Хождение нахов к пророку - читать онлайн

Глава 1 Беспокойство о народе

632 год.

Сурхо сидел на пеньке, оставшемся от недавно аккуратно срубленного дерева, во дворе своего дома. Огромный дуб пережил целые поколения, не одну сотню лет, но, подсыхая из года в год, становился опасным. Любой сильный ветер, особенно по весне, мог свалить полусухостой не на одну саклю. Во избежание трагедии по просьбе соседей было решено всё-таки срубить дерево.

Раннее весеннее утро в горах веет приятной прохладой. Кое-где ещё заметны следы снега. На вершинах гор, безусловно, лежит вечный снег, а здесь, чуть ниже, пора браться за весенние полевые работы. Кроме лугов и полей в предгорье на склонах есть террасы, куда человеческим трудом завезена с низов земля. На этих террасах сажают всё, что служит пищей человеку: пшеницу, рожь, ячмень, овёс. С недавних пор горцы начали осваивать и такую новую культуру, как кукуруза, которая быстро приобрела популярность.

– Доброе утро, Сурхо. Что такой унылый в столь ранний час? Не спится?

– Доброе утро, Олхазар. Какой ранний час? Не видишь, уже птицы летают? Если человек хочет чего-то добиться в этой жизни, должен вставать раньше птиц. Тем более мы, старцы. Подремали, и хватит.

– Да, Сурхо, тебе действительно сейчас не до сна. Как выбрали тебя мехк-да[3] нашего народа на Мехк-к хеле[4], так тебя словно подменили. Ни днём, ни ночью тебя не сыскать. Я слышал, как ты приехал вчера ночью, но не стал тревожить. Где ты ходишь, ездишь? Что нового говорят в Магасе[5]? – начал расспрашивать друга Олхазар.

Не прошло и полгода, как на Мехк-кхеле Сурхо был всеми представителями от тукхумов[6] и тайпов[7] избран главой нахского народа. Резиденция Сурхо, как главы нахов, находилась в его родовом ауле Нашха[8]. Именно здесь собирался и Мехк-кхел, здесь принимались самые важные решения, которые касались нахов.

Сурхо отличался особым даром мудрости и неимоверным мужеством. В народе знали, как он побеждал врагов в боях. Выходил из любых трудных ситуаций во время боестолкновений. Одинаково обеими руками владел всеми видами оружия. Это был прирождённый воин. И сейчас, будучи старцем, которому за семьдесят лет, при удобном случае учил молодёжь боевым навыкам. Хотя учителей военного искусства всегда хватало, но огромный опыт Сурхо был незаменим.

Один из четырёх сыновей Сурхо погиб в бою при походе бека[9] в низовье реки Итиль[10], звали его Мутуш – был вторым после старшего. Старший сын Дадаш служит у бека до сих пор. Третий сын Кёри чуть больше года назад женился и живёт пока в отцовском доме. Ему была отведена отдельная комната до окончания строительства его собственного дома. Самый младший, Канташ, был любимцем отца. Многие в ауле говорили, что он вылитый отец. Статный красавец и отважный воин, пример для многих. В данное время был одним из приближённых отца. Несмотря на молодость, возглавлял его личную охрану. Все в народе были единого мнения, что сын продолжит дело отца. Многие девушки, как в столице, так и в ауле, старались завладеть его вниманием, но Канташ как будто никого не замечал. Никто не знал, что душа его сильно взволнована красавицей Алет из родового аула матери. Две дочери Сурхо уже вышли замуж и имели свои семьи. Один Канташ был не женат, и сёстры всячески донимали его, что пора определиться. Мать Айтула знала про увлечение сына, тем более что хорошо знала Алет и её родственников, так как они были родом из одного аула Итон-Кхаьл[11].

Сурхо тяготила служба Дадаша у бека Булана. Он был против, особенно после того, как в каганате начали исповедовать иудаизм[12]. По приезде домой сына между ними вспыхивали долгие споры. Дадаш пытался убедить отца в том, что так надо, якобы он на хорошем счету у бека. Отец стоял на своём: что эта вера не подходит им, что ни он, ни его народ не признают такую веру, которая, как говорят, требует приношения в жертву людей, даже детей.

