Мужчину должны украшать три вещи: порядочность, характер и поступки, а не дешёвые понты, завышенная самооценка и длинный язык.
День выдался по-весеннему погожим. Это были первые дни биэкарг-бутта[24]. Зима ещё толком не закончилась, но погода, на радость всем, стояла чудесная. Обычно весной в горах в это время года ни дня не проходит, чтобы не было снега или дождя. А тут уже второй день ясно и солнечно. Весной погода в горах может вмиг измениться. Тут же могут появиться облака, следом – и тучи. Обычно ненастье стоит несколько дней, затем выпадают осадки, примерно столько же времени. Это весенняя непредсказуемая погода.
Вокруг всё живое вступало в свои права. Сне́га кругом, кроме как в горах, почти не осталось. Ручьи то там, то здесь, особенно с гор, струились вниз, затем, растекаясь, внизу превращались в большие потоки. Особенно после обильного дождя реки наносили огромный ущерб природе. Потоки рек превращались в неумолимо грозное оружие природы. Устремлялись вниз, сметая всё на своём пути, не жалея никого. Люди старались строить свои жилища у реки, но на определённой высоте или близ большого по ширине разлива, чтобы вода не подступала к жилищам. Но каждый раз без трагедий не обходилось. Это родная стихия Кавказа.
Канташ чуть позже, но так же рано встал, как и отец. Уже год как он не отходил от Сурхо, возглавляя его личную охрану. В охране все воины были удальцы и проверены временем, в отличие от Канташа, они успели побывать в горячих схватках с врагом. Многие воины были и по годам старше, но вместе с тем Канташ, как и отец, пользовался большим уважением в народе. На него смотрели как на будущего преемника отца.
Домашний очаг Сурхо в Нашха представлял собой строение оборонного масштаба. Боевая башня в четыре этажа и пристроенная к башне огромная кунацкая[25], плюс большой двор, огороженный высокими стенами. Вокруг в ауле строения горцев были также в основном выложены из бутового камня, в случае боевых действий служившего оборонительным препятствием для врага. С высоты боевой башни почти всё ущелье было видно как на ладони. Через два-три горных хребта начиналась Ханкальская равнина, откуда далеко внизу, еле заметный глазу, виднелся и Магас.
Строение боевых башен того времени было непосредственно связано с военной стратегией нахов. В случае появления врага через башни передавались сигналы по всей территории страны, вплоть до самых высоких гор, путём зажигания огня. При виде вдали дыма, поднимающегося со сторожевой башни, на другой башне также зажигали огонь. Так мгновенно шла мобилизация армии для отпора врага. Исторически сложилось так, что при наступлении противник свои первые удары обрушивал на нашхинские земли, особенно на столицу нахов Магас.
Каждый раз, когда Сурхо приезжал домой, охрана останавливалась в кунацкой. Канташ, подойдя к дверям кунацкой, увидел, что все его боевые товарищи уже на ногах. Только ночной дозор, который только что сменился, отдыхал.
– Доброе утро, кIентий[26]. Вам удалось немного отдохнуть? – спросил Канташ.
– И тебе доброе утро, – ответили все почти хором. – Всё нормально. Сурхо очень рано встал сегодня и долго сидел на пеньке, пока Олхазар к нему не подошёл. О чём-то беседуют. Муслу и Солта были в дозоре, они нас предупредили. Тебя не стали тревожить.
– Прошу так больше не делать, – с негодованием произнёс командир. – Я хоть и поздно лёг, с наной[27] и домочадцами общался, но всегда готов к любой переделке.
– Ты не обижайся, Канташ, – за всех ответил Шадид, который был в команде самым старшим и уважаемым. – Поверь мне, о любой опасности ты сразу же узнаешь. Это просто осторожность, как и всегда. Спасибо ребятам. Перед тобой и перед твоим отцом я в ответе за происходящее. Это воля твоего отца. Вы все молодые, быстрые как огонь. Мне Сурхо поручил следить за дисциплиной, и я этим горжусь. Вы сейчас учитесь суровой жизни познания мира, это наша мужская доля. Опыт жизни приходит с годами, и задача старших – передавать его из поколения в поколение.
