Нарушения чувства собственной значимости, то есть нарциссическое расстройство личности, сильно взаимосвязано с изъянами в развитии в течение первых двух лет жизни. Чем раньше происходит какое-нибудь отклонение и чем меньше благоприятных возможностей предоставляется растущему ребенку для своевременного устранения недостатка, тем серьезней окажется психическая травма, что может возникнуть в будущем у взрослого человека. Сказанное большей частью относится к формированию Я и саморазвитию: чем старше ребенок, тем целостнее его Я и тем больше Я-функций находится в его распоряжении, чтобы переработать актуальные конфликты и расставания. Для ребенка важно развитие в течение первого года жизни, что подтверждается результатами исследований, проведенных на маленьких детях.
Если родители оставляют детей в раннем возрасте, то у этого возникают далеко идущие последствия. Благодаря исследованию австро-американского психоаналитика Рене Шпица мы теперь знаем, что для маленького ребенка возрастом от 6 до 8 месяцев расставание на 3–5 дней приводит к возникновению депрессивных настроений, если в течение этого времени у него не появится другой объект привязанности, который примет на себя заботу о ребенке, как, например, отец, брат или сестра, дедушки и бабушки или же приемная мать. Шпиц наблюдал за детьми в домашних ситуациях и установил, что после расставания они реагируют на уход родительницы сначала протестом, потом отчаянием, а в конце отказом от общения и погружением в себя. Ребенок все больше и больше избегает контактов с другими людьми, становится грустным, плаксивым, депрессивным и начинает заниматься самостимуляцией: качать головой или всей верхней половиной тела. В дальнейшем развитии те агрессивные импульсы, которые ребенок не может направить вовне, он начинает обращать против себя (например, бьется головой о стену).
Такая форма психического расстройства была названа «анаклитической депрессией»[46]. Она проходит, если расставание не превышает по длительности временной промежуток, названный выше, и если до того у ребенка были хорошие отношения с матерью.
В другом исследовании британские психоаналитики Джойс Робертсон и Джеймс Робертсон показали, что переработка переживаний расставания в решающей мере зависит от возраста ребенка, его личностного развития и наличия постоянных объектов привязанности. Чем старше были дети и чем более развито было их Я, а также их способность устанавливать отношения с другими людьми, тем скорее они проявляли реакцию грусти, преодолевая и перерабатывая таким образом расставание. Если дети до того жили с отцом или матерью или другими постоянными объектами привязанности, то они становились не депрессивными, а переживали период разлуки без всякого вреда для себя. Они также могли снова принять впоследствии свою мать без проблем. В случае с одной маленькой девочкой расставание оказало даже положительный эффект на ее развитие. Расстройство пищевых привычек пропало во время пребывания в приемной семье, а отношения с родительницей существенно улучшились.
Только один ребенок, принимавший участие в исследовании (он взращивался в приюте), испытал горе и глубокое отчаяние. В течение 9 дней расставания он все больше уходил в себя, а впоследствии прошло несколько недель, прежде чем он смог восстановить отношения с собственной матерью, которые до того были весьма хорошими. Кроме того, мальчик еще три года после пребывания в приюте страдал от сильного страха перед расставанием, а периодически у него наблюдались сильные вспышки агрессии – побочный эффект травмы, возникшей в результате отправки в интернат в раннем возрасте.
Такие исследования показывают, что у непроработанных переживаний расставания травматические последствия для ребенка. Для маленького человека, который еще целиком зависит от родителей, покидание представляет большую угрозу для его выживания. Ведь оставшись в одиночестве, он умрет. Младенец зависит от стабильных отношений – так он может развиваться благоприятно. Пока ребенок живет в отношениях и поддерживает контакт с другими людьми, он может лучше переживать расставания с родителями. Игнорирование, к сожалению, широко распространено сегодня в семьях. Даже когда ребенок живет с родителями, это еще не значит, что он чувствует принятие и любовь с их стороны. Если ему не хватает такого опыта, то он будет считать себя брошенным, ненужным и отреагирует на такое отношение нарушением в самооценке.
Новые исследования в психологии развития подтвердили большую значимость эмоциональных отношений для младенца. Дети, которые выросли без стабильной связи со своими родителями, развиваются хуже не только в эмоциональном и когнитивном плане, но и подвержены более сильной опасности: игнорированию или телесному насилию. Ведь ребенок, не чувствующий личностной привязанности со стороны родителей, может быть легче забыт или к нему можно относиться хуже. Также отношение к ребенку как к обузе или уверенность родителей в том, что его рождение будто бы помешало воплощению их жизненных планов, нарушает стабильную связь и приводит к ощущению критики.
«Было бы лучше, если бы ты вообще не рождалась. Из-за тебя мне пришлось выйти замуж, хотя я только что получила диплом о профессиональном образовании и хотела найти себе работу по специальности. Все мои планы я выбросила на помойку, и все лишь для того, чтобы у тебя была семья».
С таким посланием от своей матери выросла одна женщина, которая страдала от сильного комплекса неполноценности и страхов. В ходе лечения эти ранние послания из прошлого, что она отрицала в течение многих лет, снова возродились и всплыли в памяти. Она вспоминала свое детство как прекрасное время и прикладывала большие усилия, чтобы честно себе признаться в том, что не все было так уж хорошо, как ей того хотелось бы. Напротив, все было очень даже плохо. Она была нежеланным ребенком, но родители все же решили оставить ее. Между тем девочке прямо или косвенно постоянно напоминали о том, что она была обузой и лишила мать ее светлого будущего. Она так часто слышала подобные упреки в свой адрес, что в какой-то момент перестала воспринимать их всерьез. В ходе терапии она почувствовала глубокую душевную рану, из-за которой страдала, и грусть из-за того, что ее рождение так мало приветствовалось родителями.
