Вновь я обмакиваю в чернила стальное перо, чтобы продолжить мой рассказ о странных событиях того странного дня. С чего же мне начать? С бледного лица Эдмонды Бретель? Но об этом я уже писал. Описать утренний завтрак, на котором впервые несколько мест оказались пустыми? Или боязливые косые взгляды и перешептывания слуг?
Да, пожалуй, начать следует с последнего.
За завтраком не произошло ровным счетом ничего заслуживающего внимания, и я удалился к себе – отрабатывать один удар, который мне никак не давался. Не прошло, однако, и пяти минут, как на пороге появилось постороннее лицо. Это был Антуан Лабиш, дворецкий.
– Можно поговорить с вами, месье? – спросил он.
Я не принадлежу к тем людям, которые считают, что лучшее в обращении с прислугой – ледяная надменность и едва скрываемое пренебрежение. Если я вижу, что имею дело с приличным человеком, я и обращаюсь с ним соответственно, но если слуга или служанка слишком многое себе позволяет, я немедленно ставлю его (или ее) на место. Что же до Антуана, то я уже давно решил для себя, что он принадлежит к первой категории. У него благородное лицо с орлиным профилем, обрамленное двумя полумесяцами бакенбард. Не знай вы о его профессии, вы бы почти наверняка приняли его за какого-нибудь герцога или потомка старинного рода. Впрочем, в наше время слуги все больше похожи на аристократов, а аристократы – на нашкодивших лакеев. Возможно, это следствие того, что они частенько меняются отцами. Последняя мысль, честно говоря, немало меня позабавила, но ради Антуана я поторопился согнать с лица улыбку. В сущности, он славный малый, и я не хотел бы, чтобы он плохо обо мне думал.
– Входите, Антуан, – сказал я. – О чем вы хотели поговорить со мной?
Дворецкий опасливо оглянулся, после чего шагнул в комнату и с тщательностью, немало меня озадачившей, затворил входную дверь.
– Среди прислуги ходят разные слухи, месье, – кашлянув, начал он. – Особенно после того, что произошло сегодня с мадам Бретель.
А-а, понятно. Стало быть, речь опять пойдет о привидениях.
– Граф Коломбье считает, что у нее не в меру разыгралось воображение, – заметил я.
Мне показалось, что Антуан колеблется.
– Дело в том, месье, – наконец проговорил он, – что это началось вовсе не сегодня. И даже не вчера.
Я положил шпагу и медленно подошел к креслу. Что, черт возьми, он имеет в виду?
– Садитесь, Антуан, – сказал я. – И расскажите мне то, что знаете.
Дворецкий не замедлил воспользоваться моим приглашением. Он опустился на стул возле меня и, подавшись вперед, едва различимым шепотом поведал мне о том, что уже несколько месяцев творится в замке. О том, что многие из прислуги слышат разные шумы, стуки и голоса, причем люди, вовсе не склонные к суевериям и тому подобным вещам.
– Поначалу, – шептал Лабиш, – я и сам полагал, что все это глупости. Ну, старое здание, может, ветер залетел в какую-то щель и шумит, а горничным кажется, что кто-то стонет. Но потом, – голос дворецкого упал до почти неслышного шепота, – однажды осенью я увидел в коридоре его.
– Кого? – прошептал и я, против воли завороженный его рассказом.
Антуан покачал головой.
– Я не знаю, месье. Он был в черном и скользил по полу, как тень. Как безмолвная темная тень. Лишь в одном я готов поклясться, хоть на Библии, – это не был кто-то из слуг или кто-то из тех, кто живет в замке. И, только между нами… я уверен, что он вообще был неживой.
– Значит, вы тоже его видели, – пробормотал я. – Как и Люсьен.
В глазах Антуана мелькнул страх. Нет, я не ошибся: именно страх.
– Не только видел, месье Лефер, – проговорил Лабиш. – Я еще и слышал его.
– Что вы слышали? – изумился я.
– Как он плачет. – Дворецкий облизнул пересохшие губы. – Это было ночью, месье. Я проснулся… и услышал ужасные звуки. – Рассказчик содрогнулся. – Он рыдал, как может рыдать только неприкаянная пр́оклятая душа. Ни одному человеку не под силу произвести такие звуки.
Я немного подумал.
– Может быть, лила слезы какая-нибудь служанка? Кто-то, чья комната располагается рядом с вашей?
Антуан решительно покачал головой.
– Нет, месье. После того как умерла моя жена, комната слева пустует. А справа ничего нет, там глухая стена.
