Смерть – это тень, которая всегда следует за телом.
Тана велела Эйдану заехать на заправку примерно через час после того, как они покинули дом Лэнса. Других машин не было видно, все круглосуточные магазины теперь оборудовались бронированными кабинами для кассиров, так что Тана сочла остановку здесь вполне безопасной. Окончательно стемнело, рука с монтировкой наготове устала, и она понимала, что долго не продержится. Силы начали покидать ее, порезы болели, в голове пульсировала кровь. Она ничего не ела с тех пор, как проснулась – даже думать не могла о еде, – и каждый раз, когда в животе урчало, Эйдан смотрел на нее так, будто ее голод напоминал ему о собственном.
Ей трудно было оставаться настороже, трудно было не думать о доме, о телах, лежащих в его комнатах. Каждый раз, стоило ей моргнуть, перед глазами вставали забрызганные кровью стены. А вместе с этим возвращалось воспоминание о зубах вампира, царапающих ногу, о руке, стискивающей щиколотку.
В школе им показывали фильмы о том, как распространяется инфекция. Там была картинка, изображавшая рот вампира и рот человека. Она вспомнила эту схему, раскрашенную синим, желтым, красным и розовым. Клыки вампиров были длиннее человеческих и имели узкие каналы, направлявшие кровь прямо в горло твари. Когда вампир вонзал зубы в жертву, немного его собственной отравленной крови попадало в рану, заражая человека. Она слышала о похожих случаях, когда зубы входили в плоть не полностью. Иногда все обходилось, иногда нет. Если за сорок восемь часов симптомы не появятся – значит, судьба ее хранит.
Эйдан подрулил к одной из колонок.
– Мы не можем ехать дальше без всякого плана. Нам надо попасть куда-то.
– Знаю, – сказала она, в панике обдумывая все снова и снова. Каждый новый план казался ей хуже предыдущего. Она чувствовала себя так, словно уже готова выпрыгнуть из собственной кожи.
Когда Эйдан открыл дверь, прядь волос упала ему на глаза. Он откинул ее назад – так же, как всегда. Такой обычный, нормальный жест сейчас, когда все настолько ненормально, и в первую очередь с ним, заставил ее судорожно сглотнуть.
Он потянулся к насосу, выбрав обычный неэтилированный бензин.
Тана подумала, что все происходит слишком быстро и слишком медленно одновременно. Пока они ехали, она боялась сказать хоть слово; стоит ей начать, она не выдержит и расскажет все, что чувствует на самом деле. Тогда она не сможет дальше делать вид, что контролирует ситуацию.
– Купим карту и составим план, – произнесла она, надеясь, что он не заметит ее усталости. Если она проявит слабость, то ее легче будет счесть добычей. Она заставила себя говорить уверенно. – В любом случае я сначала пойду в туалет, приведу себя в порядок. Встретимся в супермаркете, когда ты разберешься с бензином.
Из багажника донесся тихий удар. Габриэль лежал там, ожидая, что его выпустят. Но что он будет делать потом? Может, просто бросить его на обочине и надеяться на лучшее?
– Мы сейчас вернемся, – сказала Тана, и, несмотря на все усилия, ее голос дрогнул.
Забросив сумочку на плечо и схватив ботинки, она твердым шагом двинулась вперед, пока не дошла до угла супермаркета, откуда пустилась бежать и не останавливалась до туалета. Там она захлопнула и заперла за собой дверь. Прежде чем это помогло, она начала всхлипывать. Тана плакала и плакала, слезы текли не переставая. Она сползла по стене, рыдая так, что не могла дышать. Она ударила кулаками по отошедшей плитке на полу, надеясь, что от боли придет в себя.
«Шок, – подумала Тана. – У меня шок». Но она толком не понимала, что это значит. Только что это плохо и что это бывает в кино. В кино, впрочем, люди быстро отходили от шока. Как правило, с помощью пощечины.
Поднявшись на ноги, она ударила себя по щеке. Щека отражения в зеркале над грязной раковиной налилась розовым. Лучше не стало.