Став взрослой женщиной, она часто боялась быть в тягость кому-либо, мешать другим людям или как-то стеснять их. Эти чувства не оставляли ее, поэтому она старалась быть как можно незаметнее: не выделялась, не выпендривалась и вела себя так, как окружающие, по ее мнению, ожидали от нее. Последствиями такого чрезмерного приспособления стали сильный страх перед жизнью и частые мысли о самоубийстве, которые она никогда не воплощала на практике. Она переживала их больше как сильный экзистенциальный страх, испытывая желание спрятаться куда-нибудь, когда на нее наваливалось слишком много проблем. Косвенно же она травмировала себя и пережила целый ряд тяжелых несчастных случаев. Она замечала, что все это имеет отношение к ее психике, однако истинное осознание пришло к ней в ходе лечения, когда она обратилась к нам с жалобами по поводу отсутствия желания жить. До того она придерживалась установки: «Я должна жить», а не «Мне можно жить, как это прекрасно быть на свете». Отторгающая позиция ее матери, но также и ее отца оставили в ее душе много ран и не позволяли ей взрастить в себе чувство базового (первичного) доверия[47].
Чувство базового доверия или же базового недоверия в сущности формируется в течение первых месяцев жизни в зависимости от того, как сложились отношения у родителей и ребенка. Однако один лишь настрой по отношению к нерожденному пока что младенцу влияет на формирование у него впоследствии базовых чувств и эмоций. Базовое доверие – возможность положиться на кого-либо, и оно возникает при условии наличия надежной поддержки и принятия ребенка другими людьми. Оно создается, когда появление ребенка на свет приветствуется окружающими и если они проявляют любовь к нему. Если же младенец отторгается во гневе и страхе, тогда он будет смотреть на весь свет и находящихся рядом с ним людей с недоверием.
Дело в том, что качество первых отношений формирует базис для построения связей в дальнейшем и влияет на поведение и настрой ребенка к другим людям, а также и к себе самому. Как именно человек принимается или отторгается в миру, так позднее он будет принимать или отторгать себя. При этом родители и братья и сестры в рамках определенного сложившегося положения вещей в семье выполняют важную функцию, поскольку могут предложить ребенку благоприятные или неблагоприятные условия для развития у него здорового чувства первичного доверия. В течение первых месяцев жизни чаще всего мать – наиважнейшая личность, так как она состоит в наиболее тесном контакте с младенцем. Отцы также могут принять ответственность за раннюю заботу о потомстве. Предоставляя ребенку достаточно питания и заботы, мать удовлетворяет базовые потребности младенца (обеспечение едой, теплом и физической безопасностью) и тем самым способствует созданию у него хорошего самочувствия. Оказывая заботу, она формирует у ребенка чувство целостности в мире, где его присутствие приветствуется[48]. Находясь в эмпатическом контакте с матерью, ребенок обретает защищенность, утешение и защиту. Такая близость двух существ также называется симбиозом. Это еще не означает, что ребенок должен лишь пассивно принимать жизненные обстоятельства, в которых он рожден. Мы сегодня знаем, что младенцы со своей стороны также активно устанавливают отношения с людьми и реагируют на среду своего проживания. Поэтому принятие между матерью и ребенком взаимное, так как последний также может отвернуться от родительницы и осложнить заботу о нем или же положительно повлиять на отношение к нему с ее стороны.
Если ребенок принимается с пониманием, позволяет принять себя и может выстроить с матерью взаимовыгодное единство, он приобретает внутреннюю уверенность, которая позднее поможет ему дать утешение и оказать внимание себе самому, при условии что его развитие и в дальнейшем будет протекать без нарушений[49].
Люди со слабым чувством базового доверия воспринимают мир как опасное место и видят в окружающих скорее противников, чем партнеров. Они на самом деле никогда не чувствуют себя в безопасности, так как в детстве усвоили, что не могут полностью положиться на других. По реакции малыша на чужих людей можно увидеть, развилось ли у него базовое доверие или нет. Дети, которые прошли фазу симбиоза успешно, реагируют на незнакомых с любопытством и постоянным ожиданием чего-то нового и интересного, в то время как реакции страха и отторжения по отношению к посторонним, напротив, – признаки наличия нарушений при формировании базового доверия[50].
То же самое можно сказать и о страхе расставания. Когда люди реагируют страхом и паникой на уход близких или оставление в одиночестве, им, как правило, не хватает уверенности в том, что отношения сохранятся и на период отсутствия любимого человека и что их друг или подруга обязательно вернется снова. Страх расставания в этом случае – выражение того, что личность не научилась по прошлому опыту полагаться на других. К тому же такая эмоциональная реакция указывает на нестабильность собственного Я. Ведь только тот, кто считает себя незначительным, посредственным и не достойным любви, полагает, что в один прекрасный момент его без всякой причины оставит друг или подруга. Заниженная самооценка идет рука об руку с потерей основополагающего чувства доверия и поэтому тесно связана с опытом, приобретенным в первых отношениях.
Недостаток внимания или питания приводит к созданию негативного самообраза и превратного представления о других людях. В зависимости от того как окружающие ведут себя по отношению к ребенку, так он и будет себя чувствовать. Если он удовлетворен существующим положением вещей, то есть когда с ним обращаются хорошо, у него разовьется положительный образ самого себя и такой же образ матери. Если же с ним будут обращаться плохо и он будет постоянно оставаться неудовлетворенным, то создастся негативный образ собственного Я и образ злой матери. Если окружение враждебно, то это означает, что и ребенок сам также становится злым, то есть не имеет права на существование и недостоин любви.
