Бездонное кресло в кабинете Туманова с каждой новой выволочкой все больше приобретало в глазах Величева статус аналога скамьи подсудимых. Если усадили в мягкое ложе, значит, жестко стелить будут. Хотя сегодня обошлось без ора, угроз и оскорблений. После того как Серега в ответ на вопрос о результатах порученной миссии покаялся в полном провале и вывалил на Туманова кучу оправданий и объяснений, справедливости ради, жалких и неконструктивных, его по столу мордой не размазали. И не стали плевался в лицо красочными характеристиками, однозначно раскрывающими уровень умственной неполноценности Величева и его «торпед». Алексей Михайлович воспринял известие о неудаче в духе своего исторического тезки из правящего дома Романовых, который был известен необычной для царей кротостью и заслуженно получил прозвище Тишайший. Лишь слегка попенял:
– Что же ты облажался? Я на тебя надеялся, серьезное дело поручил, а ты?..
– Алексей Михайлович, виноват! Не уследил, подвели, уроды.
– Не скули. Обгадился, так не ищи крайних, – мягко укорил «бригадира» Туманов.
– Может, поправить дело? Наташу эту из больницы того?..
– Чего того?
– Типа, выкрасть… или там порешить? А перо рядом положить?
– Я тебя самого за такие идеи скоро положу. В отдельную квартиру. – Голос Туманова не повысился ни на йоту, но по спине Величева побежали мурашки. Крупные, размером с муху. В нижней части живота возникла сосущая пустота, а конечности стали непослушными. Ватными. И все от спокойного, невозмутимого тона. Лучше бы Туманов визжал от злости и «бригадирское» рыло кулаками разравнивал; сбросил бы пар, глядишь, и полегчало бы. Как Велик на Кривом, сплясал румбу и простил. Почти. А то, не приведи бог, разочаруется окончательно шеф в Сереге и выпишет «увольнительную». Синяки, шишки, уязвленное самолюбие и даже сломанные ребра пережить можно, а вот «увольнение» или прописку «в отдельной квартире» – едва ли. Знаем мы эти отдельные апартаменты: из натурального дерева, размером метр на два и на изрядной глубине.
– Шеф, я искуплю!
– Искупишь, куда денешься, – согласился Алексей Михайлович. – Ножик-то хоть не потерял?
– Да вы что?!
– И на том спасибо. Последнее китайское тебе, еще раз накосячишь – до свидания! Исправлять косяк сам будешь. Поскольку пятница на носу, и Паровоз уже на чемоданах, времени мало. Такой шанс больше не появится, надо раньше управиться. – Туманов замолчал, подошел к окну, оперся кулаками о подоконник и уставился в застекольное пространство.
«Странный он какой-то сегодня, – удивился Величев и сам же себя одернул: – И хорошо, а не то…».
Нафантазировать кошмарные варианты «а не то» не успел – Туманов оторвался от красот «застеколья» и повернулся к «бригадиру»:
– Тема с Наташей отпадает. Окончательно. Перо придется использовать для другого… объекта. Сейчас я одного человека приглашу, ты его не знаешь, он на меня недавно работает, познакомишься. И поступишь в его распоряжение. Будешь слушаться его как… меня. Понял?
– Да.
Туманов плюхнулся на собственное кресло во главе необъятного – практически генеральского – стола и ткнул пальцем кнопку телефона.
– Костя, найди Гареева, пусть ко мне поднимется.
Едва Туманов отпустил клавишу, в приемной послышалось невнятное бормотание, и буквально через десяток секунд на пороге нарисовался мрачного вида долговязый худосочный тип в потрепанных джинсах и мятой футболке, из которой руки торчали… штакетинами. Тип был похож на детский рисунок в духе: «палка, палка, огуречик, вот и вышел человечек». Только вместо огуречка прообразом его тела, должно быть, являлось нечто менее округлое и более вытянутое – стручок, например.
Из-за острого плеча долговязого высовывалась довольная рожа Кости Масальского.
– Привел.
– Исчезни!
Масальский исполнил приказание, тихонько прикрыв двери.
– Знакомьтесь.
– Александр, можно просто Саша, – выдвинул правую штакетину вперед долговязый.
– Серега, – стиснул предложенную узкую ладонь Величев, чудом приподнявшись над коварным креслом.
«Просто Саша» с непроницаемым лицом кивнул, разорвал рукопожатие и уселся напротив. В кресло гораздо более жесткое и удобное.
– Саша – спец по слежке и оперативной работе, – пояснил Туманов. – А ты у нас… – Шеф воззрился на Величева. – Собаку съел на операциях… хм… деликатного характера, правильно? Значит, общий язык найдете, сработаетесь.
И Саша и Величев согласно кивнули. А куда деваться?
