Алена
Выразительно замолчав, Ада Адамовна сложила на столе локти. Как следователь, глядя на преступника и предлагая ему самому дать признательные показания, тем самым облегчив свою участь. Она умела так смотреть, а для меня не составляло особого труда завести с человеком беседу, потрындеть с ним или посплетничать. Я кошмарно коммуникабельна. Думаю, за это меня и любили мои пациенты – я умела их слушать, сопереживать и поддержать беседу, которая не имела ничего общего с планом лечения.
Но сейчас я сидела с полным раздраем в душе и не знала с чего начать говорить.
И стоит ли вообще об этом рассказывать?
Как-то унизительно было признаваться Адовне в том, что моя репродуктивная система старела быстрее меня и что в ближайшее время мне следовало бы забеременеть. И куда более унизительно было признаться еще и в том, что для этого мероприятия требовалось найти мужчину, которого у меня даже в намеках не было.
А уж обратиться в банк спермы – личный приговор для моей увядающей естественным образом привлекательности и страдающей от этого самооценки.
Но высказаться болезненно хотелось. Психолог, с которым мне пришлось однажды работать, сказала: «Ничего нельзя держать в себе». С тех пор у меня ничего и не держалось. В смысле – в себе.
Потому, отхлебнув горячего чая и подложив под щеку ладонь, с риторическим вздохом спросила:
– Ада Адамовна, где можно найти мужика?
Ее стойкости и умению держать лицо можно было бы позавидовать, но искра подозрения на нем все же прошмыгнула:
– Лексевна, ты, часом, не заболела? – она потрогала мой лоб. – В мужском крыле, где же еще! Вон, в шестой палате ни одной койки свободной нет.
Я на секунду подзависла, а потом прыснула со смеху:
– Так мне здоровый мужик нужен! – вытирая слезинки из уголков глаз, уточнила я.
– Ох, так здоровые нынче в Красную книгу занесены, Аленушка Алексеевна, – хмыкнула Адовна, пошарив рукой в кармане халата, прежде чем бросить на стол несколько карамельных конфет, которые всегда носила с собой.
Я развернула карамельку и сунула в рот, после чего мои плечи обреченно упали, ведь Пельц была чертовски права.
Я не ханжа. Я ходила на свидания и пробовала строить отношения. Но мужчины, которые попадались конкретно мне, были придурками. А если и не были, то активно стремились таковыми стать.
Я знаю, о чем говорю.
Месяц назад у меня случилось свидание.
С Михаилом мы познакомились в популярной соцсети, долго общались, и мне начало казаться, что мне он понравился. Деликатный, остроумный, много шутил, иногда даже удачно.
Спустя две недели виртуального общения я согласилась на встречу, о чем пожалела в первую же ее минуту. Когда Михаил поднял руку и махнул ею, подзывая официанта, на его рубашке подмышкой темнело огромное мокрое пятно.
Меня бы стошнило, но спасло то, что я не ужинала. Ну и все же я была врачом. Мало ли, может, высокая потливость – следствие какого-нибудь серьезного заболевания и мне стоило бы проявить к нему милосердие. Но спустя полчаса я поняла – он просто придурок, который не в курсе о средствах личной гигиены и как вести себя на свидании с девушкой. Об этом он спрашивал свою маму, с которой все полчаса советовался по телефону.
Я даже поесть не успела, когда сделала вид, будто меня срочно вызвали в отделение. Я часто во время неудачных свиданий такой трюк проворачивала, чтобы технично свалить.
– А тебе зачем именно здорового, Алена Алексеевна? В отделение-то таких не кладут, – сощурилась Ада Адамовна, принимаясь разворачивать карамельку.
Я прикусила губу, вертя шуршащую обертку от конфеты в руках и, предварительно покраснев, рассказала женщине все как на духу: и про визит к Туманову, и про его неутешительную статистику, и про сиюминутную беременность.
–....я-то в целом не против, Адочка Адамовна. Но… не от кого, – тяжело вздохнула, покорно принимая скупую ласку от старшей медсестры, погладившей меня по плечу.
– Н-да-а-а, Алена Алексеевна… дела… Так, может, в банк дрочильный, а? – тут же воспрянула идеей женщина. – Там по анкеткам кого-нибудь поздоровее уж выберете, – предложила озабоченно.
Услышав такое сравнение банка донорского материала, снова прыснула, но отрицательно замотала головой, припоминая:
– Ага, вон, Соколовские уже выбрали. Так выбрали, что негритенок родился. Судятся теперь. Если решаться, так уж чтобы надежно всё было.
– А Туманов ваш, Ален Алексеевна? Красивый, умный, с виду здоров как бык. Вы же дружите, что ж ему жалко, что ли? Знаете, Аленочка Алекссевна, – Адовна подалась ко мне близко-близко и постучала указательным пальцем по столу, продолжая заговорщическим тоном, – я, вот, в дружбу с мужиками не верю. Всем им одно надо, точно вам говорю. Так вот пусть получит то, что надо, ради дела, а там и свадебка… М? Первая у вас на банкете отплясывать буду!
