Зинаида Карповна Васильева, заведующая хирургическим отделением Карельской ЦРБ, – невысокая, но крепко сбитая женщина лет шестидесяти, с жидкими, окрашенными в светло-фиолетовый цвет короткими волосами и крупными, можно сказать, мужскими, руками с аккуратно подстриженными ногтями на толстых пальцах. Одевается она в несвежий белый халат, утыканный шариковыми ручками в нагрудных карманах, на манер горских газырей.
Когда я увидел ее в сопровождении вернувшегося начмеда, то едва не выронил из рук старинную, пахнущую плесенью «Хирургию» за 1924 год под редакцией профессора Боголюбова (взял полистать с проволочной полки). Очень уж неожиданный вид оказался у женщины.
– Что вас заставило прибиться к нашей тихой гавани? – интересуется она после официального представления. Голос у заведующей оказывается мягким и невысоким по тону.
– Вы сами ответили на свой вопрос: тишина и спокойствие.
– Ну, насчет спокойствия и тишины вопрос спорный. А пока, сделайте милость, расскажите о себе, – негромко просит Васильева, тяжело опускаясь напротив меня на скрипнувший диван. Начмед садится рядом со мной в соседнее свободное кресло и тут же принимается ерзать задом, протирая обшивку.
Докладываю о себе заученными со времени составления резюме фразами, не забывая при этом по-дружески улыбаться и смотреть в глаза собеседнице. Это занимает не больше пяти минут. Пока я говорю, Зинаида Карповна внимательнейшим образом меня слушает, стараясь ничего не упустить.
– Дмитрий Андреевич, не знаю, что вы там себе возомнили, но только знайте: своего кресла я вам никоим образом не уступлю! – неожиданно для всех произносит заведующая после моего доклада и грозно вперяется в меня свинцовым немигающим взглядом.
Мы с начмедом от неожиданности молча переглядываемся между собой, стараясь понять такую резкую перемену в ее настроении.
– Да! Не уступлю! И можете не переглядываться тут с товарищем Гусевым. Не поможет! – заведующая решительно шлепает себя по колену тяжелой ладонью.
– А при чем тут ваше кресло, уважаемая Зинаида Карповна, – я первым нарушаю молчание. – Я что, сказал, что претендую на место заведующего?
– Да, Зина, ты чего это на незнакомого человека сразу так набросилась? Лучше бы чаю предложила!
– А он что, сюда чаи приехал гонять? – справляется обо мне в третьем лице заведующая. – Или прибыл под меня копать?
– Зина, угомонись! Неприлично даже! – пытается урезонить агрессивно настроенную женщину Гусев. – Человек к нам издалека прибыл, из самого Санкт-Петербурга. А ты? Как ты себя ведешь?
– А я его сюда не звала, – заявляет глазами мадам Васильева и демонстративно пересаживается за свой рабочий стол, отодвинув в сторону накопившиеся истории болезни.
– Михал Михалыч его пригласил, к вам в помощь! – терпеливо объясняет Егор Кузьмич, пытаясь сгладить витающее в воздухе раздражение. – Теперь ты можешь спокойно уйти в отпуск, хоть с завтрашнего дня!
– А вместо меня кто, этот деятель останется?
– Нет, он же не наш штатный сотрудник! Дмитрий Андреевич, получается, командированный доктор. Вместо тебя, думаю, Гриша временно побудет, а доктор Правдин простым ординатором поработает.
– Гриша? Он вам таких дел наворочает, ваш Гриша, что и за год после не разгребешь! Гриша! Ишь, чего удумали!
– Ничего страшного. Доктор Правдин опытный хирург, ты сама слышала его послужной список. Меня лично впечатлил! Я считаю, они без тебя вполне справятся.
– Слышала! Слышала! – вскакивает со стула заведующая, и хорошо заметно, как кровь прилила ей к лицу. – Только ничего у вас не выйдет! Вы меня поняли, доктор Правдин? Ваш заговор провалился! Я вам свое место не уступлю!
– Я пока на ваше место не претендовал, вроде? Чего вы сразу взъелись, что за ерунду насчет заговора несете?
– Пока не претендовал? Ну-ну! Я ни в какой отпуск не ухожу! Я остаюсь! Можете даже не стараться! Вам ясно? – она отводит от меня железный взгляд и, словно раскаленным сверлом, проходится им по начмеду.
– Я-я-ясно, – заикаясь, отвечает Кузьмич.
– Ну, раз вам ясно, то прошу теперь всех покинуть помещение! У меня много работы! Не смею никого задерживать! Оревуар! – Васильева берет из кучи первую попавшуюся историю болезни, открывает ее наугад где-то посередине и принимается сосредоточенно изучать.
– Мне когда нужно выходить на работу-то? – безмятежно осведомляюсь я. – Готов хоть сегодня приступить к исполнению своих служебных обязанностей!
