Квоут внезапно выпрямился и вытянул шею, чтобы посмотреть в окно. Он едва успел вскинуть руку, подавая знак Хронисту, как они услышали стремительный, легкий топоток на деревянном крыльце. Шаги были слишком проворны и мягки, чтобы принадлежать крестьянам, обутым в тяжелые сапоги, и вслед за ними раздался взрыв звонкого детского смеха.
Хронист торопливо промокнул страницу, которую писал, и сунул ее под стопу чистой бумаги. Квоут встал и пошел к стойке. Баст принялся раскачиваться на стуле.
Дверь распахнулась, и в трактир вошел широкоплечий молодой человек с жидкой бородкой, бережно подталкивая перед собой белокурую девчушку. Следом за ним шла молодая женщина, несущая на руках младенца.
Трактирщик расплылся в улыбке, вскинул руку.
– Мэри! Хэп!
Молодая пара перекинулась парой слов, и высокий крестьянин подошел к Хронисту, по-прежнему мягко подталкивая вперед девчушку. Баст вскочил на ноги и предложил свой стул Хэпу.
Мэри подошла к стойке, мимоходом отцепляя ручонку малыша, схватившего ее за волосы. Она была молодая и милая, с улыбчивым ртом и усталыми глазами.
– Привет, Квоут!
– Давненько вас не было видно, – сказал трактирщик. – Сидру налить? Свежий, только утром отжал!
Она кивнула, и трактирщик налил три кружки. Баст отнес две из них Хэпу и его дочке. Хэп кружку взял, а девочка спряталась за отца, застенчиво выглядывая из-за его плеча.
– А юному Бену налить кружечку? – спросил Квоут.
– Налить-то можно, – сказала Мэри, улыбаясь малышу, сосущему собственные пальчики. – Но я бы не стала, а то пол мыть придется.
Она полезла в карман.
Квоут поднял руку и твердо покачал головой.
– Даже и не думайте, – сказал он. – Хэп и так мне тогда за полцены забор починил.
Мэри улыбнулась усталой, озабоченной улыбкой и взяла свою кружку.
– Спасибо большое, Квоут!
Она отошла туда, где сидел ее муж, разговаривая с Хронистом. Она заговорила с книжником, слегка покачиваясь из стороны в сторону, укачивая младенца на бедре. Муж кивал, время от времени вставляя пару слов. Хронист обмакнул перо и принялся писать.
Баст вернулся к стойке и прислонился к ней, с любопытством глядя в сторону дальнего стола.
– Все равно не понимаю, – сказал он. – Я точно знаю, что Мэри умеет писать. Она мне записочки посылала.
Квоут с любопытством взглянул на своего ученика, потом пожал плечами.
– Думаю, он пишет завещания и доверенности, а не записочки. Такая бумага должна быть написана чисто, разборчиво и без ошибок.
Он указал на Хрониста, который прикладывал к листу бумаги тяжелую печать.
– Видишь? Значит, он – судебный чиновник. Бумага, заверенная им, имеет юридическую силу.
– Но это же и священник может! – возразил Баст. – Аббат Граймс – он тоже вроде чиновника. Он ведет записи о браках и составляет расписки, когда кто-то покупает землю. Ты же сам говорил, они любят свои записи.
Квоут кивнул.
– Это верно. Но священники любят, когда ты оставляешь денежки церкви. Если он возьмется составлять тебе завещание, а ты не оставишь церкви ни единого гнутого пенни…
Он пожал плечами.
– После этого твоя жизнь в таком маленьком городке, как этот, может сделаться весьма неприятной. А уж если ты не умеешь читать, тогда священник может написать вообще все, что угодно, верно? И кто решится с ним спорить, когда ты помрешь?
Баст был шокирован.
– Аббат Граймс такого нипочем не сделает!
– Вероятно, нет, – согласился Квоут. – Для священника он вполне порядочный. Но вдруг тебе захочется оставить клочок земли молодой вдовушке, что живет дальше по улице, и немного денег ее младшему сыну?
Квоут многозначительно вскинул бровь.
– Это одна из тех вещей, которые не хочется доверять священнику. Лучше, чтобы об этом сделалось известно уже после того, как ты помрешь и тебя закопают.
