Хранители времени: как мир стал одержим временем - читать онлайн

I. Теряя опору

Вам знакомо выражение, что комедия – это трагедия плюс немного времени? Суть в том, что любую кошмарную неудачу через некоторое время, необходимое для того, чтобы прийти в себя и пересмотреть ситуацию, можно представить в забавном виде. Кинорежиссер Мел Брукс (который решил, что временной промежуток позволяет ему посмеяться над Гитлером в комедии «Продюсеры») предложил свою версию: «Если я отрежу себе палец – это трагедия. Если вы свалитесь в канализационный люк и разобьетесь насмерть – это комедия».

Мы были на футбольном матче. После трех минут дополнительного времени мы с моим сыном Джейком отцепили велосипеды от ограждения и покатили в сторону Гайд-парка. Первый матч «Челси» в сезоне оказался несложным: победа со счетом 2:0 над «Лестером», голы забили Коста и Азар, приятное возвращение на поле после летней паузы. Поездка домой тоже выглядела приятной: вечернее августовское солнце, парк полон туристов.

День матча стал известен еще два месяца назад, когда опубликовали расписание; начало матча определили телевизионные компании примерно через месяц после этого. Но в день игры все проходило по давно устоявшемуся ритуалу: когда встречаемся, когда обедаем, какого размера пиццу заказываем, сколько времени надо, чтобы получить билеты, дойти до стадиона, выстоять очередь у турникетов, прослушать музыку через динамики (в те времена всегда Parklife группы Blur) в сопровождении кадров былых побед на больших экранах. А затем сама игра: как долго тянется матч, когда ты побеждаешь и ждешь финального свистка, и как быстро летит время, когда проигрываешь.

Мы ушли на минуту раньше, чтобы избежать толпы, тоже после некоторых размышлений: как соотнести возможность увидеть гол на последних секундах с экономией каких-то десятка минут, потраченных в столпотворении? Многие на стадионах предпочитают уходить чуть-чуть пораньше, что почти дискредитирует цель посещения. Мы пробирались на своих велосипедах сквозь толпу на Фулхэм-роуд. Мой младший сын Джейк, которому было 24, полный сил, катил немного впереди по Эксибишен-роуд, мимо Альберт-холла. Что хорошо в Гайд-парке, так это современное разделение дорожек: половина для велосипедистов, другая – для пешеходов. Мы ехали мимо галереи Серпентайн, где выставлялся художник, имени которого я никогда не слышал, и вдруг я чувствую, что по лицу течет кровь, под глазом пульсирует рана, правый локоть свело от тупой боли. Вокруг – озабоченные лица людей, по выражению которых я догадываюсь, что травма головы у меня, наверное, серьезная. Кто-то вызывает скорую помощь, кто-то протягивает бумажные салфетки промокнуть рану, и они моментально окрашиваются алым.

Про такие ситуации обычно и говорят: время словно замедлилось. Я вижу падение не совсем так, как в замедленной съемке, а как бы растянуто, каждый мельчайший момент, связанный с аварией, растягивается и застывает, словно последний, мое падение с велосипеда выглядит как элегантный полет, а не как неловкое, паническое столкновение. Вокруг звучат слова «врача надо, врача». Скорая приезжает через шесть долгих минут или около того, видимо, с трудом пробившись сквозь толпу сочувствующих. Помню, я забеспокоился о велосипеде и подумал о том, кто сообщит жене. Один из медиков разрезал рукав моей куртки и нахмурился, увидев состояние локтя. Кости не торчали, но он стал размером с тарелку. Врач сказал: «Надо делать рентген, но я и так вижу, что сломан». Меня повезли в клинику на Фулхэм-роуд, которую мы миновали каких-то 15 минут назад. Я спросил, не надо ли включить сирену, а он поинтересовался, как все произошло.

