Неделя выдалась непростая. Карина Брасс требовала провести новые опыты, для которых не было ни оборудования, ни специалистов. Обратиться в постороннюю организацию они не могли, поэтому Давиду предстояло не только подготовить лабораторию, но и оформить десятки документов: инструктажи, описания методов исследования и технологических процессов, критерии оценки результатов. Что хуже всего – он «предвкушал» общение с отделом закупки. А их основная задача, как он считал, была в том, чтобы доказывать нецелесообразность (как они любят это слово!) затрат, доводя коллег до бешенства. Именно поэтому скромные нужды А-18 Давид обеспечивал за счёт нервных клеток своих подчинённых. Уж лучше иметь дело с медленно соображающим Фантэ, чем с закупщиками!
Мысли о Лотти, разумеется, тоже не покидали его. Сначала Давид строил планы мести. Затем думал просто подойти и поговорить. Он хотел, чтобы Софи хотя бы признала, что была той самой девушкой, и объяснила свои мотивы. Если она так тщательно скрывала, что являлась Лотти, возможно, шантаж не входил в её планы.
Но пока он пытался разобраться с задачей от Карины, прошло три дня, и стало как будто бы поздно выяснять отношения. Пауза затянулась, и теперь казалось истеричным решение явиться в экспериментальный корпус и стоять у Софи над душой, пока она не скажет правду.
Хорошо, что он так не сделал. Эмоции поутихли. Давид был готов отпустить ситуацию.
Пока не произошло кое-что ещё.
Тем утром забарахлил аквадистиллятор, и Давид быстро выяснил, что дело было в накипи на ТЭНах.
– Почему не почищены? – спросил он у сотрудников. – Фантэ!
– Не я ответственный, доктор Сезар! В этом месяце дистиллятор на Михельсон.
Давид потёр переносицу, поправил очки.
– Почему я должен выслушивать эти оправдания?
– Ну вы же спросили, почему не почищены соли, – вмешалась Марта. – Томас вам и ответил. Потому что черед Софии этим заниматься.
– И это значит, что… – язвительно уточнил Давид.
– Это значит, что она всё сделает, как только придёт.
– Меня не волнует, чья это ответственность, – процедил Давид.
В последние дни Марта раздражала его больше, чем обычно, так как он подозревал: она была в курсе его дел с Лотти.
– Ещё раз повторится – сдам дистиллятор в металлолом, будете бегать за водой в А-17. Ясно?
Все недружно пробормотали невнятное «ясно». Уже почти скрывшись в кабинете, он уточнил:
– А где это госпожа Михельсон пропадает в такое время?
– Она всегда отсутствует после обеда, – невозмутимо ответил Фантэ.
И тут он кое-что вспомнил. Давид прикрыл глаза и увидел перед мысленным взором трудовой договор Софии. Там говорилось о том, что она освобождается от работы с двенадцати до шестнадцати часов.
Он задумчиво потёр подбородок. Интересно, почему?
Сотрудники сделали вид, что очень увлечены работой, поэтому Давид прошёл к себе. Сел за стол, досадливо потёр поверхность. Ему казалось, что важная мысль пытается оформиться в голове, но постоянно ускользает, будто юркая змейка.
В очередной раз он вернулся к ней на следующий день.
Дело было перед обедом. Давид работал у себя, когда его взгляд упал на Софию. Он вспомнил вчерашнее обсуждение дистиллятора и решил сообщить лаборантке об оплошности. Сотрудники вели дружескую беседу о причёсках и не сразу заметили, что Давид вышел к ним в лабораторию, поэтому какое-то время продолжали болтать.
– Нет, я на короткие волосы никогда не решусь, – качала головой Марта. – Вот тебе идёт, ты вся такая хрупкая и, как подстриглась, стала похожа на какую-то француженку, – сообщила она, обращаясь к Софии.
Та, в свою очередь, не успела отреагировать, так как заметила Давида. Тут же опустила глаза, закусила губу и – Давид не мог бы упустить этот жест – начала нервно играть с кулоном. В памяти Давида тут же всплыла сцена с химерой Софи, а затем, будто киноплёнку наложили одну на другую, с Лотти в момент знакомства.