– Биографические справки давать не буду, сами перетрете. Учти!.. – Толстый волосатый палец Тумана пистолетным стволом уставился на Велика. – Саша опером в райотделе и в главке десять лет отпахал, поэтому ты без вывертов! Амбиции можешь засунуть, сам знаешь куда. Саша сказал – ты сделал, усек?
Голова Велика вновь мотнулась вниз-вверх. Как у китайского болванчика. «Вот сука, под мента меня положил! Дожили, Серега Величев у мусора на побегушках», – в груди закипела обида, но наружу не прорвалась. Только лицо чуть заметно скривилось, приобретя весьма кислое выражение. Ничего, потом сочтемся, если карта выпадет.
– Теперь о деле: работаете по Наташиному дружку. С ним не срастется – тогда подойдет любой лох, лишь бы с Паровозом где-нибудь когда-нибудь пересекался. Главное, чтобы перо до пятницы в ход пошло и всплыло под вспышки фотокамер. Детали разработаете и обсудите самостоятельно, у меня и без того голова болит. Вопросы есть? Нет! Все, валите!
Инструктируемые встали, вернее, Гареев поднялся сразу, а Величев принялся совершать сложные телодвижения, чтобы вывалиться из бездонного кресла. Где-то в конце процесса, когда Серега уже почти принял вертикальное положение, Туманов приголубил его добрым прощальным напутствием:
– Помни, последнее китайское!
Пока они спускались с Гареевым по лестнице, расплавленные от злости мозги Величева посетила одна интересная идея. Как совместить полезное с приятным. Он преодолел острый сиюминутный позыв перебросить долговязого Сашу через перила, чтобы тот рухнул вниз головой, расплескав ошметки окровавленной плоти по стенам, попутно задавил желание отвесить худосочной костлявой заднице полновесный пинок и довольно миролюбиво спросил:
– Слышь, если хахаля не отыщем, кого, типа, на перо поставим? Шеф что-нибудь приказывал?
– Нет. А что?
– Да так, есть пара кандидатур на примете…
Сквознячок свободно гулял по салону, струился по лицу, взъерошивал волосы, шелестел документами и изредка – когда автомобиль увеличивал скорость на поворотах – хулиганил, разбрасывая по заднему сиденью разнообразные бумажки и даже кидая их на пол. Такое вопиющее безобразие Стрельцов сносил терпеливо – на стоянке смиренно поднимал и раскладывал документы по файловым папкам, вытаскивал из-под сидений бумажный мусор. И едва садился за руль и трогался с места, снова опускал стекло в автомобиле. Ради того, чтобы чувствовать кожей прохладное дыхание ветра.
Окружающие считали это глупой прихотью, заскоком, но услугами автомобильного климат-контроля Артем практически не пользовался. Несмотря ни на какую жару. Считая дыхание кондиционера мертвым, Стрельцов позволял дуть в лицо только ветру. Хотя назвать животворным поток городского воздуха, пропитанный «чудными» индустриальными ароматами и вредными веществами, не рискнул бы и самый завзятый фанат урбанизации. Однако Артема бесчисленные пугала нарушенной экологии не впечатляли, и кондиционеру он предпочитал ветерок, пусть с химическими добавками из заводских труб и примесями выхлопных газов. Все бы ничего, но вкупе с дурацкой привычкой складировать документы на заднем сиденье, а не аккуратно укладывать их в портфель, как рекомендовал Райхман, опускание стекла приводило к вышеописанным безобразиям.
Сегодня посторонние ароматы обонятельные рецепторы не перегружали, ветерок был почти по-настоящему свежим. Невзирая на то, что осадков – наперекор народному фольклору про четверговые дождики и прогнозу Гидрометцентра – не предвиделось. Ясное безоблачное небо просто кричало, что метеорологам верить нельзя. А о том, что неделя доползла до отметки «четверг», Артем старался не думать. Четверг – рыбный день в советских столовых. Не вспоминать же про завтрашнюю пятницу, на которую назначен час икс, время принятия решения.
Завтра будет… завтра. И если есть возможность отложить переживания по поводу несостоявшейся сделки и изменения отношений с друзьями-компаньонами на сутки, почему бы так и не поступить? Конечно, периодически внутренний голос будет грызть печень и капать на мозги, но мытарить себя в полный рост Артем начнет только завтра. А сейчас он заберет Настю из дома, и они поедут отмечать… хороший день. Или по городу погуляют. Есть еще варианты: в кино заглянуть или в клуб. Хотя летом в клуб – неактуально. Утром, по крайней мере, договаривались просто прогуляться, шашлыка поесть.
Узкий стояночный карман перед подъездом, где Стрельцов обычно парковал свой экипаж, заняли два здоровенных тонированных джипа, один серебристый, второй черный. Создавалось впечатление, что джипы не парковали, а специально расставили так, чтобы больше рядом никто не поместился. Поэтому Артему пришлось заезжать на поросший чахлой травой газон и оставлять машину там. Предварительно высказавшись по поводу скудоумных хозяев жизни и их крупногабаритных сараев.