Мне помешало время. Ехал я не быстро, потому что на тротуарах было полно народу. Джейк уехал вперед, слева от нас шло много людей, и одна туристка, как мы выяснили позже, из Португалии, случайно шагнула чуть в сторону от своей компании и оказалась у меня на пути. Я понял, что столкновение неизбежно, даже раньше, чем оно произошло, но времени затормозить или хотя бы протянуть руку не хватило; велосипед словно исчез подо мной, а я полетел вперед. Эта португалка, лет двадцати с небольшим, выглядела шокированной и встревоженной, Джейк взял номер ее мобильного телефона, но мы не знаем, куда он подевался. Даже в тот момент, сидя на траве перед галереей Серпентайн, я подумал, что могло быть и хуже, например разбившиеся солнечные очки могли повредить глаза и я потерял бы зрение.

Нейробиологи, наверное, уже устали выслушивать истории о том, как замедляется восприятие времени в моменты аварий, и могут многое рассказать о том, почему нам так кажется. Авария – тревожная и страшная ситуация. Мозг человека, падающего с велосипеда или в обрыв, находит много места для новых ощущений, которые запечатлеваются в кортексе. Мы помним их как значительные события с множеством ярких подробностей, а когда мысленно восстанавливаем ситуацию или рассказываем о ней другим, кажется, что произошло так много всего, что это должно было занять гораздо больше времени, чем те доли секунды, за которые оно случилось в действительности. По сравнению с другими событиями, которые закрепились в кортексе настолько, что мы больше о них не думаем (поездка в магазин на машине, во время которой мысли наши заняты совершенно другим – такая рутина, что, как говорится, мы можем делать это во сне), неожиданное новое событие требует от мозга гораздо большего внимания. Фигура неизвестной женщины, заступившей за нарисованную белую линию, россыпь чипсов на дорожке, скрип тормозов и крики прохожих – необычные события, требующие осмысления от того, кто пытается ограничить ущерб лишь израненной плотью.

Но что на самом деле происходит в такие мгновения? Как эти мгновения сочетаются с длительной экспозицией – ведь кажется, что такое невозможно? Реакцией мозга на кризисные ситуации управляют две небольшие группы сверхчувствительных нервных узлов, так называемые миндалевидные тела, расположенные в височных долях и отвечающие в первую очередь за память и принятие решений. Именно они под воздействием страха и внезапного шока «растягивают» секундное падение на пять и более секунд, запечатлевая его в лимбической системе так, что мы никогда уже этого не забудем. Но искажение воспринимаемой длительности на этом заканчивается; реальное время на самом деле не растягивается и не предоставляет нам паузы. Дело в том, что миндалевидные тела сохраняют память в чрезвычайно ярких образах, и искажение времени возникает у нас только в ретроспекции. Нейробиолог Дэвид Иглмэн, который провел множество экспериментов с восприятием времени и в детстве испытал такое же «растяжение» времени, когда упал с крыши, называет это «фокусом памяти, записывающей рассказ о реальности». Нейронные механизмы постоянно стремятся оценивать и представлять нам окружающий мир в доступном нарративе, причем в кратчайшие сроки. Тем же занимаются авторы художественных произведений, ибо что такое литература, как не перестановка времени, и что такое история, как не взгляд в прошлое на события, оцениваемые с позиции наших дней?

Не скажу, что я мог все это объяснить в карете скорой помощи по дороге в клинику. Не делал я этого и в отделении травматологии, где просидел, кажется, вечность. Мои миндалевидные тела вернулись в нормальное состояние, и возникло новое ощущение растяжения времени – эти два с чем-то часа тянулись бесконечно долго от скуки разглядывания других пациентов и размышлений о том, как быть с кучей дел, запланированных на ближайшую неделю. Джейк собирался последним вечерним поездом уехать в Сент-Айвс, но поезд уйдет без него. Через некоторое время появилась моя жена Жюстина, и я рассказал ей обо всем происшедшем, по-прежнему прикрывая глаз окровавленной салфеткой. А потом уже все пошло как полагается: меня отвезли на каталке в огороженное экранами помещение, медсестра попросила сжать кулак. Почти в полночь они начали запаковывать локоть в гипс, чтобы предохранить от движений во время операции. После часа ночи появился добрый доктор; у него закончилась смена, он сказал, что надо бы ехать домой к жене, которая сидит с трехнедельным ребенком, но он решил сделать операцию сам, не доверяя молодому, потому что рана у меня серьезная.