Тут же кусочки начали складываться в цельную картинку. София покидала лабораторию в то время, когда в экспериментальном центре начинались тесты. И Давид даже видел её там! Нечто кошачье, помесь пумы и львицы на беговой дорожке – если верить личному делу, это была Софи Шоху. Или София Михельсон? Какое имя было настоящим? Возможно, ни одно из них?
Три дня назад Софи пришла в обеденное время, когда София уже покинула лабораторию. У обеих были короткие тёмные волосы: вероятно, это менять во внешности она не могла. Зато трансформация черт лица для неё была чем-то вроде чистки зубов.
Обе были новенькими, и теперь Давид понял, что София появилась в лаборатории лишь пару недель спустя после того, как Софи стала новым жителем «Нейма». Лаборантку Михельсон определила к нему Карина Брасс. Пазл сложился.
В лаборатории София была тихой, неприметной, только большие круглые очки в чёрной оправе – нарочитый акцент – привлекали к себе всё внимание, отвлекая от лица. Белый халат позволял ещё лучше слиться с толпой коллег.
– Михельсон, – произнёс Давид, ощутив, что в горле пересохло, отчего слова получились похожи на хрип.
Она подняла на него взгляд и замерла.
– После рабочего дня зайдите ко мне, – велел он, стараясь не выдавать истинных чувств.
Он не хотел спугнуть её раньше времени. София кивнула. Давид тоже кивнул и молча развернулся на каблуках. Прошёл в кабинет. Сел. «Сохраняй невозмутимый вид, – говорил он себе, – будто ничего не произошло. Пока все не разбрелись, а она не пришла в твой кабинет, веди себя совершенно нормально».
Давид взял в руки очередные результаты анализов. Пальцы стиснули бумагу.
«А потом убьёшь сучку».
Видимо, что-то всё-таки выдало Давида. Может быть, то, что он разрешил всем уйти с работы вовремя, даже Фантэ, который не доделал отчёт. Вероятно, это настолько выбивалось из его образа, что, пока коллеги собирались домой, София заглянула к Давиду и, смущённо улыбаясь, произнесла:
– Простите, доктор Сезар, мы могли бы перенести разговор на завтра? Дело в том, что…
– Нет! – рявкнул он, делая из стопки бумаг идеальный прямоугольный параллелепипед, стуча по столу разными гранями.
София вздохнула и вышла, но через пару минут предприняла ещё одну попытку сбежать.
– Я понимаю, вы наверняка хотите обсудить что-то очень срочное, но, быть может, сделаем это по телефону? Мне действительно, на самом деле, очень-очень нужно уйти прямо сейчас…
Давид поднял на неё холодный взгляд. Несколько мгновений молчал. Затем спросил:
– Зачем?
Она досадливо закусила губу, отвела взгляд в сторону.
– Это личное…
– Тогда нет.
Другие сотрудники только-только покинули А-18, и Давид встал из-за стола. София сделала два шага назад, дверь за её спиной отъехала в сторону, позволив выйти в основное пространство лаборатории. Давид шёл ей навстречу, вынуждая продолжить отступление.
– Статья сто сорок шесть! – воскликнула София, огибая один из столов, чтобы тот разделял её и Давида.
– Что? – опешил он, остановившись.
Ещё до того, как она ответила, в его голове замелькали различные газеты, затем реестры статей расходов, кодексы. Уголовный кодекс. Триста восемьдесят статей, может включать и сто сорок шестую. Он мысленно пролистал список статей, дошёл до нужной и, наконец, хмыкнул. Его лицо разгладилось.
– Убийство, – выпалила она, глаза испуганно глядели на него из-за тонких стёкол. – От шести до пятнадцати лет.
Очки совершенно не искажали черты, а значит, либо у Софии не такое уж плохое зрение, либо это вообще были стёкла без диоптрий. Фальшивка!
– Я в состоянии аффекта, – Давид многозначительно поднял брови.
София примирительно подняла руки.
– Ладно, что я сделала? – спросила она, вызывая душащее бешенство. – Это по поводу дистиллятора?
Давид не мог поверить своим ушам: она действительно собиралась отпираться?
– А ты не знаешь, Лотти? – процедил он. – Или называть тебя Софи?
Она выглядела искренне растерянной.
– Чего?