Послания «хоть бы ты не рождался» или «лучше б тебя не было» воспринимаются как отторжение и отказ. Это первые основополагающие выражения нежелательного появления ребенка на свет, его присутствия в мире, неимения им права на жизнь. Понятие происходит из области транзакционного анализа, одной из форм гуманистической психотерапии. Фраза «не будь» или «хоть бы тебя не было» – внушение невербального послания, которое сообщается ребенку внешним миром. Оно ввергает его в состояние неуверенности, формирует у него страх, чувство угрозы и взращивает в нем недоверие к миру, окружающим людям и самому себе. Даже если это послание родом из детства, оно все еще продолжает работать и во взрослом возрасте, большей частью неосознанно, и становится частью так называемого сценария жизни. Действенность послания особенно сильна потому, что оно неосознанное и не может быть изменено сознательно и целенаправленно. Цель терапии – расшифровать неосознанные негативные послания, сделать их осознанными, преодолеть и заместить новыми, положительными внушениями.
Подобные послания сообщаются ребенку по-разному. Большей частью сообщение направляется без слов и работает атмосферно. Если, например, мать тяготит присутствие детей или же она несчастлива в браке, то новорожденный становится дополнительной обузой, и это отношение выражается в подсознательном отторжении. Но даже нежелательные дети появляются на свет в такой парадигме: из сообщений пациентов известно, что большинство из них родились в неблагоприятных условиях. Поздние женщины-нарциссы очень рано узнают, что было бы лучше, если бы их не было вообще или если бы они были другими. Многие матери высказывают нежелание иметь ребенка также и в прямой форме, вербально.
Одна пациентка вспоминает, что мать часто била ее, повторяя: «Еще один звук – и я тебя убью!»
Особенно в семьях, в которых один или оба родителя обладают зависимостью – страдают алкоголизмом или испытывают болезненное пристрастие еще к чему-нибудь, – часто ситуация обостряется: ребенок подвергается физическому насилию или же им пренебрегают и отвергают эмоционально. Частые побои, дефицит эмоциональной теплоты и физической ласки, а потом и возникшие из-за них несчастья и болезни могут создать у ребенка глубокое и стойкое чувство угрозы. Такое же негативное воздействие на чувство собственной значимости оказывают унижения, отторжение или пренебрежение. Дети зависимых родителей сталкиваются с большими трудностями при развитии у себя истинной идентичности, так как из-за непредсказуемого поведения отца или матери им постоянно приходится подчиняться. В своих поступках и при выражении чувств они ориентируются в первую очередь на состояние родителей, а не на собственное самочувствие. Развитие отклонений у таких детей может зайти настолько далеко, что они даже начинают отказывать себе в собственном праве на жизнь, лишь бы не обращать на себя внимания, не мешать другим и не провоцировать ссор.
«Илона выросла без отца с матерью-алкоголичкой. В семье и среди родственников зависимость от спиртного отрицалась, что заставило Илону считать, будто бы она неправильно воспринимала ситуацию. Не у матери проблемы, а сама девочка – проблема, причина запоев родительницы и ее отсутствия. Если мать в пьяном угаре запиралась в квартире, то Илона стояла перед дверью покинутая, одинокая, растерянная и испуганная. С течением времени она выучилась приспосабливаться, подавлять в себе это чувство и стала примерной дочерью. Когда мать уходила в запой, Илона оставалась у родственников. Там она чувствовала себя чужой, ненужной и обузой для всей семьи. Ее стратегия выживания состояла в том, чтобы не иметь никаких потребностей, не привлекать к себе внимания, не занимать много места, а лучше всего вообще не существовать. На фоне такого отрицания жизни у нее развилась булимия, а став взрослой женщиной, она страдала от ощущения, что будто не имеет права находиться в этом мире. Кто она есть на самом деле, какие у нее имеются потребности и как она может проявить их и показать себя – обо всем этом она узнала в ходе психотерапии».
Послания «не будь», «не делай», «не проси» и другие запреты, обращенные к ребенку, подсознательно заставляют его в детстве и во взрослом возрасте исполнять эти приказы. Такие люди начинают вести себя согласно принятому посылу, нанося вред самим себе. Они могут стать жертвой какой-нибудь зависимости, причинить вред себе или же будут попадать в опасные ситуации, в которых будут подвергать риску свою жизнь или даже прибегать к суициду. В любом случае, они ведут себя в соответствии с установкой, озвученной им когда-то в детстве, подтверждая и выполняя «приказ».
Деструктивность, содержащаяся в послании «не будь», находит выражение также и в различных болезненных пристрастиях[51]. Зависимое поведение реализуется в этой связи двояко и, как кажется, в парадоксальных функциях. С одной стороны, мания служит для подавления чувства опасности, грозящей существованию человека, которое несет в себе послание «не будь», потому что оно заглушается алкоголем, наркотиком или еще чем-либо. В наркотическом опьянении угроза больше не чувствуется. С другой стороны, именно во время приема алкоголя или наркотиков исполняется приказ, содержащийся в послании, так как болезненное пристрастие к тому или иному веществу может на самом деле привести человека к реальной смерти.
При рассмотрении темы послания запрещений «не будь» мы коснулись еще одного важного аспекта жизни, включающего в себя нечто большее, чем индивидуальные отношения родителей к ребенку. Есть люди, у которых такие условия должны были бы вызвать глубокие душевные расстройства, согласно теории развития личности, но они, тем не менее, вовсе не пострадали психически сильнее других людей. А есть много индивидов, имеющих сильные эмоциональные проблемы, хотя их жизнь протекала в относительно спокойных обстоятельствах. Такие феномены невозможно объяснить, изучая только лишь поведение родителей и жизненные условия личности. Скорее можно сказать, что дети приходят в мир с разным «оснащением», и оно позволяет им по-разному справляться с трудностями, которые подкидывает им жизнь. Наши родители не такие уж и всесильные, чтобы взваливать на них ответственность за все то, что определило развитие нашей личности. На определенных этапах жизни мы обвиняем отца и мать в наших несчастьях и сталкиваемся с ними в жарких ссорах. Это также важно и нужно. К тому же мы можем воспринимать наши проблемы как часть своей судьбы, которую нам нужно прожить и с которой нужно примириться. Может быть, нам выпали именно такие родители для того, чтобы мы смогли обрести себя в отношениях с ними. Возможно, именно исправление человеческих ошибок прошлого и преодоление суровых условий бытия, что никогда не были полностью безопасными, движут людей на поступки и составляют часть нашей жизни. Я полагаю, что у многих проблем и кризисов жизни определенный смысл: они дают нам возможность обрести самих себя.