Бурная фантазия нашей старшей была бесподобна! С полминуты я хохотала, прежде чем произнести:
– Ну нет, Илья мне как брат, так что наша связь – практически инцест! Да и в его родословной шизофреники были, – добавила ко всему прочему.
Скривив лицо, Адовна отмахнулась:
– Нет, шизофреников нам не надо! – и решительно хлопнула ладонью по столу. Ее глаза азартно сверкнули, а у меня возникло тревожное предчувствие: неужели старшая решила взять моё оплодотворение в свои заботливые деятельные руки? – Ой, Аленочка Алексеевна… Есть у меня на примете ревматолог один. Красавец, умница, молодой… Кобель правда, но нам даже на руку, да? Точно согласи…
Но продолжить рекламировать какого-то молодого кобеля-ревматолога Адовна не смогла, потому что дверь в ординаторскую резко распахнулась и на пороге появился Зайцев Иван «Уши» Романович. Грозный и хмурый. Впрочем, это его обычное состояние.
– Отдыхаете?
Не спросил, – прорычал. Словно разом обвинил во всех смертных грехах нашего отделения.
– Чаевничаем, Иван Романович, – хмыкнула Адовна, ничуть не смутившись в отличие от меня, непроизвольно выпрямившейся и быстро проглотившей конфету практически целиком. – Присаживайтесь и вы с нами. У меня конфетки есть, – в доказательство своих слов Ада Адамовна повертела перед его лицом карамелькой.
– Щедрое предложение, но, пожалуй, откажусь, – сквозь зубы пробормотал Зайцев. – Обед закончился сорок минут назад, – его ледяной взгляд остановился на мне, красноречиво давая понять, что произнесенная фраза предназначалась исключительно мне одной. – Алена Алексеевна, вы сегодня целый день делаете всё, чтобы ничего не делать. Это саботаж какой-то или что?
От возмущения у меня перехватило дыхание. Да что он привязался ко мне сегодня?
Я начала было возражать, но Зайцев злостно рыкнул, не дослушав:
– Я искал вас пятнадцать минут назад. В отделении офтальмологии вас не оказалось, зато в отделении гинекологии вы провели больше часа. И я очень сомневаюсь, что вам понадобилась консультация их специалистов для корректировки плана лечения вашего пациента Погосяна. Вы сюда ходите, чтобы посплетничать на каждом этаже, или всё-таки работать?! – Выпалив это, Иван Романович раздраженно одернул идеально белый халат, повторно сверкнул глазами и, видимо, не ожидая от меня никаких оправданий, глухо добавил: – допивайте свой чай и ко мне в кабинет с историей Погосяна, – хлопнул дверью, оставляя нас с Адовной вдвоем.
Брови женщины взлетели вверх и, шумно отхлебнув глоток чая, она покосилась в мою сторону, говоря:
– Дела… Что-то неравнодушен к вам, Алена Алексеевна, наш Ушастый. И чем это вы так его зацепили?
– Ещё один повод сбежать в декрет, – буркнула себе под нос, – он, наверное, только рад будет от меня избавиться.
– Так пусть сам и отправляет, раз ему «всё не так», – хохотнула Адовна и стукнула своей кружкой мою, как бокалом.
Глаза Пельц дьявольски блестели, пока я, открыв рот, переваривала абсурдность ее предложения.
Зайцев?
Этот… самодур и деспот? Этот умник доморощенный?
Да ни за что!
Даже откреститься захотелось.
– Ну а что? Красивый? Красивый! Умный? Кто спорить будет! Породистый, молодой. Что такое его тридцать восемь или тридцать семь? Для мужика самый смак! Здоровый, холостой! Характер мог бы быть и получше, конечно, но спишем на недостаток воспитания, а не на генетический дефект, – тем временем продолжила развивать мысль старшая медсестра. – Ну ведь всем хорош, а?! Может, распушит хвост, как павлин, от такой чести, да и придираться перестанет. В общем, оплодотворитель хороший! Надо брать! – торжественно подвела итог Адовна и следом мечтательно закатила глаза. – Эх, скинуть бы лет двадцать, я б сама ему предложила. И пусть ворчит сколько хочет потом. Главное, чтобы во время дела языком не трепал.
Вероятно, всё, что я об этом думала, было написано на моем лице красным фломастером, когда Ада Адамовна произнесла:
– А что ты нос воротишь, Ален? Ты подумай, подумай…
Не собиралась я думать, мне даже сама мысль об этом казалась дикой и неприязненной. Прямо как наш зав.
– Ладно, Ада Адамовна, побежала я. Пока из «Ушей» пар не пошел, – вздохнув, встала со стула и понесла пустую кружку к умывальнику.