Следующие недели пролетели, как одно мгновение. Шел сезон сбора урожая, а Макс принимал ячмень и пшеницу. Он пересчитывал и сдавал его на склад новому хранителю зерна, который посматривал на него с плохо скрываемым ужасом. Периодически завскладом теребил амулет на шее и что-то шептал, отгоняя злых духов.
Макс хорошо усвоил сказанное эну Нибиру, и периодически произносил что-то вроде:
– О великий Хумпан, помоги мне. – Или: клянусь Великой Богиней Матерью!
Ну или аналогичную ересь. Так как количество богов и божков приближалось к четырем десяткам, Макс находил какое-то извращенное удовольствие в упоминании их всех к месту и не к месту, вызывая немалое уважение местных, которые, говоря, по правде, в теологии волокли слабо. На то жрецы были. А употребление слова Иншушинак вызывало у него просто лингвистический оргазм. Макс всерьез подозревал, что местные имена придумали логопеды для лечения особо запущенных случаев. Так, например, высшее начальство на самом деле звали эну Нибиру-Унташ-Лагамар. Но этот ужас произносился только в особо торжественных случаях, так как в повседневной жизни использовать такое было просто невозможно. Макс периодически представлял себе картину из семейной жизни:
– Нибиру-Унташ-Лагамар, вынеси мусор. Или:
– Нибиру-Унташ-Лагамар, почему снова приперся пьяный, скотина? Или:
– Нибиру-Унташ-Лагамар, трахни меня посильнее!
Кстати, это была реальность. Нравы за рамками уголовного кодекса оказались довольно свободными, и многие религиозные практики были основаны на сексе. Макс подумывал, что это делалось для увеличения количества прихожан. Свои сексуальные проблемы Макс решил довольно быстро. Он обнаружил целый цех с ткачихами, укомплектованный сотней баб на любой вкус, цвет, размер и возраст. С его навыками жителя двадцать первого века охмурить местную метелку оказалось легче легкого. Достаточно было сказать:
– Ты красива, как полная луна.
И предложить кусок лепешки. Бабы, непривычные к таким куртуазностям, млели и сами волокли его на ближайший тростник. Постепенно слухи о его манерах приняли характер пожара в джунглях, и дело стало доходить до того, что лепешку стали предлагать уже Максу. А тот, войдя во вкус, в комплиментах не повторялся, что привело баб в полнейшее исступление. Замученным кропотливой многочасовой работой женщинам из ухаживаний были известны только щипки за задницу, а некоторым не доставалось и этого знака внимания. Поэтому каждый выдуманный для новой пассии комплимент повторялся последней на всех углах и носился гордо, как орден Ленина передовой дояркой. Бабы, не отмеченные таким знаком отличия, чувствовали себя ущемленными и начинали интриговать, стараясь очернить более удачливых соперниц. В результате личная жизнь Макса приняла более напряженный, чем ему хотелось бы, характер, так как женское общество, во избежание кровопролития, самоорганизовалось и установило жесткую сексуальную диктатуру. Макса в прямом смысле трахали каждую ночь по очереди, которую установили сами дамы. Все его попытки проявить инициативу предельно жестко пресекались, и женщины шарахались от него, как от чумы. Он никак не мог понять, как ежедневный секс сочетается с ужасом в глазах понравившейся ему девчонки, с которой он, вдобавок ко всему, уже спал. Но потом он узнал, что для нарушившей очередность было предусмотрено выдирание волос и коллективные побои. По какой-то странной причине ткацкий цех считал его своей собственностью, что почти привело к открытию военных действий со стороны поварих и храмовых танцовщиц, которых тоже оказалось немало. Но бабы и тут договорились, и жизнь Макса разнообразилась до предела. Задницей почувствовав возможный масштаб проблем, он закрыл прием для претенденток без презерватива, который тут знали с незапамятных времен и изготавливали из кишок барана. Поголовье баранов в окрестностях стало стремительно сокращаться.
Наступило шаткое равновесие. Работа по специальности, усиленная кормежка и непрерывный сексуальный марафон. Великая Мать и богиня Иштар с восторгом взирали с небес на его подвиги на религиозной почве и благословляли урожаи зерновых с удвоенной силой.
Но Макс, будучи человеком молодым и неопытным, снова недооценил масштаб проблем. И вновь над его головой сгустились тучи, но уже совсем по другой причине. Местные дамы, с сильно задранной самооценкой, стали отказывать привычным ухажерам из говночистов и землекопов, что привело к гормональной интоксикации последних. Поскольку совсем уж тупых тут жило совсем немного, источник проблем они нашли довольно быстро. В рабском бараке Макс считался жополизом и выскочкой, поэтому коллективная мысль устроить ему темную была принята с нескрываемым восторгом.