Сурхо каждый раз напоминал сыну, что, если тот примет эту веру, он отречётся от него, а то и лишит жизни. Дадаш отлично знал, что отец не бросает слов на ветер, это и сдерживало его. Хотя бек всячески убеждал его в необходимости принять иудаизм, как и многие другие в каганате, в том числе и нахи, Дадаш не решался. Более того, он не решался рассказать беку о своих спорах с отцом, его категоричности по отношению к иудаизму и хазарам вообще. Безусловно, он боялся потерять всё, чего добился.

Дадаш понимал, что когда-нибудь до бека (а то и кагана[13]) донесут, почему он не принимает иудейскую веру, которая становилась чуть ли не государственной. Потому как это решение самого правителя Хазарии Джебу-кагана. Его сын Шад тоже выполнил волю своего отца. Тем не менее обязывать население, а также объявлять иудаизм официальной верой, ни каган, ни бек пока не решались.

Хазарский каганат как самостоятельное государство только зарождался. Конфедерация горских народов была частью сосуществования Хазарского государства на Кавказе, в том числе и нахского народа, особенно из числа равнинных. Вместе с тем горная часть нахов имела свою самобытность и конфедеративную государственную единицу Аланию[14] со столицей Магас. Кроме нахского народа, как основного, в состав Алании входили хIири[15], адыги и множество малых народов. Каган вёл с нахами мирную политику, так как они составляли большинство населения не только Алании, но и всего Северного Кавказа. Значительная их часть была в составе его армии, в том числе и среди командного состава. Более того, сам бек Булан был из равнинных нахов.

Горцы из числа нахского народа были язычниками. Основными божествами были: бог солнца и неба Дела, бог грома и молнии Села, покровитель скотоводства Галь-Ерды, охоты – Елта, богиня плодородия Тушоли, бог загробного мира Эштр.

Тем не менее, помимо иудаизма, одни начали исповедовать христианство, а некоторые стали говорить о мусульманской вере[16], для многих новой.

Вот и Дадаша что-то сдерживало от принятия иудейской веры. Не только потому, что отец был против, но и потому, что постулаты новой для них веры никак не вписывались в адаты[17] его народа. Многие из его близких товарищей из разных уголков Кавказа, в том числе и нахи, уже исповедовали иудаизм. В основном это было связано с тем, чтобы угодить кагану, показать преданность, верность.

– Ну что я тебе могу сказать, Олхазар, – Сурхо встал, как и подобает, когда кто-то подходит и здоровается. – Садись рядом на скамейку. Я вот почему-то люблю сидеть на этом пеньке.

Олхазар подошёл, обнялся с соседом и другом.

– Конечно, время неспокойное сейчас, – продолжил Сурхо. – Редко какой старец у нас доживает до глубокой старости. От многочисленных ран, полученных в сражениях, они рано уходят из этой жизни. Так умерли и твой отец, и мой. Больно смотреть на наших одиноких женщин, как они мучаются со своими семьями. Попробуй-ка поднять одной целую семью. Это геройский поступок для любой женщины.

– Да, ты прав, – ответил Олхазар, понурив голову и о чём-то задумавшись.

– Я вот что думаю. Ты – мой самый близкий друг. Сколько уже вместе и как соседи, и как друзья. В каких только сложных переделках мы не побывали! Мои братья и родственники, как и твои, иногда ревнуют нас друг к другу. Да это и хорошо. Пусть знают и видят настоящую дружбу и братство. Мы ведь своим примером учим молодёжь. Врагов у нашего народа всегда хватало. Не раз приходилось от них отбиваться. Но таких врагов, как каган и ему подобные, у нас нет, тебе я могу об этом сказать. Хотя мы сейчас и независимы от них, но думаю, что, когда окрепнут, они не оставят нас в покое. Кстати, так же думает и паччахь[18] Сайради[19]. Был в Магасе и встречался с ним. Он сказал, что нам выгодно на нынешних условиях иметь с ними дружбу. И ещё он заметил, что если они будут нарушать условия договора, то с плеч скинуть всегда успеем.

– Что ты такое говоришь?! – удивился Олхазар. – Что за мысли у тебя такие? Если об этом узнают там, – Олхазар направил палец в сторону столицы каганата Семендера, – то несдобровать нашим бойцам, которые у них на службе, особенно твоему сыну Дадашу. Я слышал, он в дружеских отношениях с сыном кагана Шадом. Ты, как глава нашего народа, должен быть осторожным в словах, даже если их произнёс Сайради. Да, он паччахь всей Алании и объединяет многие народы, но у нахов мехкда ты – избранный всеми. До Каспийского моря вся территория наша, и теперь мы в составе Хазарии.