– Спасибо за заботу! Сегодня как раз я дежурю, а завтра к восьми ноль-ноль прошу быть в отделении. И попрошу без опозданий! Куда деваться, – она картинно разводит руками, – так и быть, выделю вам палаты, раз вы у нас теперь числитесь. Но только завтра! Посмотрим, что вы за доктор такой замечательный. Рассказывать-то про себя вы славно умеете!
– Как вам угодно, мадам, – миролюбиво отвечаю я, – до завтра! Спокойного вам дежурства!
Начмед остается в кабинете и тихо закрывает за мной дверь.
Пока в кабинете заведующей стоит откровенный ор, я не торопясь осматриваюсь в отделении. Длинный, практически стерильный коридор, выложенный серой плиткой под мрамор, гладкие светло-голубые стены, а в конце виднеется пост медсестры. Две женщины в одинаковых отглаженных халатах с тревогой смотрят в мою сторону из-за рабочего стола.
– Добрый вечер, – здороваюсь. – Дежурите?
– Да, – бойко отвечает та, что помоложе, – дежурим. А вы – тот новый хирург, про которого все только и говорят?
Оказалось, что одну из женщин зовут Лена, и она – ночная санитарка, а та, что разговаривала со мной – Ирина Петровна, медсестра. Я не стал интересоваться отчеством шестидесятилетней Лены, раз ей так нравится, а сделал комплимент, сказав, что она не только великолепно выглядит, но и замечательно справляется со своими служебными обязанностями. В хирургическом отделении, исключая кабинет заведующей, царит идеальный порядок и неимоверная чистота. Давненько я не наблюдал такую аккуратность в медицинском подразделении, да и живая ночная санитарка – редкость в мегаполисе.
Ругань в кабинете не умолкает, а я, продолжая разговор, выясняю, где можно будет погладить свои халат и робу к завтрашнему дню и где поужинать. Халат и робу мне, как оказывается, погладит утром сестра-хозяйка, а накормят меня сегодня через полчаса, как только принесут ужин в отделение.
Тут за дверью заведующей вдруг наступает гробовая тишина, и наружу, тяжело дыша, вываливается мокрый и раскрасневшийся Кузьмич. Он зло захлопывает за собой дверь и, матюгнувшись одними губами, ищет меня взглядом.
– Ладно, девушки, до ужина! – благодарю я собеседниц и подхожу к начмеду. – Закончили беседовать? Куда теперь?
– Ох, ну и баба! – тяжко выдыхает Егор Кузьмич, ежесекундно промакивая вспотевшее лицо влажным носовым платком. – Вот сколько лет ее знаю, а в лучшую сторону так и не желает меняться. Везде ей одни враги мерещатся.
– Да не драматизируйте вы так, зачем понапрасну спорить? Плетью обуха не перешибешь! Хочет она того или нет, а я завтра выйду на работу и проработаю тут ровно столько, сколько написано в договоре.
– А что за договор? – настораживается начмед, перестав утирать липкий пот.
– Обычный: договор о месячной работе в вашем учреждении.
– То есть вы не собираетесь к нам переезжать насовсем?
– А вот теперь не уверен. Поначалу еще сомневался, а после встречи с прекрасной амазонкой, – я киваю в сторону кабинета, – просто обязан переехать к вам навсегда. Чтобы урезонить зарвавшуюся даму!
– Вы сейчас серьезно говорите или снова шутить изволите?
– А как вам будет угодно!
– Так вы и вправду рассчитываете на ее место?
– Милый Егор Кузьмич, – я выдавливаю жалкое подобие улыбки, – да на кой ляд мне ее место нужно? Ну сами-то посудите? У вас что, паранойя одновременно у всех приключилась? Приехал к вам, понимаешь, из добрых побуждений помочь поднять с колен периферийное здравоохранение, а тут здрасьте вам! Накормить не накормили, напоить тоже отказались, спать не уложили, а только одни укоры и угрозы! Как это все называется?
– Ой, – всплескивает руками Егор Кузьмич, – простите, ради Христа! С этой Зиной я совсем чокнулся! Нам надо сейчас спуститься на кардиологию, на третий этаж, там вам палату освободили и все приготовили.
Так называемый «люкс» оказался обычной двуместной больничной палатой, но после свежего косметического ремонта, с двумя потрепанными деревянными кроватями, цветным телевизором, холодильником, туалетом с умывальником и душевой кабиной. Кабина, похоже, самая дешевая, в ней нет даже крана, только душевой шланг. Возле окна пылится скрипучий компьютерный стол без компьютера и пара черных пластмассовых стульев, причем на спинке одного из них вырезано «Колян Б. – урод». Штор в палате нет вовсе, зато огромные пластиковые окна смотрят на приемный покой внизу и мрачноватую волнистую гряду леса до самого горизонта.