Как-то вечером Макс, возвращаясь к себе, встретил группу угрюмых бывших коллег по вывозу верблюжьего навоза и почувствовал грядущие неприятности.
– Эй, мужики, вы чего? – попытался наладить диалог Макс.
Вместо ответа ему прилетело в ухо, потом в челюсть, а потом он перестал фиксировать удары. Как-то резко стало не до того. Изрядно поколотив его, бывшие коллеги ушли в барак, плюнув на прощание в лежащее тело. Минут через десять Макс, очнувшись и приоткрыв один незаплывший глаз, оценил обстановку и, кряхтя, поковылял в сторону любимой подстилки. Рухнув на нее, попытался заснуть. Очередная счастливица, увидев, что вместо законного секса получила этакую радость, с ревом парохода в тумане помчала на кухню за холодной водой и местными мазями.
Сам того не зная, Макс поставил все немалое храмовое хозяйство на грань бунта. Поварихи демонстративно плевали в кашу провинившимся. Говночисты и землекопы при виде Макса показывали известный всем жест, заключавшийся в поперечном движении ладони по горлу. В общем, все было так плохо, что вышло на уровень самого эну Нибиру-Унташ-Лагамара.
В том же самом кабинете, опустив головы вниз, стоял эну Халти и получал законный нагоняй. Высокое начальство ело его глазами и держало театральную паузу. По спине Эну Халти текла предательская струйка пота, создавая самое мерзкое ощущение.
– Как ты мог это допустить? – соизволил, наконец, спросить эну Нибиру.
– Простите, господин. Мне и в голову не могло прийти, что этот мальчишка превратит всех женщин в своих наложниц. Я ведь даже радовался сначала, господин.
– Радовался? Чему?
– Наши ткани стали пользоваться просто безумным спросом. Фактически, мы продали все запасы, а купцы заказали больше, чем мы можем сделать за год. И готовы платить вдвое.
– Почему???
– Наши златошвейки стали делать такие узоры, каких мы никогда в жизни от них получить не могли. Это что-то невероятное, господин. Я специально разбирался в этом. Этот пацан переспал с сорокалетней вдовой и сказал ей, что ее глаза достойны Иштар, а та на следующий день соткала платок с птицей немыслимой красоты, который мы потом продали вавилонскому купцу по весу в серебре. Таких случаев было много, господин. Одной он сказал, что ее лицо как полная луна. Другой, что за ее улыбку подерутся боги. Третьей, что ее брови похожи на крылья волшебной птицы. И он ни разу не повторился. Бабы просто сошли с ума, господин, а я упустил ситуацию. Прошу простить меня.
– Зачем он спал с сорокалетней вдовой? – спросил совершенно сбитый с толку эну Нибиру. – Ему молодых мало?
– Да его уже особо не спрашивают, господин, – жрец обреченно махнул рукой. – Бабы все решили за него. А на прочих мужиков не обращают внимания или требуют такого же обращения. Те, конечно, так не умеют, и начали звереть. Нашего раба избили, бабы злятся, и вся ситуация может взорваться в любой момент.
– Мардук, помоги мне, – простонал эну Нибиру. – Я мог догадаться, что от этого раба будут неприятности. Как он справляется с работой, Халти?
– Выше всяких похвал, господин. Мы не понимаем, как он это делает, но хранитель может отчитаться не то, что за каждый мешок, а за каждое зернышко. Он дико боится этого парня, помня участь Римуша.
– Может, евнухом его сделать? – задумчиво сказал эну Нибиру, – это решило бы все вопросы.
– Простите, господин, – поклонился жрец, – но, пожалуйста, не делайте этого. Ткачихи, поварихи и танцовщицы стоят за него горой. Мы просто можем не справиться с ситуацией.
– Тогда отошли его.
– Куда, господин?
– В храмовую школу, пусть учится. Грамотный раб стоит примерно в пятьдесят раз дороже неграмотного. Будет создавать проблемы, продадим в Ассирию и кастрируем на прощание. На знание математики это не повлияет.
Самым страшным для Макса в этой ситуации оказалось то, что с чувством юмора у жрецов высшего звена было плоховато. Точнее, они вообще шуток не понимали. Евнухи в Месопотамии были делом обычным, а некоторые должности занимали только они. Поэтому возможность лишиться мужского естества повисла над Максом, как Дамоклов меч. Но, к счастью, он пока об этом не подозревал.