Я откинулся на спинку кресла. Антуан пришел ко мне не просто так. Он надеялся, что, может быть, я сумею отыскать всему происходящему какое-нибудь рациональное объяснение, до которого не мог додуматься он сам. Ведь, что ни говори, старый дворецкий вовсе не отличался легковерием, и его не так-то легко было испугать. Однако он сидел передо мной, зажав руки между коленями, и в его лице плескался страх.
Что же происходит в замке, в самом деле?
– Ты говорил с графом о том, что слуги слышат и видят что-то непостижимое?
Антуан несколько раз моргнул.
– Нет, месье.
– А с графиней, конечно, говорить бесполезно. – Я потер подбородок. – Скажи, ты знаешь легенду о четырех замурованных тамплиерах?
Дворецкий кивнул:
– Да, месье, я ее слышал. Говорят, тамплиеры занимались в Иссервиле всякими делами, которые были неугодны богу. Некоторые не пожелали раскаяться, и тогда их замуровали в стене замка, когда король Филипп уничтожил орден.
– Думаешь, это они и есть? – напрямик спросил я.
– Если бы вы слышали, как он рыдает ночью, вы бы тоже в это поверили, – твердо ответил Антуан. – А кровавая надпись? Она ведь появилась не просто так.
– Пожалуй, – помедлив, согласился я. – И еще странное исчезновение судьи…
– Но судья никуда не исчез, – запротестовал дворецкий. – Кучер Альбер доложил мне, что на конюшне не хватает одной кареты. Значит, месье Фирмен просто отправился покататься…
Он хотел добавить еще что-то, но не успел. В коридоре послышались быстрые шаги, и в следующее мгновение дверь распахнулась. На пороге стояла смертельно бледная Матильда. Она запыхалась и прижала руки к груди.
– Господа, – умоляюще прошептала она, – господа… Я не знаю, что мне делать. Он мертв, о господи, он мертв! Его убили!
Мы с Антуаном и сами не заметили, как оказались на ногах.
– Кто мертв, мадемуазель? – пролепетал дворецкий. – О ком вы говорите?
Матильда в отчаянии заломила руки.
– Андре Северен, химик… Его застрелили!
И опять я пропустил все самое интересное, потому что читал Стивенсона, а потом отправился искать тетю Дезире, которая куда-то запропастилась. Снаружи вновь бушевала снежная буря, а тети нигде не было, и вместо нее я увидел мамину горничную Полину, которая и сообщила мне о том, что произошло.
Убитого месье Северена обнаружила Франсуаза, которая от увиденного едва не упала в обморок, но нашла в себе силы добраться до Матильды и рассказать обо всем. Бедная Франсуаза – как будто ей мало того, что довелось пережить вчера… Мне было ее очень жаль, но еще больше – месье Северена, потому что он был добрый и никогда не чинился, не то что некоторые. И потом, из них двоих ему все-таки повезло гораздо меньше.
Меня не хотели пускать, но я все же увидел его. Он лежал на полу своей комнаты с удивленным выражением лица, которое так меня поразило, а крови (вопреки тому, что пишут в книжках) натекло совсем мало. Папа стоял возле тела с удрученным видом, слуги суетились, кто-то входил, кто-то выходил, появился и Филипп Бретель, но потом выскочил как ошпаренный. Луи Констан, помощник депутата, наоборот, никуда не выскакивал, он все ходил но комнате, осматривал тело, думал, собрав в складки кожу на лбу, и хмурился.
– Надо послать за полицией, – наконец сказал папа. – Произошло убийство, тут нет никаких сомнений.
– Думаете, деревенскому полицейскому окажется под силу разобраться в этом деле? – спросил Констан, насмешливо сощурясь.
Папа метнул на него быстрый взгляд.
– Вряд ли, – со вздохом промолвил он. – И потом, лучше подождать, пока метель уляжется. Конечно, деревня недалеко, но в такую погоду…
Он не договорил. Констан положил руку ему на рукав.
– Насколько я понимаю, месье Северен представлял большую ценность для ваших предприятий? – вкрадчиво осведомился он.
– Да, – отозвался отец несколько удивленно. – А почему, собственно…
– Предоставьте это дело мне, – уверенно заявил Констан. – Не забывайте, я как-никак бывший полицейский. – Папа колебался, и тогда Констан добавил: – Когда-то я уже оказал вам серьезную услугу, так что у вас нет никаких причин не доверять мне.
Отец отвернулся.
– Делайте что хотите, – буркнул он, не поднимая глаз. – Мне все равно.
– Вот и отлично, – одобрил Констан.