– Лучше скажи правду сейчас, объясни, зачем так поступила, и, клянусь, не причиню тебе вреда. Физического.
– Доктор Сезар, – осторожно начала София, – вы что… вы… мне угрожаете? На… на рабочем месте? Знаете, я могу за себя постоять! – но её голос так заметно дрогнул, что последняя фраза прозвучала совершенно неубедительно.
Давид начал сомневаться в себе и своих суждениях. Девчонка говорила настолько искренне, настолько правдоподобно недоумевала из-за его слов, что можно было подумать, он ошибся…
Да нет! Слишком много совпадений! Он сложил руки на груди и принялся буравить её взглядом.
– Зачем подстриглись? – спросил он.
Она начала глубоко дышать. Щёки покрыл возмущённый румянец.
– Вас это не касается, доктор Сезар! – в её глазах заблестели слёзы. – Я, может быть, простая лаборантка, но имею право распоряжаться своим телом…
Подняв ладонь, он заставил её замолчать.
– Куда уходите после обеда?
Повисла пауза, в тишине которой Давид услышал, как завибрировал её телефон. София посмотрела на свои умные часы – туда, вероятно, приходили уведомления с мобильника. Широкие тёмные брови сошлись на переносице.
– Доктор Сезар, мне в самом деле нужно идти, – сдавленно произнесла она. – Если есть какая-то важная тема, которую в-вы хотели бы обсудить и которая касается работы, – подчеркнула она, – давайте… давайте назначим время. А если вы хотите побеседовать без свидетелей…
Она растерялась, очевидно, размышляя, как бы помягче сообщить, что встречаться с ним наедине не будет.
– Михельсон, – перебил её Давид, тон его выражал некоторую степень раскаяния, – кажется, я ошибся.
Её брови удивлённо взлетели.
– Прошу прощения. Я действовал на эмоциях, но сейчас понимаю, что, видимо, просчитался.
Он не считал, что ошибся. Но, поразмыслив, понял, что не сможет добиться от неё признания, не применяя особые методы допросов несговорчивых ведьм, и потому решил убедить, что опасности больше нет. Если София потеряет бдительность, то выдаст себя вновь. А он к тому времени решит, что с ней делать.
Когда она ушла, Давид, немного выждав, подошёл к её рабочему месту. К экрану ноутбука было прикреплено несколько стикеров с напоминаниями и какими-то отметками. Почти всё – ручки, блокноты, скрепки – было неймовским. Компания, разумеется, обеспечивала сотрудников канцелярией. Однако многие всё равно пользовались любимыми ручками или ежедневниками. Многие, но только не София. Давид пролистал её рабочие записи: всё строго по делу. Даже никаких сердечек на полях или посторонних заметок на углах. В ящиках тумбочки оказалось практически пусто. Колготки в упаковке, гигиенические тампоны, зарядка для телефона и пара чеков. Последние Давид разглядел чуть внимательнее: София покупала довольно дорогой рюкзак в магазинчике на углу улицы Лип и Тупика Трёх Колоколов. Видимо, решила сохранить чек на случай, если с вещью что-то случится. Давид попытался вспомнить карту города, затем мысленно пролетел сотни улиц, чтобы обнаружить на краю сознания табличку «Улица Лип, 17» – там располагалась небольшая библиотека. А через два квартала на север находилось двухэтажное потёртое здание Факультета Естественных Наук Национального Исследовательского Института имени Фабриса. Больше ничего примечательного в тех местах вспомнить не удалось.
Второй чек оказался чуть более странным: три кофе, круассан с ветчиной, пирожное, салат и суп в кафетерии в центре Аннебурга. Сам по себе обед или, судя по времени, скорее, ужин, ничем не привлекал внимания, но зачем было хранить такой чек?
Затем Давид обратил внимание на дату: это было в тот день, когда он встретил Лотти! Что совершенно ничего не доказывало, но стало ещё одной песчинкой на чаше весов против Софии. А там и так собралась внушительная горка.