– Олхазар, я, по-твоему, из ума выжил? Я всё понимаю. Очень хорошо понимаю. Поэтому и молчу. На всех сходах, где я бываю, ещё не такое слышу. Мы государство в государстве, хотя теперь по договорённости одно государство. В любом случае я думаю, что сейчас каган что-то предпринимать против нас не будет. Со всеми горскими народами он будет налаживать дружеские отношения, особенно с нами. Нас много, и мы сильны. Он постарается объединить всех под единым началом. Мои люди часто бывают в их столице и докладывают всё, что видят и слышат. Пока мы с ними в мирном сосуществовании. Более того, у многих из нас дети служат в рядах хазар, большинство живёт за счёт торговли. Если вдруг мы нарушим этот хрупкий мир, то, считай, нам всем перекроют любые дороги в свет. Нашему народу будет тяжело выжить. Кстати, ведь Булан тоже из нахов, из тайпа энгеной[20], из равнинных. У него в руках огромная власть.

– Вот я тебе и говорю: кругом наши, власть наша, а значит, и государство наше. Паччахь Сайради тоже ведь из орстхой[21], а мать у него из тайпа дишни[22], – Олхазар на миг замолчал, подумал о чём-то и продолжил: – Я тоже иногда бываю в их столице и всё вижу. Мне так жалко тех людей, которых они пригоняют и продают, как скот. Говорят, в основном это русы[23]. Неужели они не могут себя защитить? Сколько лет уже всё везут и везут. Молодые, красивые, статные. Какие девушки красавицы, смотришь на них и не налюбуешься. Дадаш что говорит? Он же самый приближенный у бека?

Олхазар задел друга за живое. Эта тема для Сурхо была очень тяжёлой. Он знал, что многие за спиной его осуждают, но пока ничего не мог предпринять. Он, конечно, мог бы беспрекословно приказать сыну уйти со службы, и это было бы немедленно исполнено. Как глава целого народа, который жил в составе огромного государства, он должен быть хорошо осведомлённым. Это было очень важно. Так как его народ составлял основное большинство, он имел более весомый авторитет среди таких, как он, из других народностей. Более того, он хорошо знал, что, как и его сын, многие соплеменники были воинами и получали жалованье от кагана и бека. Конечно, были и такие, которые наживались грабежами. Сурхо это всячески осуждал, хотя в общественных местах приходилось иногда молчать.

– Да, Олхазар, это повторяется из года в год. Ты спрашиваешь про Дадаша, а что он? Иногда удивляет меня своими мыслями. Считает, что не за горами то время, когда нахи будут править каганатом, и что это будет наше государство. С трудом в это верится, но он в этом абсолютно убеждён.

– А что? Дадаш – умный парень и зря ничего говорить не будет. Он среди них, и ему виднее. Будем молиться за него, – сказал Олхазар. – На днях привезли новую партию. В основном молодые, красивые девушки. Говорят, напали на какой-то городок, почти всех порубили: стариков, мужчин, даже детей не пожалели, – с грустью произнёс Олхазар. – Знаешь, на этот раз и покупателей приехало много, со всех концов. В основном арабы да много чужестранцев всяких. Я полагаю, что на всех и не хватит этого живого товара. Мне так жалко было смотреть на них, особенно на одну девушку. То ли она участвовала в бою, то ли сопротивлялась, но уж больно побитая и, видимо, не из простого люда. По всему телу синяки, и на ногах еле держалась. Рядом стоявшие поддерживали её. Я бы купил её, но именно за неё и просили много. У меня не было такой возможности. Привёз бы, как родную дочь, и в обиду не дал бы, но… – Олхазар замолчал и задумался.

– А когда ты успел-то там побывать? – спросил Сурхо.