Мне не понравилось, как папа вел себя в сложившейся ситуации. Я много раз слышал, как он вполне серьезно называл Северена своей надеждой, и вот… не успело тело химика остыть, как отец уже отрекся от него и предоставил тут распоряжаться какому-то прохвосту. Куда благороднее держал себя Арман, пришедший с Матильдой и дворецким. Он нагнулся и бережно закрыл химику глаза, чего никто до него так и не догадался сделать.
Луи Констан отвел папу в угол, по всей видимости, чтобы их разговор никто не смог бы услышать. Но мне страсть как хотелось знать, о чем у них пойдет речь, и, прячась за ширмами, я сумел подобраться поближе.
– Для начала я хотел бы побеседовать с вами, – начал Констан. – Правда, что Северен разрабатывал для вас какое-то принципиально новое взрывчатое вещество?
Отец кивнул.
– И в чем же заключалось преимущество данного вещества перед порохом, к примеру, или динамитом? – продолжал Констан.
– Предполагалось, что оно будет обладать большей силой, – сдержанно ответил отец.
– Северен успел довести свои работы до конца? – прищурился Луи.
– Почти, – сухо сказал отец. – К чему все эти расспросы, месье?
– Просто я пытаюсь уяснить себе суть дела, – отозвался бывший полицейский. – Мы же с вами прекрасно знаем, что некоторые научные открытия стоят больших денег… Очень больших денег! – многозначительно прибавил он. – Если бы Северен довел свою работу до конца, я так понимаю, вы бы значительно обогатились и к тому же легко поправили бы свое финансовое положение. Верно?
Отец надменно вскинул голову.
– Мое финансовое положение таково, что не нуждается в том, чтобы его поправляли, – процедил он.
Констан прищурился еще больше, и взгляд его глаз стал острым, как нож.
– А мне доводилось слышать кое-что другое, – промурлыкал он.
– Мне неинтересно, что вы там слышали… – запальчиво заговорил отец.
– Ходят слухи, – безжалостно прервал его Констан, – что ваши заводы уже некоторое время приносят одни убытки, что перестройка богом забытого замка, в котором мы теперь находимся, стоила куда дороже, чем вы предполагали вначале, и, наконец, что даже ваши конкуренты перестали воспринимать вас всерьез. Сами знаете, месье дю Коломбье, как это серьезно, когда даже ваши враги забывают о вашем существовании.
– Ложь! – выкрикнул отец, будучи вне себя. – Грязная ложь!
Констан успокаивающе похлопал его по плечу.
– Ну-ну, господин граф, не стоит так горячиться. Мы все – ваши друзья, что вы прекрасно знаете. Плохо, конечно, что убийство этого бедняги произошло в вашем замке, но, может быть, нам удастся его замять. Теперь вот что: где бумаги нашего ученого друга? Я имею в виду, куда он заносил свои расчеты, формулы и всякое такое?
– У него была тетрадь, – подумав, уже спокойнее ответил мой отец. – Синяя.
– Вы бы не могли отыскать ее? – попросил Констан. – Учитывая, сколько она может стоить, безопаснее было бы держать ее в каком-нибудь надежном месте.
– Сейчас, – буркнул мой отец. – Насколько я помню, он всегда держал ее на бюро.
Он просмотрел бумаги, лежавшие на бюро, перерыл его ящики один за другим – все напрасно. Синяя тетрадь как сквозь землю провалилась. Луи Констан присоединился к поискам, но и вдвоем им не удалось ничего обнаружить. Стало ясно, что тетрадь исчезла.
Весь красный от злости, мой отец распрямился и тут только заметил меня.
– А ты что тут делаешь, негодный мальчишка? – гаркнул он. – Вон отсюда, тебе здесь не место! А вы, Лефер, что тут забыли, спрашивается? Немедленно уведите его отсюда!
Арман стиснул челюсти, но ничего не сказал. Он взял меня за руку, и вдвоем мы вышли из комнаты.
– Скверный сегодня день, – сказал я.
– Да уж, – усмехнулся мой учитель. – Все наперекосяк.
Я знал, что мой следующий вопрос покажется глупым, и потому не сразу задал его.
– Арман, – спросил я после некоторой паузы, – а его и правда убили? Я имею в виду, он не…
– Нет, его точно убили, – твердо ответил Арман. – Застрелили в спину.
– Но кто же мог это сделать? – жалобно спросил я.
Арман пожал плечами.
– Тот, у кого есть оружие и кто умеет стрелять, – ответил он.
– Да, – вздохнул я. – И еще тот человек похитил тетрадь Северена с расчетами.
Вообще-то я сказал «упер», но в литературном произведении такие слова употреблять не годится.