– Спасибо, Шадид, это никто не оспаривает. Я имею в виду, что жалеть меня не надо, мы все одинаково в ответе за выполнение приказов. Что отец тебя очень уважает и ценит, мы все знаем. Прислушиваться к твоему слову и мнению – для всех нас честь. Не волнуйся, мы тебя не подведём, – почтительно сказал Канташ, чтобы на этом закончить разговор.
– Хорошо, – Шадид как будто прочитал мысли Канташа. – Какие планы у Сурхо на сегодня? Он ничего не говорил?
– Да нет, ничего особенного. Сказал, что этот день проведём дома, якобы нужно пообщаться со старейшинами.
– Я ему не завидую. На нём огромная ответственность за целый народ. Это непростая задача, – высказал свои мысли Шадид. – Ты лучше скажи, куда это ты так с утра нарядился? – От его острого взгляда невозможно было что-то утаить.
– Да ничего, – с волнением ответил Канташ, – нана просит, пока вы все здесь, отвезти её к родным. К вечеру, думаю, вернёмся. Правда, ещё не знаю, что дада[28] скажет. Если разрешит, то поедем.
– Ну почему не разрешит, тоже нужное дело, – спокойно сказал Шадид.
Некоторые заулыбались.
Все понимали суть происходящего. Знали, что Канташ стремится на свидание к Алет. Да и Сурхо, возможно, по этой причине и приехал домой. Ведь женитьба сына была важна для него именно сейчас, пока политическая обстановка довольно-таки спокойная. Хотя в любое время всё может измениться.
– Скажу тебе больше, Канташ. У нас в народе говорят, что настоящий мужчина должен особо почитать родственников матери и, если женат, – родственников супруги. Так что, конечно, надо съездить. А кого ты возьмёшь с собой? Одного мы тебя не пустим, а твой друг Солта был в дозоре. Вон, смотри, он нас и не слышит, спит как сурок.
– Я всё слышу, – неожиданно откликнулся Солта, хотя глаза и были закрыты. – Мы с Муслу по очереди успели отдохнуть. Так что я готов хоть куда.
– Что?! – чуть не взорвался Шадид. – Какой отдых? Кто вам позволил? У вас какое было задание? По разным углам двора, аула. А я что слышу? Самовольно принимаете решения? Встать! – Шадид не на шутку был зол. Его редко можно было увидеть таким. И действительно, это было грубейшее нарушение дисциплины. Все понимали, что без наказания их товарищ не останется. Солта был близким другом Канташа с детства, но служил в команде недавно. Все молчали, даже Канташ, зная, что Шадид в ответе за порядок и ему перечить нельзя.
Солта встал и тоже молча стоял с опущенной головой. Он отлично понимал, что военная дисциплина и умение владеть собой для мужчины имеют особое значение, потому как этому учили с детства. Нарушение правил в дозоре у воинов происходило редко. Шадид был удивлён наивности лучшего друга командира, но и спустить такое – значило изменить своим принципам. Он понимал, что не может такое допустить. Хотя последнее слово было за Канташем, а то и за Сурхо.
– Канташ, я слушаю тебя, – обратился Шадид к командиру. – Что ты решишь? Отцу сам доложишь, или я это сделаю?
– Шадид, мы тебя уважаем и…
– Это всё я понимаю, – перебил его Шадид, – но впервые тебе надо решить важный вопрос, особенно важный для тебя. Ты не просто командир, а командир бессмертников[29] – личной охраны главы нашего народа.
– В данный момент мне очень сложно что-то решать. Я понимаю, это заслуживает наказания, – Канташ сделал паузу, собираясь с мыслями. – Одно меня утешает: что он честно об этом сказал. Мог бы и промолчать…
– Он ведь не один, – опять в ярости перебил его Шадид. – Муслу также должен понести наказание. Солта всего неделю у нас в отряде, а Муслу – опытный волк[30], знающий все тонкости военной дисциплины.