Несколько секунд Тана просто стояла, глядя на свое отражение, пока не вспомнила, что собиралась привести себя в порядок. Она вымыла в раковине руки и плеснула водой на ноги, чтобы оттереть кровь. Царапина на внутренней стороне колена была хорошо заметна, но не выглядела распухшей и посиневшей. Глубокой она тоже не казалась и на вид не представляла собой ничего серьезного – уж точно ничего такого, что могло бы превратить ее в монстра. Дрожащими руками Тана промыла царапину антибактериальным мылом, надеясь, что удастся уничтожить заразу, прежде чем та разойдется по всему организму. Потом она прислонилась к запертой двери и принялась завязывать ботинки, туго затягивая шнурки. Покончив с этим, она позвонила Полине.
Тана набрала номер автоматически, поддавшись желанию сбежать от происходящего. Она не могла ни о чем думать, пока ждала ответа. В ее сознании не осталось ничего кроме чувства, что если Полина возьмет трубку, какое-то время все будет в порядке. Тана не знала, что скажет, не представляла, какими словами объяснит, где она сейчас и что случилось. В доме Лэнса она действовала импульсивно, руководствуясь инстинктом, который подсказывал ей, что сейчас надо всех спасти, а беспокоиться о последствиях можно будет потом. И вот «потом» наступило. Оно ждало по другую сторону двери. И Тана могла только предвосхитить его.
– Алло? – громко сказала Полина. На заднем фоне слышалась музыка.
– Привет! – ответила Тана, как будто все было в порядке. Притворяться оказалось приятно. Ее плечи немного расслабились. – Что делаешь?
– Погоди, перейду в другую комнату. Тут столько всего.
На другом конце захлопнулась дверь, и музыка стала тише. Полина принялась рассказывать Тане о Дэвиде – ее парне из театральной школы, ну, или вроде того. Дома у него была девушка, они встречались со средней школы, но он все лето подавал Полине какие-то странные знаки. Они эмоционально разговаривали, а потом он выдумывал предлог, чтобы прикоснуться к ней во время импровизации, мучительно заламывая руки. Его девушка должна приехать во вторник, но Дэвид только что поцеловал Полину, и она не знала, что и думать.
Тана почувствовала волну облегчения – эти проблемы были чем-то знакомым. Она отодвинулась от двери, закинула голову назад и закрыла глаза. Можно было перебить Полину, рассказать ей об этой кошмарной поездке сквозь тьму с зажатой в руке монтировкой, рассказать о вампирах и о бойне в доме Лэнса. И о царапине на ноге. Но в этом случае ей пришлось бы снова обо всем этом вспомнить. Так что она просто выслушала рассказ Полины, потом они его немного пообсуждали. А когда Полина спросила, как у нее дела, Тана сказала, что все в порядке. С ней все в порядке, с вечеринкой все в порядке. Все в порядке, в порядке, в порядке.
– Что-то у тебя странный голос, – сказала Полина. – Ты что, плакала?
Тана задумалась, не попросить ли Полину найти какое-нибудь заброшенное место с дверью. Где Тана могла бы просидеть несколько недель взаперти с запасами воды и батончиков мюсли. Полина сделала бы это для нее. Тана знала, что она это сделает. А через неделю, когда Тана начала бы выть, кричать и умолять ее выпустить, возможно, Полина сделала бы и это.
Риск был слишком велик.
Поэтому Тана ответила, что с ней все в полном, полном порядке. Потом Полине пришлось положить трубку, потому что отбой в лагере в девять, а ей еще нужно было дойти из общей комнаты до спальни.
Еще через несколько минут Тана отключила и убрала телефон, стараясь удержать это ощущение нормальности. Но чем дольше она стояла на месте, тем сильнее сводило желудок от страха, тем сильнее ее знобило.
Она не должна поддаваться инфекции. Она должна оставаться здоровой, чтобы они с Полиной переехали в Калифорнию после выпускного как и планировали. Там они снимут крохотную квартирку. И Тана найдет себе скучную, но стабильную работу – может, устроится официанткой, будет сидеть на ресепшен в тату-студии или в салоне печати и они получат скидку на печать фотографий, – а Полина станет ходить на свои пробы. Они будут помогать друг другу краситься, как те девушки с плакатов из пятидесятых, и меняться одеждой. А еще – купаться в Тихом океане и сидеть под пальмами, а легкий бриз будет трепать их покрытые солью волосы.