– На днях. Ты был в отъезде. Возил пшеницу в Семендер. Почти всё продал. Вот один бык у меня уже не годится взапряг, что-то с ногой. Видимо, придётся на мясо пустить, еле-еле доехал до дома. Так вот, у меня не раз возникала мысль купить какую-нибудь красавицу. А что? Старухе помощница, и сам, глядишь, помолодею, – на лице появилась озорная улыбка, посмотрел на друга, на его реакцию: – Но перед детьми будет неудобно. Старые мы уж больно…

– Шутишь, Олхазар? Только что говорил, что принял бы как родную дочь, а теперь о молодой жене думаешь. Мы не раз, как и наши предки, захватывали пленников. Но это происходило и происходит в бою. Затем мы их отпускаем, после определённой работы или выкупа, или обмениваем на наших. Хотя наши воины редко попадают в плен.

Сурхо сделал небольшую паузу, как бы собираясь с новыми мыслями. Олхазар, видя, что он не закончил, не стал его перебивать и молча слушал.

– Мы это делаем с целью восстановления причинённого ущерба. Остаются вдовы с осиротевшими детьми. Вон их сколько. Сердце от боли сжимается, когда вижу, как они выполняют непосильную для их плеч мужскую работу. Допускаю, когда дети уже взрослые, а с малолетними на руках как быть? Им нужна помощь, и за это мы в ответе, – как бы сам с собой разговаривая, рассуждал Сурхо.

– Я всё понимаю, Сурхо. Ты правильно говоришь, что мы все в ответе. Вместе с тем на твоих плечах особая ответственность. Наш народ верит тебе, ты главный. Народ молит всех наших богов, чтобы у тебя хватило здоровья и сил нести эту непростую ношу. Ты, главное, крепись.

– Меня ещё тревожит то, что наш народ портится на глазах. Я не могу на это спокойно смотреть. Многие стали алчными, с каким-то рабским поклонением выслуживаются перед этими хазарами. Противно смотреть. Меня часто спрашивают: мол, что делать-то? Я не знаю, что ответить. Среди наших людей идёт разобщение, – Сурхо сделал паузу, поправил тулуп: в горах по весне бывают довольно прохладные дни, особенно по утрам, и поэтому приходится одеваться теплее. – Кто-то стал исповедовать иудаизм. В основном те, кто пытается угодить хазарам. Обидно, что Булан начал это. Есть и такие, кто стал исповедовать христианство. Представители из Константинополя как паломники ходят по нашим аулам и городам, подстрекая людей. Я встречался с человеком из далёкой арабской страны, который говорит, что он вестник посланника Бога, нового Пророка, и зовут его якобы Мухаммед (да благословит его Аллах и приветствует). На самом деле многие знают его как купца. Он пригоняет караван с хорошим товаром, продаёт здесь, а отсюда наш товар везёт туда. По его словам, у них один Бог. Они называют себя мусульманами, а Бога – Аллахом. Он одним из первых принял там ислам, с клятвой верности самому Мухаммеду (да благословит его Аллах и приветствует). И теперь везде, где он бывает, выполняет миссию, разъясняя постулаты новой, как он выражается, истинной веры.

– Да что ты говоришь?! – удивился Олхазар. – Выходит, наши предки не знали, кому поклоняться? Зачем нам чужое? У нас есть своя вера.

В это время где-то в ауле залаяли собаки, замычала скотина. Аульчане потихоньку встречали новый день с новыми заботами. Старцы начали выходить из домов и оглядываться. Некоторые заметили, как два старых друга сидят и о чём-то мирно беседуют. Место, где они сидели, было подобием майдана. Собираясь здесь, люди обсуждали разные темы, начиная от семейных, торговых вопросов, ведения хозяйства и заканчивая политикой. Сурхо пользовался огромным авторитетом. Все новости в основном исходили от него, хотя дома в последнее время он бывал редко. Тем не менее всем не терпелось от него узнать, что нового в других краях.

– Олхазар, я сегодня дома и никуда пока не собираюсь. Зайди ко мне вечером, мы продолжим наш разговор. Хочешь, я могу к тебе прийти? Мне нужен твой совет. Я недавно ездил к андийцам, и у нас был серьёзный разговор. Там были представители многих народностей. Пока этот вопрос могу обсудить только с тобой. Сейчас почти все проснулись, и разговор у нас не получится.

– Конечно, конечно, Сурхо, – радостно ответил Олхазар. – У тебя и так спокойно не поговоришь. То один придёт, то другой. Да и Ровзан обрадуется.

– Давай тогда до вечера, – Сурхо встал, чтобы поприветствовать аульчан.