«Герцогиней?»
Что ж, кое за что Эмма была ему благодарна. По крайней мере, теперь у нее был предлог смотреть на него во все глаза.
С той минуты, как герцог показал ей свои шрамы, она очень старалась на него не смотреть. В результате ее взгляд метался между его лицом, ковром на полу и стопкой монет на столе. У нее даже закружилась голова.
Зато теперь у нее было неоспоримое право смотреть на него.
Поразительный контраст! Разумеется, первым делом ее внимание сосредоточилось на изувеченной стороне его лица. Казалось, оно принадлежало злобному чудовищу. Сеть извивающихся рубцов тянулась от уха вверх, выше линии роста волос. И что было совсем уж жестоко – неизбежное сравнение изуродованной плоти с той половиной лица, что осталась невредимой. Здесь-то он был красавцем, в несколько бесшабашном и решительном стиле, как и пристало джентльмену, считающему себя неотразимым.
Эмму не пугала его внешность, хотя она и была вынуждена признать, что выглядит он… поразительно. Нет, решила она, «поразительно» не совсем то слово.
Потрясающе – вот как он выглядел. Потрясающе.
Словно молния ударила в его тело, разделив пополам. Вокруг герцога, казалось, все еще витали электрические разряды. Эмма чувствовала их, находясь довольно далеко от стола. Ее руки даже покрылись гусиной кожей.
– Прошу прощения, ваша светлость. Должно быть, я ослышалась.
– Я сказал, что сделаю вас герцогиней.
– Но, разумеется… разумеется, вы же не имеете в виду законный брак?
– Нет, я собираюсь употребить все свое влияние в палате лордов, чтобы упразднить закон первородства, а потом убедить принца-регента учредить новый титул и герцогство. Выполнив все это, я уговорю его объявить дочку викария из Хартфордшира полноправной герцогиней. Разумеется, мисс Гладстон, я имею в виду законный брак.
Она сдавленно рассмеялась. Похоже, другого способа отреагировать на его слова у нее не осталось – только смех. Конечно же, герцог так шутит.
– Быть не может, чтобы вы просили меня выйти за вас замуж!
Эшбери вздохнул с досадой:
– Я герцог. Я не прошу вас выйти за меня. Я предлагаю вам жениться на вас. Это совершенно другое дело, видите ли.
Она открыла было рот, но тут же закрыла.
– Мне нужен наследник, – сообщил он. – Вот в чем мой мотив.
Ее внимание сосредоточилось на последнем слове и на том, как он его произнес – резко и четко.
Мотив!
– Если я вдруг умру, то все, чем владею, перейдет к моему двоюродному брату, а он неисправимый мот и повеса. Не за тем я отправился в Европу, сражался и защищал Англию от тирана да еще пережил вот это, – указал он на свои шрамы, – чтобы, вернувшись домой, наблюдать, как гибнут в нищете мои арендаторы. А это означает, что закон первородства, пока я не смогу его упразднить, требует, чтобы я женился и обзавелся наследником.
Неторопливым шагом он пересек комнату, направляясь к ней. Эмма стояла на месте, поскольку отступать перед ним ей не хотелось. Чем более невозмутимым и безразличным он казался, тем сильнее стучало ее сердце.
Его лицо было поразительным, зато все остальное…
Все остальное было просто великолепным.
Чтобы отвлечься от ненужных мыслей, Эмма сосредоточилась на том, что было в ее профессиональной компетенции, – на его одежде. Покрой сюртука был безупречен. Как непринужденно подчеркивал он ширину его плеч и облегал руки! А шерсть… высшего качества, плотного прядения, насыщенного окрашивания. Однако подобный стиль отстал от современной моды года на два. Да и манжеты слегка обтрепались…
– Я знаю, о чем вы думаете, мисс Гладстон.
«Откуда ему знать?»
– Вы мне не доверяете. Как может женщина вашего положения взлететь столь высоко? Не буду отрицать: среди дам высшего света вы окажетесь белой вороной и не найдете подруг. Но вас, несомненно, утешат преимущества материального благополучия: роскошный дом, щедрый кредит в самых лучших магазинах и значительное содержание в случае моей смерти. Вы сможете ездить с визитами и за покупками, заниматься благотворительными делами, если вам это будет необходимо. Ваши дни будут принадлежать только вам… – тут его голос посуровел, – …но ночи будут моими.
На такое заявление она не могла придумать ответа. Краска возмущения покрыла все ее тело, даже между пальцев ног чувствовался жар.
– Вам надлежит ожидать моего прихода каждый вечер – сделаем исключение на случаи, если вы заболеете или у вас будут месячные, – пока не наступит беременность.
