Я стоял на песочке главной арены, жмурился на вечернем солнце и предавался ностальгии.
Три раза мне уже довелось здесь биться.
Два раза во время моей учёбы в Академии. После второй победы никто больше не рисковал вызывать меня на бой. Ну а третий… Скажем так, одна красивая дама, представившаяся вдовой, стала причиной моей размолвки с её мужем. Тот разъярённый капитан хотел втоптать меня в грязь на глазах у большого скопления народа, но…
Как-то у него не получилось.
И вот теперь я снова здесь. В широкой фланелевой рубахе и шароварах, подвязанных атласным кушаком, стою с ятаганом в руках. И навстречу мне идёт мой оппонент, так же как я, одетый в тренировочную форму академии.
Эх… на девушках эта форма смотрится гораздо лучше.
– Кажется, твоих скудных алтийских мозгов недостаточно, чтобы понять, на дне какой ямы ты очутился, чучело? – раздражённо бросил Альфонсо де Кастанеда, плавно крутанув в руке лёгкую рапиру с волнообразным клинком. Любят титосийцы такие фламберги.
– Прости, Мистер Пёсик, я на солнышко засмотрелся. Ты что-то сказал?
Титосиец оскалился и чуть приподнял рапиру.
– Хватит трепаться, – процедил он. – Начнём!
Сорвавшись с места, он дёрнул рукой и попытался уколоть меня в грудь. Ба! А мальчик по мелочи не разменивается! Пытается убить, а не просто проучить?
Его выпад был крайне резким и быстрым, как и ожидаешь от чемпиона. Однако и я не варёная муха. Чуть приподняв ятаган, я легко отклонил рапиру, сделав полшага влево.
Альфонсо продолжил двигаться, умело переступая ногами. Поймав его ритм, я делал то же самое – секунда, и мы, сойдясь, на миг, разошлись в разные стороны, поменявшись местами.
Он тут же атаковал снова, с силой рубанув рапирой. Пламенеющий клинок – опасная вещица в руках мастера и довольно прочная, чтобы не сломаться сразу, столкнувшись с жёстким блоком.
– Неплохо, – выплюнул мне в лицо Альфонсо, пытаясь силой продавить мою защиту. – Но использовать кроншнеп – для обезьяны это слишком.
– «Гав-гав» говорит собачка, – хмыкнул я, резко довернув корпус.
Стиль фехтования, которым я владел в прошлой жизни и который «привил мне отец» в жизни этой, считается очень сложным и используется лишь с определённым оружием. Ятаганами-кроншнепами – обоюдоострыми саблями, изогнутыми вниз. Ровно как клюв птицы, в честь которой называется и стиль, и клинок.
Левым локтем я резко ударил снизу вверх по правой руке, которой и сжимал рукоять. Вложил вес тела в этот восходящий удар.
Клинок радостно взмыл вверх. Будь мой противник послабее и не такой опытный, его бы оружие просто взлетело в небо. Но он тоже крепко держал рукоять и пытался состязаться со мной в силе.
Зазвенел металл, и кусок разрубленного фламберга, крутясь, полетел над ареной. У Альфонсо в руках остался обрубок рапиры, которым всё ещё можно было меня зарубить.
Резко довернув бёдра, я схватил себя левой рукой за запястье правой и мгновенно сменил направление движения меча.
Только что он летел вверх, и вот уже устремился вниз.
– Полагаю, мы со всем разобрались, Мистер Пёсик? – ровным тоном спросил я, когда лезвие ятагана разрезало его рубаху и кожу на ключице. – Я могу вас убить, если продолжите сопротивление. Дуэльный кодекс это вполне дозволяет.
Я бросил косой взгляд на преподавателя, стоявшего неподалёку. Он хмуро смотрел в нашу сторону, но не вмешивался. Убить противника я в самом деле имею право. Да, акула его дери, Альфонсо с самого начала показал, что хочет забрать мою жизнь, но…
Всё-таки и у преподавателя есть право вмешаться в дуэль, если он решит, что победитель более чем очевиден. Однако сейчас ситуация несколько иная. Я даю возможность сопернику сдаться. И если он откажется, уже никто не станет останавливать наш бой.
Чтобы не запятнать честь того, кто решил биться до самого конца.
Другое дело, что у меня тоже будут проблемы, если я прибью Альфонсо из-за столь мелкой ссоры. Не особо большие, но неприятные – здесь на Буне, с местными чиновниками.
И возможно, вполне себе ощутимые в море, если адмирал де Кастанеда решит мстить за сына.
Альфонсо смотрел на меня со смесью ужаса и презрения во взгляде. Так себе коктейль.
– Ты… как ты это сделал? – пробормотал он.
– Неважно, – я сильнее надавил на клинок. Кровь из рассечённой кожи уже успела обильно смочить его рубаху. – Твоё слово?!
Он вновь начал скалиться, как злобный пёс, а затем разжал пальцы, сжимавшие обрубок рапиры-фламберга.
– Сдаюсь! – едва ли не выплюнул он мне в лицо.
– Ты гонор-то поумерь, – хмыкнул я, отводя ятаган в сторону. – Я не только в фехтовании хорош.