– Значит, из-за тетради Северена и убили, – отозвался мой учитель. – А слуги, наверное, решат, что тут опять замешаны привидения. – Он остановился и поглядел на меня. – Куда идем?
– К тете Дезире! – воскликнул я.
Арман улыбнулся и ничего не ответил.
Но у тети Дезире было заперто, и по-прежнему никто не мог сказать нам, где она.
– Вот чудеса, – пробормотал обескураженный Арман. – Неужели она тоже исчезла, как судья Фирмен? Нет, этого просто не может быть!
– Но! Но, окаянные!
Злой ветер бил в лицо, снег слепил глаза человеку, сидевшему на козлах. Лошади хрипели, упирались и не хотели идти. Вся дорога была завалена сугробами, иные из которых вымахали ростом с десятилетнего ребенка.
– Но! Пошли! Но!
Ветер застонал, как вдовец на панихиде, вцепился в кучера и принялся хлестать его по щекам ледяными вихрями. Снег иголками впивался в лицо.
– А, дья…
Лошади стояли, понурив головы, и лишь тяжко вздыхали. Мужчина слез с козел и сразу же провалился по колено в снег. Он выдрал из него ногу и вновь провалился, теперь уже второй ногой. Обрадовавшись новой забаве, ветер сорвал с него шапку и швырнул ее в сугроб. Человек с воплем ринулся за ней.
– Что за невезение… гос… споди… А-а!
Небо навалилось на землю так низко, словно хотело раздавить ее. Слева – вьюга, справа – снег, впереди – смерть, позади – тоже.
Мужчина поймал шапку, с кряхтеньем выдрался из сугроба. Ветер едва не сбил его с ног, и он волчком закружился на месте.
– У… Черт, черт, черт…
Ветер на мгновение стих – надо полагать, от ужаса. Злобно дернув щекой, человек кое-как набекрень надел шапку и повернулся к карете.
– Что за… – пролепетал он, не веря своим глазам.
На козлах сидела темная фигура.
Мужчина схватился за карман, в котором лежал его верный шестизарядный товарищ, который не раз выручал его прежде в самых, казалось бы, безвыходных ситуациях. Одной пули, впрочем, в барабане уже не было, но человек был уверен, что оставшиеся пять его не подведут.
Фигура не шелохнулась, только слегка качнула головой.
– Здравствуйте, мистер Кэмпбелл, – произнесла она приятным женским голосом, как две капли воды похожим на голос Дезире Фонтенуа. – Или, может быть, правильнее будет сказать – господин Грановский?
Человек оскалился, как попавшая в капкан лисица, и, разведя руки в стороны, изобразил нечто вроде шутовского поклона.
– Рад приветствовать вас, госпожа баронесса Корф! Какими судьбами вас занесло в наши края, бесценнейшая Амалия Константиновна?
В глазах учителя английского горел злой огонь, верхняя губа задралась, обнажив десны. Очки, придававшие ему такой интеллигентный вид, куда-то исчезли, как, впрочем, и нарочито невозмутимые манеры лжеангличанина. Теперь было видно, что это человек решительный, жестокий и хищный. И, само собою разумеется, опасный.
Но, похоже, Дезире Фонтенуа ни капли его не опасалась. Во всяком случае, она лишь поправила прядь волос.
– Я предполагала, что вы можете меня узнать, – уронила Дезире-Амалия.
– Конечно, я узнал вас, – беззаботно подтвердил Грановский. – В ту пору вы только начали появляться при дворе и, по-моему, даже не познакомились еще со своим бароном. Вряд ли вы запомнили меня – я тогда стоял на карауле. Ну, а вас не запомнить оказалось невозможно. Правда, я еще не подозревал тогда, какую службу мне окажет то, что я таки вас видел. И зря вы перекрасили волосы, право слово. Могли бы не стараться – я все равно бы вас узнал.
Амалия усмехнулась.
– Я не красила волосы, – ответила она. – Это парик. Именно он спас меня, когда вы с такой любезностью угостили меня вчера ночью ударом по голове.
– Значит, парик смягчил удар? – вздохнул Грановский. – Досадно. Знал бы об этом заранее, так сразу же пристрелил бы вас. – В его тоне не проскальзывало и намека на шутку. – Жаль, что именно вас послали за мной, баронесса.
– А чего вы хотели? – холодно спросила Амалия. – Вы и ваши приспешники убили лучшего царя, какого знала история России. Так не все ли равно, кто пришел бы за вами?
Глаза Грановского вспыхнули.
– Вы явились не в самый удачный момент, баронесса, – светским тоном промолвил он. – Я тут как раз проворачивал одно дельце, а вы мне все испортили.