Эмма еще раз попыталась понять смысл разговора. Перебрав все варианты, остановилась на самом вероятном объяснении: герцог получил не только внешние повреждения, он болен на всю голову.
– Ваша светлость, вы не в бреду?
– Нисколько.
– Может, вам стоит прилечь? Я могла бы послать вашего дворецкого за доктором.
Он озадаченно посмотрел на нее:
– Вам нужен врач?
– Может, и нужен. – Эмма поднесла ладонь ко лбу – ее лихорадило.
Но если он не болен… Неужели это такой прием, чтобы сделать ее своей любовницей? О господи! Может быть, она создала у него ложное впечатление о своей особе, когда так легко согласилась раздеться?
– Вы… – У нее не поворачивался язык, но она должна была сказать это. – Ваша светлость, вы пытаетесь завлечь меня к себе в постель?
– Да. По ночам. Я выразился ясно, и всего минуту назад. Вы вообще меня слушаете?
– Слушаю, да, – сказала она себе под нос. – А вот насчет понять… С этим сложнее.
– Я велю поверенным подготовить договор. – Герцог вернулся на свое место за письменным столом. – Мы можем назначить слушание нашего дела на понедельник.
– Ваша светлость, я не могу…
– Тогда на вторник.
– Ваша светлость, я не…
– Боюсь, остальные дни недели у меня уже расписаны. – Он быстро пролистал страницы ежедневника. – Размышления, попойка, турнир по бадминтону…
– Нет.
– Нет, – повторил он за ней.
– Да.
– Так да или нет? Делайте свой выбор, мисс Гладстон!
Эмма медленно обвела глазами комнату. Бога ради, что здесь происходит? Девушка показалась себе сыщиком с Боу-стрит, который расследует дело «Эмма Гладстон и ее пропавшая гордость».
Ее взгляд упал на часы. Начало пятого. Покинув Эшбери-Хаус, она должна вернуть платье, заплатить хозяину и сбегать на рынок.
Но она зашла слишком далеко, чтобы теперь отступить.
Эмма расправила плечи.
– Ваша светлость, вы назвали мою работу отрыжкой единорога. Вы потребовали, чтобы я разделась за деньги. Вы заявили, что готовы сделать меня герцогиней и что я должна лечь с вами в постель в понедельник. Этот разговор совершенно лишен смысла и является для меня унизительным. Могу лишь заключить, что вы надо мной насмехаетесь.
Он презрительно дернул плечом:
– Затворник, обезображенный шрамами, имеет право немного развлечься.
– А как же ваше расписание: «попойка, игра в бадминтон»? Разве этого не достаточно? – Теперь она утратила всякое терпение. Эмма любила кого-нибудь подразнить: могла даже над собой посмеяться, – но у нее не было ни малейшего желания становиться объектом жестокой насмешки. – Я начинаю подозревать, что у мисс Уортинг были определенные резоны, чтобы расстаться с вами. Вы просто…
– Омерзительный тип, – подсказал герцог. – Отвратительный. Настоящее чудовище.
– Вы несносны.
Он озадаченно хмыкнул:
– Значит, вы не в восторге от моих личных качеств? Как мило.
Эмма в отчаянии вскинула руки:
– Ваша светлость, я больше не стану вам докучать. Сейчас подойду к письменному столу, возьму деньги и уйду. Медленно.
Двигаясь с предельной осторожностью, девушка подошла к столу и остановилась в ярде от герцога, который стоял по другую сторону. Все так же глядя ему в глаза, она схватила свои два фунта три шиллинга, затем, изобразив мгновенный реверанс, повернулась, чтобы уйти.
Он схватил ее за руку:
– Не уходите!
Эмма обернулась и взглянула на Эшбери в крайнем изумлении.
Соприкосновение их рук было подобно электрическому разряду. Казалось, посыпались искры. И эта сила не принадлежала ни ей, ни ему, но пронзала пространство между ними. У Эммы заныли кости, дыхание и пульс замерли: ей казалось, что с нее сорвали покров, обнажив не тело, но самую суть ее существа.
Похоже, герцог был изумлен не меньше. Его пронзительные синие глаза вопрошали. Потом он бросил смущенный взгляд на свою руку, будто недоумевая, как так вышло, что он сжимает ее ладонь.
И на секунду сердцу Эммы почудилось нечто безумное и несообразное. Будто перед ней совсем не тот циничный и ожесточенный человек, каким кажется. Что под маской «до и после», надетой на его лицо, скрывается мужчина страдающий и одинокий, душа которого осталась чистой, несмотря ни на что.
