас с Адамом, что у тебя огромный административный опыт. Теперь к этому опыту добавилась склонность к авантюрам. Не сомневаюсь, ты охотно возьмешься за это дело – организуешь бунт. Первым делом арестуем Правителя. Нет, убивать его мы не станем, мы вернем негодяя на Землю. Там его будет судить народ.

– Согласен. А тебя выберем Владетелем в изгнании. Идет?

– Все шутишь, Верт? А ведь я предлагаю серьезное дело. Шутки здесь неуместны. Ты же знаешь, никто ничего не отдаст нам по доброй воле. Выход один: захватить самим то, что нам нужно.

– Нет, ты только подумай, это же крутая мысль провозгласить тебя Владетелем, – не унимался Верт. – И обязательно пустить слух, что новый Владетель женщина. Представляешь, как оживут люди? Быть под началом прелестной женщины это так необычно, увлекательно. Я сегодня же приступлю к агитации за твою кандидатуру.

– Ты как мальчишка… Серьезно не можешь?

– Я, Ева, серьезен как никогда. Я рассуждаю так: если мы сами не посмеемся над собой, кто-то другой обязательно посмеется над нами. Жизнь без смеха скучная штука. А теперь шутки в сторону, с этой минуты я совершенно серьезно объявляю Правителю тотальную войну. Мы захватываем корабль, блокируем Правителя в той же каюте, в которой держали тебя, и немедленно приступаем к развороту. Курс – Земля! Теперь, Ева, изложи первые задания для меня.

– Ты немного знаком с навигаторами. Вот и выбери одного из них, способного разделить наши заботы, и приведи ко мне для разговора. Я расскажу ему о наших планах. Понимаю, это рискованно, но еще больший риск морочить человеку голову. Он наверняка откажется от сотрудничества. Не исключаю, что его придется списать. Исполнение приговора поручишь кому-нибудь из своих ребят и сразу же начнешь искать того, кто согласится.

– Понял. Короче, ты предлагаешь для начала перебить навигаторов. А как полетим дальше? Нет, Ева, я решу эту задачу без крови. Найду подходящего, сначала уломаю, чтобы не думал сопротивляться, а затем, тепленького, приведу к тебе.

– Жаль, что Франк выпал надолго, – сказала Ева. – Тарс говорит, месяца на два, не меньше. Ты знаешь, мне кажется, начинать нужно с Венка. Попробуй найти к нему подход. Вот тебе маленькая зацепка. Тарс рассказывал, что однажды Франк стоял рядом с Венком перед открытым сейфом с универсальными ключами, причем все двенадцать ключей были на месте. Он потянул руку, чтобы запереть сейф, его запястье обнажилось и Венк увидел на руке Франка тринадцатый точно такой же ключ, которого не должно быть в природе. И представь себе, этот наблюдательный господин смолчал, сделал вид, что ничего не заметил, хотя по инструкции должен был поднять шум. Он определенно понял, что существует лишний ключ, и что владеет им Франк. Тогда Франк еще не решил помогать нам. Теперь ты можешь объяснить Венку, кого он выручил. Если не дурак, поймет, что с нами лучше сотрудничать, и станет шелковым.