Около трех часов ночи я наконец оказался один в недрах Челси и Вестминстера. Жена с сыном погрузили велосипеды в багажник машины и уехали домой. Койку в палате мне еще не определили, и я лежал в затемненной комнате в пестром халате с завязочками за спиной; загипсованная рука на груди, под глазом девять швов, внутри – болеутоляющие. Я пытался понять, как долго я здесь нахожусь, как долго делали операцию, слушал звук капель воды из крана, вдалеке – чей-то голос, зовущий медсестру, и постепенно начал замерзать.

Мне казалось, что я чувствую каждую крупицу времени. Был август 2014 года, но дата казалась несущественной и случайной. Падение заставило раскрыться мой перегруженный мозг, и все оказалось перевернуто с ног на голову. В больничной тишине чудилось, что я уплываю в состояние, где время приобретает не только новую актуальность, но и новую неопределенность. Я словно вернулся в колыбель, где время не принадлежит мне, и я попробовал осознать, до какой степени. Все случайно или все предопределено? Не теряем ли мы контроль над тем, что создаем сами? Если бы мы уехали со стадиона на полминуты раньше, или чуть сильнее крутили педали, хотя бы на один оборот колеса быстрее, или светофор на Ройял Альберт-холл задержал нас, или та португалка провела бы днем чуть больше времени за ланчем или, что еще лучше, вообще не приезжала бы в Лондон, тогда ничего этого не случилось бы, Джейк успел бы на поезд, я посмотрел бы вечером по телевизору обзор матчей дня, а доктор пораньше вернулся домой, чтобы помочь жене. Все, что происходило во время этой ситуации, было самоорганизовано и самоопределено: современный порядок, который постепенно складывался поколениями. И я задумался: как сформировался такой альянс. Время регулирует транспорт, развлечения, спорт, медицинский диагноз, все что угодно. Люди и процессы, которые приводят в действие эти связи, и являются сюжетом этой книги.

II. Скоротечность жизни и как с этим жить

Тому, кто сегодня лежит в больничной палате и жалеет себя, полезно вспомнить о Сенеке, который жил 2000 лет назад. В трактате «О скоротечности жизни» он советует жить с умом, то есть не расточительно. Он смотрит вокруг, и ему не нравится, как люди тратят свое время: «Один погряз в ненасытной алчности, другой – в суете бесконечных трудов и бесплодной деятельности; один насасывается, как губка, вином, другой дремлет в беспробудной лени»[6]. Большая часть существования, утверждает он, не жизнь, а «просто время». Сам Сенека в 68 лет лишил себя жизни[7], перерезав вены в ванне.

Самое знаменитое изречение Сенеки находится в начале упомянутого трактата. Он вспоминает выражение древнегреческого врача Гиппократа: «Жизнь коротка, искусство длинно». Точное его значение – до сих пор тема для толкований (но, скорее всего, он имел в виду не очереди на концерт Макса Рихтера, а время, необходимое для того, чтобы стать специалистом в какой-то области), и использование этого выражения Сенекой подтверждает, что природа времени была темой, чрезвычайно популярной среди древнегреческих и римских мыслителей.