«Не верь, Эмма! Твое сердце слишком неразумно».
Он разжал ладонь и усмехнулся уголком рта.
– Вы не можете уйти прямо сейчас, Эмма Гладстон. Наша забавная игра только началась.
– Но я не желаю принимать в ней участие!
Она отчаянно старалась собрать остатки самообладания. Сжав монеты в кулаке, другой рукой она поспешно подхватила подол платья и бросилась к двери.
– И не вздумайте сказать «прощайте»! – крикнул он ей вслед.
«И не подумаю».
– И я не стану. Мы оба знаем, что вы вернетесь.
Дойдя до середины лестницы, она на миг задержалась. Так герцог думает, что они еще встретятся? Ах ты боже мой! Если это зависит от нее, так этому никогда не бывать.
Может, в следующем тысячелетии?..
– Ну разве не глупо с моей стороны? – Мисс Палмер стояла в отделенном портьерой углу швейной мастерской мадам Биссетт и боялась пошевелиться, пока Эмма измеряла ее талию. – С каждым днем все толще и толще. Наверное, я ем слишком много пирожных!
Но Эмму одолевали сомнения. Уже второй раз за месяц Девина Палмер приходила в мастерскую, чтобы распустить платье. А Эмма отшивала ее гардероб с того момента, как Девина дебютировала в Лондоне. Она никогда не видела, чтобы юная девушка набирала вес, да еще так быстро.
Виноваты были явно не пирожные.
Строго говоря, Эмма не имела права что-то говорить, но ей нравилась мисс Палмер. Девушка была единственной дочерью судового магната и наследницей его состояния. Над ней тряслись и, конечно, баловали, но она была живая и искренняя. Клиентка, которая не портила день Эмме, а, напротив, приносила удачу, – это кое-что значило! Как правило, дамы, приходя в мастерскую, имели обыкновение смотреть мимо Эммы.
Сегодня, встретив взгляд мисс Палмер, Эмма не увидела в ее глазах привычного блеска. Только страх. Очевидно, бедняжке требовалось срочно выговориться.
– Сколько месяцев? – тихо спросила Эмма.
Мисс Палмер залилась слезами.
– Кажется, почти четыре.
– А джентльмен знает?
– Я не могу ему сказать. Он художник. Я встретила его, когда он пришел, чтобы написать портрет наших собак, и я… Но какая теперь разница? Он уехал. В Албанию. Искать «романтическое вдохновение», что бы это ни означало.
«Это означает, что он мерзавец», – подумала Эмма.
– А ваша семья? Они знают?
– Нет. – Девина энергично затрясла головой. – У меня только папа. Он возлагает на меня такие надежды! Если бы папа узнал о моем легкомыслии, он бы никогда больше не посмотрел на меня как прежде. – Девушка закрыла лицо руками и тихо заплакала. – Я этого не вынесу…
Эмма обняла Девину и стала гладить по спине, чтобы утешить.
– Ах, бедняжка! Я вам так сочувствую!
– Я не знаю, что делать. Мне так страшно! – Мисс Палмер отодвинулась от Эммы. – Я не смогу воспитывать ребенка сама! Я подумала: вот если бы можно было отдать его в какую-нибудь семью за городом, тогда я могла бы навещать его время от времени. Знаю, некоторые так делают. – Она положила ладонь на живот и окинула его взглядом. – Но я толстею с каждым днем, и скоро я не смогу больше скрывать свое положение.
Эмма протянула девушке носовой платок.
– Вам есть куда поехать? К подруге или, может быть, к кузине? В Англии или в Европе?.. К кому-нибудь, кто сможет приютить вас до самых родов?
– У меня никого нет. И в любом случае никто не станет хранить мою тайну. – Она скомкала платок в кулаке. – Ну почему я была так глупа? Ведь я знала, что это неправильно… Но он был такой романтичный! Он называл меня своей музой. С ним я чувствовала себя…
Особенной. Желанной. Любимой.
Мисс Палмер не нужно было объяснять. Эмма знала в точности, что чувствовала эта девушка.
– Вы не должны себя казнить. Вы не первая молодая женщина, которую угораздило полюбить не того мужчину. И не последняя.
Тем не менее именно женщине всегда приходится платить самую высокую цену.
Эмме не довелось побывать в деликатной ситуации мисс Палмер, но она тоже совершила преступление, последовав зову сердца, за что была жестоко наказана. Воспоминания до сих пор причиняли ей боль. Но видеть, как та же судьба грозит разрушить жизнь еще одной молодой женщины… Эмма была готова взорваться. Как же это несправедливо!