До этого шума отдыхавший Муслу встал.
– Никакого нарушения не было, Шадид. Не знаю, почему Солта молчит. Я знал, что сегодня Канташ собирается ехать к родственникам матери, и подумал, что он возьмёт с собой Солту. Поэтому после полуночи взял на себя ответственность и попросил Езеда сменить его, вот и всё. Это не нарушение. Езед не хуже Солты знает, что такой дозор. Тебя я не стал тревожить.
– А почему тогда Солта молчит? – не унимался Шадид.
– Так ты ему не даёшь сказать, – ответил Муслу.
– Давайте все успокоимся, – сказал Канташ с огромным облегчением.
Наказать друга было непросто для начинающего свою военную карьеру воина. Обычным наказанием служил вывод из отряда на определённое время, при повторном случае – навсегда. Наказание приравнивалось к трусости, расхлябанности и осуждалось в обществе.
– Солта, – уже спокойно заговорил Шадид, – надо было сразу сказать об этом. Не в детские игры играем, а призваны родину защищать. Давайте тогда собирайтесь. У нас мало времени. Это не всё. Возьми с собой ещё нескольких товарищей на своё усмотрение. Так надо. Вам нужно проехать через леса ча-мохка[31].
– Хорошо, как скажешь, Шадид. Я правда не знаю, что дада скажет…
– Я знаю, что Сурхо не откажет, – уверенно сказал Шадид и вышел.
Все направились во двор. С гор веяло прохладой, потому как снег лежал, будто солнца и нет, не говоря уже о вечных снегах выше. С равнины веяло чуть заметной теплотой. День был с самого утра солнечным и по всем приметам без осадков, но в любое время можно было ожидать дождя и даже снега. Небо было чистое, только в некоторых местах виднелись небольшие облака. Жрецы уже предсказали, что такая погода установится на несколько дней. Поэтому многие жители насторожились, ожидая бурных потоков рек, а на равнине – паводка.
Аул потихоньку просыпался. Залаяли собаки, замычали коровы, заблеяли овцы. Петухи то там, то здесь перекрикивали друг друга. Это был уже их второй выход – для тех, кто ещё не встал, а первые сигналы петухи подали чуть свет.
Некоторые воины из окружения Канташа уже готовились во дворе. Конь для горца имел огромное значение, и, ухаживая за ним, как за младенцем, все старались отличиться: у кого чище, у кого наряднее и так далее. Старшие строго следили за молодыми по уходу за конями и за собой, при необходимости давали дельные советы. Дисциплина была очень строгой, особенно в личной гвардии главы нахов. Это были отборные воины, в народе и в армии их называли бессмертниками.
В отряд могли попасть наилучшие из всех школ подготовки военных на всех землях нахского народа.
Воина-бессмертника можно было отличить по особой амуниции, которая надевалась поверх одежды и служила доспехами. Лучшие мастера гор должны были сшить доспехи отдельно для каждого. Материалом служили шкуры молодых телят особой выделки и сушки, которые затем превращались в подобие панциря[32]. Сверху надевалась лёгкая кольчуга, служившая дополнительной защитой от удара оружием. Даже без кольчуги одеяние из шкур защищало воина от удара сабли, меча или кинжала, которые просто отскакивали от этого доспеха, как от стали. Стрела тоже редко пробивала такой панцирь. Воин во время боя должен был вести себя таким образом, чтобы мог парировать удары. Этому служили особые приёмы гибкости и тактики во время боя с противником. Бессмертники могли обойтись абсолютно без потерь, за что и получили такое прозвище. Оружие – сабли, мечи и кинжалы – были особой закалки[33]. Длинные мечи укорочены и превращены в кинжалы, а вместо меча начали изготавливать чуть согнутую саблю, более лёгкую и манёвренную в бою, в народе такую саблю называли терс – маймал[34]. В те времена нахским оружейным мастерам во всём мире не было равных. Особые закалку и рисунок имели и наконечники стрел, что позволяло увеличить дальность полёта и ударную силу.