Столкновения с болезнью и собственной жизненной судьбой приводят нас к важному психологическому наблюдению. Когда мы осознаем все взаимосвязи, которые определяют наши бытие и поведение, мы перестаем выдвигать обвинения в адрес родителей, так как несправедливо относить ответственность полностью на их счет. К тому же здесь встает вопрос о смысле каждой отдельной жизни, что выходит далеко за рамки упреков к жизни. «Если бы у меня были другие родители, тогда все было бы по-другому», – думают люди, иногда озвучивая свою мысль. Но если бы у вас были другие родители, то вы не были бы тем человеком, каким являетесь сейчас.
Еда – это жизнь. Ведь когда мы не получаем никакого питания, мы умираем. И то, как мы едим, так мы живем и так же обращаемся с отношениями. Новорожденный познает мир в большей степени через еду. Тем самым можно провести аналогию между едой и жизнью. Питание тесно связывает мать и ребенка: при кормлении молоком или чем-то другим ребенок одновременно познает суть эмоциональных отношений. В такой ситуации любовь, принятие или непринятие, физическая близость, прикосновения и связь идут рука об руку. Поэтому процесс кормления не ограничен только лишь предоставлением еды, это еще акт социального взаимодействия, при котором происходит эмоциональный обмен.
То, как кормят ребенка, не только определит его пищевое поведение в дальнейшем, но и отразится на его жизненном настрое. А он зависит от того, реагировало ли окружение адекватно на потребности малыша: пытались ли его родные расшифровать подаваемые им сигналы или же давали еду всякий раз, когда видели его недовольство. Если плач интерпретировался в первую очередь как выражение голода и если ребенка пытались успокоить бутылкой молочной смеси, то может такое отношение привести к запутанности или же к изменению эмоциональных и телесных потребностей подрастающего человека[52]. Если ребенка кормили, вместо того чтобы взять на руки, то позже он будет пытаться заполнить одиночество едой или заесть сладостями. Во взрослом возрасте женщине будет неимоверно трудно понять, что ей требуется в данный момент – еда или близость.
Если психологические потребности утоляются едой, то наступает лишь преходящее удовлетворение, потому что реальный эмоциональный дефицит остается. С другой стороны, такие люди приучаются заедать любое неприятное чувство любой нездоровой пищей. Это приводит к тому, что проблема, то есть специфический дефицит, воспринимается совершенно недифференцированно, поэтому человек не может предпринять никаких действий, способствующих решению проблем. Он не способен интерпретировать происходящее в душе и отреагировать на свои потребности нужным образом. Телесные и психологические нужды воспринимаются как чувство голода и утоляются едой. Такая взаимосвязь наблюдается также и у людей, которые не страдают от булимии, что подтверждается следующим примером.
«Дорис положила трубку и переместилась в гостиную. У нее вдруг возникло непреодолимое желание съесть что-нибудь сладкое, поэтому она принесла из кухни пакет с мармеладными мишками и открыла его. Только после того как он опустел наполовину, женщина осознала, что она натворила. У нее появилось легкое недомогание, одновременно возник вопрос: для чего она набила себе желудок сладостями? Поначалу она не смогла ответить на него. У нее просто появилась потребность, некое чувство где-то в районе живота. Но после того как она проанализировала случившееся, ей стало ясно, что все дело в только что состоявшемся телефонном разговоре. Во время него выяснилось, что свидание, которое она так предвкушала, не состоится. На самом деле Дорис сильно расстроилась именно из-за плохой новости. Однако она ничего не почувствовала в душе: ни грусти, ни разочарования, ни потребности утешения. Вместо этого у нее возникло сильное желание съесть порцию мармеладных мишек. В тот момент, когда ей стала очевидна связь между приступом обжорства и собственным разочарованием, желание поесть прошло, наступила грусть, и она захотела с кем-нибудь поговорить об этом».
Из разговоров со многими пациентками я узнала, что их матери не умели распознавать голод или сытость младенца или не принимали в расчет желания детей. Так, некоторых девочек кормили либо насильно, когда они не испытывали голода, игнорируя их «нет», нарушая границы их личности, либо же они, наоборот, – получали мало еды и оставались неудовлетворенными. Представление о том, что их как будто кормит чужой человек, наполняло души пациенток паникой и ужасом. Они боялись либо получить слишком мало еды, либо быть перекормленными, либо получить не то, что им требовалось. Неспособность правильно распознавать голод и сытость, улавливать другие сигналы тела и интерпретировать их обуславливается неправильным развитием, если реакции на потребности ребенка были несообразными[53]. Когда родители ведут себя неадекватно, то у малыша развивается убеждение, что его желания и склонности незначимы или неправильны. Во взрослом возрасте такие люди не осмеливаются сказать о том, что им нужно, и очень часто остаются у разбитого корыта, с пустыми руками. А вот удовлетворять желания других людей женщинам-нарциссам удается очень даже неплохо, но за счет игнорирования собственных потребностей.
Такая позиция показывает, что женщина не установила четких внутренних и внешних границ. Внутренняя граница означает способность воспринимать сигналы собственного организма, такие как голод или насыщение, и реагировать на них соответствующим образом. Если человек не способен на это, то он продолжает есть даже после наполнения желудка или отказывается от пищи, хотя и не против подкрепиться.