– Эмма! – укоризненно крикнула мадам Биссетт по другую сторону портьеры. – Платье леди Эдвины не подошьется само собой.
– Одну минуту, мадам, – отозвалась Эмма и шепнула мисс Палмер: – Приходите на следующей неделе, когда будет готово ваше платье, и мы еще поговорим. Если я смогу хоть чем-то вам помочь, то с радостью сделаю это.
– Я не могу вас просить.
– А вам и не нужно. – Эмма была настроена решительно. Ее совесть не соглашалась на меньшее. Она взяла руки мисс Палмер в свои и крепко сжала. – Что бы ни случилось, вы не останетесь одна. Клянусь.
В тот день мысли Эммы разбегались и все шло наперекосяк. Ей пришлось дважды выдергивать нитку и начинать заново, потому что шов на подоле платья леди Эдвины получался неровным.
Наконец наступил час, когда мастерская закрылась.
– Идешь сегодня куда-нибудь? – спросила ее товарка-портниха, когда мадам Биссетт удалилась к себе в квартиру на втором этаже. – Сегодня будут танцы.
– Не сегодня, Фанни. Но ты иди.
Эмме не пришлось повторять дважды. Не успела она поднять голову, чтобы послать подруге воздушный поцелуй, как Фанни уже скрылась за дверью.
В другой вечер Эмма могла бы воспользоваться редкой возможностью повеселиться на танцах, но не сегодня. Мало того что она ужасно тревожилась за мисс Палмер, так еще не могла прийти в себя после встречи с герцогом в Эшбери-Хаусе.
Наверное, герцог до сих пор радуется собственной шутке. Жениться на модистке? Ха-ха!
Как он смеет? Право же!
Эмма отогнала это воспоминание прочь, дав себе слово не думать о герцоге. У нее есть дела поважнее.
Из ящика стола мадам Биссетт она достала огарок свечи, установила его на столе и высекла огонек при помощи кремня, стараясь действовать как можно тише. Нашарила в ящике кусочек оберточной бумаги, разгладила его ладонями и пожевала огрызок карандаша.
Тем временем мысль ее работала: линия талии в этом сезоне опустилась ниже – прощайте, силуэты в стиле ампир! Под таким платьем спрятать растущий живот будет непросто, однако нужно что-то придумать.
Эмма поднесла карандаш к бумаге и стала делать набросок. Мисс Палмер понадобится корсет с дополнительными складками по низу. Возможно, это будет платье с рядом маленьких пуговок внутри отрезной линии талии, чтобы присобирать или выпускать юбку. Соблазнительная пелеринка – совершенно необходимая вещь. Если верх платья правильно украсить, взгляд будет направлен именно на украшение.
Эмма так увлеклась конструированием, что не заметила, сколько прошло времени, но вдруг в дверь постучали.
Эмма перепугалась до смерти, поспешно смяла набросок и спрятала в карман.
– Мастерская закрыта!
Но стук сделался только громче и настойчивее.
Вздохнув, Эмма направилась к двери, повернула ключ в замке и приоткрыла створку – всего на дюйм.
– Простите, но мы уже закрыты на ночь…
– Но не для меня.
Отодвинув девушку в сторону, мужчина буквально ворвался в мастерскую. На нем был темный плащ с капюшоном и цилиндр с полями, надвинутый так, чтобы скрыть лицо, но она узнала герцога сразу же. Только один человек мог позволить себе столь бесцеремонное поведение – герцог Эшбери.
– Мисс Гладстон. – Он слегка наклонил голову, едва удостоив ее приветствием. – Я же говорил, что мы с вами еще встретимся.
О господи!
Эмма закрыла дверь и повернула ключ. А что ей еще оставалось делать? Она же не могла оставить дверь приоткрытой: не дай бог, увидит кто-нибудь, что она наедине с джентльменом.
– Ваша светлость, после закрытия посетители не допускаются.
– Я не посетитель, а заказчик. – Он не спеша обошел мастерскую и ткнул тростью в безголовый портновский манекен. – Мне нужен новый жилет.
– Это дамская мастерская. Мы не шьем одежду для джентльменов.
– Очень хорошо. Тогда я желаю заказать платье.
– Для кого?
– Да какая разница? – Он раздраженно махнул рукой. – Для одной исключительно уродливой особы примерно моего роста.
Боже правый, чего добивается этот человек? Неужели ему мало вчерашнего издевательства? Быть не может, чтобы он явился забрать платье мисс Уортинг.
Какова бы ни была его цель, Эмма решила, что отплатит ему его же монетой. Сегодня герцог получит свою долю унижения.