Через полчаса супруги Стрельцовы вышли из дома, сели в автомобиль и поехали в кафе. Ни Настя, ни Артем не обратили внимания, что оба джипа синхронно ожили и их громадные туши двинулись вслед за их машиной…
В кафе Стрельцовы посидели нормально. Вкусно, комфортно, душевно. Глава семейства даже слишком душевно.
Внутренний голос, вопреки ожиданиям, вопил чрезмерно громко и чересчур усердно терзал печень, поэтому Артему приходилось вопли заглушать, а печень, соответственно, лечить. И то и другое – посредством водочки. Услышал стенания внутреннего голоса – хлоп рюмашку. Почувствовал «угрызения» печени – залил ее стопариком. В неравной борьбе с внутренним голосом Стрельцов одержал победу, но заплатил за нее прилично. Счет потянул на пять тысяч.
Настя, по понятным причинам воздерживающаяся от употребления алкоголя, несколько раз полушутя требовала прекратить чрезмерно частое опрокидывание тары, но поскольку Артем вел себя в целом адекватно – веселился, иронизировал, признаков депрессии не выказывал – отстала. Ну, хочет муж выпить, не выворачивать же ему руки. Меру знает, набраться не должен. И все же Артем набрался. Долечился и доглушился. Не до поросячьего визга, конечно, и не до мартышкиных ужимок, но изрядно. Земля уже покачивалась, словно опущенный на морскую гладь надувной матрац, и «соображалка» работала со скрипом. Ощутимо слышным. Даже подсчет чаевых официанту вызвал определенные затруднения. Чтобы их устранить Стрельцов встряхнул мозги еще одной рюмашкой. В результате возлияний из-за столика Артем выбирался подчеркнуто осторожно, подражая действиям обколотого успокоительным слона в посудной лавке, при этом опираясь на супругу и стараясь не мотать головой.
Любой кивок мог вызвать сотрясение. И не той части тела, в которую, по меткому заявлению одного маститого боксера, едят, а матушки-земли. Слишком активно она покачивалась. В проветриваемом «чертовыми» кондиционерами помещении кафе еще терпимо, но «на воздухе», куда Артем еле выбрался при помощи супруги, почва распоясалась окончательно. Она то лихорадочно тряслась, то подпрыгивала, то плясала, слава богу, что не гопака и не камаринского, а нечто более интеллигентное.
Вечерняя прохлада не освежила. И не протрезвила. Затуманенного алкоголем сознания Стрельцова данное нехитрое умозаключение достигло. Он высказался насчет подлых рестораторов, которые добавляют в водку честным гражданам разную дрянь, не иначе химию, от чего означенные честные граждане плохо держатся на ногах. Брякнул и тут же понял, что спорол чушь. Откуда-то издалека, словно из-за перегородки, донесся переливчатый смех Насти.
– Ох, ты и набрался!
– Ничего я не наб-р-рался! – попробовал возразить Артем и сам ужаснулся. Тому, насколько он пьян. И чем дальше, тем сильнее его разбирает. Уже и взгляд удавалось с превеликим трудом сосредоточить на каком-либо предмете.
Что за водку черти подают?!
По итогам короткого импровизированного совещания семейный совет определил, что за руль сядет Настя, а Артема транспортируют в качестве ценного груза. Иначе они до дома вряд ли доберутся, а если и доберутся, то очень нескоро. И тогда не выгулянная на ночь Чапа им такой привет в прихожей оставит, что впору лопатой разбрасывать.
Дальнейшее Стрельцов помнил обрывочно. Куски калейдоскопа: он садится на пассажирское сиденье, подталкиваемый в спину супругой и настаивающий на том, чтобы его «не кантовали, поскольку он груз действительно ценный, хрупкий и бьющийся»; по бокам мелькают всполохи неоновой рекламы и огоньки окон; вот они тормозят у какого-то магазина, куда ни кинь взор, тянутся ряды бутылок, банок, разноцветных пакетов и жестянок; подъезжают к родному дому, выходят из машины, а кое-кто вываливается мешком с картошкой, и навстречу прет незнакомый мордастый мужик. И все.
Затем наступила темнота.
Боль. Она растеклась по телу. Распространилась. Во вселенной не существовало ничего, кроме боли. Только темнота и боль. Вечные основы вселенной. Затем боль стала истончаться. Не уменьшаться, а именно истончаться, делиться, из одной огромной глыбы превращаться во множество мелких камушков. Камушков, которые невыносимо громко стучали по темени. По обнаженному, беззащитному мозгу.
Тук-тук-тук.