В любое время дня и ночи воин должен был быть готов к битве, к любому повороту событий, уметь маскироваться, вести бой с превосходящими силами противника и, самое главное, в случае ранения оказать моментальную врачебную помощь как себе, так и товарищам. Чтобы воин выжил при проходящих ранах, ему не следовало быть слишком сытым. Но так как голодный воин также имел мало шансов на длительность боя, то еда должна была быть очень питательной. Для этого у любого воина при себе имелся походный паёк: это сушёное мясо, предпочтительно конина; кусок солёного сала, в основном курдючного, из особых пород овец, и мешочек особой муки – цу[35]. Изготавливали такую муку по особому рецепту – из кукурузы и диких груш. Предпочтение отдавали грушевой цу, а то и перемешивали с кукурузной. Сначала сырьё высушивали, затем жарили в специальных печах (кюрк), далее мололи. Небольшая горсточка такой пищи давала необходимую силу горцу как в бою, так и в длительных походах.
Военному искусству мальчиков учили с самого детства. Наряду с владением оружием и тактикой боя учили искусству врачевания (разбираться в целебных травах), охотиться (знать повадки всех зверей и птиц), лазать по отвесным скалам, плавать, ориентироваться ночью по звёздам. Особые знания получали по уходу за своим конём. Часто устраивались скачки, победителей всегда ждала хорошая награда. В скачках не только нужно было прийти первым, но и показать удальство, то есть джигитовку. На всём скаку джигит гнал скакуна на край пропасти и, не доезжая несколько шагов, резко мог развернуться и поскакать обратно. Небольшие пропасти лошади могли преодолеть спокойно. Но если пропасти были пошире, конь мог испугаться, поэтому ему завязывали глаза. Сверхособая и рискованная отвага. Высшей степенью удальства считалось на всём скаку из лука попасть точно в намеченную цель. Метать могли и кинжалы, то есть брали за остриё клинок и бросали, в том числе и по движущейся цели, промах был исключён.
В каждом ауле был свой учитель, а то и не один. Учитель после определённого времени учёбы забирал детей и уходил в предгорье с густыми лесными зарослями и в горы. С собой брали только оружие, а остальное мальчишки должны были добывать сами, то есть еду как для себя, так и для коней. Особо отличившиеся парни в последующем могли претендовать на место в отряде бессмертников.
Самым главным и важным праздником было посвящение мальчика в мужчину. После обучения и по достижении пятнадцати лет подросток уже считался мужчиной и защитником очага, аула, страны. Всех, достигших этого возраста, собирали и официально вручали кинжалы. При получении такого оружия каждый должен был дать торжественную клятву верности долгу мужчины и воина. Праздновали этот обряд пышно, приносили в жертву какую-нибудь живность по возможности, начиная от домашней птицы и заканчивая быком. Все праздники у нахов – победа в бою, начало и конец посева, окончание сбора урожая и многие другие – сопровождались ритуальными плясками во главе со жрецами. Церемония проходила таким образом, что и стар и млад собирались в круг и совершали быстрые, ритмичные движения языческого танца, выкрикивая священные слова богам, со всякими призывами и просьбами, тем самым прогоняя злых духов.
Кёри подошёл к Канташу. Он с молодой женой пока жил с родителями. Согласно обычаям, у нахов последним хранителем очага становился младший сын. Каждый, создавая семью, должен был обзавестись своим очагом. В основном это было делом родителей, особенно отца, в задачи которого входило создание таких условий. Но могли и братья договориться между собой, если у младшего появлялось желание жить отдельно. Родители в старости оставались у родного очага, и уход за ними становился обязанностью того, кто оставался с ними. При таком раскладе спорных вопросов по наследству у нахов не существовало[36].
Канташ внимательно выслушал брата, кивнул и подошёл к Шадиду.