Отсутствие внешних границ проявляется в неспособности ставить границы другим людям и противостоять их желаниям. Такие женщины склонны растворяться в другом человеке и усваивать чужие чувства. Они испытывают грусть или депрессию только лишь потому, что находящийся рядом друг пребывает в таком расположении духа. Таким образом они делают проблемы других собственными проблемами, даже не замечая этого.
Если, например, партнер приходит домой в плохом настроении, то и сама женщина теряет хорошее расположение духа. Она переживает вместе с любимым его состояние, но делает это настолько интенсивно, что замещает собственные чувства ощущениями своего мужчины. Так что вскоре и ей становится кисло на душе, как и ему, даже если раньше она пребывала в прекрасном настроении.
«Где-то глубоко внутри меня ничего нет. Я реагирую только на настроения извне: если другие радуются, то и я веселюсь вместе с ними. Если люди, в кругу которых я нахожусь, грустят, то я тоже вскоре начинаю горевать вместе с ними. Однако все это не мои собственные чувства, так я сама по себе ощущаю что-либо редко. Нечасто выпадают такие моменты, когда я могу сказать наверняка, что теперь я на самом деле испытываю что-то свое, настоящее. Такое происходит, только когда я пою».
Как я уже сказала ранее, способ кормления ребенка влияет не только на его пищевое поведение, но и на его психическое развитие. Если, например, родители отвечают на голодный ор младенца гневом и подсознательным отторжением, то у ребенка могут развиться экзистенциальные страхи, ассоциирующиеся с кормлением. Позднее еда у такого человека, возможно, будет связываться с отторжением и неимением права на жизнь. В таком случае она будет выступать не как источник наслаждения и средство поддержания жизни, а как угроза или даже яд. Последствием может стать принудительное скудное питание и появление желания исторгнуть из себя опасную пищу.
Голод означает для младенца проблему, которая решается положительно, когда он насыщается. Если же он остается голодным или недокормленным, то ему недостает опыта благоприятной развязки. Во взрослом возрасте это может привести к тому, что женщина не может решать проблемы таким образом, чтобы в результате ей стало хорошо, поэтому она снова и снова получает один и тот же результат, как и раньше: «В итоге я все равно буду чувствовать себя плохо». Если такой настрой сохраняется у нее на всю жизнь, то она будет неспособна позволить себе испытывать положительные чувства, такие как радость и удовольствие, равно как и приятные состояния, такие как сытость и удовлетворенность.
«Сегодня я чувствую себя гораздо лучше, чем год назад. Я даже иногда позволяю назвать себя привлекательной. Но тогда у меня появляется чувство, что мне слишком уж хорошо на душе, и приходит страх, что потом мне придется расплатиться за это. Тогда я начинаю снова гнобить себя, считаю себя плохой и уродливой. Мне просто не удается долгое время пребывать в хорошем настроении, это как если бы мне приходилось все время рассчитываться за все хорошее, что я получила».
Такая жизненная позиция, такое неумение и непозволение сохранять у себя положительные ощущения на протяжении долгого времени может перерасти в «стремление к негативным чувствам»[54]. Плохое настроение женщины могут создавать сами, когда они обесценивают, критикуют себя и не обращают внимания на позитивные стороны жизни. Все дела, которые они совершают хорошо в течение дня, и ситуации, в которых они чувствуют себя расслабленной и спокойной, не воспринимаются ими осознанно и поэтому не служат источником самоподтверждения. Зависимость от еды и неудовлетворяющие отношения также создают возможности почувствовать себя плохо.
Ребенок получает не только питание для тела за обедом, но и духовную пищу в форме сообщений, установок, указаний, идеологических правил и так далее. Немецкий врач-психиатр Фредерик Перлз писал, что воспитание в нашей, западной культуре требует таких установок, которые он называет препятствием. Под этим понимается некритичная позиция, когда человек усваивает все, что ему предлагают, вместо того чтобы проверить сказанное, осмыслить и уже потом принять его или отказаться. Критика, сомнение и любопытство – все эти модели поведения нежелательны и пресекаются в зародыше. Воспитание в послушании – глубоко укоренившаяся позиция у немецкого народа, но сегодня она подвергается сомнению многими педагогами и другими специалистами, работающими с детьми. Мне кажется, как будто те матери, которым когда-то отрезали путь к формированию самостоятельности и которые почти не имели доступа к своим потребностям, хотят во что бы то ни стало предоставить своим детям возможность ко всему, что они сами когда-то недополучили. Нередко дело доходит до крайностей: иногда ребенок занимает так много места, что родительница постоянно ущемляется в правах, а чадо узнает очень мало о таком понятии, как границы личности.
И то и другое способствует созданию повышенного напряжения в отношениях и нередко заканчивается материнским отчаянием; ребенку же потом приходится приспосабливаться к ее указаниям, или же мать сдается, потому что ей не удается претворить свое намерение в жизнь. Из-за этого у ребенка не всегда формируется истинная способность к критическому мышлению и к принятию самостоятельных решений. Наоборот, он может даже потерять ориентиры. Тем не менее позиция больше принимать во внимание потребности и личностные качества ребенка – хороший способ установить контакт со своим истинным Я и помешать выработке привычке «глотать» все подряд и некритично принимать любую новость, фрагмент информации или рекламный слоган.
Некритичное принятие мнений Перлз называет «тотальной интроекцией»[55]: человек принимает полностью другие мнения и в прямом смысле слова усваивает их. Тогда внедренные установки начинают действовать подспудно, присутствуя в организме как инородное тело, поскольку не являются частью человека, а существуют изолированно от него. Тотальная интроекция присуща детям на очень ранних этапах развития, в стадии младенчества, когда ребенок воспринимает себя и мир пока что еще приближенно. По мере психического созревания тотальные интроекции переходят в более дифференцированные формы. Ребенок больше не должен бездумно принимать все подряд, а может выбирать, какую информацию ему нужно потреблять. Если же на ранних этапах возникает препятствие для развития этой способности, например, из-за вынужденного приспособления, то у таких людей сохраняются ранние формы интроекции. Можно легко представить себе, что такие индивиды позднее становятся зависимыми и менее самоосознанными. Поскольку у них нет собственного мнения (или они не позволяют себе иметь его), они с готовностью принимают взгляды других, почти не задумываясь о том, правильны ли они и подходят ли они им. У них нет собственных стандартов суждения, поэтому они постоянно ориентируются на внешний образец или авторитетную личность.