– Да, когда наша агентура доложила, что вы под видом англичанина устроились в дом Коломбье, мы поневоле заинтересовались, – подтвердила Амалия. – Ведь он производит сталь для пушек и много чего другого, полезного в военном деле. Кстати, где вы выучили английский?
– Когда жил в Англии на нелегальном положении, – любезно ответил Грановский. – Тогда же я в совершенстве узнал англичан и понял, что нет ничего проще, чем изображать их. Надо просто делать вид, что все остальные люди для тебя не существуют.
– Думаю, последнее для вас было несложно, – заметила Амалия с подобием улыбки. – Ведь людей и их жизни вы ни во что не ставите.
– Вы имеете в виду Северена? – живо откликнулся Грановский. – Что поделаешь! Просто мне позарез было нужно то взрывчатое вещество, над которым он работал. Я не хотел убивать его, но он застал меня в своей комнате и стал грозиться, что все расскажет Коломбье. Сами понимаете, я не мог этого допустить. – Мужчина говорил, а сам незаметно поднимал руку к карману, в котором лежало оружие.
– И вы его убили, – мрачно сказала Амалия. – Когда я вошла, он был еще теплый. Если бы только я пришла раньше…
– Что я вижу, угрызения совести? – воскликнул Грановский. – Полно вам, Амалия Константиновна! Это был беспринципный мерзавец, который работал на другого мерзавца, вот и все. Конечно, Северен кое-что смыслил в своем деле, но…
– Да, я вижу, – отозвалась Амалия. И в подтверждение помахала в воздухе синей тетрадкой, которую Грановский оставил в карете.
Глаза революционера стали холодными, как лед, губы сжались.
– Ничего не забыли? – с убийственной вежливостью осведомилась Амалия, зорко наблюдая за противником.
– Послушайте, Амалия… – прохрипел Грановский. – Мне очень нужна эта тетрадка. Отдайте мне ее!
– Нет, – коротко ответила баронесса Корф. – Не отдам.
– Но почему? – проговорил Грановский, не веря своим ушам. – Почему?
– Потому что царь Александр был хороший человек, – ответила Амалия. – И он был мой друг, а вы убили его. Вот так.
Мгновение Грановский стоял, остолбенев от услышанного, но потом его губы раздвинулись в почти озорной усмешке.
– Значит, так, Амалия Константиновна? А вам не приходит в голову, – взвизгнул он, – что я просто могу убить вас и забрать тетрадку? – Он выхватил револьвер. – Вы просто смешны, баронесса! И если я не убил вас раньше, это не значит, что я не убью сейчас!
Он прицелился и нажал на спусковой крючок. Барабан повернулся с сухим щелчком, но выстрела не последовало. Что же до Амалии, то она даже не шелохнулась.
– Черт побери! – пробормотал Грановский, с озадаченным видом глядя на свое оружие.
– Вот именно, – спокойно согласилась Амалия и сделала неуловимое движение рукой. В следующее мгновение грянул выстрел.
Лошади недовольно замотали головами, одна из них протестующе заржала. Вьюга заревела с удвоенной силой, а Брюс Кэмпбелл, он же Виктор Грановский, медленно завалился на бок и больше не двигался.
– Прежде чем стрелять из оружия, проверь, заряжено ли оно, – буркнула Амалия. Сунув руку в карман, она достала из него пять патронов, мельком глянула на них и, несильно размахнувшись, швырнула в снег.
Убив Северена, Грановский понял, что надо бежать. Он забрал интересующую его тетрадь и отправился на конюшню, но, пока он возился с лошадьми, баронессе Корф удалось выследить его. Она незамеченной забралась в карету и, пока внимание Грановского было отвлечено заснеженной дорогой, осторожно вытащила у него револьвер и разрядила его, после чего вернула оружие на место. А так как баронесса Корф была одним из лучших сотрудников особой службы Его Императорского Величества, то все эти манипуляции не составили для нее особого труда.
– Прощайте, господин Грановский, – без всякой жалости в голосе сказала она и, взяв в руки вожжи, стала осторожно разворачивать карету. Лошади сначала упирались, но потом, поняв, что им предстоит возвращение в замок, бодро затрусили по сугробам. Из их ноздрей валил густой белый пар.
Что же до господина Грановского, то никто более не интересовался его судьбой, кроме притаившихся на ближайшем дереве двух ворон, которые с любопытством глядели на него. Они собрались приняться за дело, привычное с незапамятных времен, – поедание падали. И вьюга с ледяным ветром не могли помешать в этом полезном и, без сомнения, благородном занятии.