Стук разносился грохотом по черепной коробке, отдаваясь эхом в ушах. Темнота тоже истончалась. Коготки света царапали веки. Стрельцов понял, что уже ощущает собственное тело, но великой радости это не принесло. Океан боли расплескался морями, озерами и прочими водоемами. Теперь он ощущал чудовищный дискомфорт в разных местах. То в голову боль пронзит, то приступ тошноты к горлу подкатит, то веки заломит так, будто они состоят лишь из нервных волокон. Еще почему-то ныла спина, правая скула и запястья.
Артем попытался собраться с силами и мыслями – получилось не очень. Особенно с мыслями. В голове можно было бешбармак готовить, настолько она напоминала пустое железное ведро – внутри один грохот. Сил тоже не хватало, и шевелиться не то что не хотелось – казалось, при любом движении тело просто разорвется от боли. В воспаленных мозгах родилась первая связная идея – для затравки открыть глаза.
Попробовал. Тяжелые створки век медленно поползли вверх, сетчатку ожгло светом. Когда глаза привыкли к колющей остроте освещения, выяснилось, что с ориентировкой на местности дело обстоит не ахти. Видимость ограничена, осмотреться – никакой возможности. Все поле стрельцовского зрения занимал кусок, простите за скудость слога, пола, покрытый «чудным» – в светло-бежевую крапинку – дырявым линолеумом. А разглядывать этот дивный пейзаж приходится по той простой причине, что Артем лежит мордой вниз.
Мозги постепенно заработали, вернулась способность делать примитивные умозаключения. Не минуло и столетия, как Стрельцов догадался, что лежит тут давно, поскольку правая сторона лица, которая и покоится на полу, частично онемела, частично ноет. Рисунок на линолеуме был Артему незнаком, отчего явно напрашивался вывод, что он не дома и не в гостях у родственников или близких друзей. Хотя качество напольного покрытия и его расцветку во всех «дружественных» квартирах Стрельцов, естественно, не помнил, но твердо знал, что подобной дешевой безвкусицей уважающий себя хозяин портить жилище не станет. Разве что человек «опустившийся» или к интерьеру собственного гнезда безразличный настолько, что ленится залатать режущие глаз дыры. Если память не подводила, ранее один довольно успешный предприниматель шатаниями по берлогам опустившихся граждан не увлекался. Среди знакомых пофигисты, которым до фонаря, как выглядит их жилье, тоже не водились. Есть от чего прийти в недоумение. И кое-кто в него бы пришел, если бы орган, ответственный за мыслительную деятельность, функционировал в нормальном режиме. А так Артем тупо смотрел на линолеум и хлопал «портьерами» полегчавших век. Попутно наслаждаясь яркой палитрой болевых ощущений.
Разглядывание однотипного пейзажа быстро наскучило. Артем приподнял голову, но ситуацию действие прояснило мало. Разве что над напольным натюрмортом обнаружились ровные прямоугольники досок, составляющие видимую часть стены.
Ничего себе, хижина дяди Тома! Как ни заторможен и не задавлен болью был Стрельцов, он ошалел. Или, если хотите, ошалел окончательно, принимая во внимание не совсем адекватное похмельное состояние. До такой степени, что невольно расслабил мышцы шеи и чувствительно приложился и без того ноющей скулой к полу. Это куда его занесло? Во дворец с деревянными стенами и рваным линолеумным полом? И в каких домах подобные пикантные интерьеры водятся? Просто текст песни Высоцкого: «…Ой, где был я вчера, не найду, хоть убей, помню только лишь стены с обоями…»
И что же было вчера?! Клавку с подружкой сценарий, кажется, не предусматривал, поцелуи на кухне – тоже. Или?.. Настя была, точно. И где она, кстати?
Вопросы возникали из пустоты, роились пчелами, назойливо жужжали и оставались без ответов. Взывания к памяти не приносили результата, она зияла сплошными лакунами в области касающегося вчерашнего. Или позавчерашнего. Последнее более-менее отчетливое воспоминание было связано с посещением кафе. Там Артем набрался, потом вроде бы они сели в машину. Или нет? Еще мелькала перед внутренним взором какая-то наглая харя, словно срисованная с второсортного и не очень положительного кинематографического персонажа из фильмов эпохи застоя, нечто а-ля молодой Михаил Кокшенов, но это уже полный декаданс.
От активизации умственной деятельности голова затрещала еще сильнее. Изнасиловав несчастные мозги, если аморфный, неприспособленный к мыслительной деятельности и пропитанный алкоголем студень можно так назвать, вдоль и поперек, Стрельцов сообразил, что, валяясь на полу и разглядывая щели на стенах и дыры на линолеуме, он во времени и пространстве не сориентируется. Да и не факт, что вспомнит нечто существенное.