У женщин с нарциссическим расстройством личности или с нарушениями пищевого поведения бросается в глаза одна особенность: они едят много всего, что им совершенно не нравится, и делают такие вещи, которыми им в принципе не хочется заниматься. То есть вместо того чтобы выбирать продукты по вкусу, они просто заталкивают в себя все подряд. И вместо того чтобы спрашивать себя, что им хочется, они ориентируются на предпочтения и пристрастия других.
Точно такого же подхода они придерживаются в отношении правил. Им предпочтительнее иметь четкие инструкции, чтобы можно было придерживаться их. Во время лечения такие пациентки принимают без всяких вопросов и возражений все предписания врача, прилежно следуют им и не осмеливаются критиковать их, даже когда возникают препятствия на пути к выздоровлению. Они либо терпят, либо приуменьшают значимость лечения и уничижают докторов, которые устанавливают правила. Им не приходит в голову самим включиться в процесс и разработать индивидуальное решение собственной проблемы, которое было бы в этот момент наиболее целесообразным для них. Происходит же все наоборот. Вопрос «Что же тебе нравится?» повергает их в неуверенность и вызывает сомнения. Неуверенность проистекает из-за того, что они совершенно не знают, чего же им хочется на самом деле, а сомнение появляется потому, что они не могут себе представить выражение собственных желаний, а уж тем более не рассматривают возможность, что кто-то может исполнить их.
Американские клинические психологи Ирвинг Польстер и Мириам Польстер говорят о склонности к интроекции как о триаде: нетерпение, лень и жадность. «Нетерпение выражается в желании побыстрее получить что-либо, лень – при правильном выполнении напряженной работы, а жадность – как можно больше и как можно скорее обладать чем-нибудь. Все эти привычки ведут к интроекции»[56].
Все три тенденции часто наблюдаются и у женщин-нарциссов. Они едва ли находят время на лечение и хотят стать абсолютно здоровыми немедленно (в этом выражается нетерпение). Наряду с этим они быстро принимают все то, что им говорят, снимают с себя всякую ответственность и отказываются от самостоятельного мышления, то есть от требующей усилий работы, которую они лучше предоставят выполнять другим. Они лучше спросят других и приспособятся к чужому мнению, чем будут ломать себе голову, определяясь с собственными желаниями (в этом видна лень). А жадность проявляется в неумеренности, так как они хотят пройти как можно больше видов лечения. При этом часто речь идет не о терапии, а о страхе что-то пропустить, чего-то не сделать или же недополучить. Они полагают, что чем больше они полечатся, тем лучше будут результаты и тем больше они смогут измениться.
Здесь интересна аналогия с пищевым поведением. Когда люди переедают, они, как правило, не чувствуют вкуса съеденного. Они просто глотают все подряд, что находится перед ними, не уделяя внимания отдельным блюдам, не замечая их вкуса и не отводя нужного времени на трапезу. Их нетерпение настолько велико, что они часто едят стоя или из пакета. Они просто не могут потратить время на то, чтобы разложить продукты, сесть за стол и нормально пообедать. Жадность выражается в проглатывании еды, которую они продолжают заталкивать в себя, даже если уже в принципе наелись. «Парадоксально, но мой рот все время требует все больше пищи, а мой желудок всегда переполнен», – описала одна пациентка с булимией свои ощущения.
Дети перенимают привычки и установки от родителей и других людей или общественных институтов (школа, церковь, общество). Как критичное, так и полное любви поддерживающее поведение родителей дает им ориентиры для выстраивания линии самостоятельного поведения. Тот отдел психики, где сохраняется эта информация, в зависимости от терапевтического подхода, называется Сверх-Я, или совесть, или Я-родитель[57]. Чем сильнее склонность человека к интроекции, тем выше у него тенденция принимать чужие мнения и «проглатывать» их без раздумья. Таким образом, у личности не создается своего собственного зрелого Сверх-Я, а присутствует только Эго-фигура родителей, которая воспринимается без изменений, поэтому взрослый ориентируется на полученные установки из детства всю свою жизнь[58]. Такие люди будут все время спрашивать себя, как бы на их месте поступили родители, и будут пользоваться чужими мнениями в качестве мерила для оценки собственных поступков.
Сверх-Я нарциссического человека состоит большей частью из требований, обязанностей, запретов, указаний и высоких идеалов, которые ему привили родители в детстве. Такие люди строго обращаются с самими собой. Они критикуют все свои действия и мысли, заставляют себя показывать высокие достижения, ведут себя безжалостно и беспощадно по отношению к самим себе. Их внутренний цензор, контролирующий все чувства, позволяет выражать лишь минимум эмоций. Показать себя такими, какие они на самом деле есть, и позволить другим понять, что они чувствуют, – на все это наложено абсолютное табу. Все их маневры нацелены на притворство, служащее для обмана себя и окружающих. Таким образом, сверхстрогая совесть – это своего рода агрессия, направленная на самого себя, в форме моральных угрызений, самообвинений или же наказаний. Непринужденное поведение и спонтанные реакции вызывают у таких людей чувство вины или же снижение самооценки, потому что они боятся сделать что-то неприемлемое и неподходящее. Впрочем, вместо того чтобы усомниться в правдивости содержащихся в Сверх-Я непререкаемых и строгих установках и признать свою тотальную зависимость от них, они критикуют самих себя.