Наконец Тана поняла, что не может больше оставаться в туалете. Она открыла дверь, приготовившись к атаке, к тому, что кто-то из вампиров мог последовать за ней. Но снаружи никого не было – только освещенные прожекторами бетонная площадка и лес за ней. Стояла липкая жара, вдалеке слышалось пение цикад. Не думая, что кто-то может счесть ее дурочкой, боящейся темноты, Тана бросилась бежать к ярко освещенному супермаркету и остановилась только у его двери, жалея, что оставила монтировку в машине. Хотя неизвестно, можно входить с такими штуками в магазин.
Кассир с другой стороны пуленепробиваемого стекла ухмыльнулся ей как человек, уверенный в своей безопасности. Его рыжие волосы, уложенные гелем, торчали во все стороны.
Высоко на стене висел маленький телевизор. Передавали новости из спрингфилдского Холодного города. Демония представляла зрителям новых гостей на Вечном балу – вечеринке, которая началась в 2004 году и продолжалась до сих пор.
На заднем плане парни и девушки раскачивались в воздухе на резиновых лентах. Камера повернулась к танцполу, показывая публику. У некоторых на сгибе локтя виднелись трубки капельниц. Камера задержалась на мальчике лет девяти, который протягивал бумажный стаканчик худой девушке со светлыми волосами. Она наклонилась, повернула кран на трубке, и в стаканчик полилась тонкая струйка крови, красной, как глаза мальчика и как его язык, который он быстро высунул, чтобы слизнуть капли с края стаканчика. Камера повернулась, чтобы зрители могли оценить величественность здания. В окна наверху было вставлено темное стекло, не пропускавшее свет, способный испепелить некоторых участников праздника.
Шрам Таны начал пульсировать, и она рассеянно потерла его.
– Эй, – сказал Эйдан, тронув ее за плечо. Она подскочила от неожиданности. В руках у него была бутылка с водой, но он смотрел на экран так, как будто остального мира вокруг не существовало. – Ты только посмотри!
– Это как «Отель Калифорния», – ответила Тана, – или ловушка для тараканов. Они заходят внутрь и остаются там навсегда.
В Холодные города отправляли зараженных людей и вампиров, которых удалось схватить. Туда же добровольно переселялись больные, потерявшие надежду на выздоровление, либо те, кто поддался очарованию Холодных городов. На Вечный бал можно было попасть бесплатно, если ты был готов пожертвовать немного крови. Но, оказавшись там, люди – даже дети, даже младенцы, родившиеся в Холодном городе – лишались права выходить наружу. Национальная гвардия патрулировала стены, защищенные колючей проволокой и покрытые священными символами, следя за тем, чтобы все обитатели оставались внутри.
Спрингфилд был самым известным и самым большим Холодным городом. Онлайн-трансляций, видеороликов и блогов оттуда было больше, чем из Холодных районов крупных городов. Отчасти потому, что Спрингфилд был первым; отчасти потому, что власти Массачусетса раньше других позаботились обеспечить оказавшихся внутри людей электричеством и связью. Вспышку в Чикаго подавили так быстро, что зона карантина не имела никаких шансов стать городом в городе. Лас-Вегас конкурировал со Спрингфилдом в том, что касалось трансляций вампирских развлечений, но часто оставался без света, так что постоянно смотреть его передачи было непросто. Лас-Крусес и Новый Орлеан были слишком маленькими, а Холодный город в Сан-Франциско спустя год после основания погрузился в кромешную тьму. Никаких трансляций оттуда не поступало. Там все еще оставались люди – спутники регистрировали тепло их тел по ночам, – но это все, что было известно.
«Спрингфилд не только самый известный и большой Холодный город, – подумала Тана, глядя на экран, – он еще и ближе всего».
– Неплохо бы там спрятаться, – сказал Эйдан, бросив хитрый взгляд на машину с вампиром в багажнике.
– Ты хочешь обменять Габриэля на метку? – спросила Тана.
Было одно исключение. Единственная возможность покинуть Холодный город для тех, кто еще оставался человеком. Если у вашей семьи было достаточно денег, можно было нанять охотника, чтобы он поймал вампира и обменял его на вас. Охотники получали от правительства деньги за каждого пойманного вампира, но они могли отказаться от награды и взять вместо нее метку – разрешение покинуть Холодный город (на одного человека). Один вампир входит в Холодный город, один человек выходит оттуда.