Надо вставать, как ни крути. Абстрагироваться от приступов боли, сотрясающих тело, и подниматься. Артем сконцентрировался, напряг волю и вялые мышцы и потянулся вверх, опираясь… нет, ни на что не опираясь. Для принятия вертикального положения рефлекс требовал помощи рук, однако ее не последовало. Вместо того чтобы облокотиться на руки и встать, Стрельцов совершил странное извивающееся движение, похожее на змеиное. Так вот почему у него ноют запястья! Руки находились за спиной, и опереться на них сумел бы разве что акробат, работающий в жанре «каучук». Артем акробатикой никогда не увлекался, поэтому сподобился изобразить лишь жалкое подобие змеиного танца. Но Стрельцову было не до жалости. Он не владел руками! Его парализовало? Или он связан?
Мгновенно зародившийся ужас заставил позабыть про боль, про похмелье, про незнакомый пол, вообще про все на свете. Только бы не парализовало! От одной мысли, что он проведет остаток жизни в инвалидной коляске и за ним будут ухаживать, помогать одеваться, подниматься по лестницам или спускать штаны для отправления естественных нужд, Артема едва не вырвало. Вознося невразумительные молитвы небесам и потея от дурных предчувствий, он попробовал пошевелить пальцами.
Почувствовал!!! Слабо, но никаких сомнений – пальцы шевелятся, наверное, просто затекли, онемели от долгого возлежания. Стрельцов принялся лихорадочно разминать их, сжимать и разжимать. Постепенно кровообращение восстанавливалось, к коже на ладонях и пальцах возвращались осязательные способности. Когда после пары десятков упражнений для кистей рук без эспандера прикосновения пальцев друг к другу стали вполне ощутимыми, Артем нащупал веревочные узлы на запястьях и понял, что связан. И искренне обрадовался – слава богу, дело не в парализации.
Несколько минут протекли в размышлениях на скорбные темы. К ранее существующим безответным вопросам добавились поистине гамлетовские. Типа: кто и почему меня связал? и как я докатился до жизни такой? И вразумительных объяснений своего незавидного положения Артем придумать не сумел. Попутно выяснилось, что ноги тоже не совсем свободны, но неведомый супостат связать их крепко не удосужился – оставил определенный люфт между икрами. Да и колени сгибались, правда, лишь попарно. И Стрельцов предпринял еще одно поползновение встать и осмотреться. Поползновение, в прямом смысле слова – без помощи рук.
Удалось. С третьего раза. И то не полностью – не на ноги, в привычном понимании, а на колени. Но и этого хватило. Голова закружилась, и снова замутило. Надо думать, не от высоты, а по причине похмельного синдрома, который ненадолго отодвигался на второй план.
Открывшееся с «новой высоты» зрелище не вдохновляло. К ранее изученному до дыр «крапчатому» линолеуму и деревянным доскам на стене добавилась соответствующая по убогости обстановка: две железные панцирные кровати, ветхий деревянный стол, заставленный разнокалиберной посудой, в основном – кастрюлями, кондовая деревянная тумбочка неизвестного происхождения и непонятного назначения, притулившаяся у обитой кусками войлока двери. Одна из кроватей прогибалась под весом беспорядочно наваленного на нее хлама, по большей части – макулатурно-тряпичного. Вторая, расположившаяся под единственным в помещении узким окном с запыленными стеклами и ситцевой занавесочкой в стиле «ох, моя деревня!», напротив, красовалась обнаженной сеткой. Низкий деревянный потолок, из которого вырастал шнур провода с загаженным мухами патроном электрической лампочки, полуразвалившийся ящик с металлическим хламом и брошенный у порога домотканый круглый коврик дополняли картину. Из ряда вон выбивался довольно приличный – не перекосившийся и не облезлый – шкаф, украшенный резьбой и массивной фурнитурой. Шкаф, на первый взгляд, даже претендовал на статус подлинного, а не мнимого антиквариата. Артем явно находился на какой-то даче. Не самой богатой.
Сам собой напрашивался нехитрый вывод: воспользовавшись его полубессознательным состоянием, неведомый злоумышленник или, скорее, злоумышленники, связали Артему руки и приволокли «бренное тело» на дачу. Чтобы проверить собственное умозаключение, Стрельцов изогнулся и совершил короткий неуклюжий прыжок в сторону окна – с грацией ставшей на попа сосиски. Затем дважды повторил эксперимент. Обошлось без падений.
Грязь столь глубоко въелась в стекло, что вид из окна, как говорится, оставлял желать. К тому же изрядно мешала занавеска, одернуть которую не давали веревки на руках. Не зубами же ее отодвигать, во рту и так ночевал эскадрон, а то и полк кавалеристов, возможно даже – гусар. Сквозь пыль Артем разглядел лишь высокий дощатый забор, кусты крыжовника и лопухи возле него и грандиозный памятник деревянного зодчества, предположительно – сарай.
Дача. Сомнений нет. И чья, неизвестно.