Ригидное[59], принужденное Сверх-Я означает, что человек как бы слышит у себя в голове множество запрещающих голосов, ограничивающих его спонтанное поведение. Не делай этого, делай все правильно, не смейся так громко, будь прилежным, аккуратным, делай все должным образом – лучше всего на 200 %. Если эти указания не выполняются, что и происходит, потому что ни один человек не может быть совершенным, тогда проводится внутреннее самонаказание в виде самобичевания и самопоношения. «Какая же я дурочка, неудачница, ничего и никогда не могу сделать правильно». При провале или разочаровании такому человеку не хватает утешения, в отсутствие которого он чувствует себя виноватым во всем. Ему требуется проявить сочувственное понимание к самому себе и позаботиться о себе. Если женщина в детстве нечасто переживала подобный опыт, то она, скорее всего, станет нетерпеливой и будет обходиться с собой весьма строго. То, как с ней обращались ранее, будет определять то, как она будет относиться к себе сейчас. Однако о том, что она себе запрещает сегодня, она не может рассказать также и другим. У многих взрослых вызывает страх спонтанное поведение детей, если такие люди внутренне сильно контролируют себя.
«Я часто не понимаю чувств детей. Я пыталась постичь их, даже понимала их, но не хотела заходить дальше. Дети переживали такие чувства, которые мне не было позволено иметь, и поэтому мне пришлось их уничтожить. И я часто поступаю именно таким же образом, когда кто-нибудь хочет излить душу в моем присутствии, например, поплакать или погрустить. Я тотчас же начинаю отторгать такого человека: «Какая глупость. Нельзя ныть по таким пустякам». И при этом во мне говорит всего лишь зависть или ревность. Я блокирую у других людей то, что сама не могу и хочу почувствовать».
Позитивный настрой по отношению к самому себе связан с позитивным отношением к собственному телу, так как самоосознание не может развиться у личности без принятия своей материальной оболочки. Не только тело принадлежит мне, но и я являюсь своим же телом. То, как я рассматриваю и оцениваю собственное тело, так же я рассматриваю и оцениванию себя саму, и наоборот.
Как же мало женщин чувствуют себя свободно в своем теле, а пытаются постоянно изменить и привести его в соответствие с каким-нибудь иллюзорным эталоном. По моему опыту могу сказать, что не только женщины с расстройствами пищевого поведения страдают из-за того, что чувствуют себя толстыми, но и те, у кого такое мышление. Они тихо страдают из-за несоответствия своему идеалу, хоть часто не дотягивают до него всего нескольких килограммов. За счет такого мышления живут журналы мод и индустрия продуктов питания, адепты которых выдумывают все новые диеты и рецепты для похудения. Эти адепты диет продают иллюзию, убеждая нас в том, что при помощи правильной диеты у нас не только будет вожделенная фигура супермодели, но и мы сможем обрести положительной образ себя. Сегодня к этому подключилась и пластическая хирургия, которая также обещает женщинам идеальную внешность. Именно внешность, по их мнению, могла бы повысить их самооценку. «Если бы я только была красивой, то стала бы более ценной как человек».
То, что такой подход ведет к краху, отрицается как женщинами, так и продавцами иллюзий. Последние преследуют финансовые интересы, а первые живут надеждой, что вдруг все же случится чудо и они однажды утром проснутся стройными, красивыми и счастливыми.
Такой тип мышления грандиозен, так как счастье включает в себя гораздо больше составляющих, чем стройность и внешняя красота. Мне бы хотелось даже сказать, что изящная комплекция и привлекательность – не всегда обязательные условия удовлетворенности, а вот условия удовлетворения – это принятие собственного тела и хорошее обращение с самим собой. И это выражается в том, что я предоставляю ему оптимальное питание (и не много, и не мало), забочусь о нем, даю ему достаточно отдыха и движения, однако также нагружаю его и стараюсь не причинять ему травм. Но для начала необходимо, чтобы женщина могла просто почувствовать себя в своей физической оболочке и научилась воспринимать свое тело. Насколько это тяжело для них или почти невозможно, мне рассказывало много пациенток, наблюдавшихся и лечившихся у меня.
Недостаточно внимательное или даже негативное отношение к своему телу выражается в том, что женщины используют свои физические оболочки преимущественно как вспомогательные средства выражения своего фальшивого Я. Внешне тело должно выглядеть красиво, быть стройным, тонким и спортивным, поэтому оно интенсивно истязается спортивными упражнениями, фитнес-программами, диетами, голоданием или рвотой, в результате чего некоторые часто доходят до пределов. Другая крайность – пренебрежение телом, которое из-за плохой еды становится непривлекательным, или его обладательница просто перестает ухаживать за собой. Естественное отношение к телу утрачивается или же никогда и не развивается вовсе.
Тело постоянно подвергается критике и обесценивается, потому что в некоторых местах наблюдается недостаток плоти, в других – ее избыток, а ведь женщина не может позволить себе так выглядеть. Не только тучные дамы избегают ходить в бассейны и сауны, но и обладающие нормальным весом также не появляются в таких местах, так как считают себя слишком толстыми. В таком случае часто наблюдаются искажения в восприятии собственной физической оболочки, так называемое нарушение в схеме тела. Под ним понимают образ и восприятие собственного тела и его размеров. Это означает, что больные не могут реалистично оценивать свои габариты, а считают себя толще или тоньше, чем они есть на самом деле. Даже стройные женщины часто чувствуют себя полнее, чем они есть, а полные, наоборот, считают себя стройнее.
Гунди, моя прошлая пациентка, испытывала проблемы с собственным телом: она полагала, что у нее слишком большой живот. Когда она пришла к нам в клинику, она все время бегала со втянутым животом и подбрюшьем, сама того не осознавая, потому что с течением времени такое поведение стало для нее нормой. Она хотела выглядеть стройнее и поэтому задерживала дыхание, тем самым блокируя свободный доступ к своим ощущениям. Если же она не втягивала живот, то просто не могла его принять.