Примерно в 350 г. до н. э. Аристотель рассматривал время скорее как форму порядка, нежели измерения, порядка, в котором все вещи связаны между собой. Он представлял настоящее не как что-то фиксированное, а как нечто движущееся, как компонент непрестанных изменений, всегда находящихся в зависимости от прошлого и будущего (и, что характерно, как компонент души). Около 160 г. Марк Аврелий писал о текучести времени: «Время есть река проходящих событий, стремительный поток. Лишь появится что-нибудь на виду, как уже проносится мимо, а на его месте появляется другое. Но и его смоет потоком». Святой Августин Иппонийский, проживший долгую жизнь с 354 по 430 год, подметил текущую сущность времени, которую гораздо позже увидели квантовые физики: «Что, в таком случае, время? Если меня никто не спрашивает, я знаю, что это. Если я хочу объяснить это тому, кто спрашивает, – я не знаю».

Мой локоть возник летом 1959 года, а разбился накануне моего 55-летия. Рентген показал, что теперь он похож на мозаику: кости сустава раскололись и разбежались, как пленники из тюрьмы. Во время предстоящей операции, которая, как меня заверили, является рутинным делом, осколки соберут заново и закрепят на месте кусочками проволоки.

Часы, которые были у меня на руке во время этого инцидента, тоже появились на свет в 1950-е годы. Они отстают от 4 до 10 минут в сутки – в зависимости от того, как часто я завожу их, и от других моментов. Мне нравится, что они старые (можно доверять старым часам, потому что они много лет делают одно и то же). Чтобы не опаздывать на встречи, мне приходится высчитывать, на сколько минут они отстали. У меня появляется мысль отдать их в ремонт и настроить, но всегда не хватает времени. Больше всего мне нравится, что они аналоговые – все эти шестеренки, пружинки, маховики, для которых не нужны батарейки. Но еще больше мне нравится мысль о том, что время не может определять, как я проживаю свою жизнь. Время может быть чрезвычайно разрушительной силой, и если кто-то способен защитить себя от его губительного воздействия, то можно достичь определенной степени контроля, определенной степени управления собственной судьбой, по крайней мере, на почасовом уровне. Разумеется, лучше всего было бы, стремясь к абсолютной свободе от времени, вообще отказаться от часов или выкинуть их из окна быстро идущего поезда.

Четыре минуты, вперед или назад – об этом хорошо поразмышлять, лежа на спине в полубессознательном состоянии в темной палате, болтаясь в лодке среди камышей, выискивая, куда бы пристать, чтобы обменять ракушки на перья, как говорилось в той песне Клайва Джеймса. Мне нравится оптимизм Аристотеля: «Мы живем поступками, а не годами; мыслями, а не дыханием; чувствами, а не цифрами на циферблате. Мы должны отсчитывать время ударами сердца». Мне хотелось взять отпуск от времени; я разделяю мысль Д. Б. Пристли[8] о том, что хороший отдых – тот, что проведен с людьми, чье ощущение времени менее остро, чем твое.

На следующее утро мне делали операцию. К полудню я уже ощущал сухость во рту, рядом со мной стоял хирург, а медсестра измеряла давление и пульс. Процедура прошла успешно, и мне пообещали, что недель через восемь гибкость сустава восстановится процентов на девяносто, если я буду усердно заниматься физиотерапией.

Между процедурами я гораздо больше, чем обычно, смотрел телевизор, гораздо чаще, чем обычно, злился и много пользовался своим Kindle, потому что обычные книги с помощью одной руки читать трудно, как и часы заводить. Я читал «Дзен и искусство ухода за мотоциклом» – пространное описание духовного дорожного путешествия Роберта Пирсига, книгу, которая стала феноменальным бестселлером[9] благодаря удачному проникновению в своеобразный западный культурный Zeitgeist – дух времени. Очень своевременная книга, подвергающая переосмыслению наши представления о культурных ценностях. В данном случае «Дзен» подвергает сомнению предположение, что нам хочется всего побольше и побыстрее – более материалистичной, быстрой и более контактной жизни, большей надежды на вещи, неподвластные нашему контролю или пониманию.