Больше осмотр рабочего места Софии не дал никакой пищи для размышлений. Удивительная безликость. То ли дело стол Марты: кипы бумаг в разноцветных папках, упаковка от сэндвича, пустые пробирки, стикеры для маркировки проб, билеты с уже прошедшего концерта, собственная кружка с надписью «ГЕНИАЛЬНЫЙ УЧЁНЫЙ» и фотографией шимпанзе в очках. Или стол Фантэ: обгрызенные карандаши, четыре неровные стопки протоколов гематологических исследований, несколько проводов от телефона, ноутбука, мышки и чего-то ещё, коробка от степлера со сваленными в неё оттисками для печатей «Принято», «Проверено», «Отклонено». Кито пытался создать образ серьёзного учёного: стол прибран, ноутбук стоит параллельно краю стола, провода скреплены силиконовыми жгутами, но вот вся канцелярия собственная, дорогая, ежедневник с обложкой из кожи, ручка перьевая с именной гравировкой. Любой стол так или иначе выдавал особенности своего владельца – любой, но только не Софии.
Можно было сделать скидку на то, что она всё ещё считалась новенькой. Но Давид убеждал себя, что причина крылась в другом.
Всю следующую неделю он внимательно наблюдал за Софией, но, явно подозревая слежку, она вела себя безупречно. Играла роль забитой лабораторной мыши на высший балл. Он мысленно аплодировал её таланту.
В следующий четверг Давид обнаружил серьёзную ошибку в результатах иммуноферментного анализа и заставил всех задержаться. Судя по кислым минам, они что-то планировали – может быть, посиделки в баре. Но такого вопиющего нарушения регламентов Давид давно не видел и не собирался жалеть их.
Вскоре через стекло своего кабинета он заметил, что София стала вести себя нервно. Каждые тридцать секунд поправляла очки, а её нога отбивала ритмы самбы о ножку стола. Пару раз София бросила взгляд в сторону Давида, но быстро перестала это делать, вероятно, заметив, что он следит за ней.
Наконец она появилась в дверях его кабинета.
– Доктор Сезар, мне нужно уйти, – заявила она уверенно, будто это должно было тут же сломить его волю.
– Нет.
Уверенность испарилась, София обняла себя, скрестила ноги и дрогнувшим голосом заявила:
– Вы не имеете права задерживать нас св-сверх нормы без нашего согласия… и без дополнительных выплат…
– Думаете, я стану начислять вам бонусы за то, что вы исправляете собственные ошибки?
София вошла внутрь. Дверь за ней закрылась с тихим «вуш».
– Для этого есть рабочее время, – отозвалась она, заламывая чуть дрожащие пальцы.
– В рабочее время вы должны выполнять задачи, а не переделывать их.
– Вы понимаете, что это незаконно? – вспылила наконец она и нервно взглянула на умные часы.
– Незаконно быть такими тупицами, – невозмутимо отозвался Давид, намеренно раздражая Софию в расчёте на то, что она наконец как-то выдаст себя.
Она отчаянно рыкнула.
– Я ухожу! – воскликнула она визгливо. – И вы не вправе меня задерживать, доктор Сезар.
– Я запрещаю, и если вы выйдете из лаборатории, можете уже не возвращаться.
Она сжала кулаки:
– Думаете, у вас тут единственная лаборатория?
– Вот и катитесь в другую. Придумайте заранее, как будете объяснять Карине Брасс, почему я вас вышвырнул.
София глубоко вдохнула, задержала дыхание на несколько секунд, затем шумно выдохнула.
– Доктор Сезар, – начала она умоляюще, – прошу, пожалуйста. Мне нужно уйти, это действительно важное, срочное, безотлагательное дело. Я… я могу отработать, если хотите! В другой вечер. В выходной.
– Я вижу и понимаю ваше отчаяние, но я уже всё сказал.
– Да вы не можете быть таким козлом на самом деле! – воскликнула она, и Давид в очередной раз убедился, что стены его кабинета не были полностью звуконепроницаемыми: все сотрудники подняли головы и взглянули в их сторону.
Он встал из-за стола, зыркнул на всех сквозь стекло, чтобы они уткнулись в отчёты, а затем повернулся к Софии:
– Объясните, что такого срочного вас ждёт? Умирающая бабушка? Наркокурьер проездом из Будапешта? Вам нужно принять роды у кошки?