Эмма вытащила ящик на середину мастерской – на этот ящик становились дамы, когда требовалось подколоть подол, – и указала герцогу:
– Тогда забирайтесь сюда.
Он смотрел на нее, явно не понимая.
– Если вам требуется платье…
– Платье требуется не мне.
– Если вашей подруге ростом с герцога требуется платье, то я должна снять мерки. Рукав, талия, подол. – Эмма вскинула бровь. – Грудь.
Поделом. Теперь он точно уберется отсюда.
Но уголок рта на здоровой половине лица Эшбери насмешливо изогнулся. Герцог поставил свою трость в угол и снял шляпу. За шляпой последовал плащ. Затем перчатки. И наконец сюртук. Глядя ей прямо в глаза, он шагнул на помост и развел в стороны руки ладонями вверх, как актер на сцене, ожидающий аплодисментов.
– Ну? – поторопил он Эмму. – Я жду.
Она отыскала свою портновскую ленту. Что ж, сама начала этот маленький фарс, так что отступать теперь нельзя.
– Откуда вы узнали, где находится наша мастерская? – подозрительно спросила она. – Вы меня выследили?
– Я герцог и, разумеется, не следил за вами, но я велел, чтобы за вами проследили. Это совершенно разные вещи.
Эмма покачала головой, разворачивая портновскую ленту.
– Только это тревожит меня не меньше.
– Тревожит? Вчера вы отвергли богатство на всю жизнь ради двух фунтов и трех шиллингов наличными, а потом убежали из моего дома так, будто там разгорелся пожар. Вам не приходило в голову, что моя слежка, возможно, была продиктована искренней заботой о вашем благополучии?
Она взглянула на него с сомнением.
– Я не сказал, что забочусь о вас: просто именно эта мысль должна была прийти вам в голову.
Эмма зашла ему за спину и растянула ленту от его левого плеча до запястья, делая вид, будто измеряет длину рукава. На самом деле ей стоило больших усилий не поддаться очарованию его близости. Всего лишь один слой тонкой рубашки отделял ее пальцы от его кожи, но у нее не было желания повторять тот шокирующий для обоих опыт, который они пережили в библиотеке Эшбери-Хауса.
«Вы не можете уйти прямо сейчас… Наша забавная игра только началась».
Она измерила расстояние от одного плеча до другого. Ах, этот аромат мыла для бритья и крепкого одеколона! Такие мужские запахи… Она не могла ими надышаться.
Но они никак не способствовали решению главной проблемы.
– Вы не записываете мерки, – заметил он.
– Мне и не нужно. Я запомню.
К сожалению! Хотела она того или нет, однако Эмма знала, что эта встреча будет вечно гореть в ее памяти выжженным клеймом. Ну, может, не вечно, а пока не состарится и не выживет из ума, когда любой разговор выветрится из ее пустой головы.
Она растянула ленту вертикально, приставив один ее конец к основанию его шеи. Ошибка! Теперь, помимо ненужных воспоминаний, она получила прикосновение к его волосам. Ощущение было такое, будто трогаешь дорогой бархат с густым роскошным ворсом.
«Бархат, Эмма? Неужели?»
– Я почти закончила. Осталось измерить вашу грудь.
Эмма приставила один конец ленты к грудной клетке, затем обвела ею по кругу в противоположном направлении, проведя по атласной спинке его жилета, пока оба конца не сошлись на грудине, и затянула портновскую ленту потуже, так что герцог поморщился.
Отлично. Вот так. Она взяла зверя на поводок.
Тогда отчего ей кажется, будто она его пленница?
Ее пугали не его шрамы. Как раз наоборот. Когда она стояла так близко, ее взгляд не мог охватить сразу обе стороны его лица. Ей нужно было выбирать. И Эмма уже знала, какая из сторон взывала к ней сильнее.
Чтобы преуспеть в портновском искусстве, было два подхода: найти недостатки и скрыть их или же подчеркнуть достоинства. Она всегда использовала второй подход. И вот сегодня он ее так жестоко подвел.
«Не делай этого, Эмма! Не бросай своему глупому сердцу канат, не то он скрутит тебя в узел».
Но было слишком поздно. Теперь, когда Эмма подняла на герцога взгляд, увидела в нем мужчину – мужчину с внимательными синими глазами и спрятанным в груди сердцем, которое выбивало гулкий и дерзкий ритм.
Мужчину с желаниями и потребностями, страстями, наконец.
Мужчину, который вчера схватил ее за руку, а теперь…
А теперь было похоже, что он имеет намерение ее поцеловать.