По тому, как быстро распростился со мной Егор Кузьмич, я предполагаю в комнате множество разного рода сюрпризов. Так оно и есть. Вместо обещанной горячей воды из обоих кранов в умывальнике и душе течет тонкой струйкой одна холодная водичка. Одна из кроватей провисает до самого пола. Ну и ладно, буду спать на другой.
Из всех телевизионных программ раритетного телевизора «Изумруд» толком работает только одна, прямо как в Китае – и то вначале приходится отремонтировать перерезанный неизвестным супостатом телевизионный кабель. Выключатель заводит в тупик: первая кнопка включает свет в туалете, вторая в душевой, а третья, сколько я ни давлю, ничего не включает. Подключения ламп ночного освещения так и осталось тайной. Что ж, вызову электрика – пускай глянет, что тут к чему.
В платяной нише, вмурованной в стену, нет ни полочек, ни вешалок, только голая, густо измазанная известкой стена. Туда и кидаю дорожную сумку. Более или менее приличным оказался лишь холодильник, да и тот изношен, мал и изрядно урчит, нарушая стоящую вокруг тишину.
Да, постельное белье хоть слегка жеваное и влажное, зато чистое и без крупных дыр. Мелкие дырочки по бокам – не в счет! Полотенце – с золотой надписью «Antalya». Видимо, кто-то из домовитых пациентов когда-то умыкнул его из турецкого отеля, а потом преподнес в дар любимому отделению: ниже сверкающей латиницы стоит квадратное тусклое клеймо: «кардиология».
Набравшись мужества, я принимаю ледяной душ, смывая морскую соль, и ложусь на почти сухую простыню. Очевидно, пора бы все тщательно взвесить и обдумать.
А подумать есть над чем. Своим желанием «мир посмотреть да себя показать» я, кажется, уже успел приобрести недругов. Естественно, я никак не ожидал от якобы интеллигентной тетеньки таких острых выпадов. Может, укатить обратно в Питер, и пускай они тут дальше в своем болоте сидят, как хотят, только, чур, без меня. Зачем понапрасну нервы расходовать?
Но разве стоило заваривать кашу, чтоб одна распоясавшаяся особа поставила крест на моих благих начинаниях? В конце концов, не она в этой больнице главный врач и не ей решать, кто и зачем сюда приезжает. Просто надо выбрать момент и без свидетелей поговорить с заведующей, мягко и полюбовно.
Успокоившись и придя в недурное расположение духа, я вдруг почувствовал, что зверски проголодался. В шесть вечера я поднимаюсь по лестнице в хирургическое отделение. Мимо проезжает блестящая металлическая тележка на резиновых колесиках с кастрюльками и огромным алюминиевым чайником. Пахнет свежеприготовленной пищей. Тележку толкает очень приятная женщина лет тридцати в отглаженной медицинской робе нежно-розового цвета и накрахмаленной форменной пилотке.
– Добрый вечер! – догоняю я раздатчицу. – Ужин привезли?
– Ой! – вздрагивает она. – Напугали! А вы и есть тот новый доктор? Здравствуйте!
– Да, новый хирург. Похож?
– Похожи! – задорно смеется моя новая знакомая, Валентина. – Девочки вас точно обрисовали!
– Какие девочки?
– Да наши, что сегодня дежурят на отделении! Они так подробно вас описали, что я сразу поняла, что это вы и есть!
– Хм! – Я понял, что речь идет о постовой медсестре и санитарке. – А заведующая про меня разве ничего не сказала?
– Нет, даже словом не обмолвилась!
– Ясно. Тогда чем кормить изволите усталого путника?
– А все что есть! Милости просим! Пойдемте за мной!
Честно говоря, я не чаял после всех передряг так славно угоститься. Тут тебе и картофельное пюре на молоке, и аппетитные мясные котлеты, и нежнейший, почти домашний омлет, и даже шикарный салат из свежих помидоров и огурцов.
– У вас так каждый день кормят? – удовлетворенно утирая губы бумажной салфеткой, спрашиваю я у счастливой Валентины.
– Каждый, – довольно кивает раздатчица. – А вам разве не понравилось? Мы, к сожалению, не сами готовим, а только раздаем. Но вообще, повара у нас неплохие, стараются приготовить как можно лучше, чтоб пациентам понравилось и пошло на пользу.
– Понравилось – не то слово! У вас просто замечательные повара. Лично я просто в восторге от их искусства. Если так ежедневно потчевать больных, то скоро вы останетесь без работы.
– Почему это?
– Валентина, вы просто прелесть! Потому, что все страдальцы от такой шикарной пищи и такого почти домашнего обслуживания в одночасье поправятся и ваше учреждение им станет не нужным.
– Спасибо! – слегка краснеет девушка. – На завтрак приходите к восьми часам, можно чуть пораньше.