– Простите… – запоздало прошептала она. – Простите мне мою несдержанность… я понимаю, что не имею права… но это, правда, важное и личное. Я бы… я бы хотела сказать, но…
Она вновь взглянула на часы. По отчаянию на лице Софии можно было подумать, она действительно держалась за место в А-18. Давид почти сжалился, когда в лабораторию влетела Карина Брасс. Она пронеслась между столами и, на секунду притормозив у двери, чтобы та открылась, ворвалась в кабинет Давида. Оглядела его, потом Софию. От его взгляда не ускользнуло то, как женщины многозначительно посмотрели друг на друга.
– Давид, ты в самом деле заставил своих сотрудников работать сверхурочно без их согласия? – спросила она.
Уже донесли, поганцы! Он начал объяснять свою позицию, но она заставила его замолчать, приблизившись. Её мощная фигура в строгом костюме и суровое лицо подействовали на Давида как взмах дирижёрской палочки: пауза!
– Ты немедленно отпустишь всех домой, – велела Карина.
Давид стиснул зубы:
– Нет.
– Доктор Сезар…
– Госпожа Брасс, – вкрадчиво начал Давид, – если сотрудники этой лаборатории сейчас встанут и выйдут, я выйду вместе с ними. И это будет последний раз, когда я прошёл через эти двери.
– Ты думаешь, что незаменим, Давид? – Карина нависла над столом, уперевшись кулаками, и он повторил позу.
Они глядели друг другу в глаза, выясняя, чья воля сильнее.
– Чёрт с тобой, Сезар, отпусти Софию. Она мне нужна. С остальными делай что хочешь.
Уголки его губ дрогнули, Давид неторопливо опустился в кресло.
– Так-так-так, а вот это уже интересно… вы встречаете наркокурьера вместе?
Карина вопросительно подняла бровь, потом бросила взгляд на Софию. Та дёрнула плечиком, мол, ничего важного.
– Будь хорошим руководителем лаборатории, Давид, и выполни приказ прямого начальника, – сладко пропела Карина. – Ты ценный сотрудник, но не… бесценный.
– Хорошо. Михельсон – свободна, – он махнул рукой. – Кстати, Карина, нам нужен новый кулер в лабораторию, но я очень не хочу иметь дело с закупкой…
Она закатила глаза.
– Есть регламенты, Сезар.
Регламенты регламентами, а возиться с закупщиками не хотелось.
– Моя гордость сейчас пострадала, – многозначительно произнёс он, бросив взгляд на убегающую из лаборатории Софию. – Было так унизительно, что ты отчитывала меня прямо при подчинённом… Какое-то моральное насилие, Карина…
– Подлец, – беззлобно отозвалась она и велела написать на почту, в каком оборудовании он нуждается.
София и Карина ушли, а Давид откинулся на спинку кресла, задумчиво глядя вдаль. А что, если Лотти появилась в его жизни с подачи Карины? Что, если начальница решила набрать компромата на упрямого руководителя лаборатории, чтобы ситуации, подобные этой, не повторялись?
Нелепость, конечно, в «Нейме» никогда не было подобных интриг, да и при желании госпожа Брасс могла найти рычаги давления на Давида без таких сложностей.
И всё же, что, если Карина была в курсе? От этой мысли стало неуютно. Он вдруг почувствовал себя окружённым предателями и лгунами. Все хотели обвести его вокруг пальца, насмехаясь, фыркая в спину… Давид почувствовал, что начал задыхаться, и суетливо ослабил галстук. Он взглянул на сотрудников. Рыжая макушка Фантэ помогла вернуться в реальность и побороть приступ неоправданной паники.
Что бы ни связывало Карину и Софию, вряд ли это касалось Давида. А если и касалось, то рано или поздно он об этом узнает. Тогда и будет думать, что с этим делать. Спустя четверть часа он вышел в лабораторию и велел всем убираться. Сотрудники облегчённо выдохнули и счастливо засобирались домой.
На следующий день София вела себя ещё тише обычного. Как это было возможно? Что ж, она не отвечала, даже когда Давид к ней обращался. Не демонстративно и нагло, а безжизненно. Как будто действительно не слышала. Её лицо было бледнее обычного, черты будто бы заострились. Когда София не пошла на обед, Давид не выдержал и подошел к её столу.
– В чём дело? – спросил он резко.