Не обязательно быть профессиональным охотником, чтобы обменять вампира на метку. Если бы у Эйдана была такая, он мог бы войти в Холодный город, а потом, если его организм сможет побороть инфекцию и он останется человеком, выйти из него.
– Не за метку, – сказал Эйдан, не сводя глаз с экрана. – За деньги. Мы могли бы получить кучу денег за вампира. Достаточно, чтобы я мог отсидеться пару месяцев в каком-нибудь дерьмовом отеле, пока эта дрянь не выйдет из меня.
– Мне кажется, что меня… нет, на самом деле не укусили, – Тана с трудом выговаривала слова, которые боялась произнести вслух. Но Эйдан должен был знать, если они собираются планировать что-то вместе. – Меня оцарапали. Клыком.
Эйдан посмотрел на нее, и в его глазах блеснуло настоящее беспокойство.
– И ты не знаешь, заразилась или нет.
– Думаю, лучше считать, что я заразилась, – Тана старалась не показывать, как она напугана.
Он кивнул:
– У нас будет достаточно денег, чтобы спрятаться обоим. Два номера, два ключа. Когда все это закончится, мы сможем подсунуть их друг другу под дверь. Нужно что-то решить. Я голоден, Тана.
– Габриэль помог нам… – она замолчала, задумавшись. Чем дальше они уезжали от фермы Лэнса, тем бо2льшим чудовищем казался Габриэль. Она вспомнила его глаза, красные как гранаты, как маки, как угли костра. Она вспомнила, чему их учили в школе: холодные руки, мертвое сердце. Многие вампиры разучились чувствовать что-либо, кроме голода. Он помог ей, это правда, но это не значило, что он не бросится на нее теперь, когда опасность миновала. Вампиры непредсказуемы.
– Во всяком случае, теперь мы знаем, куда ехать. Я собиралась купить еды. Ты тоже поешь, посмотрим, вдруг это уменьшит жажду.
Она ждала ответа, но Эйдан снова повернулся к телевизору, который все еще показывал трансляцию из Холодного города. Его рот был приоткрыт, щеки раскраснелись.
Будь она хорошим человеком, она бы отвезла его туда, если бы он поддался голоду. А он мог. И тогда он стал бы бессмертным, вечно молодым и продолжал бы очаровывать девушек, пока земля не врежется в солнце.
Будь она хорошим человеком, она бы и сама туда отправилась.
Она пошла вдоль полок, онемевшими пальцами взяла карту. К доске рядом с холодильниками были приколоты объявления: фотографии пропавших подростков с номерами телефонов, реклама гомеопатических средств, которые якобы отпугивают вампиров, объявления о котятах «в хорошие руки» и одно объявление, призывавшее в случае чего звонить Матильде.
Тана взяла бутылку имбирного эля и бутылку воды. У ящика с готовой едой выбрала максимально съедобные на вид сэндвичи – индейка, сыр и белый хлеб – и взяла два, и еще штук шесть пакетиков с горчицей, яблоко и бутылочку ибупрофена. Потом сделала себе огромную чашку кофе, добавила в нее пакетик с горячим шоколадом и заплатила парню в пуленепробиваемой кабинке за этот шикарный ужин и бензин. От того, что ей заплатили на последнем рабочем месте – в буфете кинотеатра, – осталось примерно сорок долларов. И все, что у нее теперь было, – эти сорок долларов и очень смутный план.
Тана не знала, что именно Эйдан слышал о Холоде, но если он думает, что будет лежать в номере отеля, смотреть телевизор и обливаться холодным потом, как будто слезает с наркотиков, то он очень сильно ошибается. Как только голод захватит его полностью, он вышибет дверь. Они набросятся друг на друга. И будут нападать на других людей, может быть, даже убивать, и обязательно распространять заразу. Если они не собираются ехать в Холодный город или где-то спрятаться, единственный выход – это вернуться домой. Она должна отвезти Эйдана обратно. Поговорить с его матерью, маленькой спокойной женщиной в домашнем платье, которая поила Тану чаем и никогда не делала замечаний по поводу их с Эйданом манеры одеваться. Тане пришлось бы объяснить, что ее сын заразился. Поговорить с его отцом, которого Тана никогда не видела. А что потом? Готовы ли они запереть Эйдана и не обращать внимания на его крики? Знать, что если он вырвется на свободу, кто-то может пострадать, и их арестуют? Или они отправят его в Холодный город и сделают вид, что выбора не было? А что насчет нее? Где ей спрятаться, пока инфекция не покинет организм? Только не в подвале, где ее крики будут отражаться от тех же стен, что и крики матери когда-то. Только не в подвале, где ее может услышать Перл.
