Рано утром тот же слуга поднял Макса, дал ему полчаса, чтобы поесть и умыться, и отвел его к эну Нибиру. Тот расположился в другой комнате, намного больше и богаче, чем вчерашняя. Бритый наголо худощавый жрец с ястребиным носом был завернут в какую-то белую хламиду без каких-либо украшений. Он сидел за столом, отделанным резьбой сверху донизу. Ножки представляли собой львиные лапы, а торцы были украшены орнаментом из цветов и кистей винограда. Кресло с высокой спинкой, на котором сидел жрец, вообще оказалось произведением искусства. Ножки были явно точеные, что говорило о наличии соответствующего станка, а подлокотники исполнены в виде склонившихся в позу пьющего оленя людей. Руки эну лежали на их спинах. Стены комнаты были затянуты тканью, а в углу стоял большой сундук, украшенный металлической штукой, по всей видимости, выполнявшей роль замка. На столе стояла бронзовая лампа с таким орнаментом, что директор Эрмитажа отдал бы за нее любую почку на выбор. На лампе мастер изобразил охоту на льва. Лихие парни на колеснице истыкали бедную животину стрелами, как ежика. В наше время львы в Азии уже не водились, это Макс знал совершенно точно. А тут, по всей видимости, они еще были. Да чего уж там. Геракл вон немейского льва угомонил, значит они жили даже в Греции. Если бы Макс читал Геродота, он бы знал, что львы нападали на обозы Ксеркса в греко-персидских войнах. Но он Геродота не читал, как и положено менеджеру среднего звена, и теперь стоял, уткнувшись взглядом в пол. Скашивая глаза, он пытался оценить местное великолепие. По меркам прошлой жизни оценку интерьеру можно было выставить на уровне «ну ничё так», но в местных реалиях это была круть несусветная. Учитывая сложность транспортировки драгоценных пород дерева, которые сюда везли из Ливана, стоило это все неимоверно дорого. Сесть Максу, что характерно, никто не предложил. Жрец сверлил его глазами, словно пытаясь загипнотизировать. Учитывая разницу в положении и неиллюзорную возможность отправиться на костер, страшно было до жути.
– Итак, – промолвил эну Нибиру. – Давай еще раз, кто ты, откуда и где научился так считать? И не ври мне, накажу.
Макс завис. Как объяснить человеку, что он из страны, которой еще нет, и работал в госбанке, оформляя бумаги большую часть рабочего времени. И это при том, что ни банков, ни бумаги, как таковой, тут просто не было. Писали стилусом на свежей глине. Он осторожно начал:
– Господин, я из далекой страны на севере. Я сам не знаю, как тут очутился, но меня нашли в пустыне и привели сюда. Наверное, так распорядились боги.
– Откуда знаешь, что ты с севера, если не знаешь, как сюда попал?
– У нас значительно холоднее, растут густые леса, и зимой лежит снег.
– Ты не врешь, я бы почувствовал. Значит, из земель севернее Варганского моря. Далеко забрался. Но там живут саки, которые иногда нападают на Урарту и Ассирию. Они дикари-кочевники. А у тебя были руки человека, который ни дня в своей жизни не работал. Ты сак?
– Нет, господин, я русский. В моей стране нет никаких саков, и я понятия не имею, где находится Варганское море.
Если бы эну употребил название «скифы» вместо саков, то Макс как-то сориентировался бы. Но жрец не знал, что дикие племена саков какой-то дурак из Греции позже назовет скифами, поэтому с пониманием возникли сложности. Ну, а Каспийское море кто и как только не называл.
– Мардук, помоги мне! Что это за народ и кто ты такой, наконец? Или мне надо позвать палача?
– Не надо палача, господин, я говорю правду, – затараторил Макс. – Я и правда жил там. Но я из другого времени. На тысячи лет позже.
Нибиру в изумлении замолчал. Если бы взгляд мог жечь, то Макс уже лежал бы на полу кучкой пепла.