В глазах Баста отразилось понимание, и он взглянул на молодую пару, словно пытался угадать, какие же тайны они пытаются скрыть.
Квоут достал белую тряпочку и принялся рассеянно натирать стойку.
– Но в большинстве случаев все гораздо проще. Многие просто хотят оставить музыкальную шкатулку Элли и не слушать в течение ближайших десяти лет, как другие сестры хнычут по этому поводу.
– Это как когда вдова Грейден померла?
– Вот именно, как когда померла вдова Грейден. Ты же видел, как вся семья перегрызлась из-за ее пожитков. Многие из них до сих пор друг с другом не разговаривают.
На другом конце зала девчушка подошла к матери и принялась настойчиво дергать ее за юбку. Мэри подошла к стойке, ведя девочку за собой.
– Малютке Сил срочно надо по делу, – виновато сказала она. – Можно?..
Квоут кивнул и указал на дверку рядом с лестницей.
Мэри обернулась и протянула малыша Басту.
– Можно вас попросить?..
Баст чисто машинально протянул руки, взял мальчика и остался стоять в растерянности. Мэри увела дочку.
Малыш с улыбкой огляделся по сторонам, еще не зная, как себя вести в этой новой ситуации. Баст повернулся к Квоуту, крепко прижимая к себе младенца. Личико малыша постепенно из любопытного сделалось неуверенным, а из неуверенного – несчастным. Наконец он принялся тихо, испуганно всхлипывать. Казалось, будто он никак не мог решить, заплакать ему или нет, и мало-помалу приходил к выводу, что, пожалуй, все-таки стоит заплакать.
– Ох, Баст, ради всего святого! – сказал Квоут раздраженным тоном. – Дай сюда.
Он шагнул вперед, взял малыша и усадил его на стойку, крепко держа его обеими руками.
Мальчишка повеселел. Он с любопытством потер ладошкой отполированную стойку, оставив на ней пятно. Потом посмотрел на Баста и улыбнулся.
– Коёва, – сказал он.
– Очаровательно, – сухо сказал Баст.
Маленький Бен сунул пальцы в рот и огляделся по сторонам, уже более целеустремленно.
– Мам! – сказал он. – Ма-ма-ма-ма!
Вид у него сделался озабоченный, и он снова тихо, испуганно захныкал.
– Подержи-ка его, – сказал Квоут и встал напротив малыша. Баст подхватил малыша сзади, а трактирщик ухватил мальчика за ножки и нараспев заговорил:
Сапоги, сапожник, шей!
Пахарь, в поле рожь посей!
Пекарь, сыпь на булку мак,
А портняжка – шей колпак!
Малыш внимательно смотрел, как Квоут делает движения, соответствующие каждой строчке: то «сеет хлеб», то «сыпет мак». На последней строчке малыш расхохотался радостным, булькающим смехом и «надел колпак» вслед за рыжим трактирщиком.
Ты лепи горшок, гончар,
Сыпь в чан солод, пивовар!
Мельник, на весы не жми!
Детка, папку обними!
На последней строчке Квоут никакого движения не сделал, а вместо этого склонил голову набок и выжидательно уставился на Баста.
Баст стоял в растерянности. Потом до него, очевидно, дошло.
– Реши, ну как ты мог подумать! – воскликнул он, слегка обиженный. Он указал на малыша. – Он же беленький!
Мальчишка обвел их взглядом и решил, что пора наконец поплакать. Личико его насупилось, и он завопил.
– Это все ты! – заявил Баст.
Квоут снял малыша со стойки и принялся его трясти, пытаясь успокоить. Ему это даже отчасти удалось. Но когда в зал вернулась Мэри, мальчонка взвыл еще отчаяннее и изо всех сил потянулся к ней.
– Извините, – сказал Квоут, явно пристыженный.
Мэри взяла ребенка, и тот мгновенно затих. В глазах у него по-прежнему стояли слезы.
– Да нет, вы тут ни при чем, – сказала она. – Он просто в последнее время все к мамочке просится.
Она потерлась носом об носик младенца, улыбнулась ему, и малыш снова расхохотался своим радостным, булькающим смехом.