Но по сути «Дзен и искусство ухода за мотоциклом» – книга о времени. Она начинается с фразы «По часам я мог понять, что сейчас половина девятого утра, даже не отрывая левой руки от руля». На протяжении последующих 400 страниц хватка практически не ослабевает: идет исследование того, что человек ценит и бережет в своей жизни, что человек видит и чувствует во время путешествия. Поездка на мотоцикле по пустынному ландшафту очень быстро все это проявляет. Путешественники – сам автор, его сын Крис и несколько их приятелей – едут по Центральным равнинам в Монтану и далее, и весьма быстро. «Мы хотели хорошо провести время, но для нас в данный момент акцент сместился на слово хорошо, а не на время, а когда происходит такое смещение, ты ко всему начинаешь относиться иначе».

Я думал о человеке, который сориентировал меня на слово и книгу, о школьном учителе английского по имени Джон Купер. Мистер Купер разрешил принести на семинар перед выпускными экзаменами текст песни Боба Дилана Desolation Row и проанализировать его, будто это стихи Шелли, хотя он был явно лучше. Однажды Купер во время утреннего собрания в нашем актовом зале поднялся на возвышение и произнес речь о времени. Помню, он начал с цитирования знаменитых высказываний: «Время, проведенное в смехе, это время, проведенное с Богом» (автор неизвестен); «Остерегайся пустоты занятой жизни» (Сократ). Затем он начал читать по бумажке. Мне запомнилось примерно так: «Время. Его можно тратить, получать, терять, экономить, упускать, замедлять, ускорять, побеждать, соразмерять, иметь, уделять, убивать». Были еще какие-то изысканные варианты, но финальная мысль заключалась в том, что за нами преимущество молодости, время работает на нас, а поскольку время никого не ждет, то, чем бы мы ни занимались в отпущенное нам время, мы не должны его тратить бездумно. Это мне запомнилось, но по такому правилу трудно жить.

Иногда мне кажется, что могу разметить свое детство промежутками времени. Наверное, все так могут. Когда мне было три или четыре года, отец принес домой золотые каретные часы в коробке, обшитой мятым малиновым бархатом, и когда мой пальчик нажал на кнопку сверху, колокольчик отбил время. Были еще школьные часы в актовом зале, кухонные часы, а в спальне у меня стоял будильник под названием «Биг-Бен» фирмы Westclox[10].

Как-то мы включили телевизор, чтобы посмотреть ирландского комика Дэйва Аллена. Это было рискованно, но у нас в доме это никого не смущало. Аллен был «опасным» комиком, часто задевал чувства религиозных групп, пил и курил в прямом эфире, растягивал свои истории допоздна. У него была сомнительная репутация и отсутствовал кончик указательного пальца на левой руке; он говорил, что лишился его при чрезвычайно смешных обстоятельствах, но потом мы узнали, что в шесть лет он просто сунул его в работающую мельницу.

Однажды вечером он встал из высокого кресла, опрокинул свой граненый стакан и начал говорить о том своеобразном способе, каким мы организуем собственную жизнь. «Я имею в виду, – сказал он, – как мы живем по времени… как мы живем по часам. Мы воспитаны по часам, мы воспитаны в уважении к часам, в восхищении часами. В пунктуальности. Мы подчиняем нашу жизнь часам. – Аллен взмахнул правой рукой, словно изумляясь всему этому безумству. – Вы начинаете работу по часам, заканчиваете по часам, приходите домой по часам. Едите по часам, пьете по часам, ложитесь спать по часам… Вы делаете это на протяжении сорока лет взрослой жизни, уходите на пенсию и что вам дарят на прощанье? Чертовы часы!»

Его грубость вызвала шквал телефонных звонков от зрителей (во время программы Аллена были люди, которые просто держали руку на телефоне, словно участники телевикторины). Но она не забылась, равно как и идеальный комический ритм, каждая пауза в котором была как такт в соло на барабане.