– Значит, ты прорвал спираль времени. Да, это многое объясняет. Твоя одежда, изготовленная искуснейшими мастерами, непонятные вещи, которые были у тебя с собой. Твои нелепые манеры, неумение делать что-либо и незнание очевидных вещей, известных ребенку. Ты не врешь, раб. Ты умеешь читать и писать?
– На вашем языке нет. На родном – да, господин.
– Расскажи мне о своей жизни, стране. Какой мир вокруг вас, как вы воюете? Рассказывай все, что приходит в голову, а я буду слушать и задавать вопросы. Начинай.
После этого началась форменная пытка. Эну Нибиру буквально вывернул Максима наизнанку, точностью и конкретностью вопросов удивляя последнего до глубины души. Макс, относившийся к местным, как представитель высшей расы к дикарям, оказался полностью обескуражен. Этот немолодой дядька с лысой башкой был невероятно умен, гораздо умнее его. Задавая точечные вопросы по ходу рассказа, он вытаскивал такие подробности, о которых тот и сам уже давно забыл. Иногда Максу становилось невероятно стыдно, когда выводы эламского жреца об их жизни оказывались точнее и глубже, чем его собственное мнение. Весь разговор продлился, по ощущениям, часов шесть. Макс был выжат, как лимон, учитывая, что все это время он простоял на ногах, не поднимая глаз.
– Значит так, иди к себе, – сказал эну, – Никому ни слова об этом разговоре, иначе пойдешь на костер, как опасный сумасшедший и богохульник.
Макс торопливо замотал головой вверх-вниз, выражая полнейшее согласие.
– Я решу, что с тобой сделать. Свободен.
Низко поклонившись и пятясь как рак, Макс вышел из комнаты. Повернуться задом к человеку такого ранга стало бы проявлением суицидального слабоумия. Вернувшись в свою каморку и закусив, он отрубился до утра. Ночь пролетела без сновидений, а утром он проснулся от знакомого удара гонга и вскочил, не дожидаясь поощрительного удара палкой по ногам. Наскоро перекусив, он умылся и вышел во двор. Его уже ждал вчерашний слуга.
– Значит так. С сегодняшнего дня подчиняешься мне. Меня зовут эну Кудур. Не воровать, не бездельничать, не трогать баб без их разрешения. Слушать меня, как голос небес, и тогда, может быть, раб, ты будешь сыт и не бит палками.
Макс торопливо закивал головой, всеми силами показывая, что первичный инструктаж пройден.
– Слушай сюда. Идешь к воротам, поможешь писцу считать мешки с ячменем, которые привезут сегодня. Он стоит у западных ворот, и его зовут эну Хутран. Ошибешься, заплатишь битой шкурой. Все понял, недоносок?
Макс снова закивал, изо всех сил стараясь понравиться новому начальству. После этого он с видом крайнего усердия рысцой побежал к воротам.
– А жизнь-то налаживается, – думал Макс.
Кормят лучше, работа умственная, а религиозным энтузиазмом он воспылал не на шутку. Так и тянуло помолиться Великой Матери во имя будущего урожая.
– Отложим на вечер, надо местных телочек изучить. А то мало ли что. Трахнешь кого, а окажется, что сегодня несчастливый день, и нужно нарушителя скормить свиньям. Тут ребята без тормозов.
Эну Хутран оказался небольшого роста крепким мужичком лет тридцати пяти. Выбритый до блеска, как и все жрецы, с коротким посохом, без которого уважающие себя люди на улицу не выходили. По мнению Макса, посохи служили не столько медицинским изделием для немощных, сколько вполне эффективным оружием самообороны. По крайней мере, он несколько раз получал по хребту этой штукой и оценивал ее возможности вполне объективно. Количество украшений на посохе и качество резьбы говорили о статусе владельца не меньше, чем прическа и одежда. Увидев жреца, Макс припустил еще быстрее, уже на подлете сгибаясь в униженном поклоне.
– Еще раз придешь позже меня, получишь десять палок, – сказал этот добрейший служитель бога.
– Да господин, больше не повторится, господин, – привычно сказал Макс, опуская глаза в землю.