Она вздрогнула, затем взяла стакан воды и сделала три слабых глотка. После этого с лицом Марии Магдалины кисти Тициана взглянула на Давида.
– Вы больны?
– Эти дни, – отмахнулась София.
Давид взял её руку и стал измерять пульс. Она не выказала никакого сопротивления.
– Пульс учащённый, слабость, бледность. У вас признаки анемии. Идите домой.
Он был зол на неё, но это не значит, что ему нужны были обмороки на рабочем месте. А потом скажут: это из-за того, что он задержал их накануне.
София кивнула, не без труда подцепила сумку и попыталась уйти прочь, но в последний момент опёрлась о столешницу.
– Головокружение? – уточнил Давид, всё ещё не торопясь прикасаться к ней без лишней необходимости.
Ещё один кивок.
– Коллеги вернутся, пускай помогут вызвать такси, – бросил Давид, но затем увидел пятно крови на её халате.
И это точно были не «эти дни», потому что пятно было спереди, там, где может располагаться карман брюк.
– Проклятие, – пробормотала София, тоже заметив багровый след на белоснежной ткани.
Тогда Давид, ощущая стук собственного сердца, склонился чуть вперёд, так, чтобы его следующие слова можно было прочитать по губам.
– Над вами проводят дополнительные эксперименты? – уточнил он еле слышно.
София вскинула на него удивлённый взгляд, а затем покачала головой:
– Что? Нет… Я просто… встретила бывшего… заявление уже в полиции, но… не думала, что рана такая серьёзная.
Давид с сомнением поджал губы:
– Как знаете. Вызову медиков.
Врачи появились быстро, Софию увели, оставив Давида задумчиво смотреть на её пустое рабочее место. Что-то явно происходило…
За выходные, однако, он почти убедил себя, что ему не было дела до Софии, Софи, Лотти и всех прочих её реинкарнаций. Она могла выдавать себя хоть за папу римского, какая ему разница?
Та ночь с Лотти так задела его? А не плевать ли? Внутренний голос попытался возразить – нет, не плевать: она знала, кем он был, а он не знал, кем была она. Они являлись коллегами, более того, не равными по статусу. Осложняло их отношения и положение «объект изучения – учёный», а также подписанный Давидом документ о том, что он пальцем не тронет ни одну химеру в каких-либо целях, кроме научных.
Но Давид сознательно запретил себе думать об этом. Лишние тревоги на личном фронте всегда негативно влияли на его работоспособность.
В понедельник София явилась на работу вполне бодрой, и он смог дать ей пару не самых приятных заданий, чтобы немного утолить жажду мести. Теперь Давид готов был отпустить мысли об этой дамочке навсегда.
Но ему опять помешали.
На этот раз Адам Азаро, зоолог из А-5. В этой лаборатории, в отличие от А-18, изучали анализы не человеческих форм химер, а звериных. И там работали учёные, имеющие дело с животными. Адам был одним из лучших, учёный от Бога. Не как Давид, награждённый всего лишь феноменальной памятью, а на самом деле талантливый человек, с врождённой интуицией и способностью видеть то, чего не видят другие. Именно поэтому Давид управлял лабораторией, а Адам в своей был главным специалистом.
Давида и Адама нельзя было назвать друзьями, но среди прочих сотрудников «Нейма» Адам, по мнению Давида, был самым приемлемым. Адам был хорош не только в науке, но и в коммуникациях. Настолько, что сумел расположить к себе самого доктора Сезара.
В пятницу Адам праздновал день рождения, который решил отметить в ночном клубе.
– Тебе шестнадцать? – спросил у него Давид, когда они пили кофе после обеда.
Обедать Давид предпочитал один, а вот чашку кофе мог разделить с кем-нибудь вроде Адама.
– Мне двадцать семь, и я считаю, что всё ещё молод!
Давид скривился:
– Я не смогу прийти. Завтра на работу.
Адам со стуком поставил чашку на блюдце:
– Завтра суббота.
– Ради твоего дня рождения я готов выйти и в субботу.
– Ты, наверное, шутишь! Мне впервые в жизни исполняется двадцать семь, и ты собираешься пропустить это?
Давид не шевельнул и бровью.