– Ладно, – вздохнула Тана, делая большой глоток. – Пора ехать.
Холодный ветер снаружи отбросил ее волосы назад и едва не вырвал пакет из рук. Нужно поесть. Потом, когда перестанет кружиться голова, она решит, куда ехать дальше.
Подходя к машине, она увидела, что багажник открыт.
– Эйдан, – тихо сказала она. Медленно, на подгибающихся от страха ногах прошла через парковку. Замок багажника был сорван, одна из петель согнута. Цепи свалены кучей там, где лежал Габриэль. Рядом – клочья одеяла и мешков.
– Как он… – начал Эйдан, но тут же осекся.
– Разорвал, – ответила Тана, указывая на вытянутое и перекрученное звено. – Если он это сделал, тогда… Он с самого начала мог освободиться. Еще на ферме. Он обманул нас.
– Может быть, днем они слабее, – сказал Эйдан. – Я как-то нашел летучую мышь. Посреди бела дня у банка в городе. Она была такая маленькая и выглядела такой несчастной, так что я засунул ее в ботинок и отнес домой. Думал, круто будет держать дома летучую мышь. Я посадил ее в птичью клетку, и она проспала до вечера. Но потом она уже не выглядела милой. Она как-то выбралась из клетки и начала метаться по комнате как ненормальная. Когда она расправила крылья, то выглядела как огромная…
– Эйдан, – сказала Тана. – Он не летучая мышь.
Она все смотрела на искореженный металл багажника и цепи, разорванные, как будто они были из олова, а не из стали.
Это невозможно. Вампиры сильнее людей, но не настолько же.
– Но ведь не зря раньше думали, что они превращаются в летучих мышей, – загадочно произнес Эйдан.
Она вздохнула. Возможно, он прав. Может быть, Габриэль просто дожидался в доме темноты. Ждал, когда сможет разорвать цепи, выпить кровь Эйдана и убежать. Но когда появилась Тана, решил воспользоваться их помощью, чтобы убраться подальше, пока не наступила ночь, и притворился безобидным. По спине у Таны пробежал холодок.
– Ну что же, он сбежал. Остались только мы, – Эйдан лениво улыбнулся. С таким выражением лица он обычно склонял ее к тому, к чему она не была готова.
– Угу, – отозвалась Тана. Эйдан продолжал смотреть на нее, и выражение его лица изменилось. Кажется, он больше не видел ее. А видел только кожу и кости. И кровь. Тана сделала шаг назад. Она не успеет дотянуться до монтировки, которую оставила на пассажирском сиденье. – Давай сядем в машину и поедем дальше. Может быть, найдем отель, как ты и говорил, – продолжала она, надеясь отвлечь его. – Заляжем на дно.
– Или можно поддаться искушению, – он подходил ближе. – Подумай об этом.
– Ты не можешь, – сказала она.
– Почему нет? – спросил Эйдан, приближаясь. – Это может оказаться даже приятно. Есть люди, готовые убить ради того, что мы получили просто так.
– Я не хочу стать чудовищем, – сказала Тана, отшатнувшись. Краем глаза она заметила блеск видеокамеры над входом в супермаркет. – Садись в машину. И попытайся убедить меня. Обещаю, я действительно об этом подумаю.
– Хорошо, – сказал Эйдан и бросился на нее. Она ждала этого, но все-таки он застал ее врасплох. Конечно, она знала, что он опасен. А еще он был ее другом, и все инстинкты требовали, чтобы она доверяла ему. Она плеснула ему в лицо кофе и пустилась бежать. Но он быстро догнал ее и прыгнул, опрокинув на асфальт. Шею обдало холодным дыханием, ободранные колени и ладони щипало. Пакет с едой упал рядом, из расколотой бутылки с имбирным элем хлынула пена, заливая подол кружевного платья, смешиваясь с пролитым бензином, смывая брошенные окурки.
«Вот и все, – подумала она, – Здесь я и умру». И это окажется на видеозаписи. Ее увидит кассир за пуленепробиваемым стеклом, а позже, может быть, отец и сестра.
Эйдан издал булькающий звук, и Тана вздрогнула, приготовившись к неизбежной боли. Но вместо прикосновения зубов почувствовала, что его хватка слабеет, и услышала крик. Она перекатилась на спину и потянулась за разбитой бутылкой – единственным доступным оружием. Сомкнула пальцы на горлышке и взмахнула рукой, надеясь не промахнуться.
И тут она задохнулась от неожиданности.
Перед ней стоял Габриэль. Он обхватил Эйдана вокруг груди и, закрыв глаза, припал губами к его шее. Его лицо, когда он оторвал Эйдана от земли, выглядело одновременно жутким и спокойным; он глотал кровь с чудовищным наслаждением. Невидящие глаза Эйдана были полузакрыты. Он не сопротивлялся, его рот был блаженно приоткрыт, тело подрагивало.
Секунду, которая показалась вечностью, Тана не могла двинуться с места. Это было больше, чем страх привлечь к себе внимание, больше, чем страх за себя. Она должна была прийти в ужас, но вместо этого смотрела как завороженная.
Эйдан тихо застонал. Хватка Габриэля усилилась, он прижал Эйдана к себе.
Тана с усилием поднялась на ноги. Гравий прилип к окровавленным коленям и ладоням. Белое платье испачкалось.
– Габриэль, – сказала она со всей твердостью, на которую была способна, отчаянно надеясь, что ее голос не будет дрожать. Она вспомнила, как надо говорить с дикими животными: не показывая, что боишься. – Габриэль! Отпусти его.
Вампир не шевельнулся, будто не заметил ее. Она схватила его за руку, ожидая, что он на нее кинется.
– Пожалуйста, отпусти Эйдана. Ты убьешь его!
Габриэль поднял голову. Его глаза все еще были закрыты, на клыках блестела кровь, он улыбался. Потом он открыл глаза, яркие, как факелы, и Тана в ужасе отшатнулась. Тело Эйдана безжизненно выскользнуло из его рук на землю.
Габриэль смотрел на нее с выражением, которое заставило ее спросить себя, не думает ли он о ее пылающих щеках, о том, с какой скоростью бешено бьющееся сердце гонит кровь по венам, о ее красных губах.
И тут она вспомнила слова, которые вампир произнес в доме Лэнса.
Будьте осторожны, ведь если со мной что-то случится… Тана, послушай: вы должны быть очень осторожны со мной.
Он не боялся, что с ним что-то случится. Он опасался, что может причинить вред кому-то другому.
– Не надо, – сказала она, отходя. Горлышко бутылки, которое она все еще сжимала в руке, казалось жалкой стекляшкой, не больше.
Габриэль вытер рот тыльной стороной ладони.
– Пойдем, Тана, ночь только началась, и твой друг очень устал. Мы должны соорудить ему постель… из роз, чепец из множества мимоз и кёртл из листьев мирта…[4] – Голос вампира звучал странно, словно издалека. Тана наклонилась к Эйдану, грудь которого поднималась и опускалась, будто он действительно спал.
– Он… он будет жить?
– Нет, – ответил Габриэль. – У него нет шансов. Он хочет умереть, и умрет. Но не сегодня и не от моих рук.
– О, – сказала Тана. – Так с ним все в порядке?
В свете прожекторов кожа Габриэля выглядела почти белоснежной, а рот был испачкан красным, как бы он его ни вытирал. Она впервые видела вампира так близко, и ее поразило то, что теперь, без цепей, он был похож на тень обычного юноши, ее ровесника – высокий, босоногий, в джинсах и вывернутой наизнанку черной футболке, с растрепанными черными волосами. Но он был далеко не юношей.
И у его ног лежало безжизненное тело.
– Да. С ним все в порядке, – сказал он, протягивая ей руку, – но ты ранена.
Она посмотрела на себя, на грязное платье, окровавленные колени.
– У меня был не самый удачный день. Похмелье до сих пор не прошло, мои друзья мертвы, имбирный эль разбился… – к своему ужасу, она почувствовала, что на глаза наворачиваются слезы.
Габриэль наклонился, поднял Эйдана и закинул его на плечо.
– Тогда попробуем исправить твой день, – сказал Габриэль с неожиданной искренностью, которая заставила Тану улыбнуться.