– Не стоит беспокоиться, Валентина, завтрак я всегда пропускаю.
– У нас обычно очень вкусная каша по утрам: либо рисовая, либо манная, и все на натуральном молоке.
– Охотно верю, только как-то не привык завтракать. Но на обед обязательно приду.
Еще раз поблагодарив раздатчицу за хлеб-соль, я выхожу из-за стола, в намерении отыскать заведующую и потолковать с ней по душам. Но как назло, Зинаида Карповна как сквозь землю провалилась.
– Заведующую в приемный покой вызвали, там хирургического больного привезли! – сообщает мне медсестра Ирина Петровна. – Если она вам срочно нужна, то там поищите. Учтите, что в приемник можно попасть только на лифте.
– Как так?
– Так задумано, чтоб больные не разгуливали по больнице. Вниз и верх идет только лифт.
– А лестница? А вдруг пожар приключится?
– Лестница открыта только со второго этажа, а на первом она заперта на ключ. Если пожар или другое ЧП, в приемном покое ее должны открыть и начать эвакуацию.
– Забавно как! Ладно, бог с ней с заведующей, еще найду время пообщаться…
Спустившись к себе в комнату, вижу, что во дворе больницы особых перемен нет: ни машин «скорой помощи», ни толп больных и изувеченных, жаждущих помощи. Через открытые окна я слышу только неподвижную тишину да далекие крики чаек.
В это время года у Белого моря стоит полярный день. Солнце вскоре скатилось за кромку леса, синеющего у горизонта, и наступило что-то вроде сумерек, но ожидаемая мною темнота так и не накрыла Карельск. Я лежу на кровати и продолжаю читать, хотя часы уже показывают полночь: естественного освещения вполне достаточно, чтобы читать мелкий текст. Я как-то не привык спать при свете, но, промучившись с полчаса, кое-как засыпаю.
Около трех часов ночи я неожиданно просыпаюсь от специфического хлопанья автомобильных дверей и каких-то истошных криков, доносящихся снаружи. Чей-то зычный голос требует, чтобы немедленно отворили двери приемного покоя.
«Началось! – мелькает у меня в голове. – Привезли крайне тяжелого пациента, и, возможно, понадобится моя помощь. Надо прояснить обстановку». Я стремглав бросаюсь к окну.
– Да идите вы все в жопу! Стю-ар-дес-са по имени Жа-анна! – раздается с улицы, там двое в полицейской форме за руки вытаскивают из служебной машины отчаянно сопротивляющегося человека. – Отстаньте все от меня! – вопит пьяный громила. – Вы завтра все будете уволены! Стюардес-са по имени Жа-анна!..
Тут из-за угла выруливает еще одна патрульная машина, из нее выскакивают трое полицейских, и уже впятером тащат упирающегося здоровяка к дверям приемного покоя. Вскоре фанат Преснякова-младшего скрывается со своими конвойными в подъезде, а я теряюсь в догадках: что бы все это значило?
Минут через тридцать снизу доносятся приглушенные голоса. Здоровяк понуро идет впереди, сзади выступают служители закона, лениво перебрасываясь между собой короткими фразами. Песен больше он не распевает, не вырывается и не пугает своими связями. Выпивоху сажают в полицейский уазик, который тотчас уезжает в неизвестном мне направлении. Вторая полицейская машина остается около больницы, а два патрульных молча курят рядом.
Раздосадованный, я падаю в койку и, накрывшись с головой одеялом, пытаюсь уснуть. В пять утра меня поднимает на ноги истеричный женский вопль, грубая брань, знакомое уже хлопанье дверей и приказ отворить двери в приемном покое.
– Козлы вонючие! – извивается между двумя полицейскими прилично одетая и даже, кажется, миловидная дама. – Вы!!! Завтра!!!
– Девушка, давайте не будем ругаться! Мы можем запросто привлечь вас за оскорбление при исполнении! – пытается утихомирить красотку молодой лейтенант.
– Да, ты знаешь, сопляк, кто я такая? – словно не слыша предупреждений, она оглашает окрестности отборным матом. – Я вот тебя сейчас! – И пытается выцарапать офицеру глаза наманикюренными ногтями.
– А вот это уже перебор! За это уже уголовная ответственность наступает! – И подбежавший сзади капитан полиции защелкивает на ее запястьях стальные браслеты.
– Ты чего, гад, творишь? – рычит закованная в наручники хабалка. – Немедленно сними!
– Сейчас проведем ваше освидетельствование, отвезем к нам в отделение и решим, что дальше делать.
– Чего проведем? Какое осве…осведетете…тьфу! Освидетель… Чего вы там со мной хотите сделать?
– Провести освидетельствование на предмет вождения автомобиля в состоянии алкогольного опьянения. Вы пьяная ехали за рулем и спровоцировали ДТП…