Спрашивается, зачем его сюда притащили? Требовать выкуп? Глупо и необдуманно, Стрельцов – далеко не Билл Гейтс и не Рокфеллер, и выкуп за него платить никто не станет. Мать, учительствуя в уральской деревне, не бедствует, конечно, но в большей степени благосостоянием она обязана помощи единственного сына. Друзья или приятели? Не смешите! Заплатить выкуп за себя, любимого, способен один человек – непосредственно Стрельцов Артем Вячеславович. Поэтому версия, в которой причиной лишения его свободы передвижения являлось желание неведомых злодеев потребовать выкуп, в качестве рабочей даже не рассматривалась. Иначе – это очень тупые, ни на что не годные злодеи, какие водятся исключительно в сказках.
Однако кто-то его все же похитил. Веревки на запястьях и ногах однозначно убеждали в том, что злоумышленники – реальные люди и к сказочным персонажам не относятся. И цель у похитителей имелась. В голову лезли разные глупости. Глупости пугающие – в духе заголовков желтой прессы: про насильственную трансплантацию внутренних органов, про незаконные медицинские опыты над людьми, про подпольные плантации наркодельцов, где используется дармовой труд рабов. Даже про инопланетян мыслишка проскользнула, но была тут же отброшена как совершенно невменяемая.
Или это «шуточки» в связи с отказом от великолепного предложения господина Мамаева? И не узнаешь, пока нос к носу со злоумышленниками не столкнешься. Хотя встречаться с похитителями не хотелось абсолютно. А хотелось проглотить горстку спасительных таблеток и проснуться. Желательно – в собственной постели, с любимой супругой под боком. Забыть, как дурной сон, и веревки на руках, и грязный, дырявый пол на неизвестной даче и адскую головную боль. Однако сон не заканчивался. И пусть кроватей имелось в наличии целых две, но назвать собственной постелью любую из них – язык бы отсох. И где, черт возьми, Настя?!
Вспомнив о жене, Артем еще более усугубил свое, прямо скажем, плачевное состояние. Ему стало совсем худо. Не физически (куда уже хуже?), а морально. От одного предположения, что его беременная супруга тоже может находиться в подобном положении – со связанными руками или взаперти, – он едва не взвыл. Это же какой стресс! О более страшном Стрельцов старался и не думать. Еще где-то на задворках сознания бродила глупая мысль о том, что, если Настя не вернулась домой вовремя, то Чапа обгадила полквартиры, но размышления о нелегкой собачьей доле Артем отгонял. Не до собаки, узнать бы, что с женой.
Господи, пусть с Настей ничего не случилось! Артема так проняло, что к горлу подкатил противный колючий ком, желудок содрогнулся в конвульсиях и исторг содержимое непосредственно на ситцевую занавеску. И до того небезупречная в плане чистоты деталь интерьера превратилась в тряпку, которую не то что трогать – разглядывать стало омерзительно. Легче не стало, но вместе с желудком немного прочистились мозги. По крайней мере, показалось, что высшая нервная деятельность активизировалась. Артем срочно занялся обдумыванием планов побега из негостеприимного дачного домика, одновременно старясь сохранить равновесие путем балансирования возле окна. Упасть мордой в заблеванную шторку было бы… неприлично. А падать мешком на спину после того, как приложено столько усилий для подъема, чудовищно обидно.
Очевидно, балансирование отнимало слишком много энергии и для серого вещества ее катастрофически не хватало – планы освобождения получались убогими, куцыми и фантастическими. Самыми реалистичными выглядели намерение вышибить головой дверь, наплевав на то, что она может быть заперта, а за порогом притаился десяток вооруженных до зубов головорезов, и желание разбить окно и осколками разрезать веревки. Такие детали, как хороший слух предполагаемых головорезов и недостаток акробатических навыков для разрезания веревок за спиной, во внимание не принимались. Прочие задумки колебались в диапазоне от абсолютно безумных до идиотических.
Справедливости ради стоит отметить, что времени для долгих и продуктивных размышлений дачному узнику не предоставили. Едва он решил предпринять попытку выйти, прикинул пару оптимальных маршрутов «допрыгивания» или «доползновения» до порога, как дверь распахнулась, и в импровизированную тюрьму заглянул шкафоподобный мужик, про таких говорят – мордоворот. Одет он был в курортном духе: белые шорты, майка и сланцы. Короткую мощную шею змеей обвивала толстая цепь из желтого – понятно какого – металла. Поневоле вспоминались нетленные строчки Александра Сергеевича: «…златая цепь на дубе том…». Если бы Стрельцов читал произведения знаменитого итальянского криминалиста Ламброзо, то он, несомненно, отнес бы «дуба» к категории людей, склонных к совершению антиобщественных поступков и преступлений. Признаки налицо: приплюснутый скошенный череп, низкие надбровные дуги, тяжелая челюсть, узко посаженные глаза. А если добавить кривую, зловещую ухмылку, спортивную стрижку и взгляд «хозяина жизни», то ошибка исключалась – в гости заглянул типичный «браток». Артем трудами классиков криминалистики не увлекался, но, будучи человеком опытным, сразу понял, что за фрукт перед ним. Даже в заторможенном и проспиртованном состоянии для него не составило труда сопоставить явление мордоворота со связанными руками. Несомненно, «браток» причастен к дачному плену. Плюс его довольная, щекастая ряха навевала смутные воспоминания.