– Ты не обязан быть там до утра. Я и сам уже не так хорош, продержаться бы до полуночи! Но ты, как почётный пенсионер нашего коллектива, можешь уехать в десять.
Давид удивился:
– А ко скольки мы туда собираемся?
– К девяти сорока пяти. Но ты можешь приехать, подарить мне подарок, поднять бокал кислородного коктейля за здоровье – и уехать домой, гладить носки, или чем ты занимаешься по вечерам.
Всё это не звучало привлекательно. Но просто отказываться от приглашения Давид не хотел, опасаясь, что Адам будет припоминать это ещё полгода. Легче уж пережить полчаса шумной музыки.
– Серьёзно, Цезарио, порадуй товарища. Приди на день рождения.
Давид тяжело вздохнул и согласился. Адам широко улыбнулся, отчего его толстостёклые очки подпрыгнули на носу.
– Скину тебе ссылку на список желаемых подарков, – заявил он, потягивая свой американо.
Опешивший от такой наглости, Давид отставил свою чашку:
– Ты пригласил меня только что, а празднование уже сегодня ночью. Когда, по-твоему, я буду покупать подарок?
Адам лишь пожал плечами:
– Ты сам виноват. Я всех пригласил заранее, но с тобой знал, что нужно делать это в последний момент, иначе найдёшь способ отказаться, как в прошлый раз.
– Я сломал ногу!
– А новогодняя вечеринка? – не сдавался Адам.
– Мой самолёт из Сантамарины отменили из-за непогоды.
– Видишь. Но сегодня никуда не денешься. Зайду за тобой в лабораторию в девять.
Адам был точен: едва цифры на часах сменились с 8:59 на 9:00, приятель шумно ввалился в лабораторию в компании ещё двух коллег. Адам не предупреждал, что придётся терпеть ещё и их.
За полчаса такси донесло их до одного из самых шикарных ночных клубов Аннебурга. Простые учёные, возможно, не смогли бы позволить себе такой роскоши даже раз в году, но в «Нейме» платили в три-четыре раза больше, чем в других исследовательских центрах и лабораториях. Поэтому у Адама были деньги не только чтобы праздновать день рождения в дорогих местах, но и чтобы покупать себе одежду, в которой туда можно пройти фейсконтроль. На Давида в пиджаке и при галстуке вышибалы взглянули с сомнением, но Адам бросил «это мой охранник», и его тоже впустили.
– Мой костюм стоит дороже, чем вся твоя квартира, – проворчал Давид, едва они оказались внутри.
– У тебя неплохое жалованье для охранника, – веселясь, ответил Адам.
Затем они оказались в главном зале клуба, и из-за музыки вести разговоры стало практически невозможно.
Добравшись до бара с высокими кожаными стульями, Давид почувствовал себя так, будто его прокрутили в мясорубке. Слишком много людей, слишком громкая музыка, слишком часто мигающие огни. Духота. Нечем дышать. Опасность. Ему хотят навредить.
– Что будешь пить, приятель? – проорал Адам прямо в ухо.
– Сельдереевый сок, – отшутился Давид, пытаясь вернуть себе ровное дыхание.
– Четыре виски со льдом! – раздался заказ.
Помимо основного танцпола, здесь были платформы высотой с обычный стол. На них танцевали девушки в весьма откровенных нарядах. Иногда к ним присоединялся кто-нибудь из гостей. Администраторы сами выбирали, кого пригласить на платформу, вероятно, пытаясь найти самых соблазнительных и в то же время ещё трезвых красоток. Реже туда попадали мужчины.
Давид честно дождался десяти вечера. Он вручил Адаму сертификат в книжный магазин, который распечатал в лаборатории, поднял бокал и сообщил, что, выполнив свой социальный долг, желает покинуть заведение.
Адам вызвался проводить его до выхода. Однако, проходя мимо платформы, он вдруг дёрнул Давида за локоть. Тот остановился, а в следующее мгновение почувствовал, как его поднимают и одновременно затаскивают куда-то наверх сразу несколько рук.
Он оказался на платформе, в окружении трёх танцующих девиц. На глазах у всех посетителей клуба.
«Главное, чтобы не стошнило», – подумал он, пока огни сливались перед глазами в светящиеся восьмёрки.