Алена
Не помню, как добралась до отделения.
В голове то и дело прокручивались слова друга, но ведь друзья плохого не посоветуют, правда?
Не знаю…
Ребенок… и срочно?! Ну это же не в магазин за хлебом сходить!
Нет, я, конечно, задумывалась об этом, но… но не прямо сейчас!
Подложив под щеку ладонь, вздохнула и снова взглянула на себя в карманное зеркало: в уголках глаз мелкие морщинки… Просто я много смеюсь! А не потому, что мне 35! И вообще… какого черта моя репродуктивная система стареет? Кто позволял?
Зло захлопнула крышку зеркала и отбросила несчастное в сторону.
Устало потерла лицо ладонями.
Может, Туманов и прав… Мне 35… Ни мужа, ни детей… За спиной неподъемный рюкзак из проблем, гонки, спешки и стен, от которых на моем лбу закостенелые шишки. Я по этим стенам до сих пор карабкаюсь…
Наши с Пашкой родители погибли в автокатастрофе, когда брату было шесть лет, а я только закончила мед и поступила в ординатуру. Тяжело об этом вспоминать, но уже не больно. Время залечило. Зарубцевало.
Благодаря Туману не сломалась. Вытащил на поверхность, когда думала, что утону в водовороте свалившихся на меня, двадцатичетырёхлетнюю девушку, обязанностей. Если бы не он, я бы не закончила ординатуру, да и вообще… не знаю, как бы мы жили с Пашкой… Пришлось крутиться волчком, чтобы обеспечить себя и малолетнего брата. Постараться дать ему хотя бы часть того родительского внимания, тепла и заботы, которых маленький ребенок в одночасье лишился… А на других, да и на себя, меня уже не хватало… Пока я считала, что поставила свою личную жизнь на паузу, моя жизнь промчалась мимо меня. Ни сил, ни времени, порой ни желания… И вот, мне тридцать пять, моя репродуктивная система стареет, Павлу скоро восемнадцать, а я останусь одна и заведу себе кошку. А нет… у меня на кошачью шерсть аллергия. Вот черт…
Я резко схватила телефон и в последних контактах отыскала Илью, который спустя пару гудков ответил на мой звонок.
– Туманов! – возбуждённо вскрикнула я. – Ты мне друг? – зашла издалека.
В трубке повисло гробовое секундное молчание, после которого Илюха настороженно произнес:
– Волкова, что-то мне это не нравится…
– Ты мне друг? – я повторила настойчивее.
– Ну конечно друг… – неуверенно ответил Туман.
– В общем… – я сделала глубокий вдох, прежде чем заявить, – если я решусь забеременеть, будешь моим донором? – и крепко зажмурилась.
На том конце провода послышался сдавленный кашель.
– Я не могу, – прохрипел Илюха.
– Почему? Я не буду претендовать на тебя и твое наследство, можешь об этом не волноваться, – сообщила деловым тоном.
– Я не могу, – повторил он. – В моем роду были шизофреники. И диабетики, – следом добавил.
Я уставилась в одну точку, в мыслях перерабатывая Илюхины слова, а потом расхохоталась.
– Ален, ну серьезно, – продолжил Туманов, пока я смеялась и вытирала слезы из уголков глаз. – Как мы сможем дружить, зная, что ты растишь моего ребёнка? Я, конечно, еще тот козел, но не настолько, чтобы не принимать участия в воспитании своего сына. Или дочери…
С каждым его словом на меня снисходило озарение… Боже… я совсем выжила из ума, когда предложила лучшему другу такое. О чем я думала? Ни о чем… Просто Туманов был единственным мужчиной, которому я доверяла, вот и всё.
– … давай мы обратимся в банк и подберем тебе нормального здорового донора? – спросил Илюха, чем заставил мои щеки вспыхнуть.
В банк?
– Не хочу в банк, – пробормотала как обиженная маленькая девочка.
Я что, совсем фригидная, чтобы обращаться в банк?
Это было как-то унизительно… Ещё и сомнительная история, связанная с этим несчастном банком в нашем центре, совсем некстати всплыла в памяти: однажды они там биоматериал перепутали… Ну уж нет! Если и решаться на такое, то в результате я должна быть уверена на все сто процентов.
– Тогда ищи мужика, – подытожил Туманов. – Так, Волкова, давай это обсудим позже, ко мне пациентка пришла.
Пожелав другу «удачи», я отбила звонок и принялась…страдать.
Ну где я возьму мужика? Здорового и нормального? И вот прямо сейчас! Такие на моем горизонте не маячили. По крайней мере в ближайшей перспективе.
Я вздрогнула, когда дверь в ординаторскую резко и громко распахнулась. Так ее открыть мог только один человек…
– Больных закапывать будем в семь! – прокричала Ада Адамовна, обернувшись через плечо.
– Как закапывать? Живьем? – из коридора послышался чей-то испуганный голос, который старшая медсестра отрезала, закрыв с хлопком дверь.
Я развернулась к ней всем корпусом. Ада Адамовна Пельц была старожилом нашего отделения. Скоро Центру стукнет юбилей, десятилетие, которое планируется отметить с размахом. Адовна стояла у самых истоков. Маленькая, пухлая, квадратная женщина, которую боялись и уважали все. Даже Ушастый с ней никогда не спорил.
– Лексевна, а ты чего грустишь? – она сфокусировала на мне сощуренный взгляд, уперев руки в крутые бока.
Я поджала губы и покачала головой:
– Все нормально.
Развернулась к монитору, пытаясь сосредоточиться на рабочем процессе, но слова перед глазами плыли, и, когда на моем столе образовались две кружки с горячим чаем, я дернулась. Перевела взгляд правее, замирая им на старшей медсестре, которая уже сидела на стуле рядом и подпирала кулаком щеку:
– Ну, милочка, рассказывай, – скомандовала Пельц.