– Шадид, отец дал добро ехать и нас обоих просит к себе.
– Ну пойдем, – ответил с чуть заметной улыбкой Шадид.
Они пошли к Сурхо. Тот стоял с жителями аула и о чём-то, жестикулируя, разговаривал. Видно, беседа была серьёзная.
Шадид остановился. Прерывать Сурхо было решительно нельзя, надо подождать, пока он сам их не увидит.
– Что делать-то, Канташ? Время-то идёт, – тихо произнёс Шадид.
– Давай ждать, думаю, он нас заметит, а может, уже заметил. Это не какие-то переговоры. Он просто беседует.
Не успел Шадид и слова произнести, как Сурхо резко закончил разговор, повернулся и подошёл к ним.
– Ну что, я думаю, вы готовы?
– Доброе утро, Сурхо, – поздоровался Шадид.
– Доброе утро, доброе… – ответил Сурхо.
– Да, конечно, мы всегда готовы. Ждём твоего распоряжения. С Канташем поедет несколько человек. Дорога хоть и близкая, но нелёгкая, – сказал Шадид и посмотрел на Канташа, который молчал, хотя и должен был докладывать.
– Это хорошо, я в вас не сомневаюсь. Шадид, хочу попросить тебя поехать с ними, – Сурхо замолчал, собираясь с мыслями.
– Но я…
– Никаких «но», это уже решено, – перебил он Шадида, – с нами останется Муслу. Меня известили, что туда держит путь и аккинский[37] предводитель Алимбек из ГIазар-ГIала[38]. Канташ, ты передашь ему моё приветственное послание и скакуна в подарок от меня.
– Хорошо, отец.
– Ты иди, собирайся в дорогу, а я с Шадидом переговорю.
Канташ быстро развернулся и пошёл выполнять поручение. Тем временем Сурхо немного отвёл в сторону Шадида, взял его за локоть и стал говорить.
– Шадид, Канташ ещё молодой, но, как понимаешь, уже пора его женить. Алет – говорят, хорошая партия для нас. Молодые друг друга хорошо знают, и мать[39] его довольна таким союзом. Но тут есть одно обстоятельство: её отец – аккинец Тута, ближайший родственник Алимбека. Хотя мать моих детей тоже аккинка, но договориться с ними о родстве очень трудно. Конечно, мы – один народ, одна семья, но без некоторых противостояний не обходится. Мне с огромным трудом удаётся сохранять единство нашего народа. Ты сам свидетель, я иногда становлюсь судьёй между противоборствующими сторонами, даже между родными братьями. Очень сложно находить общее согласие, но надо, иначе наши враги нас уничтожат или всех превратят в рабов. Так слушай. Там ты должен от моего имени встретиться с Алимбеком и передать ему пожелания. Так и скажи, что я хочу с ними породниться. У наших детей появилось сильное желание укрепить дополнительно наше родство, и мы должны им в этом помочь. Пусть затем переговорит с Тутой сам. Думаю, что слово Алимбека для него будет важным звеном в принятии решения в нашу пользу. Привезёшь мне ответ, чтобы я мог немедленно послать сватов. Всё понял?
– Да, конечно, Сурхо. Это очень ответственное поручение, а справлюсь ли я? Я никогда не участвовал в таких важных переговорах, – в растерянности заявил Шадид, действительно не зная, как ему быть.
– У тебя получится, я знаю, – окончательно поставил точку Сурхо, как будто прочитал его мысли. – Можете ехать, счастливого пути. Обратно поедете завтра, сегодня не успеете. Ночи тёмные, и не надо рисковать.
Сурхо развернулся и опять пошёл к людям, собравшимся увидеться с ним.
Шадид стоял растерянный. Тем не менее приказ получен, и его надо выполнять. «Всему надо в этой жизни учиться», – подумал он и пошёл готовиться в путь.
Желающих ехать было много, но Канташ выбрал лишь десять человек. Подошёл Шадид и попросил Канташа взять ещё пятерых. Вскоре они тронулись в путь.