Восстанавливаясь, я тратил много времени на айфон. Как-то вечером, лежа в постели, я ощутил острую потребность посмотреть фильм с Биллом Найи. Я уменьшил яркость экрана, переключился на YouTube, погрузился в фильмы Ричарда Кертиса и в пьесу Дэвида Хэа «Окно в крыше», а после этого совершил нечто непростительное: заплатил за загрузку «Бойфренда из будущего». Довольно абсурдная вещь о том, как сын главы семьи, которого играет Найи, оказывается способным путешествовать во времени, исправлять ошибки прошлого – неловкое слово там, неудачную встречу здесь – и все заканчивается любовью и счастьем. Как заметил кинокритик Энтони Лейн, весьма разумным шагом было бы посмотреть газеты определенного дня, вернуться в прошлое на день раньше и поставить на лошадь, победившую в скачках. Как раз в стиле бойфренда из будущего, но, как известно, на протяжении более чем столетней истории таких художественных выдумок самые хитрые очень редко совершали путешествия во времени. Разумеется, я пожалел, что не могу вернуться немного в прошлое, чтобы не кликать кнопку «купить».

Но Найи привлекает меня не только своими работами в кино. Однажды я ужинал с ним и его тогдашней женой Дайаной Куик и обнаружил, что в жизни он точно такой же, как в большинстве своих фильмов и пьес: безукоризненный костюм, очки в тяжелой оправе и безупречно учтивые благородные английские манеры, которые заставляют тебя почувствовать, что все, что он говорит, либо проницательно, либо остроумно. И особенно понравилось мне в нем то, что его жизнь, кажется, идеально расписана надолго вперед. На мой вопрос, как он проводит свободное время, Билл сказал, что смотрит много футбола по телевизору, особенно матчи Лиги чемпионов. Его просто восхищает Лига чемпионов. Он еще добавил, что измеряет время, оставшееся ему на земле, количеством сезонов Лиги чемпионов, которые он сможет посмотреть. Если футбольный клуб «Барселона» сможет ближайшие 25 лет сохранять свою быструю игру в пас и придерживаться строгого правила, введенного в раздевалке, что каждый может владеть мячом не более семи секунд, тем самым доставляя удовольствие этой утонченной, но утомленной душе, то для него это будет самым фантастическим проведением жизни.

Восстанавливаясь после той аварии и чувствуя, что локоть постепенно приходит в нормальное состояние и я снова могу держать в руках нормальные книги, я обнаружил, что почти во всем, с чем сталкиваюсь, в каждой статье, в каждой книге, так или иначе проводится исследование времени. И в каждом фильме тоже: каждый сюжет либо чувствителен к времени, либо зависит от него, и все, что не вписывается в воображаемое время, является историей. А в газетах и по телевизору достойным освещения являлось лишь то, что имело отношение к той или иной годовщине.

И доминировало одно слово. Каждые три месяца Оксфордский словарь английского языка (OED) добавляет около 2500 новых и пересмотренных слов и выражений в онлайн-версию третьего издания (в бумажной форме второе издание состоит из 20 томов и содержит 615 000 записей). Многие новые слова приходят из сленга, многие другие – из поп-культуры и цифровых технологий. Но помимо новых слов OED составляет список старых слов, которыми мы пользуемся чаще всего. Перечень вполне ожидаемый: the, be, to, of и, конечно, and. А какие наиболее употребляемые существительные? На сороковом месте – «месяц». На девятом – «жизнь». На пятом – «день», на третьем – «год». «Личность» занимает второе место, а наиболее употребляемым существительным в английском языке является слово «время»[11].

OED отмечает, что в нашем лексиконе «время» – не просто слово, а целая философия: с «временем» связано больше действий и выражений, чем с любым другим словом. Time не только «час» или «срок», но и «жизнь», и «возраст», и часть футбольного матча, и музыкальный ритм… Перечень можно продолжать бесконечно. Нет сомнений, время неоспоримо присутствует во всей нашей жизни. И, читая первые примеры бесконечного списка, можно подумать, что мы зашли слишком далеко или идем слишком быстро к тому, чтобы изобрести новое время или остановить его вовсе. Но как раз в следующей главе мы убедимся, что подобные идеи не только возможны, но и желанны.