– Ждем поставку зерна с храмовых полей. Твоя задача считать и докладывать мне. Я буду записывать. Потом зерно нужно будет под счет передать в склад. Если что-то пропадет, ты горько пожалеешь. Уяснил?
– Да, господин, – привычно ответил Макс.
– Абаком пользоваться умеешь?
– Нет, господин.
– Как же ты считать собрался, тупица?
– Я не знаю, что такое абак, господин, но считаю хорошо.
– И за что мне такое наказание? – жрец возвел глаза к небу. – Тупой самонадеянный раб, которого дали мне в помощь. Только никакой помощи не будет, придется все проверять за тобой. Слушай меня, животное. Я недоволен тобой, и тебе нужно очень постараться, чтобы к вечеру мое настроение улучшилось. Иначе я пройдусь по твоей спине посохом.
В этот момент ворота со скрипом открылись, и въехали первые телеги, запряженные мулами. Макс подбежал к каравану.
– Четырнадцать, шестнадцать, четырнадцать, пятнадцать, тринадцать. Семьдесят два мешка, господин.
Жрец, который щелкал костяшками на местном подобии счёт из советского гастронома, изумленно поднял голову.
– Как ты это сделал?
– Можете проверить, господин.
Жрец, мучительно сопя, тщательно пересчитал каждый мешок, щелкая деревяшками на своем девайсе.
– Семьдесят два. Удивительно. Иди с ними в хранилище зерна. Там сдашь их Римушу.
– Да господин.
И Макс пошел рядом со скрипящими телегами, возницы которых которые дорогу к зернохранилищу знали куда лучше, чем он. У ворот они остановились, и Макс спросил у крутившегося рядом пацана.
– Где найти Римуша?
– Да вот же он! – ткнул пальцем чумазый карапуз.
В сторонке стоял могучий бородатый мужик в грубой шерстяной тунике и ковырял щепкой в зубах.
– Ячмень привезли? Ну разгружайте. Нести в левый угол. Чего вылупился, раб? Тебе особое приглашение нужно?
Тут Макс понял, что его сладостные мысли об умственной работе оказались несколько преждевременны. Крестьяне, не прекословя, начали таскать мешки, и он не отставал от них. Судя по недоброму взгляду Римуша, тот только искал повод, чтобы придать ускорение заднице Макса хорошим пинком. Вскоре мешки перекочевали в указанное место, а Римуш, пощелкав абаком, пробормотал:
– Так, семьдесят мешков ячменя.
– Прошу прощения! Семьдесят два мешка, господин, – робко произнес Макс.
Римуш поднял изумленный взгляд и посмотрел на него с видом человека, которому что-то послышалось.
– Ты что-то сказал, сволочь?
– Семьдесят два мешка, господин, – повторил Макс, понимая, что сейчас его будут бить.
И, как обычно бывает в жизни, его скверные ожидания оправдались в полной мере. Римуш был могуч, как и положено человеку, много лет ворочающему тяжеленные мешки на свежем воздухе. А потому уже через минуту лицо Макса представляло собой отбивную. Нос был разбит и сочился кровью. Губы на жаре распухли в оладья с немыслимой скоростью, а левый глаз превратился в узкую щель. После особо удачного удара он упал, и наступила спасительная темнота. Очнулся он от криков эна Хутрана. Рядом с ним стоял Римуш, согнувшийся в поклоне, и заискивающе глядел в глаза жрецу.
– Он был непочтителен, господин.
– Что он сказал?
– Эта помесь осла и собаки говорила со мной, как с равным. Я не мог такого стерпеть.
– Раб дерзил тебе? Тогда ты был в своем праве. Можешь идти.
Римуш довольно улыбнулся и ушел в хранилище. Макса подняли, и пара рабов помогла ему дойти до любимой лежанки из тростника, где его напоили и оставили исцеляться живительными силами природы. Никакого врача никто ему не позвал, да и не собирался. Макс лежал в одной позе, потому что любое движение усиливало головную боль. Вскоре он провалился в забытье.