«Мой идеал красоты – стройная женщина без живота, однако я ему не соответствую, потому что у меня есть пузо, которое совершенно не подходит пропорциям моего тела. Раньше я думала, что если оно пропадет, то я буду счастлива, поэтому пыталась избавиться от лишнего жира, ежедневно выполняя упражнения, но это было бесполезно. Хотя у меня и образовались безумно крепкие мышцы пресса, но сверху они были покрыты слоем сала. Несмотря ни на что, я продолжала тренировки, потому что боялась, что в противном случае жира станет еще больше. Мне не нравится мой живот, и он совершенно мне не идет, поэтому я хочу его просто взять, отрезать и выбросить. Это что-то чужое, лишнее, поэтому я хочу от него избавиться».
Решение сделать себе пластическую операцию покажется после этого не таким уж и серьезным шагом. Нарушения в схеме тела совершенно точно связаны с текущим идеалом красоты, в котором стройность приравнивается к великолепию, а мерилом становятся не индивидуальные особенности собственного организма, а габариты худой фотомодели. Перед желанием сравнить себя с девушкой с обложки могут устоять лишь немногие женщины, поэтому большинство из них чувствуют себя толстыми. Ведь большинство и в самом деле имеют более объемные формы, чем профессиональные манекенщицы, что, однако же, не означает, что все остальные автоматически становятся слишком толстыми. В главе об общественных предрассудках по поводу идеала красоты я еще вернусь к этому вопросу и разберу его поподробней.
А пока приведу всего лишь ряд высказываний нескольких женщин касательно чувства собственного тела:
«У меня нет никакого отношения к собственному телу. Оно представляет собой обузу, бремя, которое мне все время приходится таскать с собой».
«Отношение к своему телу у меня очень различно. Временами я ощущаю недомогание, скованность, тяжесть, напряжение, испытываю отвращение к себе, виню себя. Но одно время я очень вольготно чувствовала себя в своем теле. Все дело в психологическом настрое».
«Я чувствую себя уродливой и толстой, мне хочется выпрыгнуть из своей оболочки. Я испытываю смешанные чувства к своему телу. Оно очень тонко реагирует на мое психическое самочувствие. Образ моего тела нравится мне, и я довольна им, несмотря на небольшие изъяны».
«Я осознаю присутствие собственного тела, только когда у меня что-то болит. Я очень нечувствительна по отношению к себе, например, при голоде или холоде. Я никогда не чувствую себя совершенно в порядке, большей частью считаю себя пухлой и не могу принять себя такой. У меня странные представления об идеале, хотя мой разум говорит мне, что все это преходяще и не имеет значения».
«Я ненавижу свое тело. Я считаю свою фигуру отталкивающей».
Суждения этих женщин о собственном теле отчасти самоуничижающие, и лишь некоторые пытаются смириться с тем, чем их одарила природа. При этом речь идет не только о расстройствах пищевого поведения. Также среди респонденток не было ни одной, у которой была бы слишком избыточная масса. Наоборот, все опрошенные женщины, чьи высказывания приведены выше, имели нормальные фигуры и нормальный вес. Нормальный в этой связи означает такой вес и такое телосложение, что пропорционально подходят друг другу. Поэтому все их негативные суждения о себе основываются на нарушениях восприятия своего тела и непринятии собственной личности. Неспособность принять себя также означает и непринятие своего тела.
Есть еще одна причина нарушения схемы тела (наряду со стремлением к идеальным пропорциям), и ее корни следует искать в детстве. Первые основы восприятия схемы тела закладываются с опытом, который ребенок получает во время контактов с первичными объектами привязанности. Ощущения сытости и несытости влияют на формирование внутренних границ. Через прикосновения и телесную близость ребенок получает сведения о пределах своей физической оболочки. Соматическое Я развивается на основе информации, получаемой по этим двум каналам: через «внутреннее ядро образа тела и внешний слой, помогающий уточнить собственные пределы»[60]. Ядро Я составляет внутренние ощущения младенца. Отсюда становится ясно, что уже первые столкновения с желаниями и нежеланиями, сытостью и голодом позднее отражаются на переживании своего Я и соматического Я. У кожи как органа осязания при этом двоякое значение: с одной стороны, она служит источником тепла, а с другой – представляет собой тот орган, при помощи которого младенец вступает в контакт с матерью[61]. Прикосновение и происходящие вследствие них телесные ощущения влияют на развитие чувства собственного тела и формирование его внешних границ.
«Ребенок застревает в окружающем его теле матери, посредством которого он может почувствовать себя либо подавленным (слишком маленькое расстояние до матери), либо расширенным (оптимальное расстояние), либо покинутым (слишком большое расстояние)»[62]. Материнское тело формирует тесную связь с родительницей и физическую целостность малыша, и она переживается именно в таких отношениях. Восприятие ребенком собственного тела по мере его отделения от матери становится все более самостоятельным. В ходе развития обрисовываются границы физической оболочки и ее размеров. Если отделению от матери помешает что-либо, то это не только негативно отразится на самостоятельности ребенка, но и скажется на восприятии им своего тела, которое также будет искажено. Во взрослом возрасте у таких людей появятся трудности с различением границ между собой и другими людьми и с пониманием, где заканчивается их собственный организм. Многие описывают этот свой страх вдобавок к другому ощущению – боязни занимать много места в пространстве.
Стимуляция ребенка через касания, движения и взятие на руки – это все значимо для здорового развития. В сфере ухода и заботы о младенце лишь последние два столетия прикосновениям стало придаваться все больше внимания. Если ребенок кричит, то зачастую мать может быстро успокоить его, если положит ему руку на живот. Также благодаря частому непосредственному контакту с близким человеком новорожденные развиваются лучше.