– И сколько ты с них взял? – спросил Квоут, возвращаясь к столу Хрониста.
Хронист пожал плечами.
– Полтора пенни.
Квоут собирался сесть, но, услышав это, остановился, прищурив глаза.
– Да там одна бумага дороже стоила!
– Ты думаешь, я глухой? – возразил Хронист. – Ученик кузнеца упоминал о том, что у Бентли трудные времена. А даже если бы он об этом и не сказал, так я же и не слепой. У мужика штаны на коленях заштопаны и сапоги заношены до дыр. Девчушке платьице мало, да и то все в заплатах.
Квоут кивнул. Лицо у него сделалось мрачным.
– Их южное поле затапливало два года кряду. А весной у них обе их козы пали. Даже в самые лучшие времена для них этот год выдался бы тяжелым. А они еще второго ребенка завели…
Квоут набрал воздуху и медленно, задумчиво выдохнул.
– Это все поборы на армию. В этот год их было уже два.
– Реши, давай я опять этот забор сломаю, хочешь? – радостно предложил Баст.
– Помалкивай, Баст! – в уголках губ Квоута мелькнула улыбка. – Нет, на этот раз надо будет выдумать что-нибудь другое.
Улыбка исчезла.
– Пока не назначили новый побор.
– Да может, еще и не назначат, – сказал Хронист.
Квоут покачал головой.
– До конца сбора урожая новых налогов не будет, но потом будет непременно. Обычные сборщики налогов тоже не подарок, но они хоть соображают, на что следует смотреть сквозь пальцы. Им же сюда еще на будущий год возвращаться и через год. А эти кровососы…
Хронист кивнул.
– Да, они другие, – угрюмо согласился он. И процитировал: – «Заберут от бочки дно, денег нет – возьмут зерно».
Квоут ухмыльнулся и продолжил:
Нет зерна – возьмут козу
И дровишки увезут,
Нету пса – уйдут с котом,
А в конце отнимут дом!
– Кровососов все ненавидят, – мрачно кивнул Хронист. – Аристократы, пожалуй, ненавидят их еще вдвое сильнее, чем крестьяне.
– Ну, уж это вряд ли! – сказал Квоут. – Слышал бы ты здешние разговоры! Если бы последний явился сюда без вооруженного отряда, живым бы он из нашего городка не ушел.
Хронист криво улыбнулся.
– А слышал бы ты, какими словами обзывал их мой отец! – сказал он. – А ведь на его долю досталось всего два неурочных налога за двадцать лет. Он говаривал, что предпочел бы саранчу, а вслед за ней пожар, чем приезд королевского кровососа.
Хронист оглянулся на дверь трактира.
– Они слишком горды, чтобы просить помощи?
– Еще более горды, чем ты думаешь, – сказал Квоут. – Чем ты бедней, тем дороже тебе твоя гордость. Я понимаю их чувства. Я бы никогда не попросил у друга денег, скорей бы с голоду умер.
– А занять? – спросил Хронист.
– А у кого сейчас есть деньги, чтобы давать их взаймы? – мрачно осведомился Квоут. – Для большинства людей зима и так будет голодная. А после третьего побора Бентли придется всей семьей спать под одним одеялом и питаться семенным зерном еще до того, как стает снег. Это если они сумеют сохранить хотя бы свой дом…
Трактирщик посмотрел на свои руки, лежащие на столе, и, похоже, удивился, увидев, что одна из них сжата в кулак. Он медленно разжал ее и положил обе ладони на стол. Потом взглянул на Хрониста и печально улыбнулся.
– А ты знаешь, что я никогда в жизни не платил налогов до того, как поселился здесь? Эдема ведь, как правило, не владеют никакой собственностью.
Он жестом обвел трактир.
– Я даже не подозревал, как это бесит! Какой-то самодовольный ублюдок с конторской книгой приезжает к тебе в городок и заставляет платить за привилегию чем-то владеть!
Квоут дал знак Хронисту, чтобы тот снова взялся за перо.
– Теперь-то я, конечно, знаю, почем фунт лиха. Я знаю, какие темные побуждения заставляют людей устраивать засады у дорог и убивать сборщиков налогов, бросая вызов королю.