– Проснулся, родимый? – доброжелательно поинтересовался мордоворот. – А то, думаю, кто шумит?
– Ты кто такой? – в противовес не слишком вежливо ответил «родимый».
– Я твоя сиделка.
– Кто?!
– Глухой, что ли? – заботливо осведомился «курортник».
Выслушивать ласковые речи типичного бандита под аккомпанемент головной боли, попутно стараясь сохранить равновесие – подобное испытание оказалось Стрельцову не по зубам. Нервы его не выдержали, и он заорал:
– Сам ты глухой! Что это за долбаная дача и какого хрена мне руки связали?! И где моя жена?! Что тут, вообще, к чертовой матери, происходит?!
– О, базлает… – удивился мордоворот.
– Что тут происходит?!! – видя, что его крики пропадают втуне, снова возопил Артем.
На сей раз дошло. Шкаф раздвинул пасть в оскале еще шире и радостно сообщил:
– Не волнуйся, родимый, все в ажуре. Жена твоя в надежном месте. И если ты косорезить не будешь, а паинькой сделаешь то, что просят, то вернется домой в целости, ха-ха, и сохранности. В полной комплектации. Так же, как и ты. А что происходит, тебе чуть позже растолкуют.
– Чего?!
– Про жену, говорю, правильно спрашиваешь.
– Я… – начал Артем, но собеседник с удивительным для его комплекции проворством выскочил за дверь. И почти сразу – через полминуты – вернулся.
– На, слушай! – «Браток» приставил к уху пленника трубку сотового телефона.
– …Артем, алло… Артем, меня какие-то люди держат! – зазвенел в трубке встревоженный голос супруги.
– Алло, Настя! Не волнуйся, алло! – заблажил Стрельцов, но из телефона уже раздавались тревожные короткие гудки.
– Хватит, хорошего помаленьку. Будешь правильно себя вести, родимый, еще дам позвонить.
Словно ушат ледяной колодезной воды вылился на Артема. Он взъярился:
– Твари!! Ублюдки! Если с Настей что-нибудь случится, хоть волосок упадет с ее… хоть пальцем, то я не знаю, что с тобой сделаю! Я тебя…
Мордоворот поморщился, шагнул поближе и резко ударил Стрельцова под дых.
– Не ори!
Удар взбодрил и встряхнул. Артем согнулся дугой – насколько позволяли веревки – и рухнул мордой в пол. А заодно в ошметки вчерашнего ужина, стекшие с занавески. Такого испытания впечатлительная натура Стрельцова не выдержала, и его вторично стошнило.
– Как тебя разобрало-то, – сочувственно покачал головой «браток». Он наткнулся взглядом на окончательно испорченный кусок ситца на окне и удивился: – Родимый, ты что, уже все тут заблевал?
– Козел! Ублюдок! – оклемавшийся после подлого удара Артем приподнялся и в приступе неконтролируемой ярости высказал все, что думает о мордовороте. И о его родственниках, близких и дальних, а также о сексуальных предпочтениях. Высказывания носили сплошь непарламентский характер, а описываемые сексуальные изыски касались взаимоотношений с мужским полом и представителями животного мира. По большей части, хвостатыми и рогатыми.
Выслушав красочную и насыщенную эпитетами гневную тираду, «браток» восхищенно поцокал языком, наклонился к корчащемуся на полу Артему, примерился и хлопнул похожими на лопаты ладонями по ушам пленника. В голове у Стрельцова как будто разорвали тротиловую шашку. Или даже фугас. Вроде тех, что пресловутые чеченские боевики используют при проведении террористических актов. Уши налились огненной болью и закупорились свинцово-ватными затычками. Звуки не исчезли, но истончились до неразборчивых шорохов и шелестов, с трудом пробивающихся сквозь свинец и вату. Однако через пару секунд слух восстановился. Только голова заболела еще сильнее.
– Я же тебе говорил, не шуми.
Стрельцов, затрясшись от бессильной ярости и унижения, попытался укусить мордоворота за ногу, но не достал. И не придумав ничего лучшего, судорожно извернулся и плюнул «братку» в морду. Смачно. Харкнул, простите за двойную тавтологию, в ненавистную харю так и не представившегося гражданина.
– Ах ты, сучара! – взревел подстреленным во время случки бизоном «браток», подскочил и мазнул ладонью по щеке, проверяя, как много слюны попало в цель. Убедившись, что плевок удался, разозлился еще больше. Маска мнимого спокойствия слетела с физиономии «благодушного хозяина жизни» легче, чем иголка – с высохшей новогодней елки.
– Падаль, убью!
«Курортник» от души приложился ногой к стрельцовскому боку, затем отошел и засадил повторно. С разбега. Удар отозвался глухим эхом в ушах. Неприятно, но терпимо. И без того все тело ломит, одним очагом боли больше, и только. Зато харкнул подонку в зенки его ненавистные. Артем испытал некоторое злорадное удовлетворение и даже мысленно подбодрил неприятеля: «Лупи, гад, пальцы отбивай. На ногах-то сланцы, а не ботинки или сапоги кирзовые. Не забьешь, а там, глядишь, поквитаемся». Подбадривал настолько искренне и эмоционально, что высказал пожелание вслух:
– Убивай, гад!
– Н-на!! – Могучий лапоть «братка» соприкоснулся с грудной клеткой Стрельцова, угодив в район солнечного сплетения.
Артем задохнулся, но не отключился. Поэтому он услышал, как скрипнула дверь и из-за нее донесся короткий приказ:
– Кончай разминку!
Занесенная для очередного удара нога мордоворота замерла в воздухе, а затем опустилась. Сам хозяин ноги угрем снова выскользнул за дверь. В соседнем помещении шел разговор, но очень тихий, потому что Артем слышал лишь глухое: «бу-бу-бу». О чем беседовали в «предбаннике» и что это за деятель, перед которым вальяжный и самоуверенный мордоворот в пляжном одеянии бегает на цырлах, оставалось только догадываться. Впрочем, на догадки времени пленнику почти не дали. На пороге вновь возник «любимый» мордоворот и процедил:
– Повезло тебе, родимый, живи.
– Пошел ты! – не остался в долгу Стрельцов.
– Ладно-ладно, – примирительно поднял свои ласты-ладони до уровня плеч «браток», что не вязалось с его предыдущим поведением. И уже совсем вразрез шло с имиджем крутого парня. – Ты это?.. Бухой еще или уже просох?
– Чего?!
– Соображаешь? Как там?.. Вменяемый?
Изумлению Стрельцова не было предела. Челюсть отвалилась, и если бы Артем на миг стал героем диснеевского мультфильма, непременно отбила бы ему пальцы ног. С каких пор бандиты, похищающие людей ради… пока неизвестного чего, интересуются душевным здоровьем своих жертв. Или в местном преступном сообществе запланирован месячник по улучшению культуры обслуживания клиентов? Нет, только что прерванные футбольные экзерсисы мордатого «братка» убеждали в обратном – далеко еще нашему криминалитету до лучших европейских и североамериканских образцов. Или мордастый – не бандит? А кто тогда? Доктор? Есть еще вариант: и дача, и «браток» в курортно-пляжном наряде, и веревки на руках – ему снятся, но это уже точно – белая горячка.
Размякшие похмельные мозги ничего толкового по поводу странного вопроса придумать не смогли. Поэтому с языка сорвалось нелепое:
– Я что, в психушке?
Теперь челюсть отпала у мордоворота.
– Че?!
Однако Стрельцов уже сам сообразил, что сморозил глупость, и выдохнул.
– Вижу, что нет…
Несколько секунд мордоворот приходил в себя после стрельцовского заявления, а затем засмеялся.
– Психушка, ха-ха! Шутишь? Это хорошо. Значит, соображаешь. Короче, сейчас с тобой один человек тему перетрет и все растолкует, зачем ты тут и почему. – Мордоворот подхватил Артема под мышки и усадил на кровать. На ту, которая красовалась лысой панцирной сеткой. Из кучи на второй кровати выдернул выцветшую тряпку, отдаленно смахивающую на женскую косынку, и ловко накинул ее на глаза пленнику.
– Какого черта? – Стрельцов попытался отдернуться, но безуспешно. «Браток», удержал его голову и соорудил из косынки повязку.
– Не балуй! Это в твоих же интересах, родимый. Меньше увидишь – дольше проживешь. А то, что грязная – ерунда. Умоешься потом, марафет наведешь.
Утратив возможность пользоваться визуальными рецепторами, Артем окончательно впал в уныние. Вляпался он куда-то очень серьезно. Просто так глаза не завязывают, мера предосторожности, чтобы не опознал. А вкупе с опутанными руками и ногами вообще полный алес капут. Хоть волком вой.
Мордоворот удалился. Протопал слоновьим маршем по пятнистому в дырочках линолеуму и хлопнул дверью. В соседнем помещении раздалось знакомое «бу-бу-бу», и почти сразу же истошно заверещала скрипучая дверь. Соседняя кровать лязгнула сеткой под опустившейся на нее тушей. Надо полагать, в гости пожаловал тот самый деятель, перед которым на задних лапах бегал мордастый «браток». Артем напрягся в томительном ожидании, готовясь выслушать обещанные объяснения и требования и получить ответы на многие вопросы. Его терпение долгому испытанию не подверглось.